Три часа утра

Лепилов:

– Видел вчера чету Родионовых. Родионов в Ольгиной рубашке и Ольгиным ремнём подпоясанный…

Тристан Корбьер: «Жизнь – это полчаса бессмертья».

Стасенька:

– Он всё вздыхал, потом начал вертеться. Ужас. Потом стал возиться. Потом начал водить глазами в разные стороны…

Коре Холт: «На мгновение её захлёстывает прежняя необузданная нежность к нему. Она отбрасывает всякую осторожность. Тихо и проникновенно поёт она для него, за стенами – пьяная стража, а здесь сидит её возлюбленный, положив голову к ней на колени…»

Рожнов:

– И сама нахалка, и мужик у неё нахал…

М.Ю.Лермонтов: «История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа…»

Впрочем, здесь, пожалуй, Лора с классиком не согласна: какой интерес может быть в истории мелкой души? Другое дело – если речь пойдёт, например, о Че Геваре или Олеге Кошевом. Или о Мигеле Эрнандесе. Нам легче жить на свете, потому что они были, и мы знаем о них. Нет, жить, может, как раз и не легче – легче оставаться людьми при любых обстоятельствах.

Вайнберг (он среди них ещё самый умный):

– В личной жизни ему не повезло: женился, развёлся. Опять женился, опять развёлся… Вернее, нет, ещё не развёлся: денег, говорит, нет…

Торнтон Уайлдер: «С благоговейным – и благодарным – чувством он думал об удивительной возможности, которую нам даёт жизнь, – платить старые долги, искупать старые ошибки, допущенные по слепоте, по глупости…»

Катя:

– Ага, всего за стольник! Там клёпочка, тут клёпочка, карманы на молниях, ворот на липучке, я прямо чуть с ума не сошла…

Это последнее выступление Лору добило. Она молча встала, взяла Ростана и ушла на седьмой этаж в комнату для занятий.

Минут через десять после её ухода в дверь кто-то постучал.

– Заходи, не сомневайся! – отозвалась деловым тоном Стасенька и стукнула по лапам Рожнова, который из лучших побуждений хотел застегнуть ей пуговицу на халате.

Дверь открылась, и Стасенька машинально протёрла глаза, потому что на пороге она увидела Юлия.

Лепилов отработанным жестом ткнул в гостя указательным пальцем и с воодушевлением выдал дежурное приветствие:

– Какой развратный взгляд!

– Восток! Восторг! Разврат!.. – подхватили на разные голоса остальные, и опять все грохнули с новыми силами.

Слегка обалдевший Юлий прислонился к косяку и сказал:

– Добрый вечер. Стасенька, можно тебя?

Все ржать постепенно перестали, но тут Алик, встрепенувшись, спросил строгим голосом:

– В каком смысле? – и все полегли снова.

Стасенька сидела и молча смотрела на незваного гостя широко раскрытыми глазами.

– Да заходи, что встал-то, как неродной! – пригласил Сэнди.

Он всегда был рад новому человеку, поскольку на такой случай у них была разработана по пунктам целая программа специальных увеселений.

– Садись вот сюда, мы тут как раз проводим тест по определению коэффициента умственной одаренности… Вот листочек, вот монета. Надо десять раз вот так, ото лба, от носа, вернее, монету кинуть и обвести, чем ближе будут кружочки друг к другу, тем лучше…

– Нет, спасибо, – отказался Юлий. – С умственной одарённостью у меня без проблем. – Он подошёл к Стасеньке, сидящей все так же неподвижно. – Я, собственно, хотел…

– А теперь не хочешь? – мрачно спросил Рожнов.

После подачи заявления он считал, что с её музыкальным увлечением покончено. Стасенька, кстати, тоже так решила, но теперь, когда Юлий стоял перед ней, появившись внезапно, как волшебник в сказке, она в этом была уже не слишком уверена. Больше всего на свете ей сейчас хотелось встать, взять его за руку и увести подальше от жаждущей внеплановых развлечений компании. Но рядом сидел Рожнов… и, кроме того, она ещё не забыла, чем закончилась их последняя встреча. Поэтому она выпрямилась и спросила безразличным тоном:

– Книжку принёс?

– Да… – он положил книгу на стол и снова повернулся к ней. – И ещё… я хотел с тобой поговорить.

– О чём?

Юлий вскинул голову.

Так. Ей мало того, что он разыскал её, пришёл и стоит тут перед ней в таком идиотском положении. Ей нужно ещё выставить его на посмешище перед своими развесёлыми приятелями. Что ж, посмотрим, как это у неё получится.

Он отбросил волосы с лица и сказал чуть холодновато:

– Прежде всего, я должен извиниться перед тобой за то утро. Я… вёл себя по-хамски. Мне очень жаль.

Компания затаила дыхание. Начало было многообещающее.

– Что ещё за утро?! – спросил Рожнов, сверля Стасеньку взглядом. – И как, интересно, он себя с тобой вёл?!

– Не твоё дело! – она мгновенно вспыхнула, вскочила и взяла Юлия за руку. – Пойдём отсюда…

– Никуда вы не пойдёте, – Рожнов встал у двери, – пока этот тип не объяснит, что ему нужно!

– От вас – ничего, – ответил Юлий спокойно.

– Ну, вот что, – сказал Вадим, не сводя со Стасеньки испепеляющего взгляда. – Если ты с ним сейчас уйдёшь…

Ничего достаточно страшного он так сразу придумать не смог, но она всё-таки слегка испугалась и решила остаться:

– Хорошо. Собственно, мы уже всё выяснили. Давайте теперь пить чай. Юлий, садись. Ты какое варенье больше любишь: клубничное или вишнёвое?

Юлий подумал и ответил:

– Вишнёвое!

После чая Сэнди, благодушно улыбаясь, предложил сыграть в «книжечку». Это было плановое развлечение № 2. Увеселение № 1 с «определением коэффициента умственной одаренности», к сожалению, с Юлием не прошло, хотя обычно гости с готовностью принимались водить монетами по носу и кидать их на листок, стремясь попадать по центру.

Фокус тут заключался в том, что обводилась упавшая на листок монета простым карандашом, и когда визитёр в очередной раз старательно вёл её по носу, целясь в центр, она, естественно, оставляла за собой жирный графитный след. Проделав всю операцию десять раз, гость, обычно весьма довольный своей меткостью, предъявлял хозяевам листочек с результатом, ожидая заслуженного одобрения. Они же в ответ вручали ему карманное зеркальце, а отсмеявшись – заранее приготовленную вату и одеколон для оттирания носа.

Игра в «книжечку» тоже представляла собой увлекательнейшее занятие. Главное действующее лицо и гость садились на стулья, а напротив них на кровати размещались два ассистента. Гостю сообщали, что сейчас на них набросят покрывало и будут по очереди бить книжкой по голове. Объяснялась основная задача: отгадать, кто стукнул. Это было нелегко, потому что по голове и себя, и гостя отоваривало главное действующее лицо, а книжечку после этого быстро кидало кому-то из ассистентов. Покрывало снималось, гость видел книжку у одного из сидящих напротив, но, чувствуя подвох, показывал обычно на второго:

– Ты?

– Нет, не я! – честно отвечал тот, а все остальные покатывались со смеху и в один голос подтверждали: действительно, не он.

Нет необходимости пояснять, что себя главное действующее лицо стукало чисто символически, а гостя – гораздо ощутимее. Практически никто не догадывался сам, в чём тут дело, и, вдоволь натешившись, радушные хозяева раскрывали гостю секрет и получали большое дополнительное удовольствие от его ошарашенного вида.

Стасеньке не хотелось дурачить таким образом Юлия, но делать было нечего – традиции в компании соблюдались свято.

– Хорошо, – сказала она, – только со мной!

Гостю кратко объяснили правила игры, Алик с Натальей сели на кровать, Стасенька с Юлием – напротив, и Лепилов торжественно набросил на них покрывало. Алик сунул Стасеньке увесистую библиотечную книжку «Подразделения иностранных армий», она стукнула себя по голове, швырнула учебник Алику и, сбросив покрывало, ткнула пальцем в Наталью:

– Ты.

– Нет, не она! – радостно ответил Алик.

Лепилов подтвердил и снова набросил на них покрывало. Все обратили внимание, что Юлия, вопреки традициям, Стасенька тоже стукнула чисто символически. И во второй раз – тоже. До третьего не дошло: Юлий перевёл изучающий взгляд с Натальи на Алика и сразу же – на Стасеньку:

– Ты, что ли?

– Вы что, тоже так играли?.. – удивилась она.

– Нет, – сказал Юлий.

– А как же ты догадался?

Он усмехнулся:

– Аналитическим путём.

После короткого совещания забавы № 3 и № 4 решено было отложить до лучших времён и приступить сразу к увеселению № 5 под кодовым названием «Памятник».

Это выглядело так.

Главный организатор – сегодня им вызвался быть Вайнберг – для начала выбрал в качестве скульптурного материала Наталью и Алика, а всех остальных выгнал за дверь, объявив им, что они – скульпторы, участники конкурса на лучший проект памятника Ромео и Джульетте. Первым номером он пригласил Лепилова. Сэнди знал, что по ходу ему будет предложено занять место Ромео, а поскольку на Наталью он никаких видов не имел, позу для памятника выбрал самую скромную: его Ромео и Джульетта стояли, держась за руки, как на прогулке в детском саду.

– Все гениальное просто, – одобрил проект Вайнберг. – Вам нравится ваше творение, маэстро? В таком случае соблаговолите занять место Ромео!

Затем он вызвал Раймонду, которая решила запечатлеть последнюю сцену бессмертной трагедии. Ловко подставив Лепилову подножку, она сообщила, что он уже отравлен, и ему, соответственно, нужно не стоять, а лежать, но Ромео на пол не плюхнулся, а вывернулся и выступил со встречным предложением «воздвигнуться» сразу на постаменте («лежбище»). Ваятельница милостиво дала согласие, и Лепилов повалился в картинной позе на сдвинутые кровати. «Хладный труп» Джульетты Раймонда расположила перпендикулярно к нему.

– Как это свежо и оригинально! – восхитился организатор конкурса. – Прелестная головка безвременно усопшей итальянской красавицы живописно покоится на животе её отравленного жениха…

Оба скульптурных портрета синхронно затряслись в тихом конвульсивном смехе. Один лишь Алик не оценил идею:

– Памятник на кровати, это же надо додуматься! Прямо извращение какое-то!.. Гнать надо таких скульпторов в шею!

– Мы за абсолютную свободу творческих воззрений и принципов! – вдохновенно пояснил Вайнберг. – Вы довольны своей работой, мадам? Займите, пожалуйста, место Джульетты.

Кровати под тяжестью роскошных форм Раймонды жалобно скрипнули, а Ромео не менее жалобно пискнул:

– Полегче, задавишь!

– Молчи, покойник, – отозвалась Джульетта, устраиваясь поудобнее.

Следующим номером зашёл Юлий.

– Как вам нравится, маэстро, данное произведение вашего коллеги? – любезно осведомился у него Вайнберг.

Юлий усмехнулся.

– Нет слов.

– Что ж, посмотрим, что получится у вас. Прошу вас, приступайте! Юлий задумался на мгновение, потом поставил Раймонду на ноги, а Ромео перед ней – на одно колено. Раймонде голову чуть-чуть наклонил, а Лепилову, наоборот, задрал повыше.

– И это всё? – хмыкнул организатор конкурса. – Впрочем, что-то в этом есть. А как считают зрители?..

– Гораздо приличнее! – одобрил Алик.

– Ваше творение закончено, маэстро? – осведомился Генрих. – Тогда будьте так любезны занять место Ромео!

– Зачем? – удивился Юлий, а узнав, что так положено, пробормотал скептически:

– Н-да, умеют люди развлекаться!

– Вам не хочется встать передо мной на колени? – кокетливо поинтересовалась Раймонда.

– Да нет, почему же, – холодновато отозвался Юлий, сменяя Лепилова. – Веселиться так веселиться…

Затем к работе приступила Стасенька.

Джульетту она вообще проигнорировала, зато позу Ромео вознамерилась, по-видимому, довести до совершенства. Она вертела его во все стороны, без конца меняя то разворот плеч, то положение рук, то ещё что-нибудь. Юлий исполнял её творческие замыслы с таким выражением лица, которое гораздо больше подошло бы скульптурному портрету кого-нибудь из героев-космонавтов или даже полярников.

Зрители перехихикивались и наперебой давали Стасеньке противоположные по смыслу советы. Наконец, она остановилась на варианте, близком к первоначальному, только теперь Ромео, стоя перед Джульеттой на одном колене, держал её руку в своей.

Все были довольны, но как только Рожнов, последний из творцов-ваятелей, неслышно прикрыл за собой дверь и уставился со странной усмешкой на Ромео-Юлия и Джульетту-Стасеньку, стало вдруг ясно, что самое интересное лишь начинается.

Чисто объективно, пылкую влюблённость они воплощали не очень убедительно. Юлий, вместо того чтобы с благоговением взирать на Джульетту, смотрел утомлённо куда-то в пространство. Стасенька же, по-видимому, все свои физические и душевные силы употребляла на то, чтобы её пальчики в руке Юлия тряслись не слишком заметно для толпящихся вокруг ценителей прекрасного. Вид у неё поэтому был скорее сосредоточенный и деловой, чем влюблённый. Однако Рожнов знал её достаточно хорошо, чтобы правильно оценить обстановку.

– Да-а-а, – протянул он, критически оглядывая «памятник». – Уровень художественной выразительности вне всяких сравнений. Здесь придётся поработать!

Прежде всего довольно-таки вдохновенным движением Вадим расцепил их руки. Потом поднял Юлия с колена и со словами:

– Может, лучше так? – отвернул его голову от Стасеньки на девяносто градусов.

Зрители отреагировали на неожиданное художественное решение радостным смехом. Обойдя пару раз вокруг «монумента», Вадим одумался и, вздохнув, снова развернул Ромео к предмету его страсти. Более того, затем он чуть ли не буквально толкнул Джульетту в объятия возлюбленного, причём долго не мог остановиться на наиболее ценном в художественном отношении положении её рук. Юлий старался сохранять по мере возможности спокойно-безразличный вид, пока Стасенькины пальчики искали по воле скульптора выгодный ракурс на его спине, но для него это было, безусловно, трудно, не говоря уже о ней. Благодарные зрители веселились от души.

– Вот так вроде ничего, смотрится, – одобрил, наконец, Рожнов. – Уважаемые леди и джентльмены, обратите, пожалуйста, внимание на скульптурный портрет Джульетты. Весь облик юной итальянской красавицы дышит пламенной страстью по отношению к… – здесь Вадим сделал выразительную паузу. – Нет, Ромео, к сожалению, не хватает эффектности… А что если попробовать такой вариант?..

Несколько уверенных движений, внезапный Стасенькин слабый писк – и восхищённые зрители награждают талантливого скульптора аплодисментами. Теперь памятник выглядит в высшей степени оригинально: Ромео держит любимую на руках.

– Маэстро, грандиозно! – хлопает в ладоши организатор конкурса. – Итак, вы удовлетворены?

– Пожалуй, не совсем, – отвечает с довольным видом маэстро, не сводя глаз с Ромео, который, сохраняя свой обычный независимый вид, всё-таки уже начинает чуть заметно пошатываться под тяжестью пятидесяти с лишним Стасенькиных килограммов.

– Общий замысел, бесспорно, гениален! – рассыпается в комплиментах Вайнберг. – Примите мои поздравления, маэстро. Вероятно, вас не устраивают лишь кое-какие детали?

– Да, именно так, – царственно кивает «гениальный» скульптор и неторопливо обходит «памятник», тщательно осматривая его со всех сторон.

– А он, случайно, не рухнет? – весело интересуется публика.

– Думаю, пока нет, – отвечает маэстро с ослепительной улыбкой.

Зрители радостно смеются.

Ромео пошатывается, однако стоит по-прежнему с прямой спиной и спокойным взглядом. Джульетта замерла у него на руках, словно пойманная птица. Если бывают, конечно, в природе птички таких не маленьких габаритов. (Пингвины?)

Неизвестно, сколько минут ещё Рожнов расхаживает около своего творения, выдавая публике пространные рассуждения о художественной значимости деталей. Однако и ему в конце концов становится ясно, что пора заканчивать, – тем более что Ромео, вопреки всем ожиданиям, так и не собирается ни опустить Джульетту на грешную землю, ни хотя бы как-нибудь проявить элементарные признаки нетерпения, утомления и т. п. Однако Вадим ещё не теряет надежды оставить последнее слово за собой.

– Эврика! – восклицает он тоном внезапного озарения. – Я понял…

Зрители почтительно умолкают.

– Одежда! – веско произносит маэстро. – В ней всё дело. Где вы видели скромного итальянского юношу, какого там века-то – пятнадцатого? Шестнадцатого? В джинсах?! Надо, наверное, их снять, как вы полагаете?!

Зрители в полном восторге. От их самозабвенного хохота колыхнулись стены. Не пошевелился лишь «памятник». Судя по всему, Ромео недооценивал творческую смелость маэстро.

– Сэнди, проассистируй, – скомандовал Вадим Лепилову, и они с отрешённо-торжественными лицами с разных сторон подступили к «монументу».

Ромео, как и предполагалось, дожидаться их дальнейших действий не стал. Он инстинктивно отпрянул, осторожно поставил Стасеньку на пол и, вскинув голову, холодно произнёс:

– Для подобных экспериментов вы выбрали не тот материал, маэстро.

По окончании очередного всеобщего приступа здорового смеха Рожнов констатировал, что, к сожалению, скульптурный материал оказался недостаточно прочным, и заявил, что отказывается работать в таких условиях.

В ту же минуту смолкли последние смешки, потому что Стасенька на глазах у всех шагнула к Юлию и как-то неловко, по-детски, со странным выражением лица прижалась головой к его груди.

В его глазах мелькнуло удивление, но тут же сменилось тем же непонятным выражением: что-то рвущееся и сдерживаемое одновременно.

Он отбросил волосы с лица, снова подхватил её на руки, открыл ногой дверь и неторопливо направился к лестнице.

В конце коридора Стасенька начала брыкаться и попросила:

– Пусти…

Он поставил её на пол.

– Подожди, мне надо одеться, – сказала Стасенька. – А ты где разделся?

– В 305-й, у Морозова. Не знаешь его?.. Подожди меня здесь. Нет, я тебя отнесу туда.

Он так и сделал, несмотря на её отчаянные протесты.

Гвалт в 814-й при их появлении тут же прекратился. В абсолютной тишине Юлий подождал, пока Стасенька обуется, потом подал ей шубу, спросил:

– Всё? – и снова унес в коридор.

Правда, теперь она стала вырываться сразу за дверью, которую он прикрыл ногой неплотно. Юлий остановился и спросил:

– Ну, ты чего?

– Пусти меня… Знаешь, я сначала не поняла, что он специально издевается. Конечно же, можно было сразу забрыкаться и дать ему в морду, я просто не сообразила…

Он засмеялся.

– Да ладно, в морду-то за что? Если у человека просто своеобразное чувство юмора…

– Юлий…

– Слушай, не здесь… Пойдём.

Дальше не было слышно ничего, кроме удаляющихся шагов.

14

Последняя фраза звучала в ушах у Вадима всю дорогу до дома. «Слушай, не здесь… Пойдём». Так твою распротак! Что же она там с ним собиралась делать, если ему это показалось неуместным?!

Вадим плюнул с досады под ноги и подумал, что где-то он просчитался. Недооценил Стасенькино увлечение. Впрочем, понятно – он ведь его практически совсем до сегодняшнего вечера не знал. С некоторым удивлением Вадим отметил, что чем-то Юлий ему даже понравился. Тем не менее, своё он получит. Как там у классика: «Ты будешь знать, такую-растакую мать, как с девочкой чужой гулять!»

Вадим усмехнулся, набрал номер и, услышав в трубке неизменно бодрый голос Толика, сказал небрежно:

– Привет, есть дело.

И дело это кратко изложил: случай, конечно, в его практике беспрецедентный, но у Вадима возникли некоторые проблемы в личной жизни. Да нет, при чём тут врач? Врач, возможно, потребуется, но немного попозже, и не ему, а тому типу, который, кажется, собрался отбить у него невесту.

– У тебя?.. – недоверчиво переспросил Толик.

– Представь себе! – мрачно отозвался Вадим.

Толик немного помолчал, затем обескураженно присвистнул в трубку. Видимо, представил. Потом запросил исходные данные и пообещал заглянуть завтра.

Вадим походил по комнате, отшвыривая с дороги стулья.

Сейчас они уже приехали к нему домой. Нет, так заводиться из-за того, что там произойдёт, а может быть, как раз в данный момент происходит, право же, не стоит. В каком-то отношении это даже хорошо…

Пусть сравнит, так её разэтак.

И подумает!

Вадим был совершенно убеждён, что по части темперамента соперником лично ему мог бы быть разве что небезызвестный Джакомо Казанова в его лучшие годы. Вспомнив об этом, он решил времени даром не терять и задумался, кого из знакомых девочек можно навестить сегодня вечером.

На следующий день между ним и Стасенькой произошёл в столовой разговор примерно такого содержания.

Вадим (преувеличенно любезно): – Простите, у вас здесь свободно?

Стасенька (поперхнувшись томатным соком): – Как видите.

Вадим (меланхолично хрустя салатом из свежей капусты, ненавязчиво): – Хорошо ли провели вчера время?

Стасенька: – Спасибо, прекрасно. А вы?

Вадим: – Мы ещё лучше…

Стасенька (отодвинув пустой стакан, но не двигаясь с места): – С кем же это?

Вадим (чувствуя, что на суп времени не останется, алчно набрасываясь сразу на второе): – Да мало ли с кем! Желающих, слава Богу, хватает!

Стасенька (в пространство): – Хоть бы Бога не припутывал, развратник! А кто лучше – это, между прочим, ещё неизвестно!

Вадим (спешно заглатывая компот): – Как это – неизвестно? У тебя что, возникли вчера сомнения, кто из нас лучше – я или этот тип?

Тон его не допускает ни малейшей возможности каких бы то ни было колебаний. Он делает ставку на её непосредственность и не ошибается.

– Постель – это, дорогой мой, ещё не всё, что человеку нужно в жизни! – заявляет Стасенька, поднимаясь.

И полуголодный, но счастливый Вадим летит за ней как на крыльях.

В коридоре до Стасеньки наконец доходит, что она сморозила, но сказанного не вернёшь, остаётся лишь растерянно пробормотать:

– Ты… не так меня понял. Ты вообще ничего не понимаешь!..

– Это смотря в чём, – ласково отвечает Вадим, расправляя перед ней её шубу.

У него дома разговор продолжается, затронутая тема получает дальнейшее развитие.

– Ты меня что же, совсем не ревнуешь? – с некоторым удивлением спрашивает Стасенька.

– Было бы к кому, – снисходительно улыбается Вадим.

От его слов в сочетании с предельно довольным видом Стасенька неожиданно взрывается и сообщает Вадиму, что он просто-напросто самоуверенный болван. Ему, с его дебильным самомнением, не дебильным, конечно, а павлиньим… или индюшиным… индюшачьим? – неважно, каким, – просто не дано понять, что в постели может быть и по-другому: не только ощущения, но и чувства…

Допустим, присутствует какой-то дискомфорт, потому что испытываешь жуткое душевное напряжение, и… Нет, объяснить, наверное, тоже нельзя, да и без толку.

Основные положения её речи Вадим, тем не менее, уяснил: тип этот, видимо, слегка перестарался, всеми средствами афишируя свою якобы романтичность и тонкую душевную организацию. Хотя надо отдать ему должное: довести Стасеньку до состояния стресса – задача не из лёгких. Вадиму даже любопытно стало: как это у него, в конечном счёте, получилось? Интересно чисто с технической стороны…

– Ты что-нибудь понял? – строго спросила Стасенька.

– Не дурак, – вдумчиво ответил Вадим. – Значит, со мной ты не испытываешь душевного напряжения? Что ж, можно поискать, поэкспериментировать… не исключено, что ты меня в этом плане недооцениваешь…

Он совсем было уже собрался перейти к практической части обсуждаемого вопроса, но Стасенька, обозвав жениха чудовищем, решительно высвободилась из его объятий, и вовремя: в прихожей раздался звонок.

Это явился Толик Барышев, года два назад произведённый Вадимом в чин своего Главного тайного советника. Он принёс что-то типа оперативно собранного досье на гражданина Медникова Юлия Александровича.

Стасенька, которую Вадим дипломатично попросил пока заняться чаем, тут же прискакала из кухни, едва услышав краем уха его имя.

– Про кого это вы тут говорите?

– Да так, про общих знакомых, – небрежно отозвался Вадим. – Где, ты говоришь, он сейчас работает?

– В мебельном магазине «Комфорт», – заглянув в блокнот, доложил Толик.

– В каком ещё магазине? – удивилась Стасенька. – Он же в «Олене» играет…

– Там он только подрабатывает четыре раза в неделю, – компетентно пояснил Толик. – А работает в мебельном магазине грузчиком…

Тут Рожнов неожиданно закатился жизнерадостным смехом.

– Ну и умора… грузчиком! Он и так-то ходит – того гляди переломится, какой из него грузчик?!

– С ума сойти… – вздохнула Стасенька, хотя особенно сходить с ума было вроде не с чего.

Затем Толик подробно осветил отдельные факты и события как официальной биографии Юлия, так и его личной жизни.

Стасенька сидела будто зачарованная, а дослушав до конца историю Сладковского и Маши Воробьёвой, вдруг пробормотала:

– Ужас! Я её тогда вертихвосткой обозвала и ещё как-то…