Любовь воительницы

Солнце уже взошло, и небо, куда ни кинешь взгляд, было ярко-синим и безоблачным. Оденат остановился и вопросительно взглянул на девушку.

– Я не обучена играть в эти игры, Ястреб. Давай будем откровенны друг с другом. Ты хочешь жениться на мне, и мой отец дал свое согласие, но как скоро это случится – зависит от меня. И ты, и мой отец… вы оба понимаете, что мне необходимо привыкнуть к мысли о браке. Отец уверен, что ты самый подходящий для меня мужчина. Из-за великой любви, которую он испытывал к моей матери, он хочет, чтобы я была счастлива. Мне повезло. Мало кто из мужчин понял бы мои чувства. Мне также повезло и в том, что в мужья мне он выбрал именно тебя, ибо и ты понимаешь, что меня нельзя заковать в кандалы. Я должна быть свободной! Ты проявил ко мне доброту, и я думаю, что начинаю любить тебя. То, о чем я прошу тебя, будет не трудно сделать, верно?

– Да, понимаю… – кивнул Оденат. – И ты получишь все, что в моей власти дать тебе, дорогая.

– Ах, Ястреб, ты слишком опрометчиво обещаешь, – с веселой улыбкой заметила Зенобия. – Никогда нельзя соглашаться на что-либо, пока не выяснишь все условия.

– Решила поучить меня, мой цветочек?

– А что, ты не готов учиться у женщины?

– Скажи, ты любишь меня хоть немного? – уже серьезно спросил Оденат.

– А ты любишь меня, Ястреб?

– Думаю, я полюбил тебя в тот день, когда убили твою мать. Ты была так растеряна, озадачена, испугана… Мне очень хотелось обнять тебя… и держать так долго-долго. Но я принц Пальмиры, а ты была всего лишь ребенком, и мне не полагалось утешать тебя. Но поверь, ты уже тогда мне очень понравилась.

Это признание не только удивило Зенобию, но и порадовало. Однако же… Ведь и Тамар, и Баб говорили, что женщина не должна позволять мужчине стать слишком самонадеянным.

– Ястреб, но ты же не хочешь сказать, будто провел три с половиной года после гибели моей матери, тоскуя обо мне? Я в это не поверю…

– Нет-нет, я совершенно забыл про тебя, мой цветочек, – ответил принц и мысленно возликовал, услышав вздох разочарования, вырвавшийся из груди девушки. Маленькая плутовка внезапно сделалась чересчур самоуверенной. А ведь отец предупреждал: нельзя позволять женщине становиться слишком самоуверенной.

– Мой Ястреб, так как же ты можешь говорить, что любишь меня? – пробормотала Зенобия.

– В тот день я влюбился в ребенка, а когда увидел, какой прелестной девушкой тот ребенок стал, влюбился еще раз. Я никогда не буду лгать тебе. Поверь, я тебя люблю, мой цветочек, действительно люблю. Пожалей же бедного принца, готового положить к твоим ногам и свое сердце, и свое царство! Скажи, когда мы поженимся?

– Подожди еще немного! – взмолилась девушка.

– Я не могу ждать долго. Я одинокий мужчина и страстно желаю, чтобы ты была рядом и чтобы я мог любить тебя, беседовать с тобой, делиться с тобой всем, что имею.

Зенобия долго молчала. Наконец тихо проговорила:

– Я выйду за тебя, как только позволят жрецы.

Оденат очень удивился столь внезапному решению, и его брови взлетели вверх. Девушка улыбнулась и добавила:

– Я нужна тебе, мой Ястреб. Разве не это ты только что сказал? И если уж честно, то на самом деле наш брак состоялся в тот момент, когда ты договорился с моим отцом, только дата свадьбы оставалась неизвестной. Но главное… Видишь ли, теперь мне ясно: раз я вчера так расстроилась, подумав, что ты пошел к Делиции, значит, люблю тебя, просто боюсь признаться в этом самой себе.

– О, Зенобия, – пробормотал принц, – хотел бы я знать, в какую женщину ты однажды превратишься…

– Зачем сейчас гадать? – со смехом ответила девушка. – Ведь рано или поздно ты обязательно это увидишь.

Оденат тоже рассмеялся.

– Да, верно, мой цветочек! – Повернув коня в сторону города, он добавил: – Нам пора возвращаться, Зенобия. Я не поскачу с тобой наперегонки, но давай пустим лошадей галопом, чтобы Аль-Ула показала тебе, на что способна.

В тот же миг Зенобия натянула поводья – и помчалась в сторону города. В очередной раз удивившись (она то и дело его удивляла), Оденат пришпорил Ашура и поскакал следом за девушкой по едва заметной пустынной дороге, ведущей в Пальмиру, и из-под лошадиных копыт то и дело взвивались вверх облачка желтой пыли. При этом принц неотрывно смотрел на скакавшую впереди всадницу, низко склонившуюся в седле, и мысленно восклицал: «О, до чего же восхитительное создание!» И какое счастье, что эта чудесная девушка скоро станет его женой.

Когда они пронеслись сквозь главные дворцовые ворота, часовые переглянулись и с восхищением посмотрели им вслед. А Зенобия, спрыгнув во дворе с лошади, с торжеством в голосе воскликнула:

– Мой Ястреб, я тебя обогнала!

– Мы не состязались, – ответил Оденат.

– Разве?… – Зенобия посмотрела на него с удивлением, затем повернулась и, негромко рассмеявшись, вбежала во дворец.

Оденат, почувствовав возбуждение, криво усмехнулся. Ох, скорее бы день свадьбы… Он уже с трудом сдерживался. Несмотря на множество дел, он еще до захода солнца собирался повидаться с Забааем бен-Селимом, чтобы обговорить все детали предстоящей свадьбы. И на следующий же день следовало сделать публичное объявление. Тогда маленькая плутовка уже никуда не денется.

Радостно улыбнувшись, принц направился в свою часть дворца. Мысленно обращаясь к Зенобии, он проговорил: «Скоро, уже совсем скоро, мой цветочек… И тогда ни ты, ни я больше никогда не почувствуем себя одинокими, потому что будем любить друг друга вечно!» «Вечно…» – ему нравилось звучание этого слова.

Глава 3

Пальмира, царица городов Восточной империи, лежала почти на полпути между таким же древним Багдадом и синим Средиземным морем. Говорили, что Пальмиру основал сам царь Соломон, чем пальмирцы очень гордились. Через этот город, выстроенный в обширном оазисе, где пересекались караванные пути, пролегавшие между Востоком и Западом, проходили все богатства мира. Тут собирались греки и римляне, сирийцы и евреи, арабские торговцы из всех племен, и строили здесь огромные склады, чтобы надежно хранить в них шелка, ковры, специи, слоновую кость, драгоценности, зерно и финики – все то, что проходило через их руки. И здесь же они строили роскошные виллы, где жили их семьи, а также наложницы, потому что в Пальмиру прибывали не только торговые караваны, но и рабы со всего света.

Пальмирские архитекторы питали страсть к колоннам, и все хоть сколько-нибудь заметные здания города были украшены ими. Вокруг центрального внутреннего двора одного из храмов возвышались триста семьдесят изящных колонн, и на выступавших вперед камнях в середине каждой из колонн красовались статуи самых знаменитых мужей Пальмиры. А главная улица города с обеих сторон была окаймлена двумя рядами колонн, по семьсот пятьдесят с каждой стороны; в храме же Юпитера имелась колоннада длиной в милю, состоявшая из пятнадцати сотен коринфских колонн.

Город был построен мудрым царем для торговцев, и тысячу лет спустя в нем по-прежнему властвовали коммерческие интересы. Над основными торговыми и деловыми улицами были устроены навесы, так что даже в летнюю полуденную жару люди вели свои дела в относительном комфорте. Хотя Пальмира не подвергалась серьезным нападениям, горожане все же возвели вокруг города стену длиной семь миль – на всякий случай.

Таким было царство, где Зенобии скоро предстояло властвовать как жене принца. И теперь Забаай бен-Селим впервые по-настоящему подумал о том, какую серьезную ответственность возлагал на плечи своей единственной дочери.

Удобно расположившись в личной библиотеке Одената, Забаай держал в руке резной алебастровый кубок, наполненный лучшим киринийским вином. А за его спиной стоял глухонемой чернокожий раб, помахивавший большим веером, сплетенным из пальмовых листьев. Приехав сегодня в город, Забаай вдруг посмотрел на него совсем другими глазами – будто увидел впервые в жизни. Забаай родился в Пальмире, и этот город всегда был частью его жизни, но сегодня он взглянул на него по-настоящему, и то, что увидел, заставило его задуматься. Великолепная архитектура города, а также его восхитительные парки, зеленеющие благодаря подземным источникам оазиса, – все это внезапно поразило Забаая. Этот чудесный город изумлял, ошеломлял и даже отчасти подавлял своим великолепием.

Он знал, что Зенобия не удовлетворится ролью украшения и племенной кобылы. «Но какую же роль, – думал Забаай, – предстоит ей играть в управлении этим городом?» Так уж повелось, что пальмирские принцессы всегда славились своей красотой, но не более того. Однако его дочь совсем другая… Забаай со вздохом покачал головой. Ох, неужели честолюбивые устремления по отношению к любимому ребенку лишили его здравомыслия?

– Забаай, кузен мой!.. – В комнату стремительно вошел Оденат в развевающихся белых одеждах. – Прости, что заставил тебя ждать.

– Мне было очень удобно в столь приятной обстановке, господин мой принц, – вежливо ответил гость.

– Я пригласил тебя сюда, чтобы мы могли обсудить условия нашего с Зенобией брака, прежде чем позову писца. Какое приданое ты за ней даешь?

– Я дам за ней тысячу породистых коз: пять сотен белых и пять сотен черных. И еще – двести пятьдесят боевых верблюдов и сотню арабских лошадей. И это не считая драгоценностей, одежды, всевозможной домашней утвари и документов на дом ее матери.

Принц был поражен великолепием приданого. Он и не подозревал, что оно окажется таким огромным. А впрочем… Отец Зенобии вполне мог себе это позволить, ведь стада его неисчислимы.

Вскоре писец принца уже составлял соглашение о приданом – его перо так и летало по пергаменту, записывая один пункт за другим. По законам бедави передача имущества от отца невесты к ее мужу уже делала Одената законным господином Зенобии, но в жилах принца, как и в жилах его невесты, текла также и эллинская кровь, и потому было решено, что официально они поженятся в атриуме дома Забаая, а точная дата будет зависеть от знамений, на которые сегодня же вечером обратят внимание жрецы храма.

Послали за Аль-Зеной, и она вместе с греческим секретарем принца засвидетельствовала подписание документа о помолвке и официальный вопрос, заданный Оденатом своему будущему тестю.

– Ты обещаешь отдать мне в жены свою дочь? – спросил принц.

– Обещаю, – ответил Забаай. – Да даруют нам боги свое благословение.

– Да даруют нам боги свое благословение, – отозвался Оденат.

– Итак… – Аль-Зена нахмурилась. – Ты и впрямь это делаешь?

– Матушка, ты не одобряешь мой выбор?

Аль-Зена вздохнула и повернулась к гостю.

– Не обижайся, Забаай бен-Селим. Я считаю твою дочь очень милым ребенком, но не вижу необходимости в женитьбе моего сына. У него уже есть дети.

– Пальмирой никогда не правили бастарды! – последовал резкий ответ. – Ведь ты наверняка должна знать этот закон.

Оденат спрятал усмешку, а его мать в замешательстве ответила:

– Ты всегда был… чересчур прямолинеен, Забаай бен-Селим. Остается только надеяться, что дочь не пошла в тебя.

– Зенобия – это Зенобия. Она сделает честь этому городу.

– Вот уж действительно! – Аль-Зена презрительно фыркнула и, резко развернувшись, вышла из библиотеки.

Забаай бен-Селим любезно улыбнулся принцу и проговорил:

– Ты ведь пожелаешь увидеться с Зенобией до того, как мы с ней уедем.

Это был не вопрос, а утверждение, и принц в растерянности переспросил:

– Уедете?

– Теперь, когда ваше обручение состоялось официально, мой господин, Зенобия должна вернуться домой. В сложившихся обстоятельствах она больше не может оставаться во дворце. Она прибудет сюда в день свадьбы, а до тех пор вы с ней видеться не должны.

– Но я думал, мы с ней проведем это время, чтобы поближе познакомиться друг с другом…

– Увы, обычаи требуют проявлять сдержанность, – решительно заявил Забаай.

– Чьи обычаи? – воскликнул Оденат.

– Старинные обычаи бедави, мой господин, – ответил гость с невозмутимым видом. – После свадьбы у вас с моей дочерью будет очень много времени, чтобы получше узнать друга друга.

– Я прикажу жрецам из храма Юпитера пожертвовать ягненка сегодня же вечером, чтобы определиться с датой, – сказал принц. – Но сначала схожу к Зенобии и попрощаюсь с ней.

– Я подожду твоего возвращения, мой господин. – Откинувшись на спинку кресла, Забаай протянул свой кубок рабу, чтобы тот его наполнил, и с усмешкой посмотрел вслед молодому кузену, поспешно выходившему из комнаты.

«До чего же ему не терпится!» – мысленно воскликнул вождь бедави. Что ж, краткая разлука только раззадорит его. И пусть Аль-Зена придирается и жалуется, он, Забаай, мог поспорить: мысли о Зенобии прекрасно подстегнут Одената и заставят с нетерпением ждать свадьбы.

Принц не сразу пошел в покои, где разместилась Зенобия. Сначала заглянул в сокровищницу – в хранилище для драгоценностей – и выбрал кольцо, которое собирался подарить в честь помолвки своей будущей жене. Долго выбирать не пришлось – он заприметил это кольцо несколько месяцев назад, когда казначей обнаружил его в полусгнившей кожаной сумке на самой задней полке. Казначей пришел в страшное возбуждение и заявил, что это то самое кольцо, которое царица Савская послала царю Соломону в знак своей любви, и что оно внесено в самые древние списки знаменитых сокровищ.

Взяв кольцо, принц поспешил к Зенобии. В прихожей ее покоев его встретила Баб. Служанка внимательно осмотрела принца с ног до головы, одобрительно кивнула и сообщила:

– Она только что вышла из купальни. Если ты, мой принц, подождешь минутку, моя госпожа будет готова принять тебя.

– Благодарю, Баб, – любезно ответил Оденат.

Ему нравилась эта маленькая кругленькая женщина в простых одеждах, всегда прятавшая под платком свои седеющие волосы. Под солнцем пустыни ее лицо давно стало коричневым, а глубокие морщины были отчетливо видны и вокруг глаз, и у рта.

– Ты будешь добр к моей девочке, – произнесла старушка со спокойной уверенностью.

– Да, Баб, конечно. Я ведь люблю ее и хочу, чтобы она была счастлива.

– Будь с ней тверд, мой господин. Тверд, но и ласков.

– Но разве кто-нибудь может быть твердым с Зенобией? – с улыбкой спросил Оденат.

Баб весело засмеялась, но ответить не успела – в комнату вошла Зенобия, и Оденат, увидев ее, тотчас забыл обо всем на свете. А Баб, улыбаясь, выскользнула из комнаты, оставив влюбленных наедине.

Принц не мог отвести глаз от Зенобии, раскрасневшейся и порозовевшей после купания. От ее распущенных волос и белой туники исходил едва уловимый аромат гиацинта. Несколько секунд Оденат стоял, не в силах шевельнуться. А затем послышался голос Зенобии:

– Рада тебя видеть, мой господин.

И в тот же миг Оденат протянул к ней руки и заключил ее в свои жаркие объятия. Чуть наклонив голову, он прикоснулся губами к ее губам и с удовлетворением ощутил, что ее пронзила дрожь.

– О, Зенобия, Зенобия… – бормотал принц, целуя ее в уголки рта и в прикрытые трепещущие веки.

Затем он снова нашел ее губы, но на сей раз поцелуй был долгим и страстным. Внезапно руки девушки скользнули вверх и обвили его шею, а гибкое юное тело все крепче прижималось к нему. Очарованный ее пробуждавшейся страстью, Оденат провел языком по губам Зенобии, они тотчас же приоткрылись, и из горла девушки вырвался тихий стон. Томление, так таинственно возникшее прошедшей ночью, вновь овладело ею, чтобы терзать и терзать… Оно нахлынуло непонятно откуда – и захлестнуло ее, задыхавшуюся и растерянную. Пальцы Одената теребили ее уже и без того отвердевшие соски, и ей даже хотелось плакать от счастья. Ах, оно было такое новое, такое чудесное, это дивное чувство, что называют любовью…

Наконец Оденат отстранился от нее, и Зенобия чуть покачнулась, но в голове у нее тотчас прояснилось и она обрела равновесие. А затем послышался голос принца, доносившийся, казалось, откуда-то издалека, но слова звучали отчетливо:

– Мы с твоим отцом подписали официальный договор о помолвке, мой цветочек. Но Забаай говорит, что ты должна на время покинуть дворец. То есть мы с тобой не сможем видеться до самого дня свадьбы.

– Но почему? – удивилась Зенобия.

– Он говорит, что таковы обычаи.

Девушка, нахмурившись, довольно долго молчала, наконец произнесла:

– Да будет так, как повелел мой отец.

Ее покорность понравилась Оденату.

– Я принес тебе традиционный дар, – сказал он, поднимая вверх левую руку девушки и надевая кольцо на средний палец, – считалось, что именно в этот палец тепло шло прямо из сердца.

Зенобия в изумлении уставилась на круглую черную жемчужину в золотой оправе и пробормотала:

– О, это… невероятно! У меня никогда не было подобного кольца.

– Мой казначей говорит, что оно указано в списке даров, отправленных царицей Савской царю Соломону, когда он жил тут, в Пальмире, наблюдая за строительством города. Я сразу понял, что оно понравится тебе, мой цветочек. Оно прямо-таки светится на фоне теплого абрикосового оттенка твоей кожи.

Оденат перевернул руку невесты ладонью вверх и запечатлел нежный поцелуй в самом центре ладошки. И в тот же миг по спине Зенобии пробежали восхитительные мурашки. Внезапно смутившись, она высвободила руку, и принц опять прижался губами к ее губам.

– О, моя Зенобия, ты такая уверенная в себе во всем, кроме любви. И я научу тебя понимать те чувства, что захлестывают тебя и даже слегка пугают. Научу любить и быть любимой. Между нами не будет ни сомнений, ни страха, мой цветочек, и мы будем доверять только друг другу. – Его губы еще раз легонько коснулись ее губ. – Я люблю тебя, Зенобия, люблю тебя…

Она еще ни разу в жизни не была так близка к обмороку, как сейчас. Судорожно цепляясь за Одената, Зенобия, задыхаясь, прошептала:

– А я люблю тебя, мой Ястреб, очень люблю!

И в тот же миг она радостно улыбнулась: произнесенные вслух, эти ее слова принесли ей странное облегчение. И никто из них не услышал, как открылась дверь.

– Ты уже готова к отъезду, дочь моя? – На пороге стоял Забаай бен-Селим, благосклонно улыбавшийся.

Влюбленные тотчас отскочили друг от друга, и Зенобия, вспыхнув, сказала:

– Я должна переодеться в хитон, отец.

– Нет, – возразил Оденат. – Тебя доставят домой в паланкине. Предпочитаю, чтобы ты не ездила через весь город, показывая всем свои голые ноги.

К изумлению Забаая бен-Селима, Зенобия тут же кивнула в знак согласия. Шагнув к отцу, сказала:

– В таком случае я готова.

Вождь бедави снова улыбнулся и проговорил:

– Баб позже привезет твои вещи, дочь.

Но она уже прошла мимо него и скрылась за дверью.

– Я сообщу тебе сразу же, как только сегодня вечером назовут дату свадьбы, кузен, – сказал принц.

Вождь бедави кивнул и вышел из комнаты вслед за дочерью.

Перед самым закатом верховный жрец в храме Юпитера зарезал белоснежного ягненка. Внимательно рассмотрев исходившие паром внутренности, объявил, что самое благоприятное время для свадьбы наступит через десять дней. Получив это известие от гонца, Забаай бен-Селим с усмешкой подумал: «Какой же величины был дар, пожертвованный Оденатом храму в обмен на столь желанный вердикт?»

О предстоящих торжествах объявили на следующий день, и граждане Пальмиры возликовали, но во дворце римского губернатора Антония Порция эту новость восприняли не столь радостно. Взглянув на своего собеседника, Антоний проворчал:

– А я-то надеялся, он удовольствуется той малышкой, своей греческой наложницей. Умри он без законного наследника, Рим мог бы получить этот город беспрепятственно и целиком.

– Но город и так наш, – сказал гость губернатора.

– Пока в Пальмире имеется законный правитель, всегда есть шанс мятежа, – возразил Антоний Порций.

– Мне представлялось, что Оденат абсолютно лоялен к Риму, – послышался ответ.

– О, он-то лоялен. Его невеста – вот кого я опасаюсь. Марк Александр, ты просто не знаешь, что за дьяволицу он выбрал! Зенобию бат-Забаай, наполовину александрийскую гречанку и египтянку, наполовину дикарку бедави. Какой-то галльский наемник несколько лет назад убил ее мать, и с тех пор она страстно ненавидит всех римлян.

– Ничего удивительного, – пробормотал собеседник.

– Да ты не знаешь эту девицу… – возразил губернатор. – Она сидела среди тех, кто был виновен в этом преступлении, и восемнадцать часов подряд смотрела, как они умирают. Тогда всего лишь ребенок, она сидела, неподвижная как статуя, и наблюдала за их муками. В ней нет ни капли жалости! Влюбленный мужчина – ненадежный человек, а Оденат, как мне говорили, просто без ума от нее. Она сможет настроить его против нас.

– Мне кажется, Антоний, ты придаешь слишком большое значение браку какого-то жалкого царька и девчонки-полукровки. Никакая девушка не сумеет победить империю. Некоторые мужчины пробовали, и никому из них не удалось. Рим непобедим и всегда будет непобедимым.

Губернатор вздохнул и подумал с горечью: «Почему римляне этого не понимают? Я-то знаю Восток и его людей…» А вот его гость, Марк Александр Британий, приехавший к обеду, уж точно ничего не понимал. Марк был старшим сыном богатого патриция Луция Александра Британия, римского губернатора в Британии, женившегося на дочери местного могущественного вождя. Младший сын, Авл, уже унаследовал имения своего деда по материнской линии. Кроме того, имелись еще и две сестры, Луция и Евсевия, обе замужем за выдающимися римлянами. Но Марк Александр, хоть и был старшим сыном, оставался холостяком. Он какое-то время служил в армии, а теперь приехал в Пальмиру, чтобы основать торговое дело и переправлять товары с Востока в Британию, где младший брат собирался их продавать. Странное занятие для сына видного римлянина… Патриции обычно выбирали себе что-нибудь более достойное. Впрочем, ему, Антонию, сейчас следовало подумать о другом… Ведь очень может быть, что Марк Александр, вдобавок к своему промыслу, станет также глазами и ушами тех, кто сидел в Риме на самом верху. Кроме того, ходили слухи, что принцу Оденату позволят править от лица Рима, когда через несколько лет он, Антоний, уйдет на покой. Конечно, принц и сейчас правил городом, однако все, что он делал, за исключением мелких судебных вопросов, исполнялось под руководством губернатора. И Рим, судя по всему, и в дальнейшем не собирался предоставлять Оденату полную свободу действий. Очевидно, в столице решили прислать кого-нибудь в Пальмиру в качестве наблюдателя, и губернатор подозревал, что этим человеком и являлся Марк Александр. К тому времени как Оденату якобы отдадут власть, Марк Александр уже станет в Пальмире своим человеком, и никто ни в чем не будет его подозревать. Никогда еще в истории Рима – хоть в республике, хоть в империи – члены рода Александров не были замечены в каких-либо действиях, связанных с предательством и нелояльностью, – при любых обстоятельствах они оставались римлянами.

«Кроме того, Марк – мужчина весьма привлекательный, – размышлял губернатор, – и он явно унаследовал от матери-британки высокий рост, цвет глаз и волос». В общем, Антоний ни секунды не сомневался: женщины Пальмиры толпой повалят в постель Марка Александра, потому что к его привлекательному телу добавлялось красивое, классически изящное лицо, которое…

– Ты слишком пристально на меня смотришь, Антоний Порций, – внезапно раздался голос гостя. – Что-то не так?

– Что?… О, нет-нет, Марк Александр! Все в порядке! Я просто думал о том, как ты похож на своего отца. Какое-то время мы с ним вместе служили в Британии. Там скверный климат… Никогда не мог там толком согреться.

Гость язвительно усмехнулся и проговорил:

– Уверен, что здесь, в Пальмире, ты мечтаешь о британской прохладе.

Губернатор делано хохотнул.

– Нет-нет, мои старые кости предпочитают жару Востока, а не сырость Британии и Галлии.

Марк Александр взглянул на свой кубок с фалернским вином и, немного помолчав, спросил:

– Ты и в самом деле считаешь, что этот брак представляет для Рима опасность? Но если так… Может быть, стоит избавиться от этой девицы, пока не поздно?

По спине Антония Порция пробежал холодок. Откашлявшись, он проговорил:

– Видишь ли, Зенобия бат-Забаай действительно не любит Рим и римлян, но я думаю, что ты не ошибся – она и впрямь всего лишь хрупкая девушка. Ну какую опасность она может представлять для империи? Сначала ей придется ублажать в постели мужа, потом много лет растить детей и внуков… Ей просто некогда будет думать об отмщении Риму за смерть матери… Я старею, Марк Александр, и вижу иногда угрозы, которых на самом деле не существует.

«И еще, – подумал губернатор, – я определенно не хочу, чтобы смерть этой девушки была на моей совести».

– Лучше проявить осторожность чрезмерную, чем недостаточную, – заметил гость. – Ты пойдешь на свадьбу?

– О да, конечно! Жители Пальмиры давно приобщились к римской культуре и религии. Это будет традиционная церемония конфарреации[3], которую проведут в атриуме дома Забаая бен-Селима, а после пиршества свадебная процессия проедет через весь город ко дворцу принца. По сути, все будет происходить так же, как в Риме.