Угодный богу

– Оно лживо! – выкрикнул жрец. – Бог солнца Египта имеет много имен, но среди них нет имени Атона.

– Ты посмел оскорбить моего бога?! – вскипел Тутанхатон. – Ты будешь умерщвлен!

– Да, я знал, на что шел. Знал, что жестокость одержит в тебе верх. Ведь убивать тебе не в диковинку, о божественный. Ты уже убивал! Своими руками! Помнишь?

– Что молвят твои грязные уста?! – фараон обомлел от напора жреца, но тот продолжал.

– Не прошло и трех лет, как по твоей воле умер твой тесть, почитаемый тобой Эхнатон…

– Что? По моей воле? Ты клевещешь! Я прикажу… – дыхание фараона перехватило, и он задергался на троне от приступа кашля.

– Чувствуешь, о божественный, как болезнь забирается в твое тело все глубже и настойчивее? – С легкой ухмылкой спросил жрец. – Это память о том злодеянии, которое ты совершил.

– Что… я… совершил? – сквозь кашель с трудом произнес Тутанхатон.

– Помнишь ли ты, бессмертный властитель Египта, – медленно выговаривая слова, спросил жрец. – Как умирал твой тесть, которого ты так любил?

– Он умер… от внутренней болезни, он кашлял… кровью, – пробормотал, кашляя, фараон.

– Да, правильно. Но после чего у него началась болезнь? Не скажешь?

– После чего?

– После того, как один мальчик… – жрец сделал паузу, чтобы поймать взгляд Тутанхатона, после чего продолжил с видом победителя. – Один милый мальчик, такой близкий ему человек, принес в его комнату отравленное благовоние. Не так ли?

Страшная судорога передернула хлипкое тельце фараона. В это мгновение события, о которых было упомянуто, калейдоскопом пронеслись в его памяти. Он понял, что жрец прав.

– Я не хотел смерти Эхнатона! – проговорил он, коченея от ужаса. – У фараона была бессонница, и мне дали средство от нее…

– Да, – хладнокровно подтвердил жрец. – И теперь Эхнатон уснул. Надолго. Навсегда. А вот ты, о божественный, теперь в наших руках. И должен выполнять волю жрецов истинного покровителя Египта – Амона-Ра!

– А если я прикажу казнить тебя? – фараон приходил в себя после кашля и хотел казаться грозным, но у него не получалось.

Жрец зло рассмеялся ему в лицо:

– Ты можешь поступать, как тебе вздумается. Я не один. Эхнатон заставил жречество уйти в тень и сплотиться. Теперь мы не позволим собой помыкать. И поэтому у тебя, божественный, только один путь – выполнять нашу волю.

– Нет! – выкрикнул в отчаянии юный фараон.

– А если ты не будешь послушен, то тайна смерти Эхнатона получит огласку. Народу не понравится, что ты приложил руку к убийству их любимого властителя. Тебя сомнут и уничтожат быстрее, чем ты можешь себе представить.

– Значит, – фараона осенила внезапная догадка. – Ты был среди них в тот день?

– Среди кого? – усмехнулся злой жрец.

– Среди тех, кто давал мне благовония…

– Да, ты прав, – хладнокровно подтвердил жрец Амона-Ра. – Никто пока не имеет представления о том, что Эхнатон был отравлен, хотя некоторые умные люди догадываются, что его смерть была вызвана не совсем естественными причинами. Слишком многим мешал неугомонный Амонхотеп IV. Что же, не надо никого разубеждать. Используй это против врагов своих. Объяви, что Эхнатона убил его друг Тутмес.

Тутанхатон дернулся всем телом:

– Тутмес не мог этого сделать! Я знаю!

– Правильно, и я знаю, потому что это сделал ты. Но разве неожиданное исчезновение Тутмеса из Ахетатона не подтверждает подозрения? Возможно, что он еще в Египте, осел в каком-нибудь селении и скорбит по своему фараону. Прикажи схватить его, как заговорщика.

– Зачем? – фараон заплакал.

– Выполняй волю богов, – жрец уставился на юношу, точно голодный удав на жертву, и сверлил его глазами. – Если ты не будешь послушным, божественный, жречество найдет способ избавиться и от тебя. А если разум в тебе сильнее глупости, и ты докажешь свою полезность делу Амона-Ра, мы даже найдем способ остановить твою болезнь. Ведь ты получил ее в тот момент, когда убивал Эхнатона. И она мучает тебя вот уже четвертый год, с каждым днем все сильнее и сильнее, ведь так?

Фараон с ужасом смотрел на жреца.

– Понимаешь меня, о божественный? – с ухмылкой осведомился тот.

– Да, – пролепетал Тутанхатон.

– Болезнь опасна, а тебе так еще хочется пожить?

– Да…

– Тогда я удаляюсь, – жрец направился к двери, на пороге остановился и повернулся к молодому повелителю. – Да, совсем забыл. Амон велел передать тебе свою волю. Тутанхатон – что это за имя для фараона Обеих Земель? Смени его на другое!

– Какое же?

– Как звали тебя прежде?

– Нехбетумом.

– Нет, это совсем плохо. Тутанхамон – гораздо лучше, – сообщил жрец после небольшого раздумья. – Боги буду довольны. Прощай, божественный.

Он ушел, а фараон, съежившись в комок, как жалкая мышь, зарыдал, уткнувшись носом в ручку трона, который был ему явно великоват.

Китай. Провинция Хэнань.

Китаец, несколько постаревший, но все с таким же быстрым взглядом, обычно несвойственным людям его возраста, стоял посредине своей мастерской и наблюдал за тем, как четверо слуг императора копошатся в его вещах.

– Император велел взять у тебя твое золото.

Китаец чуть заметно улыбнулся:

– Ему придется вместо этого взять меня.

– Что ты мелешь, негодник! – закричал один из слуг. – Где ты спрятал свои украшения?

– Свои? – деланно удивился Ну-от-хаби. – Я не ношу на себе украшения. Мне это не к лицу.

– Ты хочешь сказать, что у тебя их нет?

– Именно так!

– Ты хочешь, чтобы мы передали твои слова императору? – с угрозой в голосе спросил приземистый слуга с плоской головой и вплотную подошел к китайцу. – Тебе надоело ползать по земле? – он взял китайца за воротник халата. – Отвечай, где ты их хранишь!

– Ничего не выйдет, – спокойно ответил Ну-от-хаби, отстраняя от себя взбешенного слугу и ласково ему улыбаясь. – Ведите меня самого к императору, только так мы сможешь с вами договориться.

– Чего ты упрямишься? – загомонили слуги наперебой. – Ты хочешь славы, да? Но император и без того прекрасно осведомлен о тебе. А твоя золотая девушка стоит подле императорского ложа и радует глаз нашего повелителя. Ведь ты стар, зачем тебе еще большая слава? Зачем тебе утруждать себя дорогой до дворца?

– Вы исполняете приказ императора, повелителя, – сказал Ну-от-хаби. – А я повинуюсь воле своего бога, который повелевает мной.

– Что-что? Какого бога? – переглянулись слуги.

– Он, верно, сумасшедший!

– Хорошо, – китаец хитро посмотрел на императорских слуг. – Вижу, что вы нуждаетесь в том, чтобы вам все разъясняли, как малым детям, поясняя речь движениями рук, – он с готовностью засучил рукава халата и начал говорить нарочито внятно, сопровождая речь жестикуляцией. – Моя бог – он не тот, которому вы привыкли молиться. Он – мой собственный, и он находится внутри меня. Он совершенно безобиден для вас, но абсолютно беспощаден ко мне. Это именно он заставляет меня, старого человека, каждый день садиться к своему рабочему столу и создавать украшения для неизвестных мне людей. Мой бог не знает ко мне пощады, а имя ему – мой дар.

Слуги с открытыми ртами, как завороженные, слушали Ну-от-хаби, а когда он закончил, опомнились и вновь засуетились.

– Довольно болтать! – приземистый прикрикнул на китайца и обратился к своим товарищам. – Если он действительно припрятал золото, и мы не можем сами его найти, нам надлежит привести к императору самого наглеца , иначе нам несдобровать.

– Да, правильно, – согласились с собратом остальные слуги. – Пусть повелитель сам решает, как с ним поступить. Может, этот старик скажет императору, где спрятал золото.

– Вот именно! – согласился с ними Ну-от-хаби.

– Хватайте его! – скомандовал приземистый.

– Наконец-то! – с удовлетворением произнес китаец.

Слуги подхватили его под локти и потащили вон из дома.

– Если вы донесете меня так до самого дворца, – сказал Ну-от-хаби. – То мои ноги будут вас очень благодарны!

– Заткнись, старая лиса! – огрызнулся плоскоголовый, вынося ювелира за дверь.

Дом опустел. Голоса стихли.

Египет. Ахетатон.

Высокий очень худой жрец с густыми черными бровями и пронзительными недобрыми глазами стоял на ступенях храма Атона, и у ног его бушевало море народа: знатных и бедных, молодых людей и древних стариков. Солнечный диск клонился к горизонту, ознаменовывая конец дня. Как теперь величать бога солнца, не знал никто. Потому и собрались люди послушать нового верховного жреца Египта.

– Народ! – начал тот довольно высоким резким голосом. – Вы долго пребывали в темноте и неведении, были обмануты сумасшедшим самозванцем, который хитростью своей и коварством захватил власть в стране, убрав с дороги законного наследника трона. Младший сын фараона Амонхотепа III был убит слугами Эхнатона вместе с его матерью, а тела их были порублены на куски и брошены в священный Хапи. Но безумцу было недостаточно власти фараона. Он решил уничтожить мудрость и могущество египетской земли! Он покусился на жречество, на святыни храмов и на исконных богов, хранивших Египет тысячелетия с тех пор, когда боги спустились на землю и стали править этими землями! Но и этого не хватило властолюбцу! – надрывался жрец. – Ему вздумалось заменить всех богов одним новым богом, и выбрал низшего из всех божественных покровителей! Он назвал его Атоном и провозгласил себя его единственным сыном и его же верховным жрецом. Боги не могли простить измены! Они не дали Эхнатону долгих лет правления и отняли у него жизнь! Они наказали неблагодарного безумца! А в мои уста боги вложили весь свой гнев! Они поручили мне вернуть народ египетский к прежней вере, с которой мы жили столетиями. Мы все должны принести жертвы Амону-Ра в благодарность за то, что он не допустел гибели Египта от руки нечестивца Эхнатона. И в знак принятия прежней веры в старых богов я сжигаю то, что для всех вас являлось символом власти осквернителя Эхнатона, да не будет впредь упомянаться это имя, словно никогда и не существовало такого правителя!

– Что он собирается делать? – прошуршало по толпе.

В это время рядом со жрецом двое его помощником стали складывать в кучу солому и сухие палки.

– Что он будет жечь? – опять пронеслось среди народа.

– Неужели он станет сжигать каменные изображения бога Атона? – недоумевали некоторые.

Среди толпы стоял Халосет. Его лицо было неподвижно и мертво, как у статуи. Он, казалось, не дышал. Но глаза пылали. Он, неотрывно и почти не мигая, следил за действиями верховного жреца.

Тот в это время дождался, пока сложили костер, и объявил:

– Символом царской власти у каждого фараона Египта является священный урей. Но Эхнатон нарушил и этот закон. Он посмеялся даже над древней символикой, наплевал на наши традиции! А правил он нами, сидя на троне из обыкновенного дерева! И именно этот трон стал символом его власти! Во имя священных традиций нашей земли, во имя памяти предков и в знак почтения попранных нечестивцем богов – принесите трон Эхнатона! Его мы и принесем в жертву главному нашему богу и защитнику Обеих Земель, Амону-Ра!

Халосет вздрогнул.

Вынесли трон.

Халосет смотрел на него, чувствуя, как холодеет. Будто лед растекался по его телу.

Помощники верховного жреца по сигналу зажгли костер и поставили в центр пламени деревянный шедевр, созданный руками мальчишки-египтянина из деревушки в Верхнем Египте. Его руками. Халосет, не мигая, смотрел на костер.

– Вместе с этим троном боги проклинают того, кто сидел на нем. Пусть имя нечестивца Амонхотепа IV, назвавшего себя Эхнатоном, будет забыто и никогда не произносится людьми. Так хотят боги.

Солнце почти скрылось, бросая на землю кроваво-красные отблески. Пылал оранжевый костер. Трон великого фараона Эхнатона уже занимался и немного чадил. Языки пламени отражались в отшлифованной поверхности дерева.

Халосету казалось, что он поднимается над толпой все выше и выше. Вот он стоит рядом с костром, глотая красный дым и утопая в багряном свете заходящего солнца. Он стоит возле костра, и никого поблизости нет, только он и занимающийся пламенем трон, его творение, воплощение надежд и иллюзий, всего хорошего и доброго, что было в его жизни, его любви, его души…

Но что это? Или слезы от дыма затуманили его взор? Каждая деталь трона вдруг ожила, начала двигаться, видоизменяться и превращалась в отдельную ветку, разрастаясь и переплетаясь между собой. Они становились подобием раскидистого дерева, пуская корни и нависая раскидистой кроной над огнем, и впитывая его в себя. Вот уже не маленький трон, а огромная акация, переливаясь всеми оттенками пламени, торжествующе сияла и тянула свои ветви к небу. Ее полыхающие листья летели вверх, подобно звездам.

Халосет стоял в толпе. Он смотрел на костер…

Китай. Провинция Хэнань.

Тотмий шел по знакомой деревне и с интересом замечал, что почти ничего не изменилось во внешнем ее облике за годы его отсутствия. И только внутреннее чутье улавливало едва различимый холод душевной опустошенности, сквозившей из каждой двери, из каждого окна. Люди чего-то опасались и, хотя страх был знаком им и раньше, теперь к обычному страху примешивалось что-то еще. Тотмий не знал, что к власти в этой стране пришел новый император, который сразу же поверг в трепет свой народ, начав с жестоких реформ и наказаний непокорных, распущенных мягкотелым старым правителем, отцом нынешнего.

Круглый домик Ну-от-хаби Тотмий узнал сразу, еще издалека. И пока дошел, сотни воспоминаний промелькнули в его голове, таких живых и ярких, что, вставая перед мысленным взором, они загораживали реальность.

Он остановился у порога и отворил дверь. Внутри было темно и пустынно. Но все находящееся в этом доме показалось Тотмию таким родным, когда-то утраченным и вновь обретенным сейчас, что он не замедлил войти внутрь. Чувства переполняли его.

Когда глаза привыкли к полумраку, Тотмий разглядел, что все в домике осталось на своих старинных местах. Только отсутствовала скульптура, отлитая из золота, которую они с Ну=от-хаби сделали вдвоем. Круглые окошки закрывались маленькими деревянными шторками, собранными из тонких щепочек и великолепно расписанными художником, изобразившим цветущие ветви мандаринового дерева. Тотмий потянул за шелковую кисточку, висевшую с краю шторки, и жалюзи поднялись вверх, пропустив в комнату солнечный свет. Тотмий подошел к тому месту, где до сир пор стоял его станок со скульптурным портретом Ну-от-хаби. Каменная физиономия китайцы приветствовала его лукавой улыбкой. Работа показалась Тотмию несовершенной и какой-то детской.

Он сел на скамейку перед станком и задумался.

Неожиданно в доме стало светло. Дверь отворилась и вошел Ну-от-хаби. Не замечая гостя, он спустился по винтовой лестнице и направился прямиком к столу, озабоченный каким-то делом.

– Учитель, – тихо позвал Тотмий.

Китаец содрогнулся всем телом и медленно обернулся. Его ученик стоял перед ним в потрепанной, кое-где порванной одежде, принадлежащей неизвестной китайцу стране. Тотмий улыбался счастливой широкой улыбкой. Взрослый мужчина…

– Ты все-таки решил вернуться? – взяв себя в руки, как ни в чем не бывало, спросил Ну-от-хаби с иронией, свойственной только ему одному.

– Да, учитель, – Тотмий был действительно счастлив.

– Ну, а ты был в Догонять-пыль?

– Где? – не понял Тотмий.

– Ну, в той стране, куда ты направлялся?

– Ах, да, – скульптор улыбнулся. – «Догонять-пыль». Египет.

– Еги-пет… – пробуя на язык новое слово, переспросил Ну-от-хаби. – Значит, так она называется?

– Да.

– Прекрасно. И, надо думать, ты бывал там?

– Да, довелось. Я жил там тринадцать лет.

– Понятно, – китаец копался на своем столе и делал вид, что очень занят. – Тринадцать лет – срок порядочный. Надеюсь, за это время ты нашел денек, чтобы выполнить мое поручение?

– Какое поручение? – Тотмий решил подыграть своему учителю.

Ну-от-хаби взглянул на ученика, как тому показалось, с детской обидой:

– Я помнится, просил тебя отнести два моих браслета во дворец тамошнего императора. Ты сделал это или забыл?

Тотмий не стал мучить старика и ответил со всей искренностью, на которую был способен:

– Конечно, это ведь было моей целью.

– Кому ты их вручил? – ревниво допытывался китаец.

Тотмий узнавал своего учителя.

– Царице Египта, самой прекрасной женщине на свете, – он старался не подавать вида, насколько он взволнован, даже на мгновение перехватило голос и пришлось откашляться.

Китаец внимательно посмотрел на своего ученика:

– Ей понравилось?

– О, учитель, это целая история…

Ну-от-хаби был верен себе, а потому поспешил перебить Тотмия:

– Историю ты расскажешь после, а пока я хочу знать, понравился ли ей мой подарок?

– Она была потрясена, учитель, и сразу же примерила его!

– А поскольку ты забыл ей сказать, как открывается замок, царица и по сей день ходит в драгоценностях Ну-от-хаби, – потирая руки, пошутил китаец, но тут же заметил перемену в лице ученика.

– Нет, учитель, – ответил сразу помрачневший Тотмий. – Царица умерла три года назад, пока я добирался сюда. Я ушел из Египта как раз накануне этих событий и узнал обо всем в дороге.

– Вижу, мой мальчик, ты был неравнодушен к этой женщине.

– Это не так, – попробовал возразить Тотмий, но китаец его не слушал, он задавал все новые и новые вопросы.

– Ты хорошо знал ее?

– Неплохо. Учитель, я тринадцать лет прожил при дворе фараона. Так называется император Египта.

– Неплохо, неплохо, – понимающе закивал китаец. – Значит, жил при дворе. Служил охранником или был отгонятелем мух? А, может, ты был рабом?

Тотмий едва улыбнулся:

– Я делал портреты царицы и всего двора. В Египте очень ценится искусство скульптуры, и я кое-чего достиг.

– Значит, твой наставник был прозорлив и находчив, отправляя тебя именно в эту страну? – самодовольно потирая ладони, сказал Ну-от-хаби.

– Да, учитель.

– Я не однажды слышал о начальствующем там скульпторе Тут-мет-сиу… или как там его зовут, – китаец задумался, припоминая имя, потом с досадой махнул рукой. – Не вспомню точно, как-то так. Слава о нем не год и не два отдается по всему миру. Ты был в Египте и должен о нем знать.

Вопрос застал Тотмия врасплох.

– Как его зовут? – придумывая на ходу, что ответить, уточнил он.

– Какая разница! Самый лучший скульптор «Догонять-пыль»! Тот-месау или Тут-сет-мис… Это ты должен мне сказать его имя, ты там жил тринадцать лет! – Ну-от-хаби посмотрел прямо в глаза своему ученику. – Или ты что-то от меня утаиваешь? Ты был там?

– Да, – ответил ваятель не сразу, а после некоторого раздумья. – В пору моего пребывания в стране фараонов при дворе действительно существовал такой человек, его звали Тутмес. О его славе судить не мне. Работал он честно, со всей страстью своего сердца. Он стремился не к почету и богатству. Он не только хотел добиться в камне наибольшего сходства с теми, кого изображал. Ему было нужно выразить внутренний мир человека…

– Его внутреннего бога, – подхватил, понимающе кивая, Ну-от-хаби. – Это великолепно!

– Говорят, что этот человек оживлял камень, – Тотмий усмехнулся. – Может быть, за это его и поставили начальником над всеми скульпторами.

– И он там ими правит? – удивленно причмокнул губами китаец и принялся развивать свою мысль. – Учит их своему искусству, наказывает нерадивых и непослушных, как это везде принято?..

– Нет, он ушел, – перебил его Тотмий.

– Почему? – еще больше удивился Ну-от-хаби. – Ты ведь сказал, он не стремился к славе? Он же имел все, о чем даже мечтать нельзя: он был самым главным! А это что значит? Когда ты главный – только ты решаешь, что тебе делать. Никаких советчиков! Никаких преград! Возможно, ты ошибаешься, и он не был чужд тщеславию, ему оказалось мало оставаться первым в стране?

– Нет, причина кроется в другом. Фараон, который понимал его, как самого себя, умер. – Тотмий тяжело вздохнул, прежде чем продолжить. – Вековые традиции Египта суровы и постоянны. Лишь один фараон посмел пойти против всех. Эхнатон. И создал удивительный мир, и страна его узнала, что такое счастье для всех. Он не побоялся открыть путь талантливым беднякам и иноземцам. Никогда до этого не было такого расцвета искусства, как в годы его правления. Но с его смертью настал конец и его делам… Хотя все шло к закату еще при жизни фараона…

Тотмий замолчал.

Ну-от-хаби тоже выждал паузу, прежде чем задать вопрос:

– А твой… Тут-мес, он что, бедняк или не египтянин?

– Он иноземец, учитель.

– Понятно. И после смерти фараона он отправился на родину, куда звали его предки?

– Нет, – Тотмий посмотрел на Ну-от-хаби, как сын смотрит на отца. – Он не мог оставаться в Египте, потому что его внутренний бог требовал от него перемен. Он задыхался в однообразии дней и рутины. И бог подсказал ему, что нужно возвращаться в Китай к своему учителю.

Ну-от-хаби поднял брови. В глазах промелькнула лукавая икорка.

–Занятно, – молвил он. – Уж не хочешь ли ты сказать, что все это время мы говорили о тебе? Тут-мес – это ты?

– При дворе фараона Эхнатона было принято менять имена, – ответил Тотмий.

Ну-от-хаби с восторгом принялся обнимать своего ученика:

– Я знал! Я был уверен, что ты себя прославишь! Но то, что ты сказал… Это превосходит все мои ожидания! Если, конечно, ты не обманул своего учителя!

В глазах китайца блеснули слезы счастья и гордости.

– Скажи, мастер, – неожиданно спросил Тотмий. – Почему в Египте не знают о существовании Китая? Хотя здесь о Египте прекрасно осведомлены? В чем причина?

– Каждый знает то, что хочет знать, – мудро ответил Ну-от-хаби. – Кому-то необходимо, чтобы фараон считал себя самым могущественным правителей на земле, не думая о том, что есть и другие великие властители, отнюдь не хуже него. И государства с великой культурой, выдающимися умельцами и мыслителями. Наверное, есть в таком неведении некая польза? Как считаешь?

– Да, кому-то это выгодно, – подтвердил Тотмий.

– Но ты не забыл обратной дороги в неизвестную страну, – китаец подмигнул ему. – И тебе вновь придется помогать мне.

– С радостью.

– Представь себе, император взял меня на службу, – не без хвастовства произнес Ну-от-хаби. – Видишь, твой учитель не отстает от ученика! Но скажу по секрету, – китаец приблизился к уху Тотмия. – У нас в стране очень большие перемены. И это большие перемены к худшему. Старый безобидный болванчик скончался пару лет назад, и его место занял самодур и палач. Он до безумия жаден, гребет к себе золото отовсюду. Трусость не позволяет ему вести войны с соседями, поэтому богатства он выжимает из собственного народа, готовый съесть его живьем. Но, представь себе, – китаец самодовольно хихикнул. – Я заставил его взять меня на службу. И это вместо того, чтобы отдавать ему последнее золото, которое было в моем доме. Иначе я не смогу работать, у меня не осталось бы материала. Он и так забрал себе нашу статую девушки, и не сказал не единого слова благодарности!!!

– Так вот почему я ее здесь не вижу! – воскликнул Тотмий.

– Да, да, она стоит в спальне императора. И он все время пялится на нее – любуется! Бедная Ниу-девочка! Каково ей смотреть на нашего императора! – с горечью воскликнул Ну-от-хаби и тут же спокойно продолжал. – Ничего не поделаешь. Сегодня император заказал мне золотые перстни на каждый палец и два золотых футляра для его длинных ногтей, которыми он стучит по полу, когда ему скучно.

– Что за уродство! – не выдержал Тотмий, представив ногти длиной до пола.

– Но я думаю, вскоре этому глупцу понадобится и золотая статуя юноши (мало ли, какие у него фантазии), и вот тогда мне без тебя не обойтись.

– Будем работать, как прежде, – ответил Тотмий.

Китаец одобрительно положил ему руку на плечо.

Азиатские территории Египта.

Сорокадевятилетний Суппиллулиума победоносно въезжал на белоснежном коне в Кадеш, город, отвоеванный хеттами у прежнего захватчика Сирии – Египта. Суппиллулиума сильно располнел, что придавало его виду еще большую торжественность, но совсем не радовало коня, вынужденного таскать на себе год от года все тяжелеющую ношу. Чуть позади владыки в числе царских сыновей ехал хмурый Рабсун.

Улучив момент, когда Суппиллулиума неуклюже развернулся, чтобы приветствовать воинов движением руки, Рабсун подскакал к дяде и быстро сквозь зубы проговорил:

– Не время ликовать. Сирия теперь вся в твоих руках, о солнце! Но Сирия – еще не Египет!

– Ничего, мой сын, – спокойно отвечал царь. – Зато теперь фараону придется считаться с нами.

– Я – фараон Египта! – заявил Рабсун.

Он думал смутить своего царственного дядю таким выпадом, но тот лишь усмехнулся.

– Возможно, – умиротворенно произнес Суппиллулиума. – Только в Египте никто об этом не догадывается. Я уверен, про тебя забыли, как и про ту когда-то сочиненную легенду о том, как ты вместе с матерью еще ребенком пал жертвой борьбы за престол.