Ягодный возраст

– Почему их именно двадцать шесть?

– Потому что именно двадцать шестого ты свалилась мне, как снег на голову.

Меня мучила масса вопросов. Но не здесь и не сейчас. За тонированными стёклами окон мелькали улицы города. Мои голова и тело стали наливаться тяжестью. Я почувствовала, как цветы начали потихоньку сползать с моих колен на пол. Георгий осторожным движением собрал букет, заодно подняв с пола несколько упавших гвоздик и куда-то убрав их. Затем, на что-то нажав, превратил моё кресло в полукровать (спинка чуть откинулась назад, а под ногами появилось продолжение сиденья). Наклонившись к моему уху, он тихо, почти одним дыханием шепнул: «Поспи. Теперь всё будет хорошо».

– Вадик в течение суток превратит твою дачу в «графские развалины», – это было последнее, что я могла сказать. Ответа уже не слышала.

Я проснулась оттого, что кто-то сильно сжал мою руку. Чёрная давящая темнота вдруг быстро убрала свои щупальца от моего горла и груди и, отступая, вся извиваясь, пыталась вернуться и снова захватить, лишить меня возможности дышать, жить.

– Проснись, – раздался рядом тихий и вместе с тем требовательный мужской голос.

Резко открыв глаза, я их сразу быстро закрыла и крепко зажмурилась. В мозгу пронеслись события минувших дней. Наступило осознание, что я еду в «Мерседесе», рядом находится мужчина, которого рада видеть, и, пожалуй, впервые в жизни я ощущала такое опьяняющее чувство душевного комфорта и защищённости.

– Ты спала всего минут двадцать, но так стонала во сне, что я не выдержал и рискнул тебя разбудить, – извиняющимся тоном произнёс Георгий, продолжая сжимать мои пальцы.

– И правильно сделал, спасибо, а то этот сон грозился стать последним в моей жизни. Мне в течение этих двух суток снятся только кошмары.

– Тебя это удивляет?

– Как ни странно, нет, но от таких снов очень устаёшь. Нам ещё долго ехать?

– Минут тридцать, не больше. Ты чего-нибудь хочешь?

– Честно? Очень хочу пить. И ещё, ты бы не мог связаться с ребятами, которые поехали за Вадимом?

– Я звонил им минут пять назад, они уже подъезжают к Луге. Как только заберут Вадика, сразу свяжутся с нами.

Георгий открыл бар и, посмотрев на меня, плеснул в высокий бокал немного прозрачной золотистой жидкости.

Сильно хотелось пить. Сейчас бы мне больше подошёл настоящий, горячий и крепкий кофе. Но очень не хотелось выглядеть капризной и вечно недовольной мелкопоместной барынькой, и я сделала глоток. Лучше бы я этого не делала. Это была мысль первая и единственная. Казалось, что у меня по пищеводу прокатилась лава, огненным шаром рухнувшая в желудок. К лицу прилила кровь. Глаза застлала влажная пелена. Дыхание остановилось на уровне диафрагмы. Вот теперь мне точно конец – это была уже вторая мысль. «Элегантно» вытерев навернувшиеся слёзы руками и обретя способность смотреть, я увидела испуганное лицо Георгия.

– Что это было? – еле отдышавшись, спросила я.

– Виски.

– А к нему в качестве закуски случайно огнетушитель не прилагается?

– Извини, я хотел как лучше, – сказал Георгий расстроенно.

– Ничего, зато теперь я немного представляю себе ощущения Жанны д’Арк в последние минуты жизни и могу сказать сразу: эти ощущения просто незабываемы. В общем-то, под желанием попить я имела в виду кофе или хотя бы минеральную воду.

– Влада, на будущее конкретизируй, пожалуйста, свои желания, – и, чуть помолчав, он добавил: – Ты можешь мне не верить, но у меня нет достаточного опыта общения с такими женщинами, как ты…, – он чуть подумал и уточнил, – я имею ввиду, странными женщинами, да и еще оказавщихся в таких, мягко говоря, необычных жизненных условиях. Хорошо держитесь.

Его монолог в сочетании с виски представил собой сногсшибательный коктейль. Я почувствовала себя одновременно принцессой Дианой, Мэрилин Монро и Марией Склодовской-Кюри, а также потенциальным клиентом психиатрической больницы, специализирующейся на пациентах с манией величия. Поэтому необходимости в уточнении, почему я «странная женщина» не возникло. Какая несусветная чушь иногда лезет в голову! Думала я, и оставив без комментариев его слова, отвернулсь к окну. Выбросив из головы лирическую чепуху, я постаралась сосредоточится на главном: «Кто и за что, кто и за что, кто и за что хочет меня убить…». Одна и таже мысль с завидной монотонной настойчивостью крутилась в моей голове, будто заевшая пластинка. А в автомобильные стёкла били крупные капли дождя, и, сливаясь воедино, превращались в смывающий все на своем пути, широкий водный поток.

В своё время я где-то читала, что существуют три основные причины, приводящие к преступлению: деньги, жажда власти и любовь (вообще-то там, кажется, третья причина озвучивалась как «женщины»).

Так, рассмотрим моё финансовое положение: оно явно не столь блестящее, чтобы ради него убивали. У меня нет ни тайных, ни явных сбережений, не говоря уже об отсутствии счёта не только в швейцарском банке, но и в каком-либо другом. Я не ожидаю наследства. Моя единственная восьмидесятилетняя тётка, живущая на Украине, которую я принципиально не считаю заграницей, обладает однокомнатной квартиркой, по сравнению с которой даже мой дом можно считать царскими хоромами. Квартира у меня не приватизирована, так как я, напуганная криминальной вакханалией, начавшейся вокруг любой недвижимости, решила, что не стоит приравнивать свою жизнь к квадратным метрам жилплощади.

Мои романы были кратковременны, интервалы между ними измерялись годами, да и среди моих поклонников никогда не было даже внучатого племянника, как говорят, «седьмой воды на киселе», принадлежащего к клану Ротшильдов или кому-либо из сильных и богатых мира сего. Из всего этого следует, что материальная сторона здесь ни при чём.

Следующий пункт – это власть. Так как я знаю всех своих предков до третьего, а по материнской линии до пятого колена, никто из них не принадлежал к венценосным особам. Были пролетарии и мещане, крестьяне и дворяне, священнослужители и актёры, а вот царей и королей не было, ну не сложилось как-то. Следовательно, это не престолонаследники второй очереди, если я, естественно, первой, разыскивают меня с помощью убийц. А если на один миг представить, что кто-то таким весьма оригинальным способом пытается завладеть моей ставкой участкового терапевта районной поликлиники, то эту бредятину не то что нельзя озвучивать, а даже уже сама мысль говорит о том, какие серьёзные проблемы возникли с моей головой в связи с этими покушениями. Значит, этот пункт тоже отпадает.

И последнее – это шерше ля фам. Допустим, что одна из (надеюсь, не многих) пассий Георгия узнаёт, что он приглашает меня на концерт Хворостовского, – ага, и тут же нанимает убийцу. Бред! Причём полный бред!

Ну а так, как последние и, если можно так выразиться, «однократные романтические отношения» у меня были с отцом Вадика, то есть почти четыре года назад, и сей объект больше никогда не появлялся на моём горизонте (что я считаю моей большой жизненной удачей), следовательно, никто не считает меня роковой соперницей и, следовательно, не шерше и не ля фам.

Итак, круг замкнулся: с чего начала, к тому и пришла. Может, капитан Ермин прав и всё происходящее связано с тем трупом, что я нашла. Но что такое я могла увидеть, чтобы убийца так испугался?

Надо постараться всё вспомнить, всё-всё, до мельчайших деталей.

За окном мелькал лес, которому не было ни конца, ни края. Дождь не прекращался и, казалось, даже усилился.

– Мы подъезжаем, – громко объявил Воронин.

Лес вдруг расступился и уступил место потрясающе красивому белоснежному шато, покрытому светло-зелёной черепицей. Казалось, замок сделан из морской пены или облаков, настолько вычурно он был построен. Там были башенки, стрельчатые окна, украшенные витражами, игрушечные балкончики, балюстрада, колонны. Облик дома был по-детски светлым, весёлым, радостным и праздничным. И это никак не вязалось с имиджем его владельца.

По специально сделанному подъезду наша машина подъехала к парадному входу. Массивная деревянная дверь распахнулась, как по волшебству, стоило только автомобилю остановиться, и на пороге появилась полноватая женщина чуть старше пятидесяти лет в деловом, тёмно-коричневого цвета костюме.

Водитель открыл дверцу машины со стороны Георгия, второй охранник с моей и, подав мне руку, помог выбраться, что я сделала крайне неловко: во-первых, сказывалось отсутствие практики, а во-вторых, меня мучила мысль, насколько глупо я буду выглядеть, когда Георгий будет представлять меня своей жене. К такому повороту событий я была совсем не готова.

– Владислава Владиславовна, познакомься, это Мария Фёдоровна, полноправная властительница («моего сердца и дома, а это мои семеро детей» – тут же, про себя, закончила я за него фразу) сих угодий.

– Мария Фёдоровна Курочка, экономка, – представилась она и улыбнулась, произнося свою фамилию. – Проходите, пожалуйста, Георгий Владимирович, почти всё готово.

– Мария Фёдоровна, покажите Владиславе Владиславовне её комнату. Да, а Семён Наумович приехал?

– Да, да, – тут же радостно затарахтела экономка, – уже приехал и ждёт вас в малой гостиной.

– Влада, – Георгий обратился ко мне, – я пригласил очень хорошего доктора, он тебя осмотрит и сделает что-нибудь успокаивающее. Не спорь, тебе ещё понадобятся силы, и, мне кажется, немалые.

– Я не могу лечь спать, пока не узнаю, что с Вадимом, – резко ответила я.

Он вскинул руку и посмотрел на часы. Наверняка это был золотой «роллекс» (во всяком случае, я, как полный дилетант в вопросах роскоши, других фирм просто не знаю), впрочем, неважно, они были очень массивными и, несмотря на размеры, весьма элегантными.

– У них в запасе на всё про всё ещё двадцать минут, – он протянул мне свой мобильник. – Говори с ними сама, так будет лучше и спокойнее для тебя. Иди, мне бы очень хотелось, чтобы тебе там понравилось, – произнёс он и, слегка поклонившись, отдал меня под покровительство Курочки.

Экономка долго вела меня через нескончаемую анфиладу комнат, объясняя назначение каждой. Я её не слушала, а старательно следила за выражением своего лица, чтобы не выглядеть аборигеном, только что спустившимся с пальмы, чьё понятие о цивилизации ограничивалось пустой консервной банкой, на которую он молился всю жизнь, и вдруг ему показали телевизор. Где-то в глубине дома раздавался стук молотка, перемежающийся с глухим рокотом дрели.

– Там ещё продолжается небольшой ремонт, – пояснила Курочка, – рабочие должны его сегодня закончить.

Неожиданно раздавшийся звонок мобильника, который я судорожно сжимала в руке, заставил меня подпрыгнуть.

– Алло?!

– Георгий Владимирович?

– Нет, Владислава Владиславовна, – сказала я, чуть откашлявшись.

– Здравствуйте, Владислава Владиславовна, это Николай Игоревич, начальник группы по доставке вашего сына. С Вадимом всё хорошо, он уже с нами, жив, здоров и весьма доволен происходящим.

Об этом я догадалась и сама, так как голос говорящего иногда пропадал из-за шумового фона, создаваемого моим Чудом, состоящего из визга, хохота, рычанья и ещё каких-то выкриков неясного характера, но все они выражали дикий восторг и ликование.

– Спасибо, Николай Игоревич, – постаралась я перекричать собственного сына, – держитесь!

Мои слова остались без ответа: видно, Вадиму всё-таки удалось завладеть средством связи.

– Что, плохая слышимость? – участливо спросила экономка.

– Да, видно, из-за погоды, – ответила я.

У меня не хватило духу признаться в истинной причине произошедшего. А главное, и Курочку, наверное, особо «порадовало» бы, что моё постоянно орущее, скачущее, всё крушащее и сметающее на своём пути чадушко через несколько часов появится здесь и хорошо налаженный, роскошный уют будет в мгновение ока разнесён вдребезги.

В таком «радужном» настроении я подошла к двери, открывая которую, Мария Фёдоровна произнесла: «Вот ваша комната».

Комната?! Это был, что по размерам, что по убранству, один из не самых малых залов Эрмитажа. Здесь было всё, начиная от резной, тяжёлой, красного дерева кровати, широкой для одного, но узкой для двоих, и заканчивая мраморным камином, уставленным приятными безделушками. Ковры, мебель, портьеры, гобелены на стенах – всё было выдержано в едином стиле, который располагал женщину (именно только женщину) к уединённому отдыху. Об этом говорили и подобранные по цветовой гамме предметы, заполняющие комнату (от тёплого бежевого до светло-бордового тона), и обилие зеркал (вот этого явно было в излишестве). Даже проёмы между «английскими» окнами, выходящими на озеро и парк, и те были зеркальными.

– Владислава Владиславовна, – вывел меня из лёгкого транса голос Курочки, – я вам на всякий случай приготовила ванну, если…

– Где она? – не дала я ей договорить, по ходу начиная расстёгивать блузку.

Мария Фёдоровна с понимающей улыбкой открыла дверь, сливающуюся со стенной обивкой.

– Отдыхайте, ваши вещи сейчас принесут, – мягко продолжила она. – Когда вы выйдете из ванны, пожалуйста, нажмите на эту кнопку, – и показала на кнопку, расположенную на прикроватной тумбочке. – Я тут же подойду.

Она слегка склонила голову и мягко закрыла за мной дверь ванной комнаты.

Это была не комната, а огромный зал, который окончательно меня добил. Его размеры соответствовали размерам моей двухкомнатной квартиры, только без перегородок. Золотистый, с коричневыми прожилками, мрамор на полу и стенах, огромные панно, изображающие морские пейзажи. Панно разделяли зеркала на стенах и потолке. И всё это мягко заливал свет из невидимых галогеновых светильников. Всё как в обычной сказке! И, конечно, сама ванна, стоявшая на подиуме и встроенная в него, размерами с небольшой бассейн (хорошо, что я умею неплохо плавать), заполненный благоухающей пеной. Я от восторга едва не залезла туда в одежде. В последний момент всё-таки (надо признаться, с большим трудом) до меня дошло, что вроде что-то не так. Наконец, кое-как раздевшись, я погрузилась в это море блаженства. Интересно, а акулы здесь есть? Если и есть, то меня бы это не удивило. Надо было спросить у Курочки…

– Рыбки, вы где? – пропела я и нырнула с головой. Это было прекрасно. Все мои неприятности, каковы бы они ни были, включая мой возраст, морщины и, даже страшно подумать, а не только произнести, – целлюлит, оказались в далёком прошлом, и даже не в моём, а в чьём-то чужом. Надурачившись вволю, я, наконец, закрыла глаза и расслабилась.

Всё это, конечно, прекрасно и замечательно, но не стоит слишком увлекаться дворцами и принцами. Необходимо вернуться к реальности и постараться не очень сжиться с ролью роковой женщины, у чьих ног оказался пусть не весь мир, но его значительная часть. Настроение снова рухнуло ниже ватерлинии. Ладно, а если себе представить, что я выиграла в какой-нибудь лотерее, и «приз в студию» – романтически-экзотический отпуск на несколько дней с графом Монте-Кристо «а ля Русь» в его «родовом замке»? Вот именно, так всё это и надо воспринимать. Никаких романтических бредней. Мне уже далеко не «шешнадцать», и пора уже о душе думать, а я…

Стоп, как-то меня резко качнуло в другую крайность. В принципе, я ещё совсем ничего. Конечно, годы взяли своё, и иногда мне даже начинает казаться, что они взяли слишком много, а взамен дали не совсем то, что бы хотелось получить, даже бесплатно… Значит, решено, надо постараться себя вести достойно и не кидаться из крайности в крайность, то есть найти золотую середину, и будь что будет. Вот только как её найти? На интуицию надежды никакой. Если попробовать остаться такой, какой я есть на самом деле (ну, Федоркина! как в воду глядела), он сбежит ещё до ужина. Характерец у меня, мягко говоря, ядовитый. А вдруг Георгий любит острые ощущения. Ну там из самолета без парашюта прыгать, по краю жерла действующего вулкана ходть, без тормозов на спорткаре ездить? Тогда можно считать, что повезло не только мне, но и ему. (Все-таки, какая никакая экономия, хотя, как сказать…). Так, достаточно заниматься всякой ерундой (в конце концов, не всё так со мной безнадёжно), пора вылезать из ванны, а то, кажется, у меня самой скоро плавники вырастут!

Здесь же, у ванны, лежали оставленные предусмотрительной Марией Фёдоровной (её фамилия меня приводила в неописуемый восторг) огромное, белое и пушистое, как облако, полотенце и такой же халат. В комнате меня ожидала разостланная кровать, на которой непринуждённо лежала шёлковая, серебристого цвета пижама. Переодевшись, я с удовольствием забралась в кровать и, натянув одеяло до подбородка, нажала на кнопку вызова.

Я ещё не успела от звонка убрать руку, как появилась Курочка – так быстро, как будто всё это время стояла за дверью.

– Владислава Владиславовна, – обратилась она, – сейчас к вам придёт доктор, и не принести ли вам стакан молока?

Я молоко не люблю с детства, и после ванны мне хотелось только выпить кофе, желательно с коньяком. Но если я это попрошу, думаю, скорее всего она прореагирует так, как если бы я попросила принести клея «Момент», чтобы понюхать. Поэтому я, поднатужившись, тоном утомлённой «истинной леди» произнесла:

– Нет, спасибо, если можно, чашечку некрепкого чая с мятой и липовым мёдом.

Курочка расцвела от радости, как майская роза, и, почти пропев, что это и её любимый чай, выплыла из комнаты.

Семён Наумович, маленький толстенький старичок с копной вьющихся седых волос, был немного похож на Эйнштейна. Он появился в комнате, предварительно мягко постучав в дверь, и распахнул её, не дожидаясь моего разрешения.

– Здгавствуйте, моя деточка, – мило картавя, произнёс он и, не ожидая ответа, тут же продолжил: – Геоггий Владимигович мне всё про вас гассказал. Каким надо быть бездушным звегем, чтобы желать смегти такому кгасивому созданию. Нет, я вам так скажу, что такого быть никак не должно. Дайте, догогая, вашу гучку, я помегею ваше давление. Ну, я таки так и думал, оно повышено, – он так эмоционально сделал своё заключение, что, мне показалось, у него самого подскочило давление. – Я бы с удовольствием забгал вас в свою клинику. Но Геоггий Владимигович – это не человек, а пгосто что-то невообгазимое. Ведь он меня ещё до осмотга пгедупгедил – никаких больниц. Он стгашный человек, не позволяйте ему властвовать над собой.

– Извините, Семён Наумович, – прервала я его, – а что, моё состояние внушает вам опасение, раз вы рекомендуете стационар?

– Нет, нет, ни в коем случае, – замахал он руками, – но два покушения за два дня, они не могут пгойти бесследно.

Хорошо, что он до упоминания об этом измерил мне давление, а иначе меня бы уже с сиреной везли в больницу или Георгий здесь развернул бы для меня «полевой госпиталь».

– Я вам сейчас сделаю маленький укольчик, и сон будет спокойным и глубоким.

«И вечным», – едва не добавила я.

Семён Наумович маленькими и неожиданно очень сильными руками наложил мне на руку жгут и, войдя в вену, начал вводить лекарство. Я отключилась на первой половине шприца.

…На меня упало нечто тяжёлое и кричащее: «Мамочка, я так по тебе скучал!!!»

Какое счастье!!! Мой мальчик был рядом.

– Мамочка, ты посмотли! – возбуждённо кричал он, выворачиваясь из моих рук и ловко увёртываясь от поцелуев. Вадим вдруг встал на край моей кровати во весь рост и, заглушая радостным смехом мой испуганный окрик, рухнул на пол. Меня буквально пружиной выбросило из кровати. Вадим, заходясь от смеха, распластался на лежащем на полу огромном, сделанном чуть ли не в натуральную величину, плюшевом медведе.

Мария Фёдоровна, имея несколько истерзанный вид, но по мере сил стараясь сохранять достойное величие, произнесла:

– Они приехали полчаса назад, и он так просился к вам, что я не смогла устоять.

– Спасибо, вы всё правильно сделали, – говорила я, постепенно повышая голос, стараясь перекричать своего наследника. – Сколько я спала?

– Недолго, часа четыре, не больше.

– А как они добрались? – спросила я, кивнув на чуть угомонившегося наконец Вадима, пытающегося втащить этого плюшевого монстра на мою кровать.

– Почти без потерь, – после небольшой заминки ответила Курочка.

– ?

– У одного из ребят разбит нос. Они Вадику ещё купили какие-то игрушки, кроме этого ужасного медведя, и во время игры мальчик не рассчитал силы…

Для игрушки таких размеров, как этот медведь, в моей квартире понадобится отдельная комната, грустно думала я, наблюдая за продолжающейся возле моей кровати борьбой. Силы были неравны, и явное преимущество было на стороне медведя. Вадим с завидным упорством, уже красный от усердия, натужно пыхтел, но сдаваться категорически не желал. В какой-то момент медведь, почти водружённый на ложе, вдруг упал, полностью накрыв собой Вадика, и всё началось сначала. Настойчивость моего сына всё же победила, и медведю пришлось взгромоздиться на кровать. Я невольно облегчённо вздохнула; рядом раздался такой же вздох. Обернувшись, я увидела, как Мария Фёдоровна, наблюдая за происходящим, даже прижала к груди сжатые в кулачки руки. Перехватив мой взгляд и смутившись, она убрала руки за спину и, отведя глаза от Вадика, быстро произнесла:

– Ужин будет готов через десять минут, я зайду за вами. Ваша одежда и все вещи в этом шкафу. Вашу сумку я не разбирала.

Она быстро вышла из комнаты и плотно закрыла за собой дверь. Я могу поклясться, что видела, как по её лицу катились слёзы.

– Мамулечка, Миша и я будем спать здесь, – отвлёк меня Вадим, показывая на него пальцем. – Это мой сынок.

– Радость моя, но твой сынок, то есть мишка, занимает почти всю кровать, – проговорила я, открывая шкаф. – И где же буду спать я? Ведь здесь только одна кровать.

Приведённый довод заставил Вадима задуматься, а я в это время рассматривала содержимое шкафа. Он был почти пуст, ряд пустых вешалок напоминал рёбра какого-то ископаемого животного, и лишь на одной из них висели брюки из тонкой шерсти фисташкового цвета и того же цвета шифоновая блуза. На полу шкафа стояла моя дорожная сумка и рядом с ней домашние мокасины под цвет висящего костюма. После недолгих раздумий я решительно достала сумку и извлекла оттуда привычные джинсы и хлопчатобумажную рубашку мужского кроя в коричневую клетку. На ноги – лёгкие спортивные туфли.

Зайдя в ванную, чтобы ополоснуть лицо после сна, и взглянув в зеркало, я ахнула. Волосы стояли дыбом, причёска «а ля ирокез», не хватало только серьги в носу. Вот что значит с мокрой головой лечь спать! Результаты на лице, или лучше сказать, на голове. Намочив расчёску, я попыталась изобразить на голове что-нибудь, хотя бы отдалённо напоминающее причёску.

– Мамочка? Это моле? – спросил Вадим, показывая на ванну.

– Нет, сыночка, это ванна, – ответила, продолжая сражаться с волосами.

– Ванна – это у нас дома, – решительно заявил сын, – а это моле.

Прекратив безуспешные попытки привести себя в порядок и подхватив под мышки упирающегося Вадимку, я вернулась в комнату. Курочка нас уже ждала, она была совершенно спокойна, и лишь красный кончик её носа говорил о том, что я не ошибалась: Мария Фёдоровна действительно плакала.

– Георгий Владимирович просил извиниться перед вами. Ему пришлось срочно на несколько дней уехать в город, – произнесла она и жестом пригласила следовать за собой.

Ужин прошёл относительно спокойно. Мне кушать не хотелось: сказывалось действие лекарства, а может, отсутствие за столом хозяина. Вадим веселился вовсю, но и он, в конце концов, начал капризничать, усталость брала своё. Мария Фёдоровна помогла его помыть, и уже на глубоко спящего малыша была надета пижама. Я бережно взяла его на руки и отнесла в свою постель, из которой Курочка в это время извлекла медведя.

День закончился. Мария Фёдоровна поставила на тумбочку блюдце, на ней стоял стакан с водой и рядом лежала таблетка.

– Доктор просил вас это обязательно принять перед сном, – сказала она. – Здесь, в тумбочке, вы найдёте всё необходимое. Спокойной ночи.

– Спасибо и спокойной ночи, – от души поблагодарила я её.

Мне не хотелось спать. Я открыла окно, которое одновременно исполняло роль двери, и вышла на огромную террасу, окружённую балюстрадой и спускающуюся каскадом мраморных ступенек прямо к озеру.

Дождь закончился, и от ночной свежести у меня закружилась голова. Сколько лет я не была на природе? Не считая, конечно, лесопарка напротив моего дома…

Я вдыхала полной грудью влажный воздух, наполненный запахом мокрой земли, листьев, цветов и самого озера. Оно простиралось, как огромное чёрное зеркало, разрезанное пополам серебристой лунной дорожкой и обрамлённое чёрными на фоне неба деревьями, сливающимися друг с другом и образующими глухую стену. Полная луна была неправдоподобно огромной. Редкие чёрные тучи, бегущие по небу, обходили стороной её царственное величие. Было очень тихо, и лишь небольшой ветер, перебирая листвой, вызывал её тихий шёпот.

Ветер начал усиливаться, туч стало больше, они были более тяжёлыми, грозными и какими-то рваными. Луна, прячась за ними, казалось, недоумевала по поводу происходящего. Кроны деревьев, потревоженные надвигающейся грозой, начали возмущённо раскачиваться. Шелест листвы стал громче и тревожнее, к нему присоединилось постукивание ветвей. Резко похолодало, и, стоя в одной пижаме, я стала замерзать.