Русская идея (поэма-цикл) и Прощай, бессмертие (поэма-цикл)

Вступление в главу

Я про войну не верю ничему:Ни книгам, ни кино, ни документам.А верю, – сам не знаю, почему, —Двум – трём случайно узнанным моментам.Кто воевал, тот о войне молчит.И только раз в году, в начале маяВдруг скажет… Так вот дерево сочит,Среди весны, как кровью, истекая.И, как осколок из давнишних ран,Идёт тот сказ – с страданьем, понемногу…То ль душу облегчает ветеран,То ль на пределе сил зовёт подмогу…?

Отрывки из главы

Признание военного лётчика Героя Советского Союза Батинькова Сергея Алексеевича

Герой Союза лётчик Батиньков,Мужик нормальный, но излишне скромный,Из-за бумажных разных пустяковТомился в исполкомовской приёмной.А я ему чем мог, тем помогал.И мы подолгу часто толковали.Военных тем он явно избегал,Меня же эти темы волновали.Так время шло. Подвинулись дела.Взаимное пришло расположенье.И тут меня бестактность подвела,Нечуткое душевное движенье.Я не развязно (это не по мне,Я даже как-то внутренне поджался)Спросил: “Насколько страшно на войне?”Спросил – и пожалел, что не сдержался.Герой застыл. (Досада мне видна).Сказал, должно быть, многое итожа:“Вы знаете, как кончилась война,Мне снилось без конца одно и то же:Что вызвал командир. Даёт приказНа вылет боевой. Всё, как обычно.Я вскакивал с постели каждый разВ поту холодном… Даже неприлично.И “вылетов” за ночь по два, по три.Потом пореже: верх взяла природа…”– А как теперь? – “Ну, что ни говори,Уж тридцать лет прошло…                          Ну, раз в полгода…”

Конкретная цифра, сообщённая танкистом, гвардии старшим сержантом Петром Афанасьевичем Бобровским, награждённым за войну шестью орденами, из которых два – боевого Красного Знамени

– Ты не гляди, что становлюсь седой, —Однажды заявил мне Пётр Бобровский. —На фронте я был парень молодой,С гармонью был. Весёлый был. Таковский…У Пети руку отняла война.А нрав весёлый не был покалечен.Не часто надевал он ордена:Такими редкий фронтовик отмечен.Я помню, на победный юбилейПарторг подбил Петра на выступленье.И тот решил сказать “повеселей”И “в духе молодого поколенья”.Он говорил нам про берлинский бой.И выходило как-то так у Пети,Что знак в бою он подавал рукой,Оторвало, а он и не заметил.Не принуждай к рассказам о войне.Представь, что началось исповеданье.Его бы не принять тебе и мне:Война – совсем другое мирозданье.Спроси о том, что можно и понять,И чутко жди, что сам обронит воин.Я знал Петра лет двадцать – двадцать пять,Но откровенья не был удостоен.Быть может, он считал, я не доросДо пониманья сердцем и душою.Но дал ответ на простенький вопросПётр Афанасьич с точностью большою.Был май. Как раз девятое число.Стояла бесподобная погода.И нас с Петром за город понесло,Как водится, до сада-огорода.В дороге мы травили а-ла-лаПро бытовые радости и беды,Про жизнь, про институтские дела,Что вот приедем – выпьем в честь Победы.– Послушай, Петь, давно спросить хотел.Вот ты танкист…            – Танки-и-ист!” – расцвёл до уха.– Случалось ли, что в танке ты горел?Ты как-то никогда о том ни звука…Он даже задохнулся на момент,От изумленья выдохнуть не может:– Чтоб не горел, – таких танкистов нет!Ни бог, ни чёрт танкисту не поможет!.– И сколько ж раз давали новый танк?– Шестнадцать раз. Уже в самом Берлине,Когда в апреле брали мы рейхстаг,Я дрался на семнадцатой машине.

Рассказ красноармейца Архипова Ивана Никитича, подбившего в одном бою восемь танков, попавшего в плен и воевавшего потом на японском фронте

Иван Никитич – жилистый старик.Без придури. Станочник на “Динамо”.К тактичному общению привык,Не спросит зря, сам отвечает прямо.Мне нравилось по вечерам сидетьВозле его печурки – самоделкиИ не спешить, и на огонь глядеть,Покуда щиплет крышу дождик мелкий.Намаявшись на стройке, на ботве,Бывало, вечеряли, розомлевши.И брали мы “портвей по рубель две”,Поскольку “он и луче, и дешевше”.Про жизнь Иван-Никитича я зналНе очень много – основные вехи:Что воевал, был ранен, в плен попал,Японцев бил, теперь – старейший в цехе.Мне говорили, что в одном боюПодбил Никитич восемь танков. Восемь!Я знал, что нипочём не устою,Что быть Иван-Нититичу “в расспросе”…Но вышло проще. Он поведал самПро бой, про то, что было после боя.Я просто пересказываю вамСлова красноармейца. И героя.«Ну, в сорок первом немец пёр и пёр.Мы отходили. Были окруженья.Нам был приказ, чтоб до таких-то порНе пропустить, сдержать его движенье.Позицию мы выбрали с умом.Дорога там сворачивала круто.Тут танка скорость сбавит. А потом,Пока он разберётся, есть минута…»Иван Никитич так и говорил:Не “танк”, а “танка” – только в женском роде.Он, как бы закрепляя, повторил:“Расчёт, что он не шустр на повороте.Ну, мы с противотанковым ружьём…И нам даны к нему патроны. Десять.И мы, когда его подстережём,Должны всё точно рассчитать и взвесить.Патроном танку не всегда возьмёшь.Большая, но бронирована, сука.И попадёшь – не факт, что подобьёшь,А вот куда и как попасть – Наука!Мы целили и попадали в трак,Там, где соединяются ступицы.Отстреливали ход. И ей никакБез гусеницы – только становиться.Нам промахнуться – значило конец.Мы попадали – некуда деваться.Осталось два патрона, наконец,А там и к нашим можно подаваться.Но он нас напоследок разгадал:Девята танка, не сбавляя ходу,Поворотила. Он из пушки далПрямой наводкой…………………………Из нас троих остался жив один.Проплыло бело-голубое небо…Роса была… Потом луна, как блин…Я сутки три на этом свете не был.Все видно. Только думать нету сил.И плавно кружишь. Ниже… ниже… ниже…Но политрук какой-то воскресил.Он подтащил меня к ручью поближе,Лицо омыл и дал воды глотнуть.И всем живым на нашем поле бояРастолковал он направленье-путьК своим.          Кто может двигать сам собою,С ним поднялись и кое-как пошли.А нас лежать осталось, может, десять…Не знаю, сутки или две прошли,Но ни своих, ни немцев нету здеся…Три раза появлялся медсанбат.Они сперва узнают номер частиИ говорят: “Не наши… Взять бы рад,Да строго не положено, к несчастью”.Обидно было. И в конце концов,В который раз услышавши “не наши”,Привстал на локоть кто-то из бойцов,Гранату бросил…………………………Вначале немец был не так жесток,И потому нас всех не пристрелили.В живых еще оставшихся (с пяток)В деревню по домам распределили.Мне раны обмывали мать и дочь.Всё причитали, плакали, божились.Дочь в обморок упала: ей не в мочьГлядеть, как черви в ранах копошились.В конце концов я поправляться стал.Перевели в Германью, на работы.Меня помещик, как раба, достал,Определил, ну, вроде в садоводы.Хозяин батраков не обижал.Но рабство и без пыток – тоже рабство.Вот говорят: а что ж ты не бежал?Куды ж там побежишь?……………………………Пришла Победа. Пленным был допрос,Как в плен попал? Подозревали: сдался.Со мною сам собой отпал вопрос:На спину глядь – велят, чтоб одевался.И в эшелоне через всю странуКак раз по лету, в сорок пятом годеЯ ехал на японскую войнуУже в погонах. И прощённый вроде…”…………………………Иван Никитич! Ах, Вы, гордый мой!Ни слова о дальнейших униженьях!Отвоевал опять. Пришёл домойИ зажил в больших, чем у всех, лишеньях.На нём клеймо стояло “был в плену”,И сын его (порядок был обычен)За плен отца, как за свою винуБыл кое в чём граждански ограничен.Я не хочу про это вспоминать,Но и забыть мы не имеем права.Ты героизм привыкла поминать,А чем ты воздала ему, Держава?

Разговор с фронтовичкой – военным врачом

Шёл суд (и я в суде томился – былПо линии общественной нагрузки),Квартиру и имущество делилПосле развода пары “новых русских”.Друг другу глотку норовили грызтьТе, кто недавно под венцом стояли.Пошлятина мещанства и корыстьПереполняли зал и отравляли.Я наблюдал, каков теперь народ.Кипели страсти. Истреблялось время.Вела себя “совсем наоборот”Всего одна сидевшая со всеми.Стареющая, ближе к пожилой,И выдержкой, и статью выделялась.И в перерыв со всей гурьбою злойНе вышла, в зале с книгою осталась.Я подошёл: “Простите за вопрос,Но Вы здесь – словно белая ворона.Вы журналистка?” – “Не-е-ет! Совать свой носНе станет никакая СМИ-персонаВ такую обывательскую грязь!Подруга я истичкиной свекрови,Свидетель я…” – “О, Ваша неприязньБлизка мне. Не в деталях, а в основе.В какие униженья впасть! За что?За тряпки? За хрустальные бокалы?” —“Да, верно… Коль достоинство – ничто, —Готовы жизнь отдать за что попало…”И, помолчав, добавила она,Чтоб не казаться мне высокопарной:“Я – военврач. Когда была война,Хлебнула я по части санитарной.Я помню, Днепр форсировали в ночь,А нас на правый берег – на рассвете:Найти живых и раненым помочь.Не позабыть, пока живу на свете,Ни утро то, ни кручу у Днепра.Я в каждом из лежавших жизнь искалаПочти до полдня с раннего утра.Ни одного живого!! Горько стало…Сияло солнце. Уж который часСтояла тишина – мечта солдата.А вдоль реки на сколько видит глазЛежали наши русые ребята…И тут слезами горе прорвалось.Со мною перемена сотворилась,И то ли что в душе оборвалось,То ль разуму сверхистина открылась,Но с той поры иначе вижу всёИ суетное не мешаю с важным.По мне, глупы и трёп про то да сё,И тяга к склокам – вещным иль бумажным.Сравнения мне душу теребят,И часто, если надо правду мерить,Я вспоминаю русых тех ребят,Их жизнями отбитый правый берег…”

Про медаль «За Победу над Японией» бойца сибирской дивизии Заборцева Николая Изотовича

Считай, что дядя (тёти Женин муж)Мне Николай Изотович Заборцев.Таёжников таких давала глушьВ дивизии сибирских ратоборцев.Нрав добрый, справедливый и прямой.Достоинство помножено на скромность.В словах привычных “человек простой”Какая ж ёмкость, сложность и огромность!Всю жизнь моя душа лежит к нему.Я как-то дядю Колю озадачил,Спросил его: “Скажи мне, почемуНе все свои награды обозначил?”Победе было ровно двадцать лет,И государство почести большиеФронтовикам труднейшей из победОказывало, может быть, впервые.Фронтовики надели ордена.Но ордена не щедро раздавали.А потому не менее ценнаБыла медаль. Надели и медали.Но в общем-то ни для кого не нов,А часто вровень с правдой откровеннойТот вывод, что дороже орденовМедали той Великой и Священной.Что до меня, то я бы исправлялОтечественной памяти ошибки:Напрасно кровь в боях проливший снялИ жёлтые, и красные нашивки.Я помню, с фронта приходил солдатИ был всегда достоин уваженья:На гимнастерке никаких наград,Но две иль три нашивки за раненья.Простите, если в сторону ушёл,Но кое-что мне не даёт покоя.Награда – символ. Но нехорошо,Коль слышишь: “бляшки”… ну и всё такое.Сугубое ж глумленье и позор,Когда торговец сувенирным хламомКладёт награды в антикварный вздор,Опошлив кровь и подвиг этим самым.Но не об этом, не об этом речь.Продолжу свой рассказ про дядю Колю,Как накануне ветеранских встречВ тупик его поставил поневоле.Наград на пиджаке я не считал.Я точно знал: одной медали нету.И дядя Коля отрицать не стал.Он так сказал про недостачу эту:– Да, точно, за Японию была.Бумажка есть, колодка… Леший знает,Куда кругляшка делась… Как сплыла.Её как раз теперь и не хватает.Сказать по правде, я уверен был,На мой вопрос он только улыбнётся:Мол, знаешь сам… Выходит, позабыл.Ну, если так, то рассказать придётся.Был крайне трудный год – сорок шестой.И голодали мы, и холодали.Страна переставала жить войной,Когда терпели всё, победы ждали.И как бы отпускал самонаркоз,Не шла от сердца боль, держалась возле.И вдовьих слёз, и материнских слёзНе за войну пролито больше, – после.Я со своей, с ребячьей стороныСкажу: “пал смертью”, “без вести” мы знали,Но всё же в первый год после войны,В сорок шестом сиротство осознали.Тогда фронтовики пришли домой.Жизнь наполнялась добрым, человечным.У вдов с детьми быт трудный, быт немойБыл, по контрасту, будничным, увечным.К нам в том году нагрянули гоститьМолодожёны – тётя Женя с мужем.Старушку-мать, во-первых, навеститьИ повидать, как мы живём и тужим.Был дядя Коля статным, молодым.Чуб белобрысый, сам простой и свойский.По боевым медалям золотымЯ сразу понял: он – боец геройский.Он часто выходил курить во двор,Где мы играли всё в одно и то же.Как я был горд, я помню до сих пор:Хоть не отец с войны пришёл, но всё же!Игра была “в пристенок”. Это так:Ребром монеты можно бить об стенку,И если ваша трёшка иль пятакЛожится близко с чьим-то – сняли пенку!Игра на деньги. Пламенный азарт.До самой темноты – самозабвенно.Тут ценятся умение и фарт.И рыцарская честность, несомненно.Конечно, чем играть – не всё равно.У некоторых были чудо-биты.И если вам такого не дано, —Скорей всего, вы будете разбиты.Видать, такие правило игрыНеравными казались дяде Коле.Но вмешиваться в игры детворыНе станет и учительница в школе,Тем более – мужчина и солдат.Он видел, как я доблестно сражался,Как в проигрышах не был виноват,Как огорчался, но не обижался…Но как-то раз он шансы уравнял,И так, чтобы ребята не видали,Он подозвал меня и молча снялКругляшку самой новенькой медали…

Слышанное от гвардии младшего лейтенанта Соловова Александра Андреевича, трижды воевавшего на передовой, имевшего три боевых ранения

Мой друг безногий Саша СолововВойну довоевал до Сталинграда.Пусть без ноги, но всё же жив-здоров,И он считал, что это как награда.Закончил вуз. Учёный-агроном.В работе – там же слезли, где и сели.Подорвано войною было в нёмЖеланье цели и стремленье к цели.Мы ни судить, тем паче осуждать,Таких, как он, фронтовиков не в праве:Они в боях умели побеждать,Им тошно было в рамках плоских правил.Мы с Сашею дружили тридцать лет,Но тем войны почти что не касались.Одно сужденье и один сюжетПерескажу, как в памяти остались.Про Василия ТёркинаОднажды так сложился разговор,Что я спросил: а как тебе, мол, Тёркин?И получил не то чтобы отпор,А мненье “человека в гимнастёрке”:“Как написал Твардовский, – так нельзя!Он сеет заблужденье роковое,В войну бесчеловечную внесяХоть что-то человечное, живое.Нет ничего такого на войне.И не было. И даже быть не может.Фальшь это. Фальшь, опасная вдвойне,Коль нас с войною примирить поможет”.– Признаюсь, неожидан поворот.А правда где, без вымысла пустого?– “Не знаю. Не встречал. Ну, разве вотПро Крымскую войну. У Льва Толстого.”

Два рассказа гвардии капитана Капустина Евгения Ивановича, убитого в 1944 г. осколком в сердце, но прожившего несмотря на это ещё 61 год

Случай“Ты говоришь про случай… Случай дик!Со мной был дикий, но счастливый случай, —Так начал наш директор (фронтовик!), —Я был на фронте в общем-то везучий.Под Ленинградом… Двигаюсь леском.Вдруг немец! Встреч не ожидали оба.Инстинкт сработал. И одним прыжкомМетнулись – и в воронки, вглубь сугроба.Лежим и караулим: кто – кого?Чьи нервы подведут – тому и крышка.Я б все равно пересидел его,Но надоело мне. Я, как мальчишка,Поднялся – и в атаку! в полный рост!Он застрочил. Мой полушубок рвался.А я иду!! И ужас, и вопросВ его глазах. Он поднял руки. Сдался.”На наших лицах было: “Как же так?”Директор был доволен впечатленьемИ пояснил: “Наверно, он, чудак,Считал меня божественным явленьем.Тут просто случай, как ни погляди.Наш мир устроен без чудес, ребята!Под полушубком были на грудиПривязанные диски автомата”.Мы подивились. Если случай спас,То чем не чудо? Даже лучше чуда!Но тут директор завершил рассказ,Чтоб знали мы, что нет добра без худа:“Ох, с этим пленным я потом хлебнул!Водил весь день и сдал уж ближе к ночи…”Один из нас, Володька, тут ввернулВ том духе, что, мол, цацкалися очень.“А ты себе как это представлял?Взял и убил? – Директор усмехнулся. —Он пленный же!” – “Но он же в Вас стрелял!” —“Да ну тебя…” – Замолк и отвернулся.

Завершение главы

Они уходят, Родины сыны…Их меньше, меньше, меньше год от года.На праздниках они теперь видны,Как горсть когда-то бывшего народа.И если затевают ЮбилейИ прославляют подвиги былые,В строю всё меньше фронтовых друзей,Спасибо, есть подруги боевые.Пошли попытки (и они видны)Соединить в сознании народаУчастников той Праведной ВойныИ войн совсем-совсем иного рода.Попытки эти неприятны мне.Даю пароль (а вы не провороньте!):Они не говорили “на войне”,А говорили так: “у нас на фронте…”“У нас на фронте случай был такой…”,“Мы с нею познакомились на фронте…”.И было то истории строкой,Которую цените и не троньте!Страна моя сегодняшнего дня!На что же ты надежды возлагаешь,Коль гасишь свечи Вечного Огня,Богам – не людям – храмы воздвигаешь?!Они уходят, Родины сыны,Простив и небреженье и обиды.Фронтовики священнейшей войны…Забыты порознь, вместе – не забыты!Промчимся мыслью далеко вперёд,Где тщетное имперское – линяет,Где наш потомок, русский патриотПеред святым колена преклоняет,Где слава войска русского виднаСамой Судьбой России освященной,Где следом за “Полки Бородина” —“Фронтовики Великой и Священной”…

Из главы девятой

Зимы русской души

Всё, всё настоящее русское было,С клеймом нелюдимой, мертвящей зимы,Что русской душе так мучительно мило,Что русские мысли вселяет в умы,Те честные мысли, которым нет воли,Которым нет смерти – дави не дави,В которых так много и злобы и боли,В которых так много любви!Николай Алексеевич Некрасов

Вступление в главу

Ну, опять спохватилась Зима,Что не кажет свой норов суровый,На поля, на людские домаНачинает поход свой крестовый.Рождество и Крещенье за ним —Тут мороз и трескуч, и бездушен.Людям страшно остаться одним,Людям знак сопричастности нужен.Не с того ли пошли на РусиВ холоднющую пору веселья?Покалядуем, а? не грусти:И другие отыщем заделья.Ты не думай, не вечен мороз,Возвратится живая погода.Загадай-ка свой главный вопрос —Разгадают свеча и колода.Ах, дочь Севера, милая Русь!Как длинны и неласковы зимы!Мне понятно, откудова грусть,Но откуда ж огонь негасимый?Отчего же в народе тепло —Это чудо доступно-простое —Не истаяло, не истеклоПри таком вековом зимостое?Отчего человек на РусиОткрывает и сердце, и душу,Только ты обойдись-запроси,Только ты с уважением слушай?………………………………………

Отрывки из главы

«Расскажи мне сказку, расскажи!..»

Расскажи мне сказку, расскажи!Напугай меня и рассмеши.Где-нибудь в неведомой глушиСказочных героев пропиши.Пусть у них разладятся дела,Пусть набатно бьют колокола…И чтоб ведьма там жила-была,А царевна саван соткала…И чтоб был всех злей и зеленейРедкий гад – многоголовый змей.И чтоб оказался всех умнейСлавный парень – Ванька-дуралей.Наплети про злато-сереброИли про Жар-птицыно перо.Зло сильно и тыщу раз хитро,Но – прошу! – пусть победит добро!Я на том чуть-чуть передохну,Я оцепенение стряхну:В жизни как-то всё ни тпру, ни ну,А добро всегда идет ко дну…Расскажи мне сказку, расскажи.Краешек надежды обнажи!

Милая Россия…

Ожила РоссияЧистым вешним светом,Соловьиной песней,Яблоневым цветом.Посреди РоссииПлачет мать-старуха.Горькое бессилье…Полная разруха…Милая Россия —Сердцу вольно,Сердцу больно!Майские берёзыВ солнечном огне.Ой, как выси сини!Ой, как горьки слёзы!Некому, Россия,Пособить тебе…Милая Россия —Сердцу вольно,Сердцу больно!Некому, Россия,Пособить тебе…Сын её любимый —Пахарь и строитель —Где-то в дальних даляхДоблестный воитель.Он, чужие страныУсмирив, раз надо,Лёг с тяжёлой раной,С боевой наградой.Милая Россия —Сердцу вольно,Сердцу больно!Летние закаты —Полземли в огне.А дожди косыеВидно, смыть не в силеВ памяти солдатаПравду о войне.Милая Россия —Сердцу вольно,Сердцу больно!Ох, терзает душуПравда о войне!Над Россией тихоПлачет дождь осенний…Не уходит лихо,Не видать спасенья.Ой, метели-вьюги,Рано ткёте саван:Сменятся недугиСилушкой и славой!Милая Россия —Сердцу вольно,Сердцу больно!Белые узорыНа моём окне.Смотрит сумрак синийС горестным укором.Надо мне, Россия,Пособить тебе!Милая Россия —Сердцу вольно,Сердцу больно!Надо мне, Россия,Пособить тебе!

Ах вы, тучи…

(песня в электричке)

Ах вы, тучи громоздкие, грузные!Кто на свадьбу вас звал-зазывал?Видно, были предчувствия грустныеИ догадки у тех зазывал…Расписались, потом повенчалисяЧесть по чести. Совет да любовь!Что ж ты, мама родная, печалишься?Что ж ты, батюшка мой, хмуришь бровь?Жили складно, без лжи и без корысти.Он любил молодую жену.Было счастье недолгим, и вскоростиОн ушел на Кавказ, на войну.С террористами храбро сражается,Удостоен награды большой.И калекой домой возвращаетсяС неспокойной, тяжелой душой.Ах вы, тучи громоздкие, грузные!Кто на свадьбу вас звал-зазывал?Видно, были предчувствия грустныеИ догадки у тех зазывал…

Разгорайся, зорька!

(плач)

Разгорайся, разгорайся,            зорька тихая и ясная!Не мучь меня, оставь меня            забота неотвязная…                 оо-о-й-й…Провожала-проводила            я родного и любимого,а дождалася-встретила            чужого, нелюдимого…                       уу-уу-у…Всё надеялась на чудо:            может, сладится, получится…Не знала я, не знала я,            как зла война-разлучница…                        оо-оо-ой…Правду меряет не орден,            и не им вина прощается…с такой войны – карательной —            душа не возвращается…                        ………Разгорайся, разгорайся,            зорька тихая и ясная!Дай бог тебя мне выдюжить,            судьба моя несчастная…                        ооо-йй

«Заметает, заметает… Замело…»

Заметает, заметает… Замело.Что играло, что цвело – белым бело.Вспоминаю, вспоминаю я сынкаБез могилки, без креста и без венка.Как забрали да услали на войну, —Получили только весточку одну.Обращались, жив ли, ранен или пал?Сообщили, будто без вести пропал.Ой ты, заметь! ты легла в который раз?!Только память, только сердце не предаст!Всё за здравие молюсь, всё ворожу,Поминать – не поминаю… Погожу.

Сказ

Кто не ведал, не знал, тем рассказано,Кто в сомнении был, тем доказано,Не дурным языком намолочено,Не накаркано, нет – напророчено:Кто с мечом, мол, придёт, – от меча падёт.Говорится так про лихой народ.А ребяты пошли, наши детушки…Вспоминать-говорить мочи нетушки.И с добром вроде шли, да оружные.Ан такие друзья – им ненужные.Их вожди их народ одурманили,Наших деток дела опоганили.Вроде наши – не освободители,А каратели – поработители.Мы кормили их всех, всё им строили,А они нам всё подлости строили.Мы могли бы их всех в порошок стереть,Да приказ был другой: до поры стерпеть.Чтобы Выполнить Долг, как положено,Сколько ж наших ребят там положено!Но и ихних побито несчитанно.И чего только там не испытано?Кто остался в живых, – не придёт в себя:Истязает война, душу теребя.Не пускает война, издевается,Сколько лет никуда не девается!Ой, зачем мы, зачем отпустили их?Неужель для того мы растили их,Чтоб в чужбину с мечом отправлялисяИ в гробах аль без душ возвращалися?

И пришла тишина…

“И была тишина на русской земле.”

(Из Софийской первой летописи)Отбесилась война,Сдохла в крови и в зле.И пришла тишина,Чтобы быть на земле.Расходись по домам,О, военная рать!Дали вольную нам!Время свадьбы играть!Время сеять и жать,Время жить-не-тужить!Время деток рожать,Время песни сложить!Время знай-головеМемуар сочинять.Время юной вдовеСнова жизнь начинать…Время сыну вдовыСиротой вырастать,Для грядущей войныПодготовленным стать…Материнским слезамВремя в сердце застыть,Материнским глазамБезутешными быть…Никого за войнуНи спросить, ни ругнуть,Чтоб её – Тишину —Не дай бог, не спугнуть.

Ах, судьба моя, судьба моя!(колыбельная)

Я у мамочки, у мамочки            без папочки росла:Та война его, родного, молодого унесла.У сиротки судьбаИ крута и груба!Ах, судьба моя, судьба моя,Судьба! Моя судьба…Жизнь любовью улыбнулась,            улыбнулась, милая!Счастьем чуть не захлебнулась:            парня полюбила я!А с любимым судьбаИ легка, и люба!Ах, судьба моя, судьба моя,Судьба! Моя судьба…Но недолго счастье длилось,            я осталася одна:Разлучила, разлучила            с мужем новая война.У солдатки судьба —Ворожба да божба…Ах, судьба моя, судьба моя,Судьба! Моя судьба…Сердце стонет и рыдает,            не забыть об этом дне…Убивают, убивают, убивают на войне!Ох ты, вдовья судьба,И горька, и скупа!Ах, судьба моя, судьба моя,Судьба! Моя судьба…Ой, как времечко несётся,            и уже который годНаша доченька у мамочки            без папочки растёт.У сиротки судьбаИ крута, и груба.Ах, судьба моя, судьба моя,Судьба! Моя судьба…

«Тропочка-тропиночка…»

Тропочка-тропиночкаВсё вьётся-завивается.Дитё моё, кровиночкаДавно не отзывается.Далёко-далёко,За реками-озёрамиЛежит его дорога,Совсем не в эти стороны…

«В Крещенье обозначилась весна…»

В Крещенье обозначилась весна.Гирлянды хрусталя под каждой крышей,Земля не так безлюдна и тесна,И небо – голубей и чуть повыше.Я б не заметил, мимо пробежал,Да воробьи! Оттаяли, похоже.Чирикали – аж воздух дребезжал!Конечно, до весны ещё-ё… Но всё же!Раз показалось, – значит, что-то есть!Не все, не враз, но тоже примечают.Ещё чуть-чуть – и просочится весть,Что быть весне. И слухи закрепчают.Однажды слухи подтвердят грачи,Объявятся скворцы в местах прописки.И к океанам двинутся ручьи,И станет снова мир живым и близким.Наука тщится объяснить весну:Орбиты, мол, то-сё… Без человека!А я другое утверждать дерзну, —Что и сейчас, и раньше, и от векаВесна приходит на душевный зов,И, воскрешая то, что было прежде,Раздаривает новую любовьИ шанс даёт взлелеянной надежде.Не верю я в бесчеловечный мир!Но зримо представляю гибель света.Боюсь: орбиты правильный пунктирОпишет наша милая планета,А на планете больше ни души,Безвольная, дичающая масса,Запродавшие души нюраши[3],Садизм и пошлость правящего класса,Бездушье летаргического сна…Календари предскажут, а не тут-то,Не тут-то было… Не придёт весна.А что ж идти, когда тебя не ждут-то?…………………………………………………Ещё не все проиграны бои,Ход времени не до конца нарушен…Я понял, ЧТО кричали воробьи:“Спасём весну! Спасёмте наши души!”