Приключения поэта в заколдованном лесу

(Такую печь сломали, вместо неё местный печник сложил упрощённый вариант посреди избы.) Так что печь блины на зелёнке в деревне, в исконно славянской семье, несмотря на то, что Артём уже принадлежал к поколению городских жителей- полумутантов, он считал дурным тоном. Ещё одна история, доказывающая фантастическое упрямство старухи, Артёма раздражала не меньше, чем блинная на зелёнке, тема. Пенсионерка вбила себе в голову спилить липу, дескать, та загораживает солнце, и в избе летом сумрачно, сыро и холодно. Эта идея родительницы ему тоже была не по душе. Липа стояла, как я уже сообщил, под углом, с правой стороны фасада, и не загораживала все пять окон избы, а только два, где его комната. При нормальной, то есть жаркой летней погоде холодно и сыро в доме не было, как она пыталась его убедить, наоборот – приятная прохлада, а не как в городе – духота в этих вонючих панельно- кирпичных клетушках, где без вентилятора – удавиться не встать, тётя Галя, откройте дверь на балкон… а сейчас, какая была аномальная дождливо- сырая катавасия, у них в доме с этой проблемой великолепно справлялась печь: топи – не ленись. Артём её и топил по вечерам. От печки разливалось по дому то особенное уютное тепло, которое только можно испытать и насладиться им в деревне, и от него делается хорошо на душе, да ещё когда за стеной сверчок – сверк-сверк-свекр-чокает, и домовой, – его Артём назвал Валентином – тоже, чтобы ему не было скучно, изредка пошаливает, но особо не пугая парня и не напрягая… Кот, кстати, был в приятельских отношениях с Валентином, когда тому становилось скучно, он давал коту знак: Тимка – прыг с дивана, забежит в угол, за тахту, на которой спал Артём и вот с кем-то там возится. Артём сначала думал, что кот мышей там ловит. Апанаса Григорьича с бомбой на Сиракузы, пока Архимед парит в бане Эврику (там у него классная была Эврика- фитоняшка, Архимед изобретал ей новые спортивные снаряды), – о ловле мышей в лунную ночь там и вопрос не стоял, Артём подсмотрел: кот с кем-то играет, но этот кто-то невидимый.

Мать замолкла. И чувствовалось по её красноречивому молчанию не обиделась только потому, что он собирался идти за грибами.

Артёма после этого разговора про зелёнку, идти в лес – обломало основательно. Он и так-то не горел желанием. Но отступать было уже поздно, и он нехотя начал собираться, стараясь потянуть время, авось дождь опять пойдет. Ведь у нас на «авось» всегда большие надежды. Об этом, напомню лишний раз, сказал гениальный писатель, не буду называть фамилию, продвинутые как читатели – читатели его знают, – в своём гениальном рассказе про Неточку Незванову. Глянул в окно: небо всё так же было свинцово- серого цвета, тучи низко тащились над землей, чуть ли не задевая свисающими, набухшими водой, бесформенными клочьями за высокие деревья, но дождя как ему бы хотелось, не было. Надел свитер, джинсы, снял с капроновой бечёвки, протянутой у печки для просушки, носки – они были теплые, приятно надеть на ногу. Кот, увидел что хозяин встал, чего-то решил про себя в своей неглупой кошачьей голове, спрыгнул с дивана и, неторопясь пошёл на кухню. Почуял, что хозяйка сейчас будет чего-то готовить, может и ему обломиться лишний раз поесть. Но не обломилось.

Вот скотинка ненасытная, невесело подумал Артём, наблюдая в прореху между занавесками как кот, подняв хвост трубой и заурчав, начал тереться правым ухом о ногу пенсионерки, обутой в обрезанный по щиколотку валенок. Их она носила в избе вместо тапок: у неё от возраста даже летом мёрзли ноги.

– Иди отсюда, – услышал Артём недовольный голос матери, явно направленный в его сторону, – тебя только час назад кормили! Лентяй! Лучше бы мышей ловил! Пешком по дому ходят! По интонации голоса он понял, что она недовольна его отказом испечь блины на зелёнке.

– Мя-я! (Тимофей Потапыч когда мяукал, у него получалось « мя-я», а не мяу). – Нафиг мне нужны мыши, когда ты меня и так накормишь! Бегай за этими паразитами – всю шкуру о доски обдерёшь! Она и так у меня не в лучшем виде!

– Что!? – Артём чуть не упал, натягивая резиновый высокий сапог, в каких он ходил в лес по сырой погоде, – я не ослышался? Вроде коты ещё не научились разговаривать по- человечески? Справившись с сапогом, он на цыпочках подошёл к занавеске и заглянул в кухню.

Пожилая дама, его ближайшая, ближе какой не придумали в Небесной администрации десяти триллионов созвездий, родственница, которая подчиняясь мощному биологическому инстинкту, очень давно, выдавила его посредством внутренних индивидуальных женских мышц на этот свет, где он теперь проходил разнообразные мучения, одно из которых сейчас претворялось в жизнь как – «поход за грибами в лес» в очень негативных климатических условиях, – деревянной ложкой, расписанной киноварью красными цветами по золоту, черпала из бумажного пакета муку, сыпала её в белую эмалированную кастрюльку, залитую молоком, и размешивала вилкой до однородной массы: рядом лежали пара яиц, сода и соль для дозаправки.

Нервы, подумал Артём, откинул занавеску из тонкого материала с рисунком в мелкий цветочек с красными лепестками, прошёл в угол, где около деревянной тумбочки, выкрашенной в зелёный цвет, для готовки со столовыми приборами в выдвижных ящичках, а на нижних полках хранились крупы в стеклянных банках, стояла бутыль с брагой, взял железную, покрытую белой эмалью, кружку с навесной деревянной полки, выструганной вручную рубанком ещё отцом его матери, присел на корточки, снял с горлышка надувшуюся резиновую перчатку, которая показывала готовность напитка, и осторожно наклонил над стаканом вместительную стеклянную ёмкость с мутной, цвета мякиша ржаного хлеба, консистенцией, называемой в народе брагой. « Буль-буль- буль» – жидкость, щедро сдобренная хлебными крошками, поднявшимися со дна, толчками проплюнулась в кружку. Налил почти до краёв; осторожно одной рукой, как жонглёр в цирке, верную бутыль в прежнее положение, одновременно, ещё бережнее, как влюбленный Петя Безухов в Ростову Наталью Капитоновну в танце, держа в другой руке кружку с самопальным слабоалкогольным напитком, чтобы не расплескать на плиты Баальбека, выпрямился в полный рост, замирая, выпил мелкими глотками горький, с привкусом размякшей хлебной корки, напиток, и поставил кружку на тумбочку. Не забыл надеть резиновую перчатку опять на горлышко бутыли.

Мать, стоявшая к нему спиной вполоборота, на миг перестала мешать вилкой муку, не поворачивая головы задала риторический вопрос:

– Опять?

– Ну что ты, мам, заладила? Знаешь же прекрасно – сейчас в лесу по любому промокну, надо себя эмоционально настроить! Лазий тут под деревьями, как крот среди капустных листьев, грибы высматривай! Взял нож из тумбочки – такой серьёзный нож. Отнюдь, не кухонный, а сделанный из куска закалённой стали его дядей, сидевшим в своё время в лагере за грабёж рокфеллеровского банка в большом городе – он с Джоном Диллинджером его ограбили, – с изящно изогнутым, как у восточной красавицы изгибаются к вискам очи, к острию лезвием. С таким ножом – Геббельсом буду если совру – не страшно в рукопашной схватке на фашиста идти, когда в автомате патроны кончились. Нож выглядел грознее и эффектнее, чем традиционный штык, с красивой ручкой, сделанный из оленьего рога… Во всяком случае так утверждал дядя: нож, когда такой берешь в руку его, сразу начинаешь чувствовать себя сверхчеловеком: тут немецкий философ попал в точку. Сунул нож в кожаные ножны, повесил на ремень сбоку. С понтом – не кочегары мы не плотники, а мы крутые перцы парни- охотники, сейчас пойдём на медведя!

– Ладно, ладно, – немолодая дама, поняла, что сказала лишнего, – иди давай, пока дождя нет!

Хоть бы он опять начался, со слабой надеждой подумал её уже слегка немолодой сын. Кот, когда он открыл дверь в сени – в избу сразу дохнуло холодной сыростью, – побежал за ним, остановился на пороге.

«Мя-я!» – словно хотел что-то сказать, но в холодный, пропитанный влагой коридор, не побежал. «Что я, дурак, что-ли? Мы – кошки, в отличие от вас, людей, намного умнее в животном мире. Охота тебе туда переться? Я бы не советовал, хозяин. Тебя там в лесу ждут неприятности, мне Валентин утром нашептал, пока ты дрых.» Всё в этом «мя-я» кот сказал. Но Артём не проходил курсы по переводу кошачьего языка на человеческий и ничего не понял. Думал, глядя на кота, что тот опять заговорит. Но двоюродный брат тигров, львов, пантер и ягуаров в миниатюрном исполнении, обладатель красивой, белой, шерстяной манишки на груди, повернулся и бесшумно ступая направился на кухню. Авось хозяйка ещё чего- нибудь даст из еды. Она обычно кидала ему сверх меры, когда бывала в хорошем настроении. А там она бывала, если у её героини всё складывалось на личном фронте, тоже как в занесённых ветром и снегом – чук и банфлайер, – в высшей степени концептуально-индатруканально.

Точно мне показалось, когда он сказал, подумал Артём про кота, когда вышел на улицу.

Да, погода не радовала. Было лето не лето, но и осенью не назовёшь. Какая-то неопределённость. Словно планета в своём верчении волчком вокруг оси слегка изменила градус наклона. И от этого сезоны на территории их страны слегка перемешались. Словно сама природа не могла разобраться что в ней происходит, какие неприятные изменения после миллениума. И какую роль в этих переменах играет этот неприятный абориген – чел с наглой, но глупой мордой, возомнивший себя, типа – я король джунглей, тащите ко мне Шиву я её буду шивить; и зачем, Создатель Ты придумал этого жалкого никчёмного обсоса, вообразившего себя со скуки и горя царём пластилиновых големов. (Кстати, в Славянских мифах Боги совсем по другому придумали Сапиенсова Гому, не так, как его придумали в мифах иудейских.) Сыро, уныло и даже днём света не хватало – вот такое состояние было в природе. Словно гигантскую лампочку под названием Солнце кто-то слегка прикрутил, да ещё набросил на неё серую марлю в виде туч.

Выйдя из калитки, Артём, сунув руки в карманы, повернул налево: их дом стоял предпоследним на этой улице под названием «Лесная» – дальше шла околица. Когда-то, ещё в советское время, огороженная пряслом, как бы обозначавшая пунктиром конец населённого пункта, за которым шло бывшее, тоже очень давно, лет 15 назад, колхозное поле. Его разделяла просёлочная дорога, и успешно зарастающее берёзами, ёлками, соснами – и сажать не надо, как это делалось в пору его юности. Артём помнил, как ещё в 70-х годах прошлого века, на этом обширном участке государственной земли трактористами распахивались поля, и в августе стеной стояла густая рожь или пшеница, и как они в ней играли в прятки, а в конце лета, когда комбайнёры смолачивали культурные злаки, колхозники смётывали огромные стога, на которых они чехардили напропалую.

До леса было рукой подать – минут восемь- десять ходу. Дорога – отнюдь не на Люксембург, – в выбоинах, углублениях, колеях и ямах, заполненных дождевой водой, причудливо, делая загогулины и петляя, плавно спускалась к лесу. Небо, того и гляди, как будто намеревалось пролиться очередной порцией холодной воды: набухшие сырью, серые бесформенные образования, какие люди на заре своей юности, придумали им поэтический термин – «тучи», низко ползли над головой. Холодный, сырой ветер порывистыми волнами накатывал прямо в лицо, обдавая ледяной, микроскопической, дождевой крошкой и сбрасывая остатки воды в пространство. Впрочем, после кружки браги, ненавязчиво вступающей в голову, этот атмосферный негатив чувствовался не так резко, как если бы Артём был совсем трезвый. Однако, и того эмоционального подъёма, настроения, какой обычно бывает после принятия первой дозы алкоголя, и на какой он рассчитывал, что дорога будет веселее, и окружающий ландшафт ненавязчиво будет радовать глаз, хоть и в пасмурную погоду, выпитая кружка браги не дала ожидаемого результата, наоборот – притупила восприятие, опуская его ещё на одну ступень суточно-климатического депресняка. Ладно, подумал он, смиряясь и утешая себя, похожу по лесу, разгоню кровь, пропитанную алкоголем, проветрюсь. Грибы, как таковые, искать он не собирался – так, для отмазки от совести, а побродив по лесу и стараясь не промокнуть, вернуться через полчаса домой.

Войдя в березовый перелесок, слева от дороги, – он всегда начинал грибные походы по такому сценарию; на этом участке предлесной зоны генерала Буреломского он знал грибные места, – когда свернул с дороги в низину, влез чуть ли не по пояс в густую сырую траву и сразу слегка промокнув, понял, что попал с этими грибами и, поход будет сложнее, чем казалось, когда он балдея в неге тепла и уюта избы лежал на диване, а ведь не новичок в этом деле. Не пройдя и десяти шагов в густой, путаной, высокой траве, где вообще не было гладкой поверхности – кочка на колдобине, где каждый шаг давался с трудом, он промок до пояса, – не помогли и прорезиненный плащ с высокими сапогами, Артём стал ругать себя за свою легкомысленность. Им начало овладевать отчаяние. Дурак я, зачем поддался на уговоры, ведь и так было ясно, как алмаз под стеклом в хранилище, – какие грибы в такую погоду. Маманя совсем из ума выживает. Или специально меня спровадила, чтобы не мешал смотреть сериал во второй раз, переживать за дикую ангелину, потерявшую крылья в борьбе за личное счастье. Ладно, похожу минут десять- пятнадцать не углубляясь в дебри и пойду домой. Тем более, он вспомнил, если и правда грибы появились, он по любому, хоть несколько штук а найдет на своих местах. В этом невзрачном редком березняке всегда были грибы подберёзовики когда начиналась их пора.

Пройдя метров двадцать к ближайшей березке и поднабрав ещё влаги – тут он проинтуичил в точку: под ближайшей веткой он увидел три молодых крепких гриба. Словно они только вылезли из земли и ждали его: где ты, Артём, бродишь, забирай нас скорее, пока не нашли чужие бастранги, или мы от перестоя не зачервивели.

Неплохое начало, подумал молодой пиит, сразу взбодрившись и забыв про сырость, успевшую забраться под плащ, достал нож, присел, и осторожно срезал под корешок самый большой из троицы, гриб, оставив грибницу. Надрезал шляпку – проверить на наличие червей. Мякоть что снизу – тёмно-сероватая губчатая, что сверху – белая, была чистой и радовала глаз. Другие два были точно в таком же состоянии. Артём вынул пакет из кармана, положил грибы. Теперь старая обрадуется, найду ещё с десяток на похлёбку и на жарево с картошкой, в охотку-то под кружечку бражки – как хорошо оно пойдёт! И – харе ма, домой. А то, что он их теперь найдет – он не сомневался. Он был не из породы тех грибников, нашедших пару червивых перезревших волнушек – излазают весь лес, все лесные закоулки, рытвины, траншеи, заглянут под каждое гниющее дерево, под каждую старую трухлявую сосёнку, под каждый куст папоротника и можжевельника, под каждую трухлявую магистраль, не побрезгуют и в анус чёрту заглянуть, и сметут все грибы, включая волнушки, свинушки, опята- лисята и прочую второстепенную грибную сортеллу, находящуюся в пограничной зоне с ядовитыми грибами. У них в деревне кроме белых, подосиновиков и подберёзовиков остальные грибы считались за второй сорт, и собирать их считалось дурным тоном. А эти городские пожилые дамы увидят гриб и тащат в корзину – полна..опа радости: я гриб нашла, – кидайте в меня тухлыми помидорами – не важно, съедобный он или не совсем, посмотрю в интернете дома; потом нажарят на сковородке с тефлоновым покрытием на пальмовом масле, накормят своих старых бивней… После этого чему удивляться, что джентльменская смертность намного выше дамской… У нас такие грибы только собирали алкоголики, которым есть было нечего и истинно городские жители, начитавшиеся справочников в интернете, какие грибы съедобные, а какие – ну их в малярийный котёл, и насмотревшись на красивые картинки, чтобы набрать корзину, и потом идти по деревне – они горкой выпирают из корзины на зависть соседям. Артём обошёл дерево, зная, что такие грибы уж если растут компанией, то поблизости должны ещё быть, и не ошибся: нашёл ещё пару. Настроение у него поднялось на градус выше, чем когда он брёл в сырой траве. Глядишь, если так пойдёт и дальше, минут за 30—40 наберу и на первое, и на второе, и ещё останется – маманя будет рада. А если там ещё и с Тропиканкой в 1136 серии всё о'кей – вообще будет счастлива. Даже игнорировав тот неприятный сюрприз, что когда он сойдя с дороги и спустившись в небольшую, на первый взгляд траншею, заросшую травой – она оказалась глубже чем он её какой видел, а трава выше, что даже рубашка в районе пояса слегка пропиталась влагой и холодила тело.

От берёзы к берёзе, углубляясь в лес, Артём нашёл – под каждым деревом стояли, прямо поджидая его, как на подбор – крепкие молодые грибы. Подберёзовики, особенно подосиновики – эффектные, открыточные с красными шляпками, словно они приготовились для селфи и даже тройку белых ему подфартило найти. Почти юный грибник, от проснувшегося азарта, даже забыл про влажную рубашку, прилипшую к телу – как ему сразу повезло. У него родилось игривое четверостишие:

     «Раз – гриб, два – гриб,            Марш ко мне в лукошко,                   Третий гриб как фаворит,                           Пляшет под окошком…»

Не заметив как, поэт, чувствуя себя типа Тютчевым, зашёл уже в густой смешанный лес, где почти не было травы, как на открытом пространстве заросших полей, и было, как казалось на первый взгляд, меньше сырости. Но он хорошо знал – это обманчивое впечатление. Вся дождевая вода притаилась на ветвях деревьев. И стоило сделать неверное движение, задеть рукой ветку, как сразу рискуешь промокнуть с головы до Амстердама (до ног) под каскадом дождевых капель, мигом слетающих с листьев. Не успеешь глазом моргнуть, как превратишься в мокрого тюленя, плюхнувшегося с льдины в джакузи… т.е. станешь весь сырой.

Артём увидел под елью – не поверил своим глазам, – великолепный экземпляр чудовищно-огромного размера – король грибов – белый. Гриб картинно возвышался в гордом одиночестве у одного из узловатых корневищ дерева, с широкой, блестевшей, словно покрытой лаком, тёмно-коричневой шляпкой и кряжистой могучей ножкой. Красавец! (Ударение на «е») На шляпке, – парня добила такая скрупулёзная прорисовка деталей в этой картинке, – лежал маленький берёзовый листочек. Как последний мазок в картине художника.

У мол-чела (молодого человека) перехватило дыхание: он остановился как вкопанный, и уставился на это чудо природы лесного зодчества. Не может быть! Он даже протёр глаза, не веря им. Таких грибов он никогда в жизни не видел; не то, что кто- нибудь из знакомых приносил, та же соседка Зинаида Григорьевна. Уж на что грибница-профессионалка, даже она ни одного, подобного этому, не вынесла из леса, по телевизору никто не мог похвалиться такого размера грибом. Ну, теперь маманя точно будет рада, несмотря на несчастную любовь Наташи Перейры к открыточному покорителю дамских сердец – поклонниц страстных женских романов. С тонкими усиками на кошачьей морде и масляными глазками, от каких балдеют дамы, страдающие излишним весом, что вот бы и им родить ребёнка от такого красавца и выйти за него замуж – еды в доме много; я бы его каждый день кормила блинчиками со сметаной. И залётного квакера в плюшевом смокинге на десерт.

Не отрывая взгляда, как загипнотизированный, он направился к феномену грибного братства и, когда оставалось метров пять, вдруг обо что-то споткнулся и упал. Выронил пакет из рук. Пакет раскрылся; из него высыпались грибы, и хихикая, разбежались в разные стороны. Его поразило – грибы резво и комично мельтешили тонкими длинными ножками. Такого в своей жизни он ещё не видел, чтобы грибы бегали. Сначала кот заговорил, теперь бегающие грибы, чего ждать дальше! Машинально взял пакет и понимая, что выглядит смешным, заглянул вовнутрь, лелея слабую надежду, что ему показалось, и грибы лежат на месте. Фарватер на кипли- даун! Пакет был пуст. Чувствуя себя обманутым, словно над ним кто-то чудит, и, чтобы усилить комизм ситуации, он сунул руку в пакет и пошарил. Кроме ёлочных и сосновых иголок, и травинок внутри ничего не было. Для полного и окончательного конфуза, чтобы свидетели его, как если б они присутствовали, смеялись в полную силу, он чуть ли не сунул в пакет лицо, словно у него искривился фокус зрения. Грибов и в этом случае, увы, не наблюдалось.

Артём встал, отряхнулся и тут заметил, что белого гиганта под деревом нет. Вместо него на корневище сидел маленького – чуть повыше гриба- боровика – росточка, древний дедушка, едва доходящий ему до колена, весь заросший густыми пепельно- пшеничными волосами и бородой, спускавшейся до пояса. Нос картошкой, густые, нависшие над маленькими глазками брови. Одет в ветхий кафтан, или зипун – не поймёшь – какие Артём видел в фильмах на псевдоисторические темы, черные, типа джинсы и разбитые, с широкими носами и голенищами- раструбами, высокие сапоги. На голове у дедушки – молодого человека этот нюанс в одежде миниатюрного старичка особенно поразил, – чёрная бейсболка. Это уже было слишком. Но несмотря на такой полу-клоунский прикид Артём сразу понял, кто перед ним сидит. Собственной персоной – леший – хозяин леса. Сказочный персонаж из русских сказок. В тоже время лесной гном был совсем не страшный, хотя и смотрел внимательно, исподлобья на парня. Даже вызывающий своим видом и позой симпатию и улыбку. В руках у дедушки – он держал дудочку. Где-то в глубине леса заухало, отдалённо; если б он прислушался внимательнее, похоже на хохот водяного.

Сильно заколотилось сердце, выступил холодный пот, противно начали подрагивать мелкой дробью колени. Артём тыльными сторонами обеих ладоней протёр глаза.

Под сосной опять стоял гриб. Ещё красивее, чем когда он увидел его в первый раз.

Неуверенно сделал по направлению к нему два шага.

Спокойно, повторил поэт про себя. Надо держать себя в руках! Тут в ветвях раздался резкий, неприятный, скрежещущий звук, словно сидела, притаившись, какая-то птица. Артём вздрогнул и увидел что на корневище опять появился леший.

Центнер стирального порошка в грызло этому придурку, что его рекламирует, – у меня «кровля протекла»! Не стоило пить брагу, кажется она ещё не дошла до кондиции!

– Что уставился? – спросил мифологический дедок. Враждебности в его голосе не было. Поднес дудочку к губам и стал выдувать сочные чистые звуки, напоминающие какую-то мелодию. Вполне из народного фольклора. Артём кое- какие песни знал оттуда. Но, отнюдь, не напевы из музыкальных композиций битлз и роллинг стоунз. Уж их то Артём сразу бы узнал. Начальник сосен, елей и берёз перестал на миг дудеть. – Шёл и иди дальше!

Поэт вытаращил глаза.

Точняк глючит не по-детски, словно в прострации подумал бывший муж двух симпатичных дам, приеду после отпуска в город, схожу к слесарю- психотерапевту. Развернулся и сделал несколько шагов в глубину леса. Вот кому рассказать, засмеют: Артём, у тебя «крышу скособочило»! Он остановился как вкопанный. Надо придти в себя, успокоиться. Дыши, парень, носом и животом глубже, как дышат йоги, говорят, помогает от нервного перевозбуждения. Посмотри по сторонам. Обыкновенный лес среднерусской полосы. Ёлки. Сосёнки. Березки. Встречаются дубы и ольха. Лес. Куда он ходил сотни раз за свою жизнь. Привычные, приятные для обоняния лесные ароматы: хвои, мокрых листьев, мха, даже гниющих сваленных ветром или трухлявых деревьев. Где-то стучит дятел. Тук-тук, тук-тук. Ветер колышет кроны деревьев. Они так тяжело и медленно ходят из стороны в сторону под его напором. Значит, я не крезанулся*, подумал он. А что если с ним заговорить? Все равно никто не видит, не подумают что парень, у него, то есть у меня – с головой – аптаун-крейзи* – не в порядке, если это галлюцинация. Хотя он понимал, что это не так, чувствуя спиной взгляд дедушки.

Артём повернулся к лешему лицом.

Лесовик смотрел на него и улыбался. Вполне дружелюбно.

Парень прокашлялся.

– Прошу прощения господин леший, – Артём сконфузился (идиот, « господин леший», ляпнул, а ещё поэт), – не знаю, как вас зовут…

– Ничего, ничего, – ответил командир лесного братства, – поначалу-то с непривычки! – Евсей Макарыч – можешь меня так называть.

Тут Артём вспомнил из отрывочных сведений далекого детства, когда бабушка рассказывала сказки, что если встретишь в лесу лешего, надо попросить у него разрешения, зачем ты пришёл. Будь вежливым, внучек.

– Разрешите, Евсей Макарыч, – смелея и чувствуя себя окончательным придурком, – пособирать грибов в лесу!

– Пособирай, пособирай, – ответил лесной хозяин, – можешь даже вон энтот взять.

Артём увидел гриб- здоровяк, какой пропал после его падения, но уже стоящий метрах в трёх от корневища, под раскидистой нижней хвойной лапой, чуть ли не касающейся иголками земли. Он даже шляпкой как бы подпирал ветвь. Артём сделал несколько шагов к нему, гадая: опять какой-то подвох, и гриб исчезнет, или ещё смешнее, начнёт бегать от него как его маленькие собратья, и получится мультипликационная ситуация, или реально он его сейчас «упакует». Кстати, пакет потяжелел: глянув в него парень увидел, – грибы, какие он нашёл, как ни в чём не бывало лежали на месте. Даже ещё как будто их прибавилось. А сверху, лежавший на боку подосиновик, – из-под шляпки появилось лицо, как у младенца, – заговорщически ему подмигнул. Поэт отвёл взгляд: ну и пусть, если схожу с ума, с такой крези – программой даже интереснее.