Ветер моих фантазий. Книга 2

Кри Та Ран осторожным движением надрезал шею своего аини, над большой артерией, потом укусил до крови свою нижнюю губу. Прикоснулся окровавленной губой к порезанной шее. Скорее, чтобы меньше крови у человека успело вытечь. Крови в теле кианина почти не осталось, а имплантаты новую ещё не создали. Впрочем, часть его имплантатов уже перешла в кровь аини, сканируя его состояние и устремляясь к сердцу, чтобы запустить его вперёд, чтобы заставить биться.

«Так, запустить ещё одного, чтобы сразу зарастил кожу и восстановил повреждённый сосуд…»

Кри Та Ран встал, спокойно, как будто бы всё ещё был цел. Быстро огляделся, повернувшись кругом.

– Голограмму окружающей обстановки я тоже отправил. Всем.

Сандиас задрожал. Он не понимал, кто эти «всем», но понимал, что чем больше людей узнают, тем больше вероятность возникновения неприятностей у его отца. А нрав у отца был суровый и, случалось пару раз, что он уже руку на сына поднимал. Раз потому, что тот не вовремя подошёл поговорить. Раз за дело. Но бил отец беспощадно и больно. И страшно обидно внутри было после его наказания. Тело-то домашние и рабочие роботы быстро подлатали, но боль в душе они стереть не смогли, боль у мальчишки осталась.

Дёрнулся Кристанран. Кианин присел рядом, снова ладонью коснулся худой груди. Отметил, улыбнувшись:

– Сердце снова бьётся.

И зачинщик кровавой бойни облегченно выдохнул. Одно дело попортить чужих кианинов – если совсем в хлам, то можно ж и новых подарить. Но убить настоящего человека, ещё и ребёнка – это преступление. А преступления карались. Впрочем, если эта малявка выживет, то папа может скандал замять. Эдак легче замять, когда этот трус живой. Даже если он и провалялся несколько минут мёртвый, с остановившимся сердцем. Его душа не успела покинуть тело, не успела оторваться от него – и ладно. Пока душа и тело вместе – всё ещё как-то восстановимо.

Хотя почему душа иногда ещё держится изувеченного тела, а иногда уходит от целого или сносно сохранившегося – тайна. Нет, просто оплошность учёных. Ведь глупо же допускать, что Дикая Природа сильнее ума людей и достижений их науки? Глупо считать, как создания некоторых глупых иных цивилизаций, что природа – это не сложное творение долгой эволюции, а разумное существо, которое ещё и осознанно что-то от людей прячет!

Сообщить о нападении и угрозе жизни человеческого мальчика – действие логичное. Шантажировать зачинщика драки, едва не стоившей его аини жизни – тоже логично. Вроде бы всё. Пока всё.

Но Кри Та Ран мрачно двинулся к Сандиасу.

Тот напрягся, но не сбежал. Ведь отцу уже донесли. Отец наверняка уже в дороге. А этот кианин… ха, вывел же обманщика на чистую воду! Этот кианин не посмеет его самого убить, потому что он – человек, ребёнок, да ещё и сын главы Совета их планеты.

«Поугрожает, поугрожает – и отстанет. Иначе родственничкам Кристанрана будет гадко жить в дальнейшем, – подросток ухмыльнулся. – Да и у папы должны быть связи везде. Папа у меня практичный»

Но кианин вдруг размахнулся. От мощной затрещины Сандиаса отбросило и ощутимо приложило об землю.

– Ты… – проорал он, подскакивая.

И застыл, увидев безумный, полный ненависти взгляд чужого хианриа.

«Разве… кианины умеют играть настолько убедительно?..» – потрясённо подумал избалованный отпрыск человеческой семьи.

– Если он умрёт насовсем – я тебя убью! – пообещал Кри Та Ран, прежде чем бросился обратно к своему аини.

И это тоже… было как-то слишком по-человечески.

«Разве что… – глаза у сына учёного потрясённо расширились от внезапной догадки. – Китрит 66-1?!»

И снова тихие будни

В дверь позвонили поздно ночью. Я как раз только разобралась с продолжением книги, как раз дописывала главу об начале вражды Сандиаса и кианина Кри Та Рана.

– Почему так поздно? – растерянно спросил папа, отправившийся раньше всех открывать.

– Можно войду? – донеслось робкое.

Растерянно отодвинулась от стола. И пошла замок на моей комнате открывать торопливо, пока папа не успел Ки Ра выгнать. Кажется, что-то срочное случилось у того.

К счастью, папа и не подумал выгонять моего друга. И, когда я уже распахнула дверь, которой огородилась от остального мира и близких, чтобы не мешали творить, когда уже в коридор выскочила, то увидела вымокшего до нитки парня, робко замершего за порогом. Или ему помогло, что так некстати попал под дождь? Дожди осенние страшно холодными бывают. Как бы ни заболел.

Пройдя мимо папы, осторожно взяла парня за запястье. Тот растерянно посмотрел на мои пальцы, обхватившие его руку. Потом – робко заглянул мне в глаза. На папу я не смотрела. Да и чего тут. Жалко человека. Тем более, который меня защитил. И даже от парней с оружием.

– Пойдём, переоденешься! – потянула Ки Ра внутрь. – И в горячий душ тебе надо, а то простудишься.

Влекомый мною, кореец всё же решился переступить через порог в мой дом. Смущённо зашёл внутрь. Поклонился моему отцу. Чётко сказал:

– Я извиняюсь за беспокойство.

– Нет проблем! – отмахнулся отец, дверь закрывая, но оставляя его уже на одной стороне с нами.

– У меня есть лишняя одежда, – улыбнулась Ки Ра, осторожно руку его выпуская.

– Да уж, повезло, что ты такой маленький, – ухмыльнулся мой отец, правда, запоздало понял, что ляпнул, и смутился. – То есть, я…

– Маленький да удаленький, – чётко сказал вдруг парень, улыбнувшись ему. Видимо, процитировал заученное прежде. Похоже, его уже часто русские доставали, раз он для таких шуток и тем запасся словесным оружием.

– Сейчас принесу тебе сменную одежду, разувайся пока, – и кинулась в свою комнату. – И не возражай, тебе нельзя после дождя замёрзнуть и простудиться!

Ки Ра обнаружился уже на кухне, вместе с папой. Мой родитель чайник кипятил и уже поставил две кружки на стол. Перед гостем – самую большую и толстую, что у нас в доме была. Свою, причём. Хотя обычно рьяно защищал свои любимые вещи от посягательства. И бурчал, когда гости невольно его чашку цапали себе, допущенные до сокровищницы, то есть, к посудному шкафу.

Кстати, пока искала одежду, тихо было. То ли мужчины не говорили вообще, то ли очень тихо и кратко что-то обсудили. А вообще странно, что отец так смирился с визитом парня, да ещё и в такое время. О, теперь уже всё нашла!

Получив стопку чистой одежды из спортивных штанов и футболки, венчавшихся сверху парой шерстяных носков, парень прижал их к своей груди и поклонился мне. И в душ ушёл. Я смущённо осталась стоять на месте. Чего это он вдруг кланяется? Ладно бы моим предкам, а то ж мне!

– Зелёное! – крикнул в ответ папа. – Полотенце зелёное!

Ага, тут уже пожадничал. Брата полотенце отдал.

Но, впрочем, брат пока отсутствовал, жил в общаге. Там у него была хотя и одна лишь комнатка, однако же своя собственная территория. И всех соседей он оттуда уже выжил. И жил теперь привольно, аки король целого королевства. Хотя доводилось совершать захватнические набеги и, порою даже бои отчаянные и кровопролитные, на общую кухню. Даже за угол холодильника воевать приходилось ему. Хотя потом он нашёл вторую подработку и купил себе свой, в свою комнату, большой. К счастью, мама и бабушка редко ходили к нему в гости и редко туда заглядывали, а то бы ужаснулись количеству вредной пищи. Брат ещё и требовал, чтоб я заранее его смс-кой предупреждала «о крестовом походе предков». Настаивал, чтоб «старалась вообще отвадить неуёмных женщин от его холостяцкой берлоги», ссылаясь, что у него там девушка очередная. Потеря репутации его беспокоила меньше вражеских налётов на его холодильник. А девушек то ли не водил вообще, то ли редко. Ибо его «бабы уже достали, отдохнуть бы».

Пока Ки Ра отмокал в ванной, мы с отцом молча пили чай. Странно, мой родитель и тут ничего не сказал.

– Благодарю за заботу. Вас, – сказали вдруг за моей спиной.

И я подпрыгнула, чашку задев локтём.

Но мне на ноги пролилось немного – Ки Ра успел перехватить чашку. Так что основной кипяток пролился на стол и на его руку. Но он только поморщился. Я вот заткнулась не сразу. Не сразу заметила очередную его помощь.

Ки Ра промокнул кипяток своей футболкой – он свою одежду снятую с собою нёс – и кипяток до меня по столу не дополз.

– Спасибо! – смущённо улыбнулась, потом виновато его ладонь тронула. – И извини.

Парень как-то странно посмотрел на мою руку, лёгшую поверх его. И я смущённо вдруг потупилась. И вдруг заметила несколько узких шрамов, идущих над его запястьем. Прежде скрытых рукавами толстовок или рубашек.

Ки Ра свою руку вдруг выхватил, отдёргивая. И я тут уже заметила несколько шрамов на его запястье. Безобразных шрамов над венами. Он за моим взглядом проследил и смутился. Проворчал:

– Я был слабый.

– Ну, теперь-то ты сильнее стал, – отец мой ободряюще сжал его плечо. – Сашка нам все уши прожужжала, рассказывая, как ты заступился за неё и Леру. То есть, я сказать хотел…

– Я понимать, – кивнул кореец серьёзно. – Я был слабый. Но я стал сильный. Это вы хотеть сказать.

– Всяко бывает, – отец вздохнул. – Путь к силе бывает долгим и сложным.

– Я знаю, – усмехнулся парень.

Говорили они, кстати, тихо. Видимо, чтобы спящих не беспокоить. Хотя от моего вопля те могли уже проснуться. Эх, даже не поинтересовались, что со мной, гады!

Мой родитель поднялся. Похлопал нежданного гостя по плечу:

– Ладно, оставайся у нас. Поздно уже идти.

– А… этооо… – Ки Ра смутился.

– Ваше дело, – мой папаша многозначительно подмигнул ему, потом – мне. И ушёл.

Хотя из спальни родителей как будто возмущённый шёпот доносился.

– Прости, – виновато сказал Ки Ра, – я не вовремя приходить.

Налила ему горячего чаю. Полезла в холодильник.

– Не надо, – вдруг сказал он. – Я не голодный.

– Зато я слона хочу сожрать!

– Тебя обвинят в браконьерства.

Он сказал это так серьёзно, что невольно обернулась к нему. Да, не понял моего юмора. Хотя от колбасы, которую я нарезала на доске, всё же кольцо цапнул чуть погодя.

Доев бутерброд и снова чашки наши наполнив – на этот раз, к счастью, без несчастных случаев обошлось, грустно спросила:

– Что-то случилось у тебя?

– Случилось, – он вздохнул. – Не спрашивай меня.

– Договорились, – кивнула.

Перекусив – он ел немного – выпила ещё полчашки. Он от добавки отказался. И первой в комнату пошлёпала босыми ногами. Тапки забыла в комнате, ещё когда он пришёл, у стола. Не знала, что тут говорить. Первый раз ко мне так приходил кто-то из парней. Да ещё и чтоб остаться. Хотя он уже был у меня второй раз. Ну, тогда-то ладно. Считай, два инвалида в комнате. Тогда спокойно на кровати как-то уместились. Но сегодня… сегодня всё было как-то странно.

Потому я не в кровать пошла, а к ноуту. И даже сделала вид, будто печатаю.

«Последний влюблённый» – отрывок 14

Когда роботы и люди разошлись, дети и отец Сандиаса ещё остались. Останки кианинов раскуроченных роботы главы Совета собрали и унесли почти сразу. Это с проверкой Кристанрана возились, со срочной операцией, с инъекцией исцеляющих имплантатов.

Глава Совета лично извинился перед аини и хианриа. Он, впрочем, притворился, будто извиняется перед сыном и племянником Хритара и Каньян. Хотя умный мужчина сразу понял, увидев останки хианриа его сына, что обычный человек так искалечить трёх боевых кианинов и одного кианина-спутника не сумел бы. Ну да после, если микрокамеры с глаз искалеченных кианинов и иных, скрытых от всеобще известного, мест отремонтируют, вот тогда он всё-всё увидит.

Мальчишки остались одни. И тяжело дышащий, недавно пришедший в себя Кристанран. И взволнованный Кри Та Ран. От цепкого взора их врага не укрылось, что хианриа выглядит убедительно взволнованным. По-настоящему. Но, впрочем, любознательный Сандиас знал, что Китрит 66-1 и положено быть чрезвычайно убедительными.

В конце-то концов, Китрит 66-1 имели в основе своей настоящие человеческие души. Хотя и собранные с умерших людей, преимущественно, редких нежеланных детей, чьи родители решились радикально от них избавиться, совсем не вкладываясь в воспитание. Да с душ выкидышей, которые успели подхватить. Да, Сандиас кое-что из секретной информация от отца добыл, хотя и не сам заставил своего хианриа-спутника, а, тайно запершись от него в чужом общественном туалете, взломал кой-какие секретные хранилища информации. Чтобы сами его кианины отцу о чрезмерном интересе аини к этой теме не донесли. Сам-то Сандиас рос весьма смышленым мальцом. Если бы ещё и использовал свой недюжий ум и обширные знания на благо людей! Но нет, мальчишку интересовал только он сам, его личная выгода и интересы.

Он знал, что души казнённых преступников использовать для Китрит 66-1 вначале как раз и пытались. Но, впрочем, редко кого требовалось совсем уничтожить. Да и боль, и злость тех людей часто пропечатывались в их душах. Кианины, сделанные из осуждённых, часто бунтовали. И вскоре их почти прекратили использовать, после того, как один из них стал лидером восстания яйцеголовых из трипаторской цивилизации, где нищие вздумали свергнуть элиту.

Души тяжелобольных – иногда такое, увы, случалось, особенно, после контактов с малоизвестными разумными и неразумными цивилизациями, у которых самих была слабо развита медицина – словом, души тяжелобольных были какими-то вялыми, будто в них отпечаталось уже состояние тоски или угнетённого принятия неизбежного или даже ближнего конца.

Души нескольких учёных из приророждённых и полуискусственных, решившихся отдать самую суть себя на эксперименты во благо науки и прогресса человеческого, почти все рассыпались, едва обращённые в артэа. А уцелевшие были слишком слабы.

И потому чей-то расчётливый ум вдруг вспомнил о новорожденных детях или тех, кто ещё прибывает в материнской утробе. Или в искусственной матке. Вспомнил кто-то из учёных, что в телах младенцев итак есть стволовые клетки, которые и помогают плодам и маленьким детям быстро расти. И, если в телах младенцев есть стволовые клетки, то, может, и у юных душ запас сил может быть большой?

Сколько там был жутких экспериментов – этого Сандиас не открыл. Да и побоялся копать так глубоко. Но выяснил, что души полуискусственных были слабее, чем приророждённых. Как странно! Слабое тело, рождённое природой, было носителем самой сильной и яркой души! Особенно, сильными души были у рождённых естественным путём. Самые яркие и стойкие души, наиболее часто выдерживающие цепь деформации и кристаллизации внутрь артэа, были у новорожденных или ещё пребывающих в материнской утробе.

Но новорожденных родители берегли. Кого-то из учёных застрелили за одну попытку выпросить или выкупить чьего-то только что родившегося сына, чьи молодые родители ещё до родов выли, что им его не надо. Жестоко убили учёного, размазав так, что собрать его роботы не смогли. Точнее, собрали, кроме левой ноги и большей части сердца. Искусственное сердце не прижилось. Точнее вернуть туда подхваченную душу коллеги-учёные не смогли. Даже сумев сделать из неё артэа. Душа рассыпалась в первый же час, будто ужаснулась, в какой мир и к каким делам её хотят вернуть. Да нет же! Эту глупую теорию сразу отмели, а сказавшего её – высмеяли. Уже установили научным путём, что не все души были достаточно сильными, чтобы выдержать долгое существование внутри артэа и искусственную деформацию себя, подавляющую волю самой души ради защиты навязанного ей человека.

И потому остались только незапланированные дети, особенно, у совсем молодых родителей, из любопытства или волею обстоятельств слишком рано вкусивших любовные утехи. Или у слишком старых. Больных. Живущих в глухих местах и на нищих планетах. Из умирающих колоний. Их тела упрямые учёные вырезали из утроб матерей ещё до рождения, боясь, что после родов новоявленные матери от своих детей уже не откажутся. Да, собственно, и матери, и отцы несостоявшиеся, кто знал, не слишком хотели распространяться о том.

Потому-то про существование Китрит 66-1 было мало кому известно, а знаниями о них вообще располагали немногие. Ровно, как и проводившие операцию деформации души в артэа, лишения её своей воли. Создание связи между будущими аини и хианриа в данном случае заключалось иначе, чем с обычными кианинами, внутри которых души не было.

Кианины Китрит 66-1 имели тела полностью искусственные, напичканные многими имплантатами ради целей хозяев, обычно властьимущих или военных, или особо важных исследователей. Иногда кианины эти имели сколько-то видоизменённых генов. Они особо убедительно могли изображать «любовь» с приророждёнными или полуискусственными противоположного пола. Но потомства своего не имели. Они… пожалуй, в основном они даже не притворялись. Осколки когда-то живых человеческих душ испытывали настоящие чувства и эмоции. Сознание искорёженное было начисто или большей частью лишено своей свободной воли. В души, ставшие артэа или, по другой версии, заточённые в кристалл-хранитель под названием артэа, была вбита программа следовать за каким-то конкретным человеком, к которому его привязали.

Но, если обычные кианины после гибели своего аини самоуничтожались, то Китрит 66-1 могли взбунтоваться и уйти. Хотя и немногочисленные из таких упрямцев смогли продержаться несколько месяцев или лет. За ними огромные своры боевых роботов и кианинов отправляли.

Китрит 66-1 были очень умелыми и опасными, потому немногим доверяли стать их аини.

«Но… Кристанран как-то стал, – мрачно подумал Сандиас. – Это… это, наверное, сделано незаконно? Точно! Дядя Кристанрана, кажется, одно время работал в дарина, специализирующемся на производстве кианинов. Может, был причастен и к тайнам Китрит 66-1?»

Но отцу признаваться в своей страшной гипотезе мальчик не стал. Он справедливо подумал, что если Хритар был допущен до таких глубин, то враждовать с ним открыто опасно.

Наконец и глава Совета ушёл, лицемерно погладив Кристанрана по голове, да улыбнувшись заботливо, почти совсем убедительно, наученный долгим опытом управления. Он тоже не хотел наживать дополнительных врагов. Настоятельно сына попросил примириться с этими двумя сводными братьями. И ушёл, оставив их самим себе. Должен же его сын сам уже учиться хоть часть своего дерьма разгребать за собой!

Когда мужчина с седыми прядями у висков – подарок после какого-то особо нервотрёпного дела на семисот каком-то году жизни, который он оставил для придания зрелости облику – ушёл, эти трое остались одни, напряжённо смотря друг на друга. Человек невольно жался к брату. К тому, кого он считал своим братом. Тот стоял между ним и тем, кто едва не убил его хозяина насовсем.

«Братом прикидывается. Что защищать умеет, скрывает. Наверное, кианин-спутник» – холодно отметил в уме Сандиас.

– Зачем ты издевался над моим братом? – наконец подал голос один из его новых объектов для изучения, но, почему-то, сам Кристанран. – Он ничего дурного тебе не сделал!

«Интересно, как ты запоёшь, если узнаешь, что твой любимый братец – не человек?» – с усмешкою подумал Сандиас.

У него самого братьев тоже не было. Или всё же был один, старший, но века два назад как помер в какой-то экспедиции? Или просто убежал с кем-то против воли семьи, так что имя его затёрли из общих списков, соврав, что нет его больше среди живых. Тут смышленый мальчишка тоже не успел ещё пролезть на глубь хранилищ камер, до архивов документов и личных бесед докопаться ещё не сумел. Не все нашёл. Кажется, ещё не все.

– Таких в Старую эпоху называли «человек с холодным сердцем», – с кривою усмешкой произнёс Кри Та Ран, пристально глядя на обидевшего его аини.

И словами он резал метко.

«Огромная база информации? – с интересом предположил юный исследователь. – Или… то проявление уцелевшей части его души? Настоящей души его усмешка? Ведь есть же теория, что души, ставшие артэа, что-то всё же чувствуют, проблесками, своё, но вроде редко»

В сердце или в душе Сандиаса жило большое любопытство. Ко многим вещам. Или то сказывались гены? У них несколько учёных было в роду. И, когда былые дети и свободные люди предавались разным развлечениям, этот любил рыскать среди чужих секретов или изучать всё подряд. Или душа каждого, живая которая душа, имеет свою какую-то цель? Ту, что имеется ещё до появления сознания? Сознание, не связанное с человеческим телом?.. Но, ведь если признать, что души сами по себе имеют сознание и какую-то цель… это же выйдет, что есть что-то в Дикой Природе, всё ещё сохраняющей скрытой какую-то свою часть… есть что-то в этой пакости, недоступное проницательному и любознательному человеческому уму?.. Но что движет саму природу? Если эту бессмысленную систему и правда что-то движет, само, изнутри?..

– Зачем ты мучаешь моего брата?! – обиженно выдохнул Кристанран.

И Сандиас испытал вдруг горечь. Он того, что эти двое так связаны. Так заботятся друг о друге! У него был свой кианин-спутник. Но с ним такой яркой заботы у них друг о друге не было. Просто Сандиас использовал своего хианриа как хотел. А тот, разумеется, ему и служил. Как и запрограммировали его артэа. Ну, то искусственное подобие души, которое изначально учёные прозвали артэа. То искусственное творение человека и прогресса, которое как ни старались его творцы, никак не могло полностью уподобиться живой душе, появляющейся у приророждённых или полуискусственных.

Хотя… может, всё дело было в том, что Сандиас среди предков имел несколько полуискусственных? Те славились особой расчётливостью и жестокостью, особенно, несколько поколений спустя.

Но Сандиас ещё жив. Даже при том, что его родственники уже усиленно искали себе приророждённых партнёров для создания нового поколения потомства. Просто с полуискусственными создать потомство уже почти ни у кого из рода не получалось. А с прирождёнными можно. Учёные вычислили, что какой-то процент приророждённых в роду должен быть, иначе этот род выродится. Следующие души будут слабыми или тела хлипкими, несмотря на обилие имплантатов лечебных, несмотря на серьёзную коррекцию генов. А ещё просто перестанут давать потомство.

Вот до этого потомок учёных ещё не докопался.

Но он родился с живой душой. И импульсивность, злость были ему присущи.

И, досадуя на этих двух мальчишек, столь убедительно прикидывающихся семьёй, он сказал, громко и резко:

– Я не брата твоего мучаю, Кристанран. Я мучаю твоего хианриа.

– Ты… ты снова издеваешься?! – подскочил человек раздосадованный.

– Но ты видел, что он сделал с моими кианинами-защитниками, – спокойно возразил Сандиас, плечами передёрнув. – Разве человеческий мальчик наших с тобой лет научен так кромсать боевых кианинов?

Вздрогнул Кристанран от внезапной догадки. Отчего-то кулак сжал его хианриа.

«Но, впрочем, это же Китрит 66-1, а эти гады очень изворотливы и убедительны»

– И вообще, – невозмутимо продолжил мальчик с жадным характером учёного, внимательно глядя за первыми встреченными Китрит 66-1 и его аини, такими редкими и такими взволнованными, – разве обычный мальчик кинулся бы так крушить моих спутников? А вдруг бы они оказались людьми? Разве человек может так безжалостно выпотрошить другого?

Кристанран страшно побелел. Сандиас с трудом спрятал улыбку.

«Надо же, какой же ты предсказуемый, Кристанран!» – довольно подумал он.

Человек потерянно осмотрел опустевшую землю, тщательно прибранную чужими роботами. Но, впрочем, он всё ещё помнил, как всё вокруг было покрыто клочками чужих тел. Так похожими на настоящие! Крохотные металлические капельки имплантатов не были заметными издалека. А потому будто трупы искорёженные, разорванные, разрезанные валялись вокруг, на части разделённые. И всё это сделал его брат. Сделал, о ужас, совершенно равнодушно.

«Разве человек мог?..» – отчаянно подумал он.

Повернулся к брату. К тому, кто несколько недель столь беспощадно прикидывался его братом, да столь нагло врал ему. Хотя мягкое сердце, душа, не отягощённая ещё слишком болью и трудностями, не хотела верить в те жуткие слова, сказанные чужим.

– Ты… – голос юного человека, отчаянно смотревшего на кианина, дрогнул. – Ты… скажи, Кри Та Ран! Честно скажи! Ты – человек или кианин?!

У второго мальчишки внутри что-то случилось. Будто прутьями металлическими внутренности проткнули. Раскалёнными прутьями. Боль, от которой хотелось съёжиться. Боль, от которой нельзя было убежать.

«Меня задели в бою?» – подумал он напугано.

Но эти глаза смотрели на него. Они… это они его резали! Без ножа.

– Ты человек или кианин?! – резко спросил Кристанран. И лицо его исказилось от внутренней боли.

«Сердце не смогли полностью восстановить внедрённые имплантаты?..»

Так подумал мозг. Сознание, рождённое в теле.

А остатки души, скрытой где-то внутри, подсказали:

«Ему больно, потому, что он не знает правды, потому, что Кристанран не хочет, чтобы я был кианином. Но я всё равно останусь только кианином. И он всё равно однажды это поймёт. Ведь кианины не могут совсем заменить людей. Временно – да. Но навечно – нет»