Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве

– Нет, не уходи. Я тебе помогу.

– Не ввязывайся в это. Они тебе не простят.

– Мне их прощение не нужно. Я улетаю завтра к дочерям. И сюда никогда не вернусь.

Я не стал ее отговаривать. Мы на цыпочках прошли с ней к спальне Филиппо, и она громко постучала ему в дверь.

Консильери Филиппо проснулся и оделся два часа назад. Теперь он ждал доклада своих людей о выполнении поручения в подвале. Понятно, в глубоком подвале сигнал сети был очень слабый, но те двое должны были подняться и позвонить ему. Еще больше Филиппо беспокоило, что до сих пор не вернулся Марио. Филиппо догадывался, куда и зачем пошел он после ужина. Но уже наступило утро, а ведь Марио сам же хотел выгнать Джулиано еще вечером.

– Филиппо, открой! Это я, – крикнул Анжела, и я даже вздрогнул от ее громкого голоса.

– Что случилось, Анжела?

– Открой скорей! Случилось!

Как только дверь приоткрылась, я со всей силы протолкнул ее внутрь, ударяя и откидывая назад Филиппо. Моя «Беретта» была приподнята, чтобы тот ее сразу увидел. Я мельком оглядел его спальню: оружия не было «на поверхности». Обстановка строже, но и здесь повсюду прелестный загадочный Ренессанс.

– Филиппо, мы хотим уехать, – сказал я. – Мы достаточно погостили. Ты отдашь нам документы и выпустишь за ворота. Если заартачишься, то сразу умрешь, – выложил я ему самое важное, и добавил для убедительности: – Ты хотел меня убить сегодня, и мне бы следовало тебя наказать, но я могу простить. Если все будет гладко. Ты понял, Филиппо?

– Документы не у меня. А выпустить за ворота может только Марио. – Филиппо был совершенно спокоен, и я приподнял пистолет к его лбу, более сильного аргумента у меня не было:

– Тогда мы выйдем сами. Но ты сначала умрешь, чтобы не помешал. Только поэтому, Филиппо, и ничего личного.

Я ткнул ствол ему в лоб. Но стрелять бы все равно не стал: куража, как в подвале, у меня давно не было, и он стоял безоружный. Я только блефовал. Но я почувствовал сбоку мягкое тело Анжелы, ее рука взметнулась перед моим лицом и захватила ствол «Беретты».

– Отдай мне, я сама! Это наше семейное. Не стреляй, я сама, – я увидел, как глаза у Филиппо расширились: он верил ей больше, чем мне. Я выпустил из руки «Беретту», и Анжела умело перехватила ее в свою руку. – Филиппо, наш Марио убит. Мой брат убит! О, Господи… Но ты сейчас умрешь тоже. Или пойдешь с нами в кабинет и откроешь сейф. И выпустишь их на волю. Решай быстрее!

Анжела с Филиппо выросли вместе, они играли детьми: Марио, Анжела, Филиппо… Но Анжела была старшей, и заводилой, ее слушался в те годы даже родной брат Марио. Это не забывается никогда: порой вдруг неожиданно проявляется, даже в разговоре, или просто каждый чувствует это всю жизнь.

– Где Марио? – Филиппо спросил Анжелу, но ответил за нее я:

– Лежит на полу во флигеле, в комнате русской девочки. Но ты им займешься, когда мы уедем. Ему торопиться уже некуда.

– Филиппо, я стреляю! – крикнула Анжела с новой болью и отчаянием.

– Я попробую… Опусти пистолет.

Втроем мы прошли коридорами в кабинет «дона».

В кабинете я сразу подошел к окну: под ним колонны парадного входа, площадь перед лестницей, далее ворота, помещение охраны… Гараж из-за деревьев не был виден, не увидел отсюда я и наших мотоциклов. Затем я оглядел кабинет, я уже тут бывал: на стенах две картины. На одной благородные всадники, на другой белые птицы. Сначала показалось, что это голуби, но потом рассмотрел у них хищные и красивые клювы.

Все молчали, и в тишине только звякала под пальцами Филиппо сталь сейфа. Потом он, не спеша, аккуратно, запер сейф и вышел из-за стола с полными ладонями. Я распихал по карманам куртки наши паспорта, Танин бумажник, телефон. Филиппо стоял перед нами совершенно спокойным, и я уверен, он думал только о «семье», о своем «доне», который не видит этого позора, думал о его мертвом сыне и об изменнице-дочери. Он ничего не боялся, ему было всех их только жалко. Поэтому он так и стоял перед нами, на лице у него застыла горькая усмешка.

– Теперь достань телефон, Филиппо, и набери номер охранников на воротах, – очень спокойно сказала Анжела.

– Анжела, ты делаешь глупость! Твой отец никогда не простит тебе это.

– Делай, что я тебе говорю! – Анжела тряхнула «Береттой», ее ствол опустился и смотрел теперь ему в живот.

В тишине я вдруг услыхал знакомый лязг разъезжающихся ворот, потом рокот мощного мотора и шелест шин под окном. Филиппо не обернулся, и только кивнул на окно:

– Вернулись из аэропорта. Они не выпустят отсюда никого.

– Ты позвонишь им, и скажешь стоять на месте. Но только одно лишнее слово, Филиппо, и…

Филиппо не боялся пули, он никогда ее не боялся. Он вырос в семье, где это считалось позором. Он чувствовал горечь, что на его глазах начала рушиться «семья», и он стал первым свидетелем этого. Он только жалел сейчас Анжелу и ее брата Марио. Но если ему раньше было безразлично, останутся ли живы эти русские или нет, то теперь один из них, этот Николай, стал убийцей сына «дона», и уйти с этим безнаказанно он позволить ему не мог. Если Марио действительно был сейчас мертв, а это заявила его сестра, то в отсутствие «дона» он должен был действовать по своему усмотрению. У Филиппо были и другие возможности, не рискуя получить пулю от Анжелы, остановить беглецов в дороге: до любого аэропорта отсюда было несколько часов пути. Поэтому он нажал несколько кнопок на своем телефоне и приложил его к уху.

– Это Филиппо. Пропустить всех, кто выйдет сейчас к воротам. Никаких препятствий.

Затем он набрал другой номер и подошел ближе к окну. Я шагнул за ним. Внизу, где остановилась черная машина, рядом стояли приехавшие в ней люди, и один поспешно вынул из кармана телефон.

– Это Филиппо. Сейчас будут выезжать из ворот. Не трогать, кто бы это ни был. – Он поднял глаза на нас: – Анжела, сестричка, ты можешь опустить теперь это.

– Я подожду. И погляжу вместе с тобой в окно. Пока дай мне свой телефон, я проверю.

Она действительно набрала оба номера и спросила одинаково:

– Это Анжела. Вы все поняли про ворота?

Она отдала обратно трубку и шагнула ко мне. Наш прощальный поцелуй получился нелепым. Я целовал ее в губы, но глаза Анжела не закрыла, а следила ими за «братом», и даже повернула наши головы так, чтобы ей лучше было его видно.

– Прощай, мой дорогой. Лети в свою любимую Россию.

Я крепко прижал ее к себе и сразу двинулся к двери.

– Не бойтесь ничего! Он останется со мной, пока вы не уедите. Беги, мой милый.

Я побежал по лестнице вниз. Я торопился, потому что знал, – для любой женщины «уехать» означало скрыться с ее глаз за воротами дома. Так это потом и оказалось.

Она удерживала Филиппо на мушке пистолета минут пять, пока не увидала из окна, как мотоциклы выскочили за ворота, – ее удивило только, что их было два. Она выросла с Филиппо и знала, на что он был способен. Но и тот знал, на что была способна «сестра». Поэтому консильери не пошевелился все пять длинных минут. Но он выскочил за дверь кабинета в ту же секунду, как Анжела опустила ствол: он был верен своему «дону».

Оставшись одна, глядя в окно на открытые ворота, Анжела, уже не сдерживаясь, громко разрыдалась.

Через несколько минут после этого из ворот виллы вылетела первая машина, – большая и черная, с раскаленным мотором еще с дороги из Рима. Еще через минуту, – вторая, с дежурившими в воротах охранниками. Оставшись один, Филиппо спустился в подвал виллы, разбил киркой висячий замок и выпустил обоих убийц-неудачников. Только после этого он пошел во флигель, в комнату русской девчонки.

Первая машина из погони сразу свернула вправо, на горную дорогу через хребет Апеннин, к морю на Римини, – туда всегда и ездили кататься сбежавшие мотоциклисты. Вторая машина начала отрабатывать второй вариант побега: хайвэй на Рим. Из нее же позвонили в Милан, чтобы перехватили там местный аэропорт. Воскресный день только начинался, и дороги были пусты. Машины не снижали скорости на узких городских поворотах, и визг их шин резал воскресную тишину.

36. Серпантин

Еще вчера, перед первым побегом, мы с Джулиано рассматривали этот путь, через горы к морю: из Римини летали в Москву чартеры с нашими пляжными отдыхающими. Но вчера у нас не было паспортов. Теперь же паспорта были, и горная дорога в Римини, через Апеннины, давала нам единственный шанс уйти живыми.

Я шел вторым, сзади, и первым увидал в зеркале эту большую черную машину. Возможно, я один и ушел бы от них. Но впереди на втором мотоцикле летел Джулиано с Таней за спиной, ухватившейся за него слабыми руками, а этим двоим впереди меня повороты «с коленочкой» на горной трассе были явно противопоказаны.

Дорога из Флоренции в Римини – это горный серпантин длиной в триста километров. Невообразимые красоты: сначала тосканские холмы среди виноградников, выше сосновые леса предгорий, и скалистые вершины. Флорентийские художники издавна воспевали эти красоты, подставляя их, как задний план, для своих Мадонн.

Но то была лишь одна сторона. Вторая – сами серпантины. Они и сделали эту дорогу любимой трассой байкеров всего мира: здесь их настоящий рай. То было как раз воскресное утро, и они поднимались на перевал впереди нас вереницами. В остававшихся сзади живописных деревушках гордо развивались флаги стран обеих берегов Атлантики: там располагались их шумные слеты. Цветастые байки всех пород стояли под этими флагами плотно, как сельди.

Только это, возможно, нас и спасло: воскресенье и братья-байкеры. Иначе, из черной машины нас троих перебили бы, как кроликов: подъехали бы сбоку и расстреляли из окна машины с двух метров. Уехать от них, даже на здешних серпантинах, мы бы не смогли: два колеса – не четыре, когда на заднем сидении усталая, перепуганная девчонка.

Мы прохватили несколько десятков километров по предгорью, мимо первых верениц байкеров, – и только тогда я заметил сзади черный капот. Мы вовремя сообразили, где наше спасение. Я нагнал Джулиано и рукой показал, что делать. За поворотом, чтобы сзади не увидели, мы быстро, и, пожалуй, очень опасно для всех, кто оказался рядом, встряли промеж братьев наших в шлемах. Перед нами, и сзади нас, неслись аппараты всех цветов, всех известных пород, но шлемы у байкеров были почти одинаковыми – с черными, как уголь на солнце, стеклами. Мы просто вклинились в эту вереницу и потерялись в ней. Если бы стрелять в нас, то надо было всех подряд, до самого перевала.

Черная машина пронеслась мимо. Но через десять минут мы снова увидали ее: все трое стояли снаружи и просматривали проносящихся мимо байкеров. Я с трудом удержался, чтобы не помахать им рукой.

Еще через два часа мы достигли перевала. Тут байкеры отдыхают и что-нибудь пьют, – некрепкое, потому что на этой «райской» трассе мы проскочили с десяток обелисков на обочине, с венками. Здесь место их встречи и тусовки. Тут всюду флаги, мотоциклы и крутые парни без шлемов со своими боевыми подругами. Внизу за ограждением – пропасть, и в далекой синеве – Флоренция.

Мы не остановились тут, а просто сменили байкерскую компанию и начали спуск к морю. Мы больше не видели в пути черной машины, но она вполне могла поджидать нас в аэропорту, – это было бы единственное их правильное решение. Теперь мы неслись по серпантинам вниз, так же затискиваясь в вереницы попутчиков, но нервы нам уже отпускало, и серпантины начинали радовать.

Последние полсотни километров до Римини мы проехали в густых потоках машин по прямой, как стрела, платной автостраде. Свист и грохот, как на кольцевой в Москве, – но только встречный синий дорожный щит со словом «Рубикон» буквально остановил мои глаза. Эта была та самая река, которую, решившись на что-то, перешел со своими когортами великий Цезарь. Я и сам сейчас проносился над ее водами, только в обратном направлении. Я тормознул среди потоков машин и повертел головой. По обе стороны от бетонной полосы – безбрежные камыши, воды я даже не увидел. Знаменитая река иссякла за две тысячи лет и пересохла.

Но возможно, синий щит с названием исторической реки по-другому подействовал на Джулиано. Этот итальянец знал свою историю. Когда мы остановились на заправке, он подошел ко мне:

– Я не могу уехать из Италии. Я убил тут человека. Я должен заявить.

Мне нечего было на это ответить. Все верно, надо.

И только, когда нам залили в баки последние в этой дороге литры бензина, когда мы дождались Таню из дамской комнаты, я ответил ему:

– Через полчаса, в аэропорту, у тебя будет возможность убить еще одного или двух. И опять для того, чтобы спасти свою Таню. Тогда заявишь обо всем сразу.

Он принял это за шутку.

– Тогда я позвоню Анжеле и все ей расскажу. Я не могу этого скрыть.

– Валяй.

Я отошел от него к своему мотоциклу и не слышал их разговор: он был по-итальянски, и ничего для нас не менял. Даже если бы он сейчас позвонил Филиппо, рассказал и ему, все равно нас бы искали, и убили. Но я с трудом поборол желание взять потом трубку, чтобы услыхать ее голос. Я знал, что при любом раскладе, дочку «дона», в убийстве сына которого я подозревался, увидеть мне никогда не придется.

В аэропорт в этот день мы не поехали. Джулиано никого больше не хотел убивать, – отчасти поэтому. Перед городом Римини мы круто свернули вправо, начали снова набирать высоту и уходить обратно в горы. Идея была целиком Джулиано. Не зная расписания самолетов на Москву, было глупо сразу туда ехать. Лучше было где-нибудь на день-два «лечь на дно», успокоить нервы и себе, и тем, кто нас ищет. Для этого, как ничто другое, подходило княжество Сан Мариино, – крошечное независимое государство на вершине горы. И всего в десятке километров от аэропорта.

– Там нас не арестует полиция, даже если Филиппо успел заявить, – объяснил мне Джулиано.

Но только Филиппо не заявил бы в полицию в любом случае: мафия так себя не ведет, она наказывает всегда сама. Я был в этом уверен, иначе никогда бы не поехал прямиком в итальянский аэропорт.

Дорога в Сан Мариино повела нас опять к облакам. Но теперь под передним колесом мотоцикла вилась не змея серпантина, а закручивалась тугая спираль, со средневековым замком в вершине. С каждым новым ее оборотом открывались новые итальянские красоты – холмы, море, горы, море…

В княжестве, притулившемся на скале, промелькнули два чудесных дня моей жизни. Вечерами мы сидели в кафе и поглядывали на огни расстилающейся под нами Италии, днем гуляли по средневековому замку с четырьмя нависшими над скалами башнями. Тут же, в замке, я купил себе два ножа. Один – длинный, чтобы метнуть издали, как только увижу. Второй, подороже и выкидной, для последнего боя. Но надежды на успех такого боя, по правде говоря, было мало. Надеялся я на удачу. Билеты мы купили через Интернет, – нам повезло, с началом сентября свободные места на Москву были.

В эти последние дни я решил не утомлять Джулиано своими расспросами, и ждал, когда он мне сам что-нибудь расскажет. Он не рассказал, поэтому перед выездом в аэропорт я его спросил:

– Что лежит в московском кладе, Джулиано?

– Две иконы Андрея Рублева.

Я сначала не поверил, и он рассказал все, что знал сам: где, кем и когда клад оставлен. Больше никогда мы на эту тему не разговаривали.

Мы спустились из тишины и покоя небесного княжества в толчею аэропорта перед самым отлетом самолета. Возвращая в прокатную фирму наши «Дукати», оба чувствовали, что впереди нас еще последняя, и самая глубокая пропасть. Решено было, я пройду регистрацию первым, они будут смотреть на меня издали и ждать. Если я пройду без проблем паспортный контроль, проверку карманов, и благополучно покину территорию гостеприимной Италии, тогда они последуют моему примеру. Если со мной случается что-нибудь нехорошее, тогда Джулиано немедленно сдается полиции, и тогда они вдвоем с Таней будут молиться и надеяться на справедливый суд этой страны.

Проблем у меня не возникло, нас никто не хотел тут задерживать: у «семьи» появились дела важнее, чем караулить нас днями в аэропорту. Да ведь мы могли свернуть на платной трассе влево и гнать на своих «Дукати» через Альпы в Австрию… Поэтому перед самым паспортным контролем я с облегчением опустил два новеньких ножика в мусорную корзину. Затем я прошел к выходу на рейс и сел там в кресло. Передо мной за стеклом, за посадочной полосой, в синеве послеполуденного дня, на одинокой скале угадывались все четыре крепостные башни сказочного княжества Сан Мариино.

В самолете мы все сидели на разных местах, и так было даже покойнее. Я задремал и пробудился только, когда стюардессы начали разносить обед. Поел с аппетитом и снова задремал. За час до посадки мимо меня вдруг бегом проскочил в хвост самолета Джулиано. Я сжался пружиной, весь наготове. Но через десять минут он прошел спокойно обратно. Через десять минут это повторилось. И уже когда попросили пристегнуть ремни, Джулиано проскочил назад в туалет еще раз. Возвращаясь на место, он кивнул мне, поджал с досадой губы, и показал пальцем себе на живот. «Это от нервов, – подумал я, – обед ни причем».

37. Красная площадь

Прилетев в Москву, дон Спинноти остановился в отеле «Националь» с окнами на кремлевские стены. Карло с Терей уехали в «Холидэй-Инн», к Сокольникам.

Разработанный в деталях план был следующим. Основную работу должны были сделать люди из русской банды, в которую входил раньше Теря, – он всех их хорошо знал. Сам Теря тоже войдет в Кремль, – третьим, – он был уже свой для мафии человек, «дон» с Марио ему доверяли. Эти люди вскроют стену собора и достанут иконы. Они же вывезут их из Кремля в куче строительного мусора. Карло будет следить за чиновником Черкизовым, и при первом же подозрении об обмане, он быстро и тихо его зарежет. Ему же поручалось принять в руки икону и сразу везти ее своему человеку из итальянского посольства. Защищенный дипломатическим паспортом от таможенного и прочего досмотра, тот вывезет ее ближайшим самолетом в их страну, как диппочту. Карло будет неотлучно находится с ним рядом, для охраны, вплоть до благополучного приземления в Риме.

Теря заберет вторую икону и сразу повезет ее со своими бандитами в квартиру богатого коллекционера и перекупщика, которого нашел и которому доверял Черкизов. Что будет затем со второй иконой, и как русские разделят деньги, дона Спинноти уже не касалось. Однако еще неделю назад он подумывал захватить обе иконы, вывезти их, и только потом расплатиться с русскими. Но с каждым днем кремлевское дело начало казаться ему все более опасным, и он решил умерить свой аппетит.

Сам же «дон» в час операции будет мирно прогуливаться по Красной площади тихим старческим шагом, поглядывая на славянские красоты. В его мобильном телефоне будет местная сим-карта для связи только с Карло, с Терей и с Черкизовым: для координации и разруливания возможных проблем.

Однако прилетев в Москву с колотящимся в разнобой сердцем, поселившись в «Национале», дона Спинноти стало захватывать другое, и новое для него чувство: желание скорее убраться отсюда. Чувства его никогда не обманывали. Прогулявшись вечером первого дня по Красной площади, видной из окон его гостиничного номера, взглянув на витые цветастые маковки собора на площади, на склеп, в котором девяносто лет лежал непохороненный человек, на снующие через площадь в Кремль правительственные автомобили, – куда завтра должны были войти его люди, – желание убраться поскорей из этой страны, по добру и по здорову, у него только усилилось.

Дон Спинноти лег в постель рано, но заснуть не мог несколько часов. Его сердце колотилось так, что содрогалась грудь. Утром он проснулся от гудков автомобилей под окном, он давно отвык спать с окнами на городскую улицу. Проснувшись, он сразу прислушался к своему сердцу: теперь оно билось тихо, как до этого в самолете, будто и не стучало вовсе, – с долгими перебоями, меж которых, он знал, его предсердия трепещут, как бабочки крыльями, взбивая, как миксером, кровь. Он принял двойную дозу лекарства и начал одеваться.

Вскрытие стены было намечено на час дня, когда у работников за кремлевскими стенами начинался обед. Предполагалось, все дело займет не более часа. Чиновник Черкизов успел осмотреть отмеченное место у алтаря собора, и собственноручно его простучал.

Лично для дона Спинноти, даже в случае катастрофического провала всей операции, никаких серьезных последствия быть не могло. Он не столько доверял тем людям, сколько страху перед омертой, которую никто из них не посмеет нарушить. Во всяком случае, в течение ближайших суток, за которые он всегда сумеет выбраться из этой страны. Однако он привык соблюдать все предосторожности, как делал всю жизнь. На Красную площадь он вышел с пустыми карманами, в старых джинсах и в вылинявшей футболке. Единственное, что могло выдать в нем «дона» миланской мафии, это был его мобильный телефон. Но и тот был уже с местной сим-картой, купленной в аэропорту.

В полдень дон Спинноти перешел по подземному переходу площадь перед отелем, прошел мимо решетки сада и начал подниматься на Красную площадь. С каждым шагом его сердце начало ускорять ритм, начиная жить отдельно от него. Дон Спинноти так не волновался уже сорок лет, и он не мог понять причины. Он даже подумал, не вернуться ли в отель, но сразу отмел эту мысль, как не достойную. Медленно, по-старчески он продолжал свой путь, и площадь казалось ему бесконечной. Он шел к храму с витыми маковками: по карте он давно выбрал это место для своего командного пункта. В ста метрах оттуда, за кремлевской стеной начинали ломать древнюю стену его люди.

Дон Спинноти доковылял до паперти храма, и силы у него иссякли, сердце колотилось в груди, как барабан. Присесть тут было негде, и он прислонился к каменной ограде. Гуляющие по площади туристы поглядывали на него, как на нищего у церкви. Дон Спинноти вынул из кармана телефон. Звонить ему могли только, если бы возникли проблемы, – но он хотел услышать чей-нибудь родной голос. Телефон его сына Марио не ответил, и он набрал номер дочери:

– Анжела, милая… Я отвратительно себя чувствую. Где Марио?

– Его нет… Папочка возвращайся, я люблю тебя! Только не волнуйся, тебе нельзя…

– Где Марио?

– Он лежит… он не может…

– Я возвращаюсь, Анжела… Передай ему.

Сердце дона Спинноти не могло успокоиться даже теперь. С натужными ударами сердца все накопившиеся в «ушках» сгустки его старой крови стали вылетать из них и плыть по заросшим, как ржавые трубы, сосудам, чтобы неминуемо застрять где-нибудь в узком месте. Башенные часы над ним пробудились, ударили, отбивая уходящее для дона Спинноти время, он поднял на них глаза, и в этот момент сгусток крови остановился у него в мозгу. Дон Спинноти почувствовал легкое головокружение, слегка покачнулся и закрыл глаза, чтобы восстановить равновесие. Это было последнее, что он мог бы потом вспомнить. Далее наступила темень и «ничто». Дон Спинноти потерял сознание и упал на брусчатую мостовую Красной площади. Как потом рассказывал очевидец, гулявший рядом турист из Тамбова: «Стоял, стоял, потом вдруг бух, и все». Это был один из самых безболезненных переходов в небытие, который может выпасть на долю человека.

Полиция подошла к нему через пять минут. Он был еще жив. Его приняли сначала за пьяного, потом за бездомного, и только позже за больного. Перед отправкой в больницу составили акт с формулировкой «Подобран у входа в храм Василия Блаженного». Документов при нем не оказалось, выпавший из его руки мобильный телефон был сразу подхвачен и украден каким-то подростком.

Дон Спинноти умер через восемь дней, так и не придя в сознание. Пролежав в Лианозовском трупохранилище месяц, он был кремирован и захоронен, как невостребованное и неопознанное тело.

38. Доски

Вскрывали стену Успенского собора тихо и аккуратно. Работали двое местных бандитов, а Теря стоял у запертых снаружи дверей. Черкизов сидел у себя в кабинете и ждал, когда кончится этот мучительный час, когда он выйдет и выпустит из Собора этих людей. Он подходил к окну, глядел на купола собора, потом садился за стол, укладывал на него руки, а поверх них свою голову.

Все проходило пока без проблем. Местные ремонтные работы были начаты Черкизовым еще вчера, – и по документам, и по факту. Тогда же он приходил сюда со своими рабочими, они и оставили тут необходимый инструмент. Когда те ушли, он сам простучал алтарную стену и сразу нашел в ней глухое и пустое место – пазуху. Находилась она низко и походила на узкую широкую нишу. Вверху нее, под толстым слоем вековой известки, прощупывались кирпичи: они могли тут лежать только для одного, чтобы открыть и закрыть эту нишу. Работы тут было всего на полчаса.

Причиной работ Черкизов указал новую протечку с крыши. Они беспокоили местных монахов все пять веков, со времен постройки этого храма: архитектор Фьораванти применил здесь по-южному тонкую кладку сводов собора, в один только кирпич. Поэтому кремлевский хозяйственник Черкизов обязан был вовремя об этом побеспокоиться. Все необходимые бумаги были должным образом оформлены, лишние люди отосланы в местные командировки, мусор собран заранее, и пикап для его вывоза заказан.