Три часа утра

– Хороший мужик старшой ваш, понятливый… Только пьёт мало, никакого уговору не слушает. Должно, здоровьем слаб.

Тогда Юлий всю эту историю воспринял просто как забавный случай. Правда, ему почему-то всё время хотелось спросить Машу, скоро ли вернулась от соседей хозяйка с бутылкой и о чём они со Сладковским разговаривали, пока ждали её, но днём всё как-то не было подходящего момента, а вечером он уехал.

Встретились они только через две недели, в институте. Маша куда-то очень спешила, и они едва перебросились парой фраз. После занятий Юлий сразу же прискакал к ней на седьмой этаж. Галка, её соседка по комнате, глядя мимо него в дверь, сказала с запинкой:

– А Маша теперь… ну… живёт не здесь.

5

После памятного вечера в кафе Рожнов не показывался в 814-й три дня, что, разумеется, не осталось в компании незамеченным.

– Стаська, кто из вас кого бросил? – без лишних предисловий спросил Лепилов.

Стасенька сначала даже не поняла, вытаращила зелёные глазищи:

– Чего? Я же говорю – мы только в воскресенье познакомились, а ты говоришь – кто кого бросил! Когда бы мы успели? Между прочим, его зовут Юлий! Почти как Цезаря!

– Как зовут? – переспросила вдруг Лора, которая обычно не проявляла ни малейшего интереса к многочисленным поклонникам подруги.

– Юлий, – с гордостью повторила Стасенька. – Я разве тебе не говорила? Я же с понедельника только о нём и твержу!

– У тебя, Стаська, новый мальчик? – заинтересовался Лепилов. – А я и не слышал! Ну-ка, ну-ка, расскажи! Неужто красивее Вадьки где откопала?

– Красивее?.. – Стасенька призадумалась. – Да нет… я не знаю. Он просто совсем другой. Во-первых, он обалденно поёт, а во-вторых, он такой… такой…

– Какой? – мрачно осведомился Рожнов, входя без стука.

Все радостно засмеялись, а Стасенька тут же ему заявила деловым тоном:

– Я тебя, Вадик, больше не люблю! Я теперь другого мальчика люблю!

– Серьёзно, что ли? – недоверчиво сощурился на неё Рожнов.

– Такими вещами, Дымочек, не шутят! – сообщила ему Стасенька с некоторой даже торжественностью.

– Ну, убила! – Рожнов схватился за сердце и картинно повалился на «лежбище» – две сдвинутые кровати.

При этом он то ли от большого расстройства, то ли преднамеренно попал своей кудлатой головой прямо Лоре на колени.

– Что, места мало? – недовольно спросила она, отодвигаясь.

Сохраняя трагическое выражение лица, Рожнов сел – сначала нормально, потом, расшнуровав и сбросив кроссовки, по-турецки.

– Он мне свидание назначил, – поделилась с ним своей радостью сияющая Стасенька. – В эту пятницу днём.

– Днём? – усмехнулся Рожнов.

– А что? – заржал Лепилов. – Можно и днём, без разницы! А правду про тебя, Вадька, говорили, что ты на втором курсе к какой-то девице аж в большую перемену за этим делом в общагу прибегал?

– Не на втором, а на первом, – уточнил Рожнов.

– Это к какой ещё девице? – моментально оскорбилась Стасенька.

Рожнов как бы удивился:

– А что? Интересно?

– Нисколько! – она фыркнула, демонстративно взяла чайник и отправилась на кухню.

Рожнов выскочил вслед за ней:

– Подожди…

– Ну, жду!

– Дело в том, что я хотел тебе предложить другое мероприятие. Как раз в эту пятницу и как раз днём.

– И какое же? – новая любовь Стасенькиного любопытства не убавила.

– Культпоход… – интригующе тянул Рожнов.

– В Музей революции? – прикололась Стасенька.

– Нет, в ЗАГС, – вздохнув, сообщил Вадим.

Этого Стасенька не ожидала.

Она стояла с чайником в руке и молчала.

Этим своим заявлением он её как-то сбил с толку. Всё уже вроде было ясно, и вдруг – такое.

Стасенька прекрасно знала, как относится к женитьбе подавляющее большинство привлекательных, обеспеченных и перспективных мальчиков. Рожнов в этом плане исключения не составлял. Она слышала, что одна из его девочек, некая Инга, пыталась даже завести от Вадима ребёнка, чтобы подвигнуть любимого на культпоход, который он теперь предлагал Стасеньке с такой завораживающей лёгкостью.

Холодные серые глаза, коричневые ресницы, брови чуть темнее, а волосы – светлее… Голос, кидающий в дрожь пронзительной нежностью со сцены и не очень тщательно прикрытым цинизмом за сценой…

Вопрос перед Стасенькой стоял не из лёгких. Можно ли читать вслух книжки с Юлием, будучи при этом невестой, а затем женой Рожнова?

– Смею надеяться, мадемуазель, ваша глубокая задумчивость даёт мне некоторые шансы? – напомнил о своем присутствии уставший ждать Вадим.

Он схватил её в охапку и прямо посреди коридора начал целовать с завидным темпераментом.

– Чайником его по морде, – радостно подсказал Стасеньке кто-то из проходивших мимо соседей.

– Болван, у нас взаимное возвышенное чувство! – усмехнулся Вадим, на минутку оторвавшись от своего основного занятия.

– Ну, мы так и поняли, – лениво сообщили из-за закрывающейся двери.

– А я ещё ничего не понял, – Рожнов взглянул на Стасеньку чуть ли не с волнением. – Ты… согласилась или нет?

– Конечно, да! – не вполне уверенно ответила она, потом ещё немножко подумала, поставила чайник на пол и заключила Вадима в страстные объятия.

Каких бы то ни было трудностей в жизни Стасеньки встречалось, прямо сказать, не очень много, но она в совершенстве владела счастливым умением с лёгкостью и быстротой находить выход из любой затруднительной ситуации.

В этот раз Стасенька тоже не слишком долго думала, а непосредственно после ухода Рожнова спустилась к телефону и, набрав заветный номер, в один момент переиграла назначенную встречу с Юлием с пятницы на четверг.

– Изменились планы? – хмыкнул он в трубку.

– Понимаешь, мы, оказывается, в пятницу с Рожновым в ЗАГС идем, – тоном лёгкого сожаления поведала Стасенька и добавила для большего эффекта, что она об этом как-то совсем забыла, а теперь вот чисто случайно вспомнила.

Эффекта, впрочем, большого не получилось.

– В ЗАГС? – переспросил Юлий с чуть заметной усмешкой. – Ну что ж, дело хорошее! Поздравляю!

У Стасеньки от его голоса опять началось легкое головокружение. Боясь, как бы не стало хуже, она поспешно проворковала:

– Так, значит, до завтра? – и трубочку повесила.

Теперь нужно было хотя бы чуть-чуть «подковаться» в теории, чтобы не ударить в грязь лицом перед Юлием, который мог иметь, в отличие от неё, какие-никакие познания в области литературы.

Вернувшись в комнату, Стасенька первым делом посмотрела название Лориной книги. «Мария Стюарт». Это ей ровным счётом ни о чём не говорило.

– Не про любовь? – осведомилась Стасенька деловым тоном.

Лора вздохнула.

– Ну, Стаська! Как можно прожить двадцать один год и не знать таких вещей?!

– Каких – таких?

– Элементарных. Ты что – совсем не знаешь, кто такая Мария Стюарт?

– А почему я её должна знать? – ещё больше удивилась Стасенька. – И кто, вообще, сказал, что чем больше читаешь, тем лучше? Я вот, например, предпочитаю познавать жизнь непосредственно, а не через книги!

Лора пожала плечами.

– По-моему, одно другому не мешает.

– А по-моему, мешает! – убеждённо возразила Стасенька. – Мне, например, читать некогда, потому что я общаюсь с людьми! А ты – нет! Тебя Вайнберг который раз уже зовёт в выходные на турбазу, а ты – ноль эмоций.

– Ну а если мне интереснее общаться с Цвейгом, чем с Вайнбергом?

– С Цвейгом? – заинтересованно переспросила Стасенька. – А что ты мне раньше про него никогда не говорила? Где вы познакомились?

Выяснив, что Цвейг вовсе не новый Лорин мальчик, а всего-навсего выдающийся австрийский писатель, Стасенька сначала разочаровалась, а потом вспомнила, что нужно готовиться к завтрашней встрече с Юлием. Она вздохнула и спросила:

– И про что он пишет? Про любовь-то тут что-нибудь есть?

Лора перелистнула несколько страниц и прочитала вслух:

– «Любовь Марии Стюарт к Босуэлу – одна из самых памятных в мировой истории, даже грандиозные страсти пресловутых античных любовников едва ли превосходят её в силе и неистовстве».

– Здорово! – восхитилась Стасенька. – А что за Босуэл?

– «…хищник и насильник самого худшего разбора, закованный в латы циник, Босуэл всё же выгодно отличается от окружения прямотой характера… Весь путь этого искателя приключений усеян любовными историями, по-видимому, не стоившими ему большого труда, при французском дворе о его победах рассказывали легенды».

Глаза у Стасеньки загорелись.

– Роскошный мужик! Надо будет почитать потом про него.

Уходя к Сэнди списывать военку, она тонко намекнула Лоре, что было бы с её стороны очень мило подчеркнуть карандашиком в книге несколько самых интересных мест, пригодных для чтения вслух с любимым человеком. Лора фыркнула, но, поскольку особого труда это для неё не составляло, отметила пять-шесть отрывков.

Перед сном Стасенька упросила её кратенько рассказать содержание всей книжки. Ночью ей приснился Босуэл в самой красивой, по мнению Лоры, сцене романа. Королева раздумывает, принять ли неравный бой или отказаться от Босуэла навсегда при условии, что его не будут преследовать. Он её к тому времени уже разлюбил и, конечно, всей душой жаждет избавиться сразу и от неё, и от смертельной схватки. Босуэл знает: стоит ему вымолвить одно лишь слово, и она примет спасительное для него решение. Но он молчит. «Изумительный актёр!» – иронизирует по этому поводу автор романа.

– Лично я актёрства тут не вижу, – описывая эту сцену, заметила Лора. – Такое поведение в характере Босуэла и совершенно для него естественно. Похоже, Цвейг вообще немного ревнует его к Марии…

…Она сидит на камне и думает. А Босуэл стоит поодаль. Говорят, ни одного его портрета не сохранилось? У него холодные серые глаза с коричневыми ресницами, брови чуть темнее, а волосы – светлее. Взгляд уверенный и спокойный.

Стасенька поднимается с камня и произносит чуть слышно:

– Я согласна.

Только тогда он подходит к ней. Обнимает и шепчет:

– Мария…

– Я не Мария, я Стасенька! – поправляет она.

– Жалко, – говорит он.

Вскакивает в седло и уносится прочь.

6

– Проходи, располагайся. Я пойду кофе сварю, – Юлий повесил её шубу на вешалку, кивнул на распахнутую дверь в комнату.

Всего таких дверей было по коридору штук шесть – типичная коммуналка. Стасенька переступила порог и с интересом огляделась. Комната была небольшая, но казалась довольно просторной из-за того, что мебель почти отсутствовала: журнальный столик, шкаф, диван и два стула. На стене висел большой портрет какого-то длинноволосого типа с микрофоном в руке, на подоконнике тикал белый будильник.

Юлий принес кофе. Вместо того чтобы благовоспитанно сесть на стул, устроился рядом с ней на диване. Стасенька мгновенно ощутила легкий озноб. От его внимания это не укрылось. Он стащил со спинки стула чёрный свитер и со словами:

– Вроде не холодно? – набросил его ей на плечи, небрежно завязав рукава на горле.

– Спасибо, – пискнула Стасенька.

Кофе был горячий и ароматный, но она глотала его, не ощущая вкуса.

– Ну, чем займёмся? – спросил, наконец, Юлий.

Стасенька, как по команде, потянулась к сумочке, вытащила «Марию Стюарт» и открыла на первой отмеченной странице.

– Ты что? – изумился Юлий. – Читать, что ли, собралась?!

– «В прожитой жизни идут в счёт лишь напряжённые, волнующие мгновения, вот почему единственно в них и через них поддаётся она верному описанию», – деревянным голосом произнесла Стасенька.

– Это что у тебя – «Мария Стюарт»? – хмыкнул Юлий.

– Да, а откуда ты знаешь? – в свою очередь, удивилась Стасенька. Название книги он видеть не мог.

Юлий пожал плечами:

– Читал…

– Тебе понравилось?

– Местами.

– Например?..

– Ну, например, интересно у неё всё с Босуэлом этим началось… И кончилось тоже, – добавил он, усмехнувшись.

Стасенька быстро сообразила: чувство к Босуэлу у королевы вспыхнуло, когда он её, можно сказать, изнасиловал. Любопытно, что именно интересного Юлий в этом находит: сам факт или то, что с такого вдруг началась любовь?

Спросить прямо было неудобно, поэтому Стасенька решила зайти издалека:

– А Босуэл вообще тебе понравился?

– Естественно.

– Но ведь он же был циником и насильником!

Юлий хмыкнул.

– С кем поведёшься…

– А я не понимаю, как можно любить циников и насильников, – сообщила ему Стасенька с обворожительной улыбкой.

– Да, теоретически это труднее, – согласился Юлий. – Лучше всего, очевидно, практически…

– Да?.. – на всякий случай усомнилась Стасенька. – А что, в твоей практике…

– Нет, – сказал Юлий. – В моей практике такого не было… Все девицы, с которыми до этого доходило, кидались на меня первыми.

Стасенька слегка обалдела от столь откровенного заявления, но быстро опомнилась:

– А с приличными девочками тебе совсем не приходилось иметь дел?

Юлий усмехнулся:

– Ну, поначалу-то они все как бы приличные… – он вытащил из кармана пачку «Опала». – Куришь?

– Вообще – нет, но давай, – Стасенька взяла сигарету, он щёлкнул зажигалкой.

– Так вот, о Босуэле, – сказал Юлий, затянувшись. – Не знаю, что там у них вышло в первый раз на самом деле, только уверен, что у него были на то какие-то основания. Ни с того ни с сего он бы с ней связываться не стал. А Цвейг рад стараться, сразу – «насильник». Он, кстати, вообще к нему необъективно относится… то ли ревнует, то ли завидует.

Стасенька удивилась совпадению его мыслей с Лориными.

Юлий ещё что-то говорил о Босуэле, о Марии, о каком-то Шателяре… Стасенька слушала и думала, что с кем попало он своими мыслями делиться не стал бы. У неё потеплело на душе и захотелось сделать что-нибудь выдающееся: например, прочитать, в конце концов, эту книгу…

– А странно всё-таки, – сказал Юлий, стряхивая пепел в кофейное блюдце. – Столетия прошли, а мы до сих пор кости им, бедным, перемываем…

– Почему – «бедным»? – не поняла Стасенька. – Это же хорошо, что мы о них помним.

– Ну, им-то, положим, на это плевать… Я хочу сказать, что мы по-любому никогда уже не узнаем, как у них всё было на самом деле. Что они думали, что чувствовали… – он помолчал. – От них ещё что-то осталось: письма, документы… А представляешь, сколько людей кануло, совсем ничего не оставив после себя? Так же жили, трепыхались, на что-то надеялись – но об этом никто и никогда ничего не узнает…

Стасенька подумала, что бы такое умное ответить, и сказала:

– Это несправедливо.

– А жизнь вообще несправедлива, – мрачно заметил Юлий. – В ней всегда были, есть и будут напрасные жертвы, преуспевающие подлецы и бездомные собаки. Я не говорю уже о простых стечениях обстоятельств – когда никто не виноват, а жизнь сломана…

Стасенька неуверенно пробормотала что-то насчёт прогресса. Юлий скептически хмыкнул:

– Ты думаешь, мы сейчас лучше, чем были две тысячи лет назад? Мне кажется, и тогда, и сейчас было примерно одинаковое соотношение хороших людей и всякой дряни. Тем более, оба этих определения весьма относительны.

– По-твоему, и дальше так будет? – спросила Стасенька.

Он усмехнулся:

– Хотелось бы ошибиться…

Стасенька отодвинула книгу и подумала, что умные разговоры – это, конечно, хорошо, но можно бы для разнообразия заняться чем-нибудь повеселее. Взглянув на неё, к тому же выводу пришёл и Юлий. Он погасил сигарету, подошёл к стоящему на полу музыкальному центру, ткнул в клавишу.

– Потанцуем?

Музыка была какая-то странная – Стасенька, пожалуй, предпочла бы что-нибудь менее претенциозное.

– Это кто? – спросила она Юлия.

– «Лед зеппелин». Не нравится?

– Очень нравится… – почему-то сказала она. – У тебя свечка есть?

– Валялась где-то, а что?

– Я не люблю танцевать при верхнем свете…

Юлий ушёл на кухню, довольно долго гремел там, то и дело что-то роняя, но вернулся с добычей – красивой, витой розовой свечкой в чайном стакане.

Если бы Стасеньке пришло в голову вести счёт мальчикам, с которыми ей случалось танцевать, Юлий оказался бы, вероятно, где-нибудь в седьмом или восьмом десятке. Но такого ей испытывать до сих пор не доводилось. Хотелось… взлететь! Или, наоборот, упасть куда-нибудь в бездну – всё равно, лишь бы вот так, вместе с ним… Его волосы касались её щеки. От них пахло табаком и почему-то свежей травой. У Рожнова волосы пахли обычно дорогим одеколоном – Стасеньке тоже нравилось, но сердце у неё от этого, как сейчас, не замирало.

Атлетическая фигура Рожнова вызывала у неё чувство законной гордости, сложение же Юлия отличалось, пожалуй, излишней хрупкостью, что было, если честно, совсем не в её вкусе. Но сейчас, когда её рука лежала на этом не слишком широком и почти худом плече, Стасенька специально попробовала мысленно сосредоточиться на великолепной мускулатуре и прочих достоинствах Вадима, но ничего не получилось. Рожнов был почему-то очень далеко, гораздо дальше, чем на самом деле, – где-то аж за тридевять земель.

– Извини, я взгляну, сколько там времени, – Юлий осторожно отстранился и нажал на кнопку подсветки часов.

Взглянул и присвистнул.

– Во сколько тебе надо идти? – спросила Стасенька с беспокойством.

Он вздохнул.

– На двадцать пять минут уже опаздываю…

– Да ты что? – испугалась она. – Так собирайся, беги скорей…

– Ерунда, – отмахнулся Юлий.

Он поставил новый диск и снова подошёл к Стасеньке.

– Юлий, – прошептала она. – У тебя же будут неприятности…

– Не привыкать.

Он посмотрел на неё долгим взглядом. Стасеньке захотелось зажмуриться и кинуться ему на шею. Неизвестно, чего захотелось Юлию, но он неожиданно сообщил:

– А знаешь, у меня вообще-то и Марина одна была…

– Да? – Стасенька почувствовала, что вконец теряет голову.

– Да. Но она откликалась на Машу.

– Я… согласна, – сказала Стасенька звенящим голосом.

– На что? – как бы удивился он.

– Мне кажется, на всё, – прошептала она.

Стасенька не понимала, что происходит. Он ведь над ней явно издевается. Смотрит в раздумье: достойна ли она того, чтобы откликаться на имя его бывшей подружки. До неё только сейчас дошло, до чего он её довёл: никто в жизни так не унижал Стасеньку… но то, что она чувствует, на возмущение похоже меньше всего.

Он шагнул к ней, и в голове у неё зазвенело. Потом, правда, оказалось, что это телефон.

– Так, – вздохнул Юлий. – Это по мою душу…

Он вышел в коридор и взял трубку. Вернувшись, закрыл за собой дверь, подошёл к Стасеньке и потянулся к её губам. Минут через пять она опомнилась:

– Юлий, тебе же надо ехать, быстро собирайся!

– Поедешь со мной?

Стасенька быстро раскинула мозгами. У Рожнова в том кафе имелись знакомые официанты, поэтому появляться там с Юлием перед культпоходом в ЗАГС не стоило.

– Нет, не хочется. Я поеду домой.

– Ещё чего! – он взял у неё шубу и снова повесил на вешалку. – Посиди тогда здесь, музыку послушай. Я постараюсь побыстрее…

Стасенька ошарашенно поглядела ему вслед и вернулась в комнату.

7

Закончив конспектировать статьи для курсовой, Лора снова подошла к алфавитному каталогу. Примерно через полчаса она с каким-то сладким трепетом взяла в руки книгу, которую мечтала прочесть с детства – с тех пор, как впервые увидела «Последнюю реликвию».

Впоследствии Лора смотрела этот фильм много раз и всегда удивлялась, что при всей своей откровенной развлекательности он волнует её почти так же, как в детстве.

Прекрасные песни в исполнении Георга Отса могли это объяснить лишь отчасти. Что-то было в этом фильме ещё.

Романтика, без которой в определённом возрасте трудно обходиться практически всем, а натурам, более остро ощущающим мир, особенно? Да, фильм был романтический – но не только. Его жутко положительный герой, неустанно демонстрирующий своё благородство, отвагу и прочие высокие достоинства, был, несмотря на всё это, живой. С ног до головы прекрасная героиня умела не только эффектно выглядеть на фоне горящего костра, украсив роскошные золотые волосы веточкой рябины, но и смеяться, и кокетничать.

А та потрясающе красивая сцена в харчевне, где они едят какую-то дичь! Когда Агнес не сразу берёт вертел, Габриэль держит его перед ней на весу одной рукой… и они так друг на друга при этом смотрят…

Лора забыла обо всём на свете, бережно перелистывая страницы книги. Разумеется, многое там было не так, как в фильме, и впечатление оставалось не то, но она почему-то всё равно испытывала чувство глубокой благодарности и к Эдуарду Борнхёэ, и к его роману, и даже к самому этому старинному зданию, хранящему несметные сокровища крупнейшей в области библиотеки.

Она не дочитала книгу и спустилась по широкой лестнице к выходу с ощущением праздника, который на сегодня закончился, но снова ждет её завтра.

На троллейбусной остановке на Лору несколько минут поглядывал высокий молодой бородач с весёлыми чёрными глазами. Потом он подошёл и улыбнулся:

– Здравствуйте. Вы меня не помните?

Лора была убеждена, что всех мужиков, которые пытаются познакомиться на улице, необходимо сразу же отшивать, особенно красивых, а этот был действительно очень хорош: высокий рост, горячие смеющиеся глаза, в лице – что-то непонятно волнующее…

– Нет, не припоминаю, – сказала она холодно и демонстративно отвернулась.

– Извините, – слегка обескураженно пробормотал бородач и отошёл.

В троллейбусе народу было немного, они оба стояли на задней площадке, и Лора видела, что он время от времени незаметно косится в её сторону. Перед светофором троллейбус вдруг резко затормозил, и её шарахнуло прямёхонько в объятия бородача. Уткнувшись носом в его шарф – длинный, пёстро-голубой, ручной вязки, – Лора наконец вспомнила, где его видела. Отцепившись, она пробормотала: «Извините» – и прошла вперёд.

Они встретились прошлой осенью, в полутёмном вагоне проходного казанского поезда. Университетский стройотряд загрузился в их вагон поздно вечером, где-то в двенадцатом часу. Лора уже дремала, свернувшись в клубок на жёсткой полке, – им не дали ни матрасов, ни одеял, вообще ничего, – но от приглушённого гомона открыла глаза. Девицы из её группы тоже проснулись и с интересом наблюдали в основном за молодым руководителем стройотряда – насколько он красив, они отлично сумели разглядеть и при убогом ночном освещении.

Он прошёл мимо них, едва не задевая головой потолок, туда и обратно несколько раз – места у его студентов были в разных концах вагона. Когда все устроились, оказалось, что самому ему осталась верхняя боковая полка как раз напротив Лоры. Он вытащил из рюкзака плед и, заметив, что девицы не спят, тут же протянул его им:

– Может, холодно кому? Берите!

Те упрашивать себя не заставили и плед зацапали в пользу простуженной Наташки Никитиной, которую с её хроническим бронхитом вообще неизвестно зачем понесла нелёгкая в деревню.

– Мы же не ваши, – прошептала Наташка, не в силах постичь такого неслыханного бескорыстия.

– Я тоже не ваш, – отозвался он весело и, легко заскочив на полку, попробовал на ней улечься.

При его росте это было не так-то просто. Поворочавшись, он снова обратился к ним громким шёпотом:

– Девчонки, давайте полками поменяемся с кем-нибудь, а? Вам всё равно, а у меня ноги не убираются…

Девицы радостно похихикали, но меняться не пожелали.

Лора со всей душой уступила бы ему своё место, но ведь для этого пришлось бы сначала спуститься вниз, а потом ещё и наверх снова залезать. В принципе сей акробатический номер у неё иногда получался, а иногда – не совсем. В последний раз, например, так вышло, что она на свою полку заползала чуть ли не по-пластунски. Мысль о перспективах повторить этот трюк на его глазах тут же отбросила все её сомнения.

Так он и заснул, бедный, согнувшись в три погибели. Сразу же после этого явилась проводница, пышная блондинка с ярко накрашенными губами, и стала требовать у стройотрядовцев билеты. Остановившись у его полки, она недоверчиво спросила у двоих студентов, которые её привели:

– Этот, что ли, ваш руководитель? Что-то больно молод! А красивый какой, даже будить жалко. Но надо. Эй, мальчик! Вставай, мой сладкий! Деточка!

Обалдевшие студенты поспешно воззвали:

– Александр Артемьевич, вставайте скорей!

Он поднял голову, улыбнулся со сна:

– Что? Билеты? Да, вот, пожалуйста…

С билетами было всё в порядке, проводница ушла, а он соскочил вниз и, вытащив из кармана пачку сигарет, направился к тамбуру. Раймонда с Аськой Шитовой переглянулись, тут же встали, тоже нашли сигареты и отправились за ним следом.

За то время, что они отсутствовали, можно было выкурить по две пачки минимум.

Где-то уже часа в три Лора опять проснулась. Он лежал изогнувшись, ноги в голубых с пестринкой носках домашней вязки свешивались по диагонали в проход. Волнистые тёмные волосы эффектнее выглядели бы, конечно, на белоснежной подушке, но на фоне рюкзака тоже смотрелись неплохо. Ресницы отбрасывали на впалую щёку длинные тени, в лице было, как это ни странно, что-то… возвышенное?.. Лора вздохнула и, поворочавшись немного, заснула снова.