bannerbanner
50 книг с моей полки
50 книг с моей полкиполная версия

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
7 из 12

После прочтения сжечь

(«Эстетика»[256] Г. Гегель)

DANGER – это рецензия в чистом виде философская.

Если не интересно, лучше пропустить[257]

Г. Гегель в своем труде «Эстетика» открывает перед нами величественные образы мировой культуры, освещая и проникая глубоко внутрь искусства. Своей мыслью он препарирует нутро, освобождая искусство от всяких предрассудков и суждений, показывает объективный взгляд на культуру в целом. Гегель считает неблагоприятным исторический период своей эпохи для понимания искусства. Со временем как мы видим, в нашем современном мире понятие и развитие искусства претерпевает еще больший кризис, связанный с онаучиванием во всех сферах деятельности человека, глобальными проблемами современности и прочим.

«Мысль и рефлексия (в восприятии произведений искусства) обогнали художественное творчество, по этому наше время по своему общему состоянию неблагоприятно для искусства»[258]. Показывая в своем труде культуру во всей ее широте Гегель отступает от научной строгости ее исследования, обосновывая это тем, что искусство содержит помимо объективного, внутреннюю природу, достойную и необходимую для изучения и понимания. «Но задача философии искусства – не предписывать художникам, как им творить, а выяснить, что такое прекрасное и как оно появилось в существующих произведениях искусства; она не имеет никакого желания давать правила для художников».[259] Гегель создает собственную символику, основанную на понятиях идеи, абсолютного духа, истины и идеала, характеризуя всю культуру, именно как «идею прекрасного». Он берет за основу «Платоновскую идею», расширяя и освобождая ее от абстракции. Гегель осуществляет исследование идеи, как исходного пункта прекрасного и искусства в целом, он совершает объединение эмпирического подхода к искусству с точки зрения идей.

Рассуждая о мотивах, заставляющих человека творить и создавать художественные произведения, он выделяет главную идею, которая является объективной для всех временных этапов развития человечества, рассматривая ее, как присущую индивиду изначально: «Человек делает это для того, что бы в качестве свободного субъекта лишить этот мир неподатливой чуждости…».[260] Человек творит изначально внутри, но его творение необходимо выплеснуть наружу, то есть превратить в объект. Одним из помощников, ведущих к этому выражению, есть истина, которой необходимо вырваться из субъекта и воплотить себя в объект. Конечно, соответствие внутренней мысли лишь ради воплощения внешнего объекта ограничено с некоторой стороны, но такой взгляд на истину необходим, ведь благодаря такому подходу мы откидываем мифологические представления и встаем на путь научного прогресса. «Наша физическая жизнь и в еще большей мере мир наших духовных целей и интересов покоится на требовании, что бы мы объективно воплотили то, что сначала существует лишь объективно и внутренне, и что бы лишь в этом полном существовании мы нашли свое удовлетворение. Так содержание интересов и целей сначала существует лишь в односторонней форме субъективно, а односторонность есть ограничивающий предел, то этот недостаток обнаруживается как некое беспокойство, как боль, как нечто отрицательное, которое в качестве отрицательного должно снять с себя и тем самым устранить ощущаемый недостаток, преступить знаемый, мыслимый субъектом предел»[261].

Исследуя искусство, Гегель огромную роль уделяет идеалу, не идиллии, а именно идеалу в полном и самом высоком его проявлении, он приводит примеры. В искусстве голландских художников средних веков изображены люди, внешний вид которых непосредственно говорит об их тяжелой судьбе и жизненном пути, но они в этих картинах совершают абсолютно обыденный действия с чистой душой, которая просвечивается через их глаза. «Субъект остается верным самому себе: он отказывается от того чего его лишают; ему не только не дают достигнуть, преследуемых им целей, но он и сам отказывается от них и благодаря этому не теряет самого себя. Человек, потерпевший поражение от судьбы, может потерять свою жизнь, но не свободу. Эта внутренняя независимость и делает возможным для трагического героя сохранять и проявлять безмятежную ясность даже в самом страдании»[262]. Анализируя проблему «века героев», Гегель затрагивает проблематичные струны нашего современного общества, показывая отсутствие ответственности человека за общие поступки. Человек в современном обществе старается скинуть с себя как можно больше ответственности, оставляя себе лишь принцип, каждый сам за себя.

Характеризуя настоящее искусство, Гегель говорит о том изобилии разных внешних факторов для творчества, но малом количестве настоящих душевных драм, именно в их раскрытии стоит главная задача творца: «Главным является не внешний ход и смена событий, которые в качестве событий и историй исчерпывали бы собой содержание художественного произведения, а нравственное и духовное формирование и те великие движения души и характера, которые развиваются и развертываются через этот процесс формирования»[263].

Зачем тут Гегель, спросите вы? Я отвечу. Во-первых, книга «Эстетика» давно стояла на моей полке, раз так, нужно же было ее прочитать. Во-вторых в жизни всегда необходима некоторая доля абсурда, таким образом, и закралось совершенно философское произведение между литературных. А если быть откровенным до конца, то хотелось бы сказать, что, по моему мнению, Гегель – самый зубодробительный философ в истории человечества, в то же время самый гениальный (единственный философ, который представил абсолютно законченное учение). Видимо от того и гениальный, что понятный лишь единицам, поэтому если уж и читать Гегеля, то лучше с докторской степенью по философии и на немецком☺.

Правда, в поэзии Шаламова

(«Колымские тетради (1937–1956)»[264] В. Шаламов)

Я уже писал о прозе В. Т. Шаламова и его месте в русской литературе относительно Солженицына. В данной рецензии я хочу совершить касание корпуса поэтического наследия Шаламова, а именно его сборника стихотворений «Колымские тетради» (1937–1956). Ведь к Шаламову относятся в основном как к прозаику, хотя свои первые поэтические пробы он начал еще в школе, в возрасте семи лет. Он писал стихи всегда, но не в лагере, потому что писать в лагере не представлялось возможным. Лишь фельдшерские курсы, которые спасли ему жизнь, вновь подарили ему возможность писать, только там его закоченевшая душа, сознание и тело немного «оттаяли». С самых первых строк Шаламов дает понять читателю, какой пробы его стихи, в каких условиях они были написаны и какой ценой.

«Пещерной пылью, синей плесеньюМои испачканы стихи»[265]

Стихи Шаламова – уникальны. Он прошел ГУЛАГ, в общей сложности, провел в заключение девятнадцать лет. Такой жизненный опыт не мог не оказать влияние на творчество и личность писателя и поэта. Его стихи своеобразны, лишены романтизма и аллюзий, символизм заменяется наблюдением и пониманием природы (которое в свою очередь сформировалось у Шаламова в результате его многолетнего пребывания среди тайги и условий крайнего севера). Его природа – она не для человека – это истинная природа «в-себе», которую он пытался изобличить в слова не для понимания человека, а для создания ее собственного бытия. Которое она осуществляет непосредственно в строках его стихотворений.

«Может, нет ни городов,Ни садов зеленыхИ жива лишь сила льдовИ морей соленых»[266]

Для поэта нет другого мира в данных условиях, возможно там, на материке уже ничего нет. А если даже и есть, то сам Шаламов, его герой, возможно, никогда его больше не увидит.

«Бог был еще ребенком, и украдкойОт взрослых Он выдумал тайгу:Он рисовал ее в своей тетрадке,Чертил пером деревья на снегу […]И надоевшее таежное твореньеНебрежно снегом закидав,Ушел варить лимонное вареньеВ приморских расписных садах.Он был жесток, как все жестоки дети:Нам жить велел на этом детском свете»[267]

Шаламов здесь и сейчас, измученный морозом, голодный, истощенный, он, который совершенно не знает, увидит ли он день завтрашний.

«И я стонал в клещах мороза,Что ногти с мясом вырвал мне,Рукой обламывал я слезы,И это было не во сне»[268]

Или

«Кому-то нынче день погожий,Кому – томящая жара,А я, наверно, промороженТайгой до самого нутра»[269]«Я видел все: песок и снег,Пургу и зной.Что может вынесть человек —Все пережито мной»[270]

Герой Шаламова – это он сам. Человек, который видел ледяной карцер, смерть и страдания, прочувствовал на самом себе голод и боль. Для меня остается загадкой, как пройдя сквозь ад, можно сохранить в себе человека и не погубить творческий потенциал. Ведь он сам пишет:

«Он сменит без людей, без книг,Одной природе веря,Свой человеческий языкНа междометья зверя»[271]

Как не стать зверем, не потерять в себе человеческое, в таких страшных условиях, которые совершенно не совместимы с жизнью. Не зря Шаламов писал о том, что человек – это самое сильное животное, даже лошади в условиях крайнего севера могли погибнуть всего в течение двух недель.

Несмотря на то, что в его стихах так много боли, именно личной, которую читатель пропускает через себя.

«Я хотел бы так немного!Я хотел бы быть обрубком,Человеческим обрубком…Отмороженные руки,Отмороженные ноги…Жить бы стало очень смелоУкороченное тело.Я б собрал слюну во рту,Я бы плюнул в красоту,В омерзительную рожу.На ее подобье БожьеНе молился б человек, помнящий лицо калек…»[272]

Читатель чувствуют в его поэзии правду. Правду, которую ценой своих лишений донес до нас В. Т. Шаламов, через свое творчество. Искусство – это писать правду, а не выдумку, как один графоман Солженицын. Несмотря ни на что, Шаламов выжил, он нашел в себе силы, как писатель передать эту правду читателю, а, следовательно, всему поколению.

«До чего же примитивенИнструмент нехитрый наш:Десть бумаги в десять гривен,Торопливый карандаш —Вот и все, – что людям нужно,Чтобы выстроить любойЗамок, истинно воздушный,Над житейскою судьбой»[273]

Шаламов построил не воздушный замок, потому что это было невозможно, он показал правду, а это гораздо важнее. Я не буду употреблять примитивную фразу о том, что поэзия перестала существовать после холокоста, или ГУЛАГ – это конец литературы, потому что это совсем не так. Природа человеческого зла настолько всеобъемлюща, что и до холокоста и до ГУЛАГА, были кровавые войны, великая инквизиция, преследования неверных, массовые казни и убийства, несмотря на это литература и искусство существует не один век, от этого факта отмахнуться невозможно. Проблема зла – кроется в самом человеке как таковом. Об этом и пишет Шаламов. Существует ли дружба, конечно, только зародиться она должна до лагеря, как пишет Шаламов, любовь не сыграла большой роли в его жизни, из-за обстоятельств тяжелой судьбы писателя. Но он не отрицает ни любви, ни дружбы, так как только они и могут спасти человека и противостоять, той природе зла, которая в нем находится. Такой конкретной установки и мысли нет в творчестве В. Т. Шаламова, но мы ее улавливаем и понимаем. Нет прямой отсылки к филантропии, он сам утверждает: «Мизантропического склада моя натура»[274]. Но оставаться в таких обстоятельствах, которые выпали на долю Шаламова филантропом, наверное, невозможно, для этого нужно быть святым, а В. Т. Шаламов – истинный гений русской литературы и этого достаточно!

«Приговор» как стержневая идея произведений Кафки

(«Приговор»[275] Ф. Кафка)

Жизнь коротка и печальна.Ты заметил, чем она вообще кончается?[276]

Да, да как это неудивительно, но именно небольшой рассказ «Приговор», Ф. Кафки попал мне в руки, когда писатель уже был одним из моих любимых, вернее нет, наиболее загадочным и необъяснимым для меня. Его психологизм завораживает, переплетение снов с явью пугают и заставляют оглянуться вокруг, собственно реален ли этот мир и существую я в нем или он существует меня. Не зря прозу Кафки причисляют к философскому течению экзистенциализма, так как через свои литературные произведения он пропускает существование сквозь жернова сознания, бесконечных аллюзий, гиперболических трансформаций и снов. А то, что получается на выходе и есть его проза. Действительно, а какая она, проза Ф. Кафки? Можно ответить на этот вопрос – восхитительная (но для многих и это надо объективно признать, мягко говоря, на любителя), наверное, на этом можно и закончить размышление над творчеством писателя, но тут как раз я и наткнулся на рассказ «Приговор», который вооружил меня сколь какой-то объяснительной силой, подарил мне маленький медный ключ к прозе Кафки. Возможно этот ключ совсем не от тех дверей, но, тем не менее, он у меня есть, поэтому я попытаюсь хотя бы очертить, собрать воедино множество интонаций, сюжетов, ту полифонию смыслов, которую, как мне кажется, проясняет рассказ «Приговор».

Герой – молодой коммерсант Георг Бендеман, в начале рассказа пишет письмо своему другу юности, его взгляд падает на мост, который виден из его окна, мост – это одна из самых центральных метафор Кафки. «Я был твердый и холодный, я был мост, я висел над бездной. По ту сторону были носки ног, по ту сторону – вкопанные руки, а зубами я вцепился в крошащуюся глину. По бокам развевались на ветру полы моего пиджака. Далеко внизу шумел ледяной горный ручей […] Так я висел и ждал, я должен был ждать. Не обрушившись, ни один когда-либо воздвигнутый мост не может перестать быть мостом»,[277] – из его одноименного рассказа «Мост». Изначально «мост» приговорен к крушению, он приходит к конечной точке существования в результате самой идеи своего бытия, он приговорен к разрушению, в результате ограниченности срока эксплуатации. Как и приговорен главный герой «Приговора» Георг, уже на первых странницах в его размышлениях сквозит одиночество и безысходность, все уже предрешено, приговор скоро приведут в силу. Так и с крушением моста, он не просто обрушается из-за своей обветшалости, его принудительно разрушают, с болью и надрывом, на него прыгнули, желая его уничтожить: «Что это было? Ребенок? Сон? Разбойник с большой дороги? Самоубийца? Искуситель? Истребитель? И я повернулся посмотреть…мост поворачивается! Еще не успев повернуться, я уже обрушился; я обрушился – и уже был разорван и пронзен острыми камнями, которые всегда так приветливо смотрели на меня, выглядывая из бурлящей воды»[278]. Кафка приговаривает себя (что доказывает его собственная жизнь: скоротечная, наполненная внутренними драмами и комплексам), как и всех своих героев, быть «Чужими» (в Смысле Сартра) и «Посторонними» (в смысле Камю). Но, необходимо напомнить, что Кафка, жил гораздо раньше этих двух великих французских философов экзистенциалистов, и именно он дал заряд (безусловно, мы держим в уме Кьеркегора, как родоначальника этого направления и чтим Достоевского, как гения, который подарил миру самую легендарную экзистенциальную прозу, совершенно не подозревая об этом, имеется ввиду направление, как таковое) потенции экзистенциализма как такового. Первая половина XX века, была словно создана для рождения этого течения – революции, две мировые войны, голод, нищета, экзистенциализм не мог родиться в другое время. Кафка выносит ПРИГОВОР всем нам – существование с безысходностью, чувством глубокого одиночества и отчуждения, ПРИГОВОР, который подхватывает вся интеллектуальная элита после него.

Вспомним «Замок». Что говорят окружающие землемеру К.: «Вы не из Замка, вы не из Деревни. Вы ничто. Но, к несчастью, вы все же кто-то, вы чужой, вы всюду лишний, всюду мешаете, из-за вас у всех постоянные неприятности, из-за вас пришлось выселять служанок, нам ваши намерения неизвестны […]»[279]. Вы НИЧТО! Так и герой рассказа «Приговор» является ничем для своего отца, он был таким для него с детства. Отец, главного героя – тиран, который никогда искренне не радовался за успехи сына, никогда с ним не разговаривал по душам и только после смерти матери дал ему возможность самостоятельных действий, которые, кстати, привели к успеху, в их небольшом семейном предприятии. Кто же отец Георга? Конечно это сам отец Кафки, который сформировал те комплексы, чувство вины и страха у писателя, в результате которых появился гений Кафки. Гений, который ждал исполнения приговора, а в его ожидании испытывал мучительные видения и пугающие сны… Рассказ «Приговор» – это литературная трактовка его «Письма отцу»[280] искреннего и душераздирающего. Отец всегда был слишком сильным для него, так и герой Георг побаивается даже больного отца, в тайне мечтая о его смерти: ««Сейчас наклонится вперед, – подумал Георг, – чтоб ему свалиться и размозжиться!» Эти слова пробежали в его голове, как насекомые»[281]. Помните в какое чудовищное насекомое превращается коммивояжер Грегор Замза в повести Кафки «Превращение»[282]? Эти фобии не оставляют писателя в покое до конца жизни, ощущение себя, как чужого и постороннего подавляет и заставляет заниматься Кафку литературой. Литература для него выступает единственным средством утверждения себя в жизни, поиска самого себя, с помощью силы творческой энергии. Давайте вспомним еще и «Процесс»[283] Кафки: «Кто-то, по-видимому, оклеветал Йозефа К…»[284], а оклеветал ли? Возможно Йозеф приговорен по праву рождения или родителями, а возможно по праву первородного греха как и мы все?

«Приговор», не как рассказ, а как концепт – это собирательная составляющая всего творчества Франца Кафки. А если вернуться к рассказу, где главный герой приводит в исполнение приговор своего отца, мы можем лишь воскликнуть вместе с Георгом: «Милые родители ведь я всегда любил вас»[285], потому что ПРИГОВОРЕНЫ все, жизнь не делает исключений, ни для моста, ни для человека!!!

Природа вещей

(«Занимательная физика»[286] Я. Перельман)

Фантастически легкая и нетривиальная книга. Вернее сложные вещи, которые, казались таковыми почти сто лет назад, в ней объясняются доступно и с юмором. Автор показывает, что физика повседневных явлений, может, а главное является интересной и понятной для каждого. Какой-нибудь сноб возразит: «Это не физика, сейчас эту книгу читать нет никакого смысла». На что я отвечу: «А вы смогли бы поймать боевую пулю руками? Или вы думаете, что данное действие подвластно лишь барону Мюнхгаузену?», – и улыбнусь, потому что правильный ответ – безусловно, да. Читая книгу сегодня, воспринимаешь ее, как историю прошлого, которая кажется такой далекой, но, в то же время, настоящей, порой впечатляющей своими масштабами. Например, немецкая пушка «Колоссаль», которая была создана в 1918 году, для обстрела Парижа. «Это была огромная стальная труба в 34 метра длиной и в целый метр толщиною; толщина стенок в казенной части – 40 см. Весило орудие 750 тонн. Его 120-килограммовые снаряды имели метр в длину и 21 см в толщину. Для заряда употреблялось 150 кг пороха; развивалось давление в 5000 атмосфер, которое и выбрасывало снаряд с начальной скоростью 2000 метров в секунду»[287]. Вот она артиллерия, прародительница самых устрашающих орудий современности. Существование, которых само по себе делает абсурдным и невозможным осуществление третей мировой войны, что, несомненно, является положительным явлением, иначе человечество обречено на исчезновение. Не будет в мире и единого правителя, так как не будет преамбулы правления, а именно самой нашей чудесной планеты. Вот так, прошло всего столетие, а человечество уже способно расколоть земной шар пополам, возможностями своего вооружения, а не то, что обстрелять заданную точку за 120 км. В современном мире огромные скорости распространения информации, развития техники, науки. Сегодня уже нет места уютной ламповой физике, но ее обаяние завораживает. Например, идея создания вечного двигателя (perpetuum mobile), над которым бились столетиями, хотя уже более ста лет патентное ведомство США не выдает патенты на perpetuum mobile. Но все-таки как же эта идея романтична, Перельман приводит диалог из произведения А. С. Пушкина «Сцены из рыцарских времен»[288].

«– Что такое perpetuum mobile? – спросил Мартын.

– Perpetuum mobile, – отвечает ему Бертольд, – есть вечное движение. Если найду вечное движение, то я не вижу границ творчеству человеческому…Видишь ли, добрый мой Мартын! Делать золото – задача заманчивая, открытие, может быть, любопытное и выгодное, но найти perpetuum mobile…о!»»[289].

К чему это я, и почему все-таки данная книга важна, не только как понимание истории физики, но и актуальна для нас, людей XXI века? Потому что повседневный человек, в современном обществе все меньше задает себе вопросов о природе вещей, он лишь их использует. Потребление вещей стало для нас обыденным, в результате данная тенденция переходит в сферу человеческих чувств. Чувства становятся вещью, а, следовательно, объектом потребления, любовь, дружба, переходят в разряд товарно-денежных отношений. Потому что чувства нуждаются в работе над их осмыслением, следовательно, если мы все меньше эмоциональных и умственных усилий прикладываем к работе над обыденным, мы также поступаем и с человеческим. Для нас не имеет значения, как работает свет, почему тепло в метро, что вообще такое Интернет и т.д. Думается, что если современный человек будет задавать себе больше простых вопросов о природе вещей, которые нас окружают, его ум станет критичным, а чувства обостряться, что, несомненно, будет являться положительной динамикой. А в заключении вопрос на засыпку: «греет ли нас шуба или мы ее согреваем»?

Риски формирования новояза[290]

(«1984»[291] Д. Оруэлл)

Для первой половины XX века характерны войны, кризисы и экономическая нестабильность – страшное и тяжелое время для многих государств и их граждан. Так, роман Джорджа Оруэлла «1984», как впрочем, и антиутопия Уильяма Голдинга «Повелитель мух»[292] создавались в условиях послевоенного кризиса, восстановления экономики, дефицита и угрозы атомной войны. Возможно поэтому, перечитывая в очередной раз «1984», меня поражает атмосфера безысходности, серости, напряжения. Такое ощущение, что «Старший брат» следит за мной со страниц книги, а запахом мерзкого джина пропитана моя комната. Каждый раз вздрагиваю, когда дочитываю до описания комнаты 101. Одна из главных идей, которую блестяще раскрыл Оруэлл, в своей книге – это отказ от прошлого. Прошлое не просто уничтожается, оно перестает существовать, его истребляют, переписывают, изменяют. «Прошлое, подумал он, не просто было изменено, оно уничтожено. Ибо как ты умеешь установить даже самый очевидный факт, если он не запечатлен нигде, кроме твоей памяти»[293]. Уничтожаются старые газеты, книги, источником информации выступает экран, которому необходимо верить безоговорочно[294]. «Историю, как старый пергамент, выскабливали начисто и переписали заново столько раз, сколько нужно. И не было никакого способа доказать потом подделку»[295]. Без прошлого человек не может существовать, он не несет социальную память и не обладает идентичностью, у него отсутствует пример морального и натурального поведения, который приобщает его к определенной группе.

Сегодня мы наблюдаем идентичную картину, когда СМИ заставляют нас помнить и знать только то, что выгодно для определенных структур и групп власть имущих людей. СМИ как главный его вещатель сегодня – Интернет воздействует на человека манипулятивным способом, вживляя в него определенную информацию, формирует короткую и податливую память[296].

В государстве Океания существует деление на три вида классов: члены внутренней партии, внешней партии и пролы (пролетариат). О пролах можно составить представление по следующему фрагменту: «Тяжелый, физический труд, забота о доме и детях, мелкие свары с соседями, кино, футбол, пиво и, главное, азартные игры – вот и все, что вмещается в их кругозор. Управлять ими несложно»[297]. Сравним с современным стандартным человеком, жизнь которого включает в себя: работу, дом, серфинг по видеохостингам в интернет-пространстве в поисках развлекательных видео, выходные в праздном безделье или посещение ТЦ. Нельзя не заметить очевидного сходства.

В Океании не видят опасности в восстании пролов против режима, так как они не образованы (сегодня отмечается падение интереса к образованию и науке со стороны современной молодежи), пассивны и праздны. Искусство упразднено, для пролов сочиняют специальную музыку. «Слова сочинялись вообще без участия человека на аппарате под названием «версификатор». Но женщина пела так мелодично, что эта страшная дребедень почти радовала»[298]. В Океании формируется специальный новояз, который призван уменьшить количество слов, букв, убрать все лишнее и оставить необходимый минимум слов, например, в новоязе нет слова «наука»[299]! Действительно, зачем нужны сложные слова, длинные выражения и словосочетания? Мы все знаем, что читая классическую и специальную литературу, мы узнаем множество новых слов, общаясь с образованными людьми, мы перенимаем стиль и манеру разговора, развиваем свою речь, но зачем это нужно, если пролы должны просто работать? Не кажется ли вам, что современная ситуация, происходящая с русским разговорным языком, в котором все больше используется иностранных слов, междометий, сокращений, все больше наблюдается экспансия чужой культуры. Данная тенденция проявляется с маниакальной настойчивостью в злоупотреблении сокращениями для общения в социальных сетях, в результате мы наблюдаем зарождение новояза, но не в вымышленном «1984», а в реальном 2021?

На страницу:
7 из 12