Теодор

Теодор все так же стоял в своих покоях напротив зеркала, солнечный свет, проникая сквозь шторы, мягко освещал обстановку. Тишина. Никаких изменений. Теодор вздохнул, сел на кровать, потер стучавшие болью виски. Ну что ж, не вышло… От нервного напряжения пересохло в горле, и Теодор решил спуститься на кухню и глотнуть немного вина. Отпер замОк, взялся за ручку и открыл дверь… За дверью не было ничего. А точнее, было Великое Ничто. В этом не было сомнений. Сзади, за спиной Теодора, была его комната, стол, кровать, зеркало. А впереди, за дверью – Пустота и Ничто. И в этом огромном Ничто плавали фотугры. Фотугры всех тех, кого когда-либо снял Теодор, а может и еще другие такие же. Там были люди, животные, здания. Вон и недавний бородач. И ото всех них исходит очень тяжелое ощущение. Темное, черно-красное, ощущение гнева, лжи, зависти, алчности и порочности. Наверное, это и есть так называемая аура. У Теодора не осталось сомнений в том, что все эти люди помещены сюда не напрасно. Все они были гнилые изнутри, Теодор это ясно видел. Это странное и жуткое место словно обнажало, выворачивало наружу всю сущность. Правда, были некоторые, три-четыре человека, с серо-фиолетовой аурой пустоты, безнадежности и отчаяния. Скорее всего, это и были те, кто добровольно попросил о фотугре. Образы-фотугры не шевелились, жизнь в них словно замерла, как на настоящей фотографии. Все они были похожи на, к примеру, выключенный из розетки телевизор. Исправный, работоспособный, но просто отключенный. И только стОит его включить, как он начнет показывать, петь, говорить. Но Федор ясно видел, что никого включать категорически нельзя. Просто нельзя, чтобы все эти страсти, гниль, порочность снова вернулись в мир живых. А те, кто ушел сам, будут просто безумно страдать. Нет, не зря все они здесь, ой как не зря… Федор вернулся к зеркалу и нажал кнопку затвора…

Приглашение не заставило себя долго ждать. Уже через день поутру пек Васяль с поклоном передал Теодору запечатанный темно-коричневый конверт с профилями двух явно высокопоставленных персон. По всей видимости это и были Его Джентльменство и Ее Великолепность. Ближе к вечеру появился рам Лексис на колеснице, запряженной двумя отборными белоснежными лохашами. Пятнадцать минут глотания пыли из-под копыт, и друзья входили во дворец. Это был огромный величественный замок, расположенный на самом краю обрыва. Внизу гремела бурными водами горная река, водяная пыль переливалась на солнце радужными искрами. Прием был пышным, по истине королевским. Невиданные изысканные кушанья, дорогие заморские вина, экзотические фрукты не оставляли пустого места на длинных столах. Негромкая приятная музыка создавала беззаботное настроение. Теодор был представлен Двору как новый придворный живописец, во всеуслышание было объявлено желание Ее Великолепности собрать и демонстрировать в муземе коллекцию его работ. Многие придворные дамы с нескрываемым интересом смотрели на Теодора, некоторые даже не постеснялись намекнуть на желание потанцевать. Теодор был крайне смущен, такое обилие комплиментов и внимания столь высокопоставленных лиц было непривычным. Однако он заметил, что некоторые джентльмены смотрят на него не только с уважением, но и с опаской. Видимо, многие при Дворе были в курсе истинного занятия рама Теодора. Бал закончился потрясающим фейерверком. Небо озарялось цветными всполохами, в вышине расцветали диковинные рисунки, грохот эхом отзывался в снежных вершинах гор.

– Ну как тебе прием? Выбрал кого-нибудь? – на обратном пути Лексис не гнал колесницу, лохаши мерно перебирали копытами, дышалось легко и свободно.

– Прием бесподобный. – вежливо и искренне ответил Теодор. – А кого и зачем я должен выбрать?

– Ну как же! Забыл? Каждый, приглашенный на бал, по обычаю выбирает себе спутницу. Никто не заставляет тебя жениться, но выказать внимание и провести хотя бы несколько дней в приятном общении заведено не нами. Если так случается, что приглашенный никого не выбрал, то это очень огорчает Ее Великолепность, ведь она подбирает гостей с особым вниманием.

– Да, прости, забыл.. Не каждый день ведь на бал приглашают… – соврал про забывчивость Теодор, не желая вызывать подозрений. – Да, понравилась мне одна девушка. Очень милая. Только вот боюсь, она сама не захочет…

– И кто же? Ты узнал имя? – Лексис был доволен, что его друг все понимает и делает как надо.

– Лизетт, кажется. Вроде так ее подруги называли. Мне так и не удалось с ней потанцевать… – с сожалением добавил новоявленный придворный живописец.

– Лизетт??? Да, брат, во вкусе тебе не откажешь… – рам Лексис, похоже, был несколько озадачен. – Видишь ли, друг мой Теодор, Лизетт не просто красавица и умница. Она младшая дочь самой Ее Великолепности. Это, конечно, очень польстит Двору, но, сам понимаешь, взаимность не гарантирована. Да даже если и все получится, ты должен быть с ней крайне обходителен.

Теодор уже и сам не знал, чего больше хочет. С одной стороны, отказ красавицы нанесет удар самолюбию и будет неприглядно смотреться в глазах окружающих. А с другой ее согласие означает огромные хлопоты и страшную боязнь обидеть столь высокую особу своей, возможно, неотесанностью.

– Ну так что, пишем твой выбор?

– Да, пожалуй. Да. Если откажет, значит так. Ну а там будет видно.

– Правильно. Пусть сами теперь решают. – Лексис добродушно усмехнулся. – Ну а манеры мы с тобой потренируем.

Да, все-таки Лексис действительно был настоящим другом. Возможно, именно ему и стоит открыться. Но потом, позже, не сейчас. Теодор все никак не мог смириться со своей участью терминатора в этом мире. Или чистильщика. Или палача.

Письмо с выбором Теодора было отправлено Двору уже на утро. До обеда Теодор предавался размышлениям, попутно рисуя очередной пейзаж. Вскоре набежали тучи, стал накрапывать мелкий дождик, и живописец поспешил в таверну, чтобы и самому не промокнуть, и "шедевр" не испортить. В таверне уже сидел рам Лексис и уплетал свое любимое мясо. Теодор присел рядом. Лексис кивнул, жестом подозвал Михася и живописец сделал заказ. Несколько минут друзья молчали. Наконец Лексис решился.

– Непростая ситуация, рам Теодор. – начал он. – Лизетт не против осуществления традиции. Но есть один очень щепетильный момент.

Лексис вздохнул, поерзал на лавке. Теодор вежливо ждал продолжения.

– У Его Джентльменства и Ее Великолепности есть некоторые, весьма немалые, сомнения в адекватности их ребенка. Они ее очень любят и оберегают от всех невзгод, но… Если коротко, то несколько лет назад Лизетт потерялась. Ну как потерялась.. Пошла в лес с подружками, а те вернулись без нее. Говорят, сами не заметили, как та отстала. Лизетт быстро нашли на той самой полянке, где девчонки ягоды собирали. Она была жива-здорова, но крепко спала. Проснулась только на следующее утро, наши лекари не нашли никаких причин для беспокойства. Но. Это была уже не Лизетт. Точнее, она, конечно, но какая-то чужая. Первое время не узнавала родителей, родной дом, никого вокруг. Называла себя Лизой. Довольно быстро освоилась, но все же это уже не та Лизетт. Характер не тот, манеры не те. Ну, родители это очень тонко чувствуют. Короче, они сами в замешательстве, стОит ли тебе с ней встречаться. Она словно иная какая-то. С ответом не торопят, подумай. Сами они не против, тебе доверяют полностью, да и новое лицо в общении девочке не помешает. Но их беспокоит твоя реакция и, возможно, огласка столь неудобного для Двора факта.

Теодор с первых слов догадался, что Лиза тоже пришла в этот мир из другого. Он внимательно, не перебивая, слушал Лексиса, тщательно скрывая волнение. Ответ должен быть логичным и однозначно понятным. Друзья снова помолчали.

– Знаешь, рам Лексис, вот что я тебе скажу. Ты должен меня понять. Я человек простой. Пышность Двора это великолепно, но тебе ли не знать, что это не мое.

Лексис кивнул. Теодор всегда был чужд роскоши, даже собственный дом он построил таким лишь в угоду Двору, потому что так полагалось по статусу.

– Так вот. Думаю, что именно своей особенностью Лиза.. ой, прости, Лизетт.. меня и привлекла. Нет, я не буду менять свой выбор.

Лексис внимательно посмотрел в глаза живописца. Понимание, искренность.

– Хорошо, я сейчас же передам твое решение. Вот только с манерами, боюсь, я теперь не помощник. Она иная, с ней надо иначе. У тебя отменная интуиция. Надеюсь, она тебя не подведет.

Друзья обменялись теплым мужским рукопожатием…

Лизетт сама нашла Теодора, когда тот писал картину на берегу реки.

– Ну здравствуй, Федя…

– Здравствуй, Лиска…

– Ты готов прожить со мной еще одну жизнь?

– Я готов прожить с тобой сколько угодно жизней…

– А твоя работа? Та, другая?

– Я спрошу у Лексиса, может, чего получится придумать…

– Думаю, Ее Великолепность тебя поддержит…

Счастливые дни летели незаметно. Теодор и Лизетт наслаждались друг другом, радуясь новой возможности быть вместе. Они беззаботно гуляли по округе, любовались природой, купались, строили планы на новое будущее. Теодору очень не хотелось даже думать о его работе, но судьба неумолима. Лексис пригласил на приватный ужин в своем особняке.

– Ну что, я гляжу, ты вполне счастлив?

– Да, Лизетт чудесная! – Федор не хотел рассказывать другу все, он бы просто не понял. – Как здорово, что при Дворе есть такая традиция! Если бы не она…

– Да, традиция древняя, я даже уже и не припомню откуда она пошла. Если хочешь, покопаюсь в архивах.

– Ну, если будет желание. – Теодор помолчал. – Какие новости принес? Новая работа?

Теодору очень не хотелось снова делать фотугру, но Лексис отрицательно мотнул головой.

– Не совсем. Хотя и связано с ней. Вопрос очень неприятный. Помнишь того бородача?

Речь шла о последней фотугре Теодора, после которой он понял весь смысл своей работы.

– Так вот. Кажется, мы ошиблись. Появились новые данные, и вроде как по ним выходит, что бородач не виноват. Это очень странно, но все же…

Лексис задумчиво ковырял мясо.

– То есть как "не виноват"? Совсем???

Теодору стало очень неуютно.

– Сложно сказать. Данные местами противоречивы, но если оценивать в целом, то получается что совсем. Боюсь, мы совершили страшную ошибку…

Теодор молчал. Он думал. Наконец, решился.

– Нет, не думаю. Скорее всего кто-то хочет дискредитировать Двор. Но бородач виновен.

– Почему ты так решил?

– Я видел. Видел его там, где он теперь.

Лексис чуть не подавился куском мяса.

– Как..??? – Только и смог выдавить он.

– Я был там. – Теодор старался подбирать понятные слова. – Я видел всех. Точнее, фотугры всех. И они все почти черные. Кто-то больше,кто-то меньше. Бородач почти совсем черный, весь. Он точно виновен.

Лексис слушал Теодора, раскрыв рот и хлопая глазами, отчего был похож на рыбу, вытащенную из воды. Наконец он справился с собой, проглотил мясо, сделал глоток вина.

– Ну вы даете… Я, конечно, знал, что фотуграпы обладают определенным даром, но чтобы вот так…

Лексис был потрясен. Но, похоже, откровение Теодора его успокоило. Теодору можно полностью доверять, а значит Двор принял правильное решение по бородачу. Но последняя фраза обеспокоила уже Теодора.

– Даром? Каким даром?

– Ну как "каким"? Делать фотугры. Будто сам не знаешь.

Теодор не понимал.

– Видишь ли, друг мой, – Лексис немного успокоился. – Только обладающие определенным даром, фотуграпы, могут делать фотугры с должным эффектом. Вот у меня этого дара нет, и если я использую твою камеру, то не произойдет ровным счетом ничего. Но если это сделаешь ты, или другой фотуграп… А ты еще смог там побывать и вернуться… Это невероятно! Хотя, конечно, и цена такого дара весьма высока.

– Цена? – Теодор начал заметно волноваться. – Что за цена?

– Фотуграпы не могут иметь детей. Совсем.

У Теодора защемило сердце. Сам-то он справится. Наверное. Но Лиза? Как ей сказать? А может, она уже в курсе?…

Они сидели на берегу звонкого ручейка, слушали позднюю птичью песнь, вдыхали ароматы ночных трав. Огромная Луна призрачно освещала все вокруг. Чужие, но уже привычные звезды едва не цепляли макушки деревьев. Годы совместной жизни. Второй совместной жизни. Другой жизни. Жизни без детей и внуков. Жизни в полном достатке и роскоши. Без наследников. Без будущего. В целом мире были они одни. И их прошлое. Прошлое из другой жизни. В этом мире они так и остались чужаками. Теодор больше не занимался фотуграми. Он писАл картины. Картины своей жизни. Жизни с Лизой, детьми, внуками. Картины были странными, часто непонятными Двору и окружающим. Но они завораживали своей искренностью и фантастичностью, и от этого ценились куда выше пейзажей. Лишь иногда, несколько раз в год, по настоятельной просьбе Двора Теодор отправлялся в Великое Ничто. Он был не единственным, обладавшим даром фотуграпа. Но единственным, способным уходить в Великое Ничто и возвращаться. Он отправлялся просто посмотреть, проверить. Ему было душно там, среди мрачных порочных образов-фотугр, тяжелое ощущение страстей и похотей почти перекрывало дыхание. Но он должен был убедиться, что все правильно, что Двор в очередной раз принял верное решение. Сделав наблюдения, Теодор с облегчением возвращался домой, к нежно любимой Лизетт. Но сегодня его глодало ощущение чего-то незавершенного. Как будто он вышел из магазина с полными сумками покупок и ощущением, что что-то забыл купить. Но что именно забыл – не помнил. Вот и накануне Теодор внимательно и придирчиво осмотрел все фотугры, в который раз убеждаясь в закономерности их там нахождения. Но что-то было не так. Что-то он упустил. Что-то не заметил. Возможно, тяжесть этого места или возраст немного притупили остроту восприятия. Или наоборот, ему очень хотелось найти хоть что-нибудь светлое. Но придворный фотуграп не имел права на ошибку. Лизетт своим чутьем любящей жены уловила беспокойство Теодора.

– Федя, что-то не так?

– Да… я что-то упустил…там…

– Тебе нужна помощь?

– Неплохо бы… Да только некому… Я, похоже, один такой "везунчик"… – Теодор помолчал. Где искать помощи? Кого просить? Единственной поддержкой и опорой в этом мире была Лиза. Только ради нее он жил, рисовал, возвращался из Великого Ничто. – Просто жди меня…-

В Великом Ничто было, как всегда, душно и муторно. Мрачные черно-красные фотугры слегка колыхались, словно бы от ветра, но какой ветер в пустоте? Теодор снова и снова, до слез и рези в глазах, всматривался во мрак. Вот тот самый бородач. Вот цветок, который Теодор отправил сюда для проверки своих действий. Цветок не излучал ничего, он был просто цветок, желтый, широко раскрытый, как и много-много лет назад… Несколько новых незнакомых образов-фотугр появилось за это время. Все были мрачные, злые, порочные. Двор и фотуграпы хорошо делали свое дело, ошибок не было. Но что же тогда так беспокоит? Что бередит уставшую душу? Теодор вздохнул и закрыл глаза. Темные образы исчезли, но ощущение тяжести и мрака никуда не делось. Непроглядного, давящего, удушливого. Он был всюду, со всех сторон, беспросветно.. и только где-то вдали, едва заметно, неуловимо… Теодора словно пронзило молнией – вот оно! Вот то, что он упускал! Фотуграп осторожно, боясь спугнуть, потерять это призрачное ощущение, открыл глаза. Среди мрачных образов почти неразличимо, где-то на грани восприятия, колыхалось прозрачное, нежно-розовое, оранжевое, желтое, светло-зеленое, голубое невинное. Фотугра младенца. Только что рожденного. А может даже еще и не появившегося на свет. Как она тут оказалась? Почему? Кто это сделал? Теодор был потрясен полнейшей неуместностью этого светлого образа. Ни секунды не мешкая, он вернулся в мир живых и бросился к Лексису, лишь на ходу бросив Лизетт – "Я нашел!". Лиза и Федор понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда… с полумысли. Она все поняла и только порадовалась за мужа.

В покоях Его Джентльментства было прохладно и светло. Несмотря на обилие освещавших покои факелов, воздух был чист и прозрачен. Стены небольшой залы были украшены резьбой и орнаментами. Теодор и Лексис стояли перед Первым лицом этих земель. Теодор окончил свой доклад, почтительно наклонил голову и отступил на четверть шага назад, давая понять, что предоставил всю доступную информацию. Его Джентльментство угрюмо молчал. Ситуация была невероятной, фантастически бессмысленной.

– Лексис, Теодор… – голос Его Джентльментства был твердым и решительным. – Надеюсь, вы понимаете, что эта информация не должна выйти из этих стен.

– Да, Ваше Джентльментство.. – в один голос ответили друзья. Первое лицо поморщился.

– Так, давайте уже без титулов. Обстановка не та. Не до эпитетов. Просто Эмман. Ясно?

– Да, Ваш… – Лексис осекся. – Да, Эмман, конечно.

– Итак. С этого момента вся информация напрямую ко мне. Я дам распоряжения привратникам впускать вас обоих в любое время дня и ночи. План действий таков…

Лексис и Теодор много дней колесили по окрестным и соседним землям, встречались с другими фотуграпами, пытались и косвенно, и напрямую получить хоть какую-то информацию о том, кто мог такое сделать. Придворные соглядатаи проверяли все заявления, слухи и домыслы обо всех пропавших, особенно детях и женщинах на сносях. Но никто нигде ничего не слышал, не видел, не знал. Все трое, Лексис, Теодор и Эмман, были согласны, что оставлять там младенца нельзя. Вернуть можно, скорее всего у Теодора получилось бы, но вся сложность заключалась в том, что вернувшийся из небытия окажется точно в том месте, где была сделана фотугра. Таковы законы этого странного, часто пугающего и загадочного мира. Но этого места не знал никто…

Увидев на пороге озабоченного Теодора, Лизетт не стала приставать с расспросами. Она лишь заварила ароматного чая, который они научились выращивать и готовить в этом странном мире. Этот чай был экзотическим напитком для тутошних, никто никогда не пробовал такого. Лизетт с удовольствием угощала и Его Джентльментство, и Ее Великолепность. Уполовинив чашку ароматного напитка, Теодор поделился с женой своими мыслями. Ситуация казалась безвыходной, и бывший фотуграп решил снова пойти в Великое Ничто. Там он ,теперь уже без труда, нашел светлый образ младенца. Зная, что и как искать, снова внимательно осмотрел все вокруг, но других несоответствий не нашел. Что же делать? Теодор мерял шагами свою комнату, то подходя к двери и выглядывая в Великое Ничто, то возвращаясь к столу и зеркалу. Мыслей нет, но что-то делать надо. Он снял с кровати легкое покрывало, связал углы так, что получился как бы мешок. Подошел к двери и, аккуратно захватив образ младенца, притянул к себе. Фотугра была ускользающей, невесомой, воздушной и такой безмятежной. Теодор как можно нежнее взял ее в руку, встал напротив зеркала и нажал кнопку камеры…

Ярко светило солнце, весело щебетали лесные птицы, ветер озорно играл в кронах деревьев. Теодор стоял на опушке леса, в одной руке была камера, в другой сверток с младенцем. Такого поворота фотуграп не ожидал. Он надеялся, что вернется из Великого Ничто в свои покои, как это бывало всегда. Но сегодня фотугра младенца превозмогла дар опытного фотуграпа. У ног Теодора валялась опрокинутая корзинка, высыпавшиеся из нее грибы потемнели и сморщились от времени. Чуть поодаль фотуграп увидел маленькую избушку-землянку, наполовину вросшую в землю, с заросшей мхом и травой крышей. У входа в избушку неподвижно лежала на земле женщина. Теодор почувствовал, что жизни в ней нет уже не одну неделю…

Теодор и Лексис снова стояли в покоях Эммана.

– Ну что ж, по крайней мере теперь понятно, почему соглядатаи ничего не узнали о пропавшей. Вся жизнь в лесу, вдали от людей. Но все же с кем-то она встречалась, ребенок сам по себе ниоткуда не возьмется. И, что беспокоит меня больше всего, фотугру тоже кто-то сделал. – Эмман вздохнул, сел на резное кресло, жестом пригласил двух друзей сделать то же самое.

– Теодор, у тебя детей нет. Насколько я знаю, Лизетт мечтала о детях, хотя ее и не смутила плата за твой дар. Как ты смотришь на то, чтобы взять заботу о младенце на себя?

Теодор даже и мечтать не смел о таком повороте. Он чуть не подпрыгнул в кресле, но сдержался.

– Почту за великую честь, Ваше Джентльментство! Но, если позволите, сначала спрошу у Лизетт…

Ксеня росла жизнерадостным, озорным, но послушным и добрым ребенком. Федор и Лиза и думать забыли, что она им не родная. Полноценное счастье наконец поселилось в этом, похожем на маленький зАмок, особняке. И даже чужой мир стал казаться своим. Смышленая и любопытная девчушка задавала кучу вопросов, порой совсем не детских. Теодор и Лизетт подробно все объясняли, давно прекратив опасаться того, что девочка может чего-то не понять. Ксеня очень быстро освоила грамоту, математику, живопись. Даже видавший многое Эмман дивился способностям и феноменальной памяти приемной внучки, а весь Двор рукоплескал юной талантливой поэтессе. К десяти годам девочка прекрасно знала всю округу, приемные родители не боялись отпускать ее одну, а во Дворе задумывались о приеме на службу юного соглядатая. Такой юный и очаровательный разведчик ни у кого не вызывал бы ни малейших подозрений.

– Папа, я хочу кое о чем тебя спросить. – Взгляд зеленых глаз был необычно серьезен и слегка растерян.

– Конечно, спрашивай. – Теодор любил отвечать на вопросы приемной дочки. Во время этих бесед фотуграп сам узнавал много любопытного и необычного.

– Почему так много плохих людей?

– Много? Почему ты решила, что их много?

– Ну… их ведь действительно много… там… они там все плохие, черные, и их и правда много…

У Теодора сжалось сердце. Ксеня была в Великом Ничто? Но как??? Виду подавать нельзя, надо быть сильным и уверенным.

– Видишь ли, дочка… Их там много, потому что они все собраны там. Только плохие. Из разных времен. Тебе так показалось, потому что там, кроме плохих, никого больше нет. На самом деле такие люди, к счастью, довольно редки в реальной жизни. Просто их нашли и, поместив туда, обезвредили, избавив реальный мир от зла.

Девочка удовлетворенно кивнула. Теодор перевел дух. Кажется, Ксеня верно все поняла.

– А ты давно там была?

– Сегодня утром.

– А… зачем? И… как?

– Ну, я иногда туда захожу. Ты ведь тоже там бываешь, проверяешь все, так? Вот мне интересно стало..

Теодор был шокирован. Мало того, что девочка знает про Великое Ничто, так еще и ходит туда, когда вздумается. Фотуграп подавил начавшую зарождаться панику и спокойным голосом продолжил.

– А как ты туда попадаешь?

– Не знаю… Просто решаю, что мне надо туда, и оказываюсь там.

Вот это фокус… Если Теодору нужна камера, то Ксене стОит лишь только захотеть…

– А давно ты туда ходишь?

– Примерно с весны. А первый раз я там оказалась когда умерла мама. Ну, та, в лесу…

– Ты помнишь это? – Ксеня преподносила сюрприз за сюрпризом. Теодору стОило огромных усилий сохранять спокойствие.

– Да, помню. Мне тогда стало вдруг очень-очень страшно и захотелось оказаться где-нибудь в другом месте и переждать. И я очутилась там. Там время не движется. А потом появился ты. Сначала ты меня не замечал, но потом увидел и перенес обратно в лес. Но страшно мне уже не было, ведь я была у тебя на руках!

– А отца своего помнишь? – Теодор был уверен, что девочка прекрасно понимает, о чем речь. И, раз уж разговор такой зашел, то нужно воспользоваться моментом и узнать как можно больше о том давнем происшествии, которое до сих пор оставалось загадкой.

– Нет, не помню. Я вообще не помню, что было ДО. Я вдруг просто появилась, рядом мама едва слышно стонет, мне холодно и страшно. Потом мама замолчала, мне стало так жутко, что захотелось исчезнуть оттуда. И я исчезла

Эмман в возбуждении мерял шагами свои покои. Теодор и Лексис в почтении склонили головы.

– Ну что ж. Получается, никакого преступства тут нет. Это хорошо. Это просто замечательно!  – Похоже, Первое лицо был доволен. – Девочку никто противозаконно не отправлял в небытие. Ну, а то, что мать жила в лесу.. Печально, конечно, но это ее выбор. Похоже, ей там было хорошо. Наши соглядатаи сразу после спасения Ксени все тщательно изучили, женщина жила скромно, но совсем не бедствовала. Только вот с родами в одиночку не справилась. Но девочка… Это просто невероятно! И, к счастью, она попала в правильные руки. Вряд ли кто другой, кроме тебя, Теодор, смог бы ее понять.

Теодор почтительно поклонился. Он и сам был рад такому исходу. Не говоря уже про Лизетт.

– Друзья мои! – Голос Эммана зазвучал уверенно и торжественно. – Надеюсь, необходимость держать в тайне способности Ксени не омрачит нашего предстоящего бала! Ждите приглашений!