Запретные сети

Проезжая вдоль трассы, выходящей одной стороной на море, а другой на просторы пустыни, словно сливаюсь с бытием, со своей сущностью, ощущая дуновение ветра от вдали предстоящей бури, чувствую, будто так природа сама намекает, что грядут перемены, но, а какую именно сторону они примут, не знает никто, даже я сам. Жёлтые пески, нагретые от жарких лучей солнца, манят своим теплом, но не знающий человек этого коварного жара, никогда не поймёт, как опасна эта красота.

Я останавливаюсь посреди дороги, съехав на обочину, жажду испытать на собственных ногах это тепло, словно получить разрешение от мест, по которым ходили мои предки кочевники. Выхожу из машины, разуваюсь, асфальт тоже впитал в себя лучи солнца, накалившись до предела. Стопы начинает жечь, но я терплю эту пытку, уверенно шагаю в сторону той границы, где уже рассыпан ковром песок, подхожу и, наконец, ощущаю ту самую необузданную силу, льющуюся потоком огня. Всматриваюсь вдаль, выискиваю в ней все ответы, которые не дают мне покоя, переживания за семью, за свою любимую, за то, что приходится скрывать перед ней, не желая причинить боль. Амина не заслуживает такой боли, ни от кого вообще, но я метаюсь, совесть говорит об одном – что мать для девушки целый мир, с которым она не успела попрощаться, получить свои ответы, а сердце просит уберечь от этого знания до лучшего времени, до более спокойного, когда Амина будет больше доверять мне, разделит со мной нашу совместную жизнь. Совесть и сердце правы по-своему, у каждой стороны свои оборотные значения, и выбирая лучшее из двух зол, лучше вообще не выбирать ничего. Чувствую, что пытка оборачивается уже больше наказанием для самого себя, я вынимаю свои ноги из песка, затем возвращаюсь к машине, получив то, чего хотел, того самого раскаленного тепла, чтобы кожей ощущать свои родные корни.

На пороге родительского дома меня встречает служанка, с опущенной головой, приветствует и сообщает, что отец у себя в кабинете. Благодарю её, затем поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Вспоминаю себя мальчишкой, носившемся по ней, и, как мама постоянно ворчала на меня, боясь, что я сверну себе шею. Волшебное, беззаботное детство, никаких жёстких ограничений, ничего такого, что могло способствовать разрушению до конечного остатка, как практически сейчас. Бесконечный контроль над каждым действием, над каждым сказанным словом, будто находимся в западне, среди которых нет настоящих людей. Остановился возле дверей в отцовский кабинет, ещё раз обдумывая все свои вопросы и ответы, которыми я намерен поделиться с ним. Только собираюсь постучаться, как вдруг меня хлопают по плечу сзади, слегка дёргаюсь от неожиданности и резко разворачиваюсь. Передо мной во всей красе стоит Бахтияр, ухмыляется, злорадствует, что сумел воспроизвести эффект неожиданности.

– Ну что, брат, совсем уже ослепился своей любовью к Амине, смотри, ведь я мог и перерезать тебе горло, – оскалился, глаза сверкают, особенно это было видно после последней фразы.

– Оставь свои фокусы, – сбрасываю его руку, и с ненавистью смотрю в упор, – Только посмей приблизиться к Амине хоть на шаг, узнаешь, на своей шкуре ощутишь, что такое быть внезапным.

Бахтияр сжимает руки в кулаки и только совершает порыв вперёд, я мигом открываю дверь в кабинет, и он падает на колени прям перед моим отцом. Ирония. Лживый король перед истинным. Обхожу его, и, здороваясь с отцом, кривлю на губах улыбку, но вслух не считаю нужным показать свое злорадство, никогда не опущусь до уровня Бахтияра. Отец, видя нашу назревающую стычку, ловко закрывает дверь, и, не обращая внимания на кузена, садится на диван, берёт трубку кальяна, всматривается в дым, словно в нем идёт куда более интересный диалог, нежели наш предстоящий.

– С чем пожаловал, сын? – отец первым нарушает эту зловещую и нагнетающую тишину.

Понимаю, что вновь придется отложить первую часть разговора, ту, что была у нас с Максимом, небезопасно распространяться при Бахтияре, у него свои черти на уме, желающие вымести всю злобу на весь мир.

– Сегодня состоится гонка, хочу, чтобы Фархад и его семья прибыли на неё в качестве гостей. Пригласи от моего имени.

Отец кивает головой в знак согласия. Я кланяюсь и направляюсь к выходу, но на полпути Бахтияр хватает меня за локоть, останавливает и смотрит в глаза, я немного выше брата и в этом тоже есть преимущество, чувствовать себя комфортнее.

– Условия вашего брака будут записывать при мне, неужели хочешь, чтобы твой король внёс свои коррективы? – выгибает бровь и сжимает на лице губы в полоску так, что напряжённые мышцы начинают ходить ходуном. Я подозревал, что эта гнида напросится присутствовать при оглашении условий со стороны семьи Амины, но не был полностью готов до последнего.

– Твои слова, Бахтияр, как ветер в поле, – зло уставился на него, лицом к лицу, не моргая, произношу давно сидевшие во мне слова, – Отец не позволит тебе налево и направо сыпать своей печатью короля, уж тем более при Фархаде.

– Не забывай, Самир, что ветер способен разрушить все до основания, разнести все постройки вдребезги, а на месте оставить лишь разруху, – слова Бахтияра тоже имеют силу, но я не поддаюсь на его скрытую угрозу.

Ничего не отвечаю на его реплику, вновь обращаюсь к своему отцу, поворачиваясь спиной к брату, а отец тем временем встал с дивана.

– Если он посмеет, хоть что-то внести поперёк, я сам лично придушу его, как однажды это сделал ты с его отцом, – Бахтияр застыл на месте, нутром почувствовал, что задел его за больное, но так тому и быть. Если бьешь один раз, жди, что в ответ получишь два удара. Кузен слегка отшатнулся, затем, придя в себя, хватает из-за спины свой кинжал, срываясь с места попытался нанести удар, но ничего у него не вышло, потому что мой отец, среагировав раньше меня, схватил того за горло и повалил на пол. Бахтияр задыхается, что-то скулит и пытается вырваться из захвата моего отца. Я склоняюсь перед кинжалом, беру его в руки, кручу перед собой, проверяя клинок на четкое равновесие между рукоятью и лезвием. Провожу пальцем по острию, понимая, что этот кинжал, остро наточенный, и служит для определенных целей, а не для красоты костюма короля.

– Не смей никогда нападать со спины, трус, – отец ещё сильнее сдавливает горло брату, у того глаза от давления начали закатываться назад, руки ослабли и опустили отцовские, Бахтияр лежит бездыханно, потерял сознание. Я не прерываю своего отца, не останавливаю.

– Идиот, – ругается отец, – но он единственный сын Эмиля, я не имею права прерывать его род, во имя Аллаха оставлю ублюдка живым. – Затем отпускает из захвата шею, на которой проступили отпечатки рук, красные рубцы на коже Бахтияра выглядят своего рода удавкой – ожерельем, напоминающим, что за всё приходится платить.

Отец берёт со столика кувшин с водой и выливает на кузена, тот мигом очухивается, придя в себя, садится, трёт шею руками, чтобы восстановить кровоток, а может быть и унять боль. Глаза, налитые кровью, походят на разбитые стекла, а полопавшиеся кровеносные сосуды придают всей картине специфические узоры. Бахтияр устало смотрит на меня, затем вновь в нем вспыхивает ненависть, и хрипло выдаёт:

– Ты поплатишься за это, Самир. Знай, не я объявил тебе первым войну, а ты.

– Не глупи, Бахтияр, – зло отчитывает отец, отойдя в сторону от брата. – Сейчас ты был наказан за то, что проявил свою трусость. Хочешь честного поединка, так зови противника на честных и равных условиях.

– Тебя, Башир, это не остановило, когда мой отец зая… – не успевает кузен договорить, как отец швыряет в него тот самый кувшин, отправляя Бахтияра в бессознательное состояние. Я продолжаю стоять и держать кинжал, смотрю в упор на отца, не понимая, что именно хотел сказать брат.

– Не бери в голову, Самир. Бахтияр совсем рассудком тронулся, – отец отмахивается от слов, словно их никогда не произносили, я же, мысленно ставлю пометку, что после гонки вплотную займусь прошлым в жизни отца, затем попытаюсь расставить все по полочкам.

– Приведи его в порядок, не хочу, чтобы из-за него, – указываю на лежащего Бахтияра, – у тебя вновь появились проблемы, отец.

– Проблем не возникнет, Самир, – отец смиренно склоняет передо мной голову, и я тоже. – У меня с ним будет долгий разговор.

– Спасибо, что перехватил его, – благодарю отца за фактическое спасение от кинжала, сам его вновь сжимаю в руке. – Я заберу его себе, как напоминание, что даже кровные узы способны на предательство.

– Верно мыслишь, Самир, очень верно. Готовься к соревнованию, и будь осторожен, особенно сейчас. Киваю, затем покидаю родительский дом.

На автодроме мой автомобиль уже полностью готов к соревнованию. Подходит автомеханик, ещё раз проверяет все датчики, отвечающие за сигнал связи между нами, когда я буду пилотировать на трассе. Погода оставляет желать лучшего, по громкой связи сигналом объявили о предстоящей буре, которая в ближайшее время обрушится на город, но она нас никогда не останавливала, так даже интереснее, больше адреналина, особенно сейчас так необходимого мне. Спустя пару часов упорного приготовления, встречаюсь со всеми участниками заезда, мы желаем друг другу лёгкой дороги и четкого зрения, и конечно, как всегда, победит сильнейший.

– Самир, – оборачиваюсь на свое имя, льющееся из уст любимой, узнаю за миллион вёрст, её сладкий голос. Я отходу в сторону от мужчин, те провожают меня взглядом, затем, увидев, куда я направляюсь, начали бросаться шутками, обрывки которых доносились до меня, но мы с Аминой не обращали никакого внимания.

– Привет, рухи, – целую в ладонь Амину, и, не отпуская её руки, вглядываюсь в любимые глаза своей невесты. Она тоже не разрывает этой связи между нами, но чувствую, как девушка напряжена, её немного трясёт, но она сражается с этими чувствами, скорее всего, чтобы я не заметил, но я достаточно за это время изучил Амину, язык её тела. Прикасаясь свободной рукой к щеке, она нежно льнёт к ней и закрывает глаза, на губах проступает лёгкая улыбка. Мне очень хочется её поцеловать сейчас, прижать к себе и вновь обрести то единение, которое мы нашли сегодня под звездным небом.

– Будь осторожен, хорошо? – тихо шепчет любимая.

– Не беспокойся обо мне, рухи, это не первое моё соревнование, и ты это прекрасно знаешь, – сам тоже улыбаюсь ей, осознаю, как я счастлив внутри, что, наконец, раскрыл свои глаза, нашёл ту, которой давно готов был подарить всего себя. Рядом с Аминой я становлюсь мягким, вся суровость уходит на второй план. Девушка раскрывает глаза, держа в своей руке мою, прижатой к щеке, направляет к своим губам и оставляет поцелуй, выражая ко мне всю свою искреннюю любовь.

– Отцы пришли к согласию? – задаю ей вопрос. Амина отходит от меня, смотрит сначала на трибуны, в ту часть, где расположена кабина для ВИП персоны, я тоже оборачиваюсь, вижу наших отцов, свою мать и вторую жену Фархада. Бахтияра на месте нет, когда как этот гнида не пропускал ни единой гонки, с участием его фаворита. Нахожу в толпе мужчин того самого парня, любимчика кузена, он сверлит взглядом в нашу сторону, но вдруг увидев, что стал обнаруженным, вновь влился в разговор с остальными пилотами.

– Да, пришли, – Амина отвечает, и я вновь поворачиваюсь к своей любимой девушке. – Но отец не согласен на мой переезд к тебе до свадьбы, считает грехом, – девушка хохотнула, понимая смысл запрета. Я коварно улыбаюсь ей, слегка поигрывая бровями, чем ещё сильнее смущаю её. – Самир, – Амина, хлопает меня по плечу, чтобы прекратил над ней шутить, затем сама обнимает меня и украдкой целует в шею, оставляя свою влажную пометку.

– Я разберусь с этим позже, – обещаю ей, она отстраняется, ещё раз сжимает руку, доверяя мне свое сердце и душу, – С сегодняшнего дня ты моя, Амина, только моя.

Девушка покрывается румянцем, но кивает головой и удаляется, оставляя меня с другими участниками.

– Смотри, не растекись лужицей, дружище, – один из них бросает шутку после того, как Амина отошла от нас на приличное расстояние. Никак не комментирую слова мужчины, сажусь в свой автомобиль, проверяю всю систему перед запуском, микрофон и динамик.

– Механик, как слышишь меня?

– Есть сигнал, Самир. Система в норме, готовься к старту.

Показываю класс механику, что я в норме и готов к гонке, подъезжаю к черте старта, напротив, с каждой стороны мои собратья, сигналим друг другу, это наш особенный кличь и напутствие на удачу. Загорается сигнал светофора и начинает отсчёт.

Пять. Я сжимаю крепко руль.

Четыре. Загорается второй сигнал красного цвета, ставлю передачу на скорость, жму педали газа и тормоза одновременно, машина визжит и вибрирует, готовая к быстрому старту.

Три. Загорается жёлтый. Обращаю внимание, на того парня, что упорно следил за нами с Аминой, тот подмигивает мне, но я никак не реагирую.

Два. Загорается второй жёлтый. Все внимание только вперёд, навстречу к бушующим пескам.

Один. Включается зелёный, и мы все срывается с места, занимая лучшие места в гонке преследования.

Глава 9

Башир.

Когда разум затмевается прошлыми грехами, трудно найти ответ в настоящем. И никакая молитва не спасет от суда божьего, все мы однажды предстанем перед ним и ответим за свои ошибки. Смотрю на Бахтияра, тот лежит без сознания, здорово получив от меня, ещё долго вспоминать будет на кого посмел поднять свой кинжал. Каким нужно быть трусом, чтобы наплевать на все мужские качества, на собственную честь и кинуться на противника, пока тот стоял к нему спиной. Сидя на своем диване и держа в руках трубку кальяна, вдыхаю смешанный запах бахура с дымом табака. Бахтияр зашевелился, постепенно приходит в себя, пытается прочистить горло, но скорее всего голосовые связки от удушья повреждены, пусть не совсем, но боль определённо присутствует. Об этом свидетельствуют его хрипы и скулеж.

– Очнулся, – напоминаю ему о своем присутствии. Бахтияр поворачивается боком, валяется на полу, как шавка, которой и суждено быть именно здесь.

– Вы все заплатите по счетам. Все, – хрипло произносит, затем встаёт на четвереньки, видимо голова кружится, его ведёт в сторону. Хорошо прошёлся кувшин по его голове, замечаю на лбу шишку, усмехаюсь себе под нос от увиденного.

– Конечно, все, – соглашаюсь с ним и киваю головой, – в том числе и ты, Бахтияр. – Вновь встаю с дивана, оставляя трубку на столике, присаживаюсь на корточки рядом с Бахтияром, вглядываюсь в его лживые глаза, затуманенные болью и злобой. – Знаешь, в чем твоя проблема, племянник? – Бахтияр ждёт, но взгляд не опускает. – Ты слишком задрал нос и возомнил о себе не совсем верное представление. Я дал согласие на твой трон в ответ на молчание, ты же его нарушаешь. – Встаю и отхожу к двери, – А если ты не желаешь придерживаться условий, не жди, что я стану отговаривать Самира, оставить все, как есть. Это жестокая правда, и возможно, беда вся в том, что я скрывал от сына её, щадя его чувства и твою жизнь, конечно. – Бахтияр молчит, переваривает услышанное от меня, я же уже на выходе из кабинета добавляю, – Собирайся, и чтобы духу твоего не было в моём доме, отныне ты здесь не желанный гость, Бахтияр, даже несмотря на кровные узы.

Племянник с осуждением в глазах поднимается, кое-как выпрямляется, собрав в себе все силы, пытается сделать шаг, но спотыкается, затем вновь восстанавливает равновесие.

– Ты разрушил не только жизнь моего отца, но и мою тоже, растоптал и не пощадил, – говорит Бахтияр, прикасаясь рукой к ушибленному месту. – Я никогда не придерживался твоих условий и не стану сейчас. Вы с Самиром ответите за каждую мою боль в моей семье.

– Иди уже, Бахтияр. Иди и подумай, – не желаю больше видеть и слушать своего племянника, его речи бесконечные, но бестолковые.

Бахтияр смиренно склоняет голову, но не в знак чести, а потому, что бедолага здорово получил, придя в мой дом со своими правилами.

– И ещё, – останавливаю его за локоть, – я беру тебя с собой к Фархаду лишь потому, что не могу нарушать семейные традиции. И только посмей хоть слово своё поганое вставить, я мигом придушу тебя у всех на виду, и поверь мне, я не остановлюсь.

Угроза возымела свой эффект, потому что племянник живо покинул мой кабинет, были слышны его бранные слова, обращённые на обслугу, так он выместил свое скопившееся зло, на совершенно неповинных людях.

Фатима, обеспокоенная поведением Бахтияра, не спешит подходить с расспросами, наоборот взглядом провожает его и просит служанку не принимать на свой счёт угрозы короля, потому как бедная девушка, чуть ли не в слезах, стояла и дрожала, приняв на себя гнев Бахтияра.

– Фатима, успокой девушку, и, дорогая, будь готова к выезду к Рашидам, едем свататься, – я улыбаюсь, пытаюсь сгладить выходку племянника перед женщинами, вселив дух празднества, потому как сын вскоре вступит в законные отношения, а там, хвала Аллаху, и до детей недалеко. От этой мысли губы ещё шире становятся, потому что моя Фатима уже давно желает нянчить деток, раз Аллах не дал нам ещё. Мы никогда не обсуждали этот вопрос, она понимала меня, мои обязанности, постоянные разъезды, вечные переговоры, порой не было времени на самого себя, не то чтобы уделять все своё внимание своей жене, и эта самая непростительная ошибка моей жизни, я потратил её на других – на чужих мне людей, заботился о них, создавая своей стране прочный фундамент, который теперь рушится на глазах, благодаря правлению Бахтияра. Племянник нашел документы моей тайной организации, и теперь шантажирует, что представит их мировому судье, чтобы лишить династию Кхан законного права унаследования трона. Я бы не стал верить ему, но, когда Самир заявил об отказе от трона, найдя только сотую часть от всей правды, которая могла тот час разрушить наши отношения до основания, но сын, не подозревая, отказывался только для того, чтобы выгородить меня, защитить моё детище, я уступил место Бахтияру, а теперь глубоко сожалею о содеянном. Возможно, были иные пути решения этой проблемы, но я не разглядел тогда, чего уж теперь оплакивать последствия. Не раз убеждаюсь, что мы сами строим путь своей жизни, словно компьютерный алгоритм, задаём начало, отсчитываем возможные варианты исходов события, выбираем наилучший, но, а кто сказал, что это действие принесет положительный результат, никто. Лишь компьютер выдаст миллион и больше путей и исходов событий, просчитывая каждое действие, но самое удивительное, что все равно просчитается. Компьютер – это машина не способная на чувства, эмоции, просто груда металла с искусственным интеллектом, скорее, даже механическим, и поэтому трудно выбрать то или иное, результат, как итог – один.

Я мысленно возвращаюсь в тот день, когда моя бедная жена предстала в образе невесты передо мной, готовая лечь в постель с незнакомым мужчиной. Таковы обычаи и традиции, Коран гласит, что брак на то и создан Аллахом, чтобы женщина и мужчина познали свои плотские чувства в законных отношениях, принадлежали только друг другу, хотя у мужчин в этом плане больше свободы, но я не стремился обзаводиться многожёнством, Фатима единственная, незаменимая. Наш день свадьбы, особенно первая брачная ночь до сих пор эхом отдается в голове. Фатима, чьи руки и ноги были покрыты мехенди, предстала передо мной в одной сорочке, облегающее молодое девичье тело. Шелк струился при её движении навстречу ко мне, я не мог глаз отвести от нее, полностью ослеплённый её красотой. Я не видел ее до сегодняшнего мероприятия, а теперь ничуть не жалею, что эта прекрасная юная девушка станет мне законной супругой после нашей ночи, когда мы скрепим наше соитие её кровью. Фатима не смотрит мне в глаза, с распущенными прямыми волосами, доходящими почти до поясницы, она присаживается на край кровати, перед кувшином с теплой водой и пустой чашой, приготовившись к следующему этапу наших обычаев – обмывание стоп мужем жене и произношение особой клятвы верности и любви, и конечно, чтобы мы смогли хоть немного привыкнуть друг к другу. Я приседаю на одно колено перед ней, девушка продолжает смотреть вниз, скрывая свое лицо за занавесью своих волос, сначала я думаю, что она стесняется, поэтому осторожно беру тонкую ножку, поливаю тонкой струёй воды, затем промачиваю салфеткой. Фатима вся дрожит, и я ощущаю эту дрожь в своей руке, держащей все ещё её ногу. Начинаю произносить клятву, но замечаю, как подбородок девушки задрожал, я придвинулся ещё ближе, убирая волосы с её лица, испугавшись, вдруг причинил ей что-то неприятное. Фатима смотрит на меня с полными слёз глазами, девушка не выдерживает моего упорного взгляда, соскакивает с кровати, переворачивая чашу с водой, убегая от меня в сторону. Обнимает саму себя, пытается защититься, но ведь я ничего не сделал с ней такого, что могло так сильно её ранить.

– Фатима, – я осторожно подхожу к девушке, но не трогаю её, не прикасаюсь. Она оборачивается ко мне, по щекам градом льют слёзы, пытается их смахнуть, и вновь улыбнуться мне, глядя в глаза. Я обеспокоен её поведением, ощущаю на себе весь её ужас и переживание. Делаю ещё шаг к ней навстречу, стоя почти чуть меньше метра от неё, – Что случилось? Я сделал что-то не так? – она отрицательно мотает головой, губы тоже дрожат, девушка пытается что-то сказать, но её вновь одолевают и душат слёзы. Я знал, что это таинство для многих волнительный момент, в том числе и для меня, но никогда не мог предположить, что девушка будет переживать настолько, что будто бы я её забью на смерть, а лишь потом воспользуюсь. Я протягиваю руку, она не сопротивляется, когда беру её в объятья, она носом утыкается мне в грудь, затем сама обнимает в ответ. Так мы стоит некоторое время, не прерываем нашего первого разделенного переживания.

– Башир, – слышу её тихое обращение ко мне, немного отстраняемся друг от друга. Я улыбаюсь ей, глажу по голове, убирая волосы с этого прекрасного лица, – Ты забьешь меня камнями, когда я скажу тебе то, что разрывает меня на части.

– Я не хочу, чтобы наша свадьба была окутана мраком, Фатима, – отвечаю девушке, но она никак не реагирует на эту часть слов, – неважно, что ты скажешь, мы постараемся оба принять мудрое решение.

Фатима мотает головой, зная заранее, что вонзит мне в мою душу клинок, затем повернет его на сто восемьдесят градусов и вновь извлечёт.

– Твой брат, – начинает она, сглатывает от переживания, но не прерывает зрительного контакта. Я напрягся, лишь от одного упоминания его имени, ведь он пропал из виду уже как второй месяц, даже на свадьбу не явился со своей семьёй. – Он… Он… – Фатима сквозь всхлипы пытается выговорить ужасные слова, но будто сам Аллах не даёт этого сделать. Я начинаю догадываться, что происходит, но по-прежнему отбрасываю эту мысль в сторону. – Он изнасиловал меня, Башир.

Кажется, весь воздух покинул мое тело, опускаю руки, отшатываюсь от девушки, затем падаю на пол, хватаюсь за голову, рву на себе волосы, не представляя, как совладать со своей злобой, ненавистью к брату. Он вырвал из моей груди сердце, отомстил, знал, что Фатима чистая и непорочная, осмелился воспользоваться ею, чтобы разорвать отношения с её семьёй, не считаясь с жизнью девушки. Ведь ей никто не поверит, что она была девственницей, раз осмелилась обвинить другого мужчину. Сволочь, всё просчитал до каждой минуты, думая, что девушка всё-таки не решится признаться в содеянном. Фатима тихо подходит ко мне и тоже усаживается рядом, касается плеча, я же останавливаю пытку на себе, поднимаю голову и всматриваюсь в заплаканные глаза девушки. Вот уж не думал, что брачная ночь пройдет во мраке. Не так я представлял себе свадьбу. Притягиваю её к себе в крепкие объятия, словно прошу прощения за содеянное, словно я сам причастен к этому эгоистичному поступку.

– Когда это произошло? – почти шепотом у уха девушки задаю вопрос. Она ещё сильнее прижимается ко мне, не веря до сих пор, что я не вывел её на площадь, перед всеми гостями, называя неверной. Нет, никогда так не поступал и не сделаю, тем более что наши жизни в наших руках, как и эта тайна – только между нами.

– Три недели назад, – Фатима нарушает тишину в нашей комнате, отстраняется, – месячных ещё не было, Башир. – С опаской делится со мной самой жуткой и чудовищной новостью. Понимаю, что наверняка Эмиль пренебрег контрацептивном, намеренно оставляя на ней свой след.

Беру в ладони лицо девушки, совсем легонько касаюсь губ, и она не сопротивляется, ощущаю соль, ту самую горечь, которая способна на самые разрушительные вещи.

– Пусть он украл у нас единственное, что мы могли разделить сейчас вдвоем, – разрывая нежный поцелуй, произношу у её губ, не раскрывая глаз, – но наша жизнь только в наших руках.

Фатима согласно кивает головой, вновь сильнее прижимается ко мне, хотя мы едва ли знакомы, но словно всегда знали, что такой момент настанет, и мактуб обрушит на нас свои испытания, проверит, способны ли мы на большее.

– Фатима, я не прикоснусь к тебе сегодня, но мы должны вынести простыни, – девушка понимает меня, начинает отстраняться, думая, что я намекаю о ее состоянии. Я немедленно поднимаюсь и ухожу в ванную комнату, находя в ней заколку Фатимы. – Вот, это подтвердит твою верность мне. – Она уставилась на меня, всё ещё сжимая себя в своих же руках, вся дрожит, глаза вновь набрались слезами, я прокалываю свой палец острой шпилькой, выдавливаю кровь и размазываю по центру кровати. – Теперь никто не посмеет усомниться.