Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве

Дмитрий Таганов

Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве

В отношении истории повесть следует точно установленным фактам. Однако персонажи, организации, современные события и обстоятельства являются художественным вымыслом автора и не имеют прообразов в реальности. Любые возможные совпадения являются случайными.

1. Субботним утром

Ранним субботним утром, после завтрака, я сел в кресло и развернул свежий журнал. В окна квартиры било летнее солнце, и мне хотелось поскорее сесть на свой мотоцикл и дунуть на нем подальше от Москвы, сотни за три, с ночевкой. Но плотный завтрак и свежий журнал с фотографиями двухколесных красавцев располагали к четверти часа ленцы в мягком кресле, и я не стал противиться желанию. Но цветной фото-мир мотоциклетных грез был вскоре разрушен телефонным звонком.

– Э… господин Соколов?

– Да, я слушаю вас.

– Здравствуйте, э… мне посоветовали к вам обратиться. Э… у меня проблема.

– Излагайте.

Я привык к таким звонкам попавших в трудное положение людей. У всех людей проблемы, но у тех, кто мне звонит, чаще не проблема, а настоящее горе. Я частный следователь, или детектив, – кому как нравится меня называть, зарабатываю я на свой хлеб нервами и головой, но иногда и кулаком. Те, кто мне звонит, потеряли часто голову из-за своей беды, потеряли и чувство реальности, поэтому приходиться, как и любому врачу, быть с ними строже.

– Э… я не могу по телефону…

Это мне тоже хорошо знакомо. Но терять вагоны времени на встречи с теми, у которых потерялась кошка или изменяет муж, я не могу. Поэтому приходится нащупывать суть каждого такого звонка косвенно, чтобы выиграть время для тех, кому действительно тяжко.

– Бросьте, по телефону все можно, на то он и телефон.

– Э… я не могу… нет.

– Ладно, давайте так. Вам угрожают?

– Нет.

– Пропал кто-то?

– Нет.

– Сердечные дела?

– Нет.

– Слушайте, я очень часто помогаю людям бесплатно, когда мне их очень жалко. Но я должен когда-то и зарабатывать, и тогда я беру дорого. Очень дорого. Сколько вы получаете? – Так я иногда отсеиваю лишнее.

– Пятнадцать тысяч.

– В год или в месяц? Долларов или евро?

– Рублей. Пятнадцать тысяч рублей в месяц.

– Да-с… тоже деньги. Только очень небольшие. Тогда мне должно стать вас очень жалко, чтобы помочь. Мне тоже надо на что-то жить – разве нет? А вы не хотите даже мне сказать, в чем дело… Кем вы работаете?

– Я ученый, э-э… историк, специалист по Средним векам.

– В ваши средние века небось ученым платили больше?

– Больше. Но часто и сжигали на кострах.

– Но это вам, надеюсь, не грозит?

– Мне, вероятно, нет… Это грозит моей дочери.

– Вы сгущаете. Или торопитесь меня разжалобить. Я знаю криминальную статистику за последние десятки лет, – топили, закапывали, резали, рубили на куски и ели, – этого сколько угодно. Но ни одного костра – слишком хлопотно, и не по-русски.

– К несчастью, моя дочь не в России, поэтому ваша омерзительная статистика неуместна.

В его словах слышалась искренняя обида, и мне стало совестно – ведь что-то приключилось серьезное с его дочерью. Все равно я собирался выезжать, мог бы и взглянуть на этого историка живьем.

– Хорошо, господин ученый, специалист по Средним векам, вы меня заинтриговали, записывайте место нашей встречи. Через час успеете? Тогда до встречи.

– Алло! Не вешайте трубку! Я хочу вам только сказать, что не нуждаюсь в вашей жалости. Я вам заплачу столько, сколько вы скажите. И даже больше. И даже вперед. Любые деньги!

Я прибыл на место нашей встречи раньше назначенного, но никого там не встретил. Через полчаса я подошел к своему мотоциклу, сел на него, завел, послушал басовый рык «Ямахи», – но затем снова слез, вернулся и ждал еще полчаса.

Когда я выезжал из города, протискиваясь в субботних пробках, где-то внутри меня сидела и колола заноза. То ли я повел с ним хамски, то ли он был такой необязательный человек, или что-то было еще… Но когда я выбрался на свободное шоссе, открутил ручку до упора, встречный ветродуй вымел все лишнее из моей головы.

2. Черкизов

Черкизов пружинистой молодой походкой сбежал с лестницы, кивнул козырнувшему ему у входа лейтенанту кремлевской охраны, ступил на тротуар и зажмурился от яркого света: глаза с утра видели только прохладные сумерки его кремлевского офиса. Это была суббота, но Президент работал и по субботам. В этот день он собирал в Кремле совещание по общим хозяйственным вопросам, поэтому поступила команда из его администрации: быть всем на местах, могли потребоваться справки.

Черкизов провел субботу в томительном ожидании, но его справки в этот день не потребовались, и когда он услыхал знакомый свистящий шум проносящегося по двору картежа с бронированным Мерседесом, он по телефону вызвал себе машину и стал спешно собираться. Он успевал, – в обрез, но успевал.

Глаза еще ломило от яркого солнца, но он по привычке кинул быстрый взгляд влево: купола кремлевских соборов будто горели золотом в темном синем небе. Черкизов снова зажмурился, нырнул в поданный ему черный «БМВ» и бросил шоферу: «В комитет». «БМВ» мягко просчитал шипованными шинами камни кремлевской брусчатки, нырнул в тень башни, слетел с Боровицкого выезда, и влился в общий поток.

Комитет по Стройнадзору находился от Кремля в получасе езды. Но, проезжая мимо станции метро, Черкизов легко хлопнул шофера по плечу и бросил:

– Здесь тормозни, я выйду. И жди меня у комитета.

Он подождал, пока его машина не скрылась из виду, затем поискал глазами вход в метро и присоединился к спешащей туда толпе: шоферу не следовало знать, где и с кем он сегодня встречался. Черкизов не спускался в метро лет пятнадцать, поэтому даже споткнулся, вступая на ленту эскалатора. В битком набитом вагоне, среди липких жарких тел, он поднял вверх голову, к потолку, чтобы не дышать лицо в лицо: его уже мутило от здешнего воздуха. Ехать было недалеко, и через остановку он буквально выскочил из вагона.

Черкизов поднялся наверх, вышел на улицу и сразу увидал около газетного киоска ждавшего его человека. Тот хмуро поглядывал по сторонам, в светлой футболке, в вельветовых, вытянутых на коленках джинсах, – примерно его же возраста, лет пятидесяти.

Они пожали друг другу руки без тени улыбок на лицах, но остро встретившись глазами.

– Пардон, на работе задержался. Когда прилетели?

– Вчера вечером.

– Ну, что там?

– Ничего хорошего.

Они молча побрели по улице, свернули во дворы и присели на скамейке пустой детской площадки.

– Так что там? – повторил вопрос Черкизов.

– Все плохо.

– Конкретнее можно?

– А конкретнее – ничего не изменилось. Дочка – взаперти, я копаюсь в архивах, и пока безуспешно.

Помолчали. Черкизову этого было достаточно. Теперь он молча ждал, что ему расскажет сам собеседник, без его нервных расспросов, с чем и почему прилетел он из Италии, зачем ему потребовалась это срочная встреча. Его вчерашний звонок был для Черкизова полной неожиданностью, и очень неприятной. Если бы такое было возможно, он бы вообще забыл навсегда об этой истории, никогда бы не встречался с этим человеком. К несчастью, забыть или изменить ничего было нельзя.

На этого ученого-историка он вышел сам с полгода назад, прочитав в журнале его статью об истории древних кремлевских соборов. И статья оказалась интересной, особенно ему, кремлевскому хозяйственнику, и, главное, он почувствовал тогда, что этот архивный червь поможет ему снова разбогатеть.

Наконец, историк прочистил горло и глухо сказал, глядя в сторону.

– Мне нужны деньги.

– Я перечислил причитающуюся вам сумму неделю назад. Вы их не получили?

– Мне нужно много денег. И нужны сегодня

– Зачем? Объясните. Что происходит?

– Я нанимаю частного детектива. Здесь в Москве. Он прилетит ко мне во Флоренцию.

– Вы с ума спятили! Они же вас предупредили.

– Они предупредили только про полицию. А это частное лицо.

– Какая им разница! Вы как ребенок! Вы хотите потерять вашу дочь?

– Я хочу ее спасти!

– Да как же этот детектив вам поможет с итальянской мафией!

– Я выдаю его за своего родственника. Попрошу разрешить ему жить у них на вилле. Тогда с ней будет хоть свой человек, а не одни бандиты. Я не могу работать, когда подумаю, что, может, ее насилуют в эту минуту. Вы не понимаете этого? У меня буквы в глазах скачут, я ни один почерк в архиве не могу разобрать! Нет, вы не понимаете этого! – Последние слова он выкрикнул, и люди у соседнего подъезда оглянулись на них.

– Тише, тише, я все понимаю. Я вам очень сочувствую. Успокойтесь. Что-нибудь придумаем. Обязательно. Только успокойтесь…

– Вот я и придумал. Или вы можете что-то лучшее предложить?

– Вы им говорили об этом родственнике?

– Да.

– Неужели согласились?

– Да.

– Когда он прилетит, они посмотрят и пошлют вашего детектива подальше. Если не того хуже.

– Тогда я перестану работать. Я заявляю это и вам, потому что именно из-за вас мы с дочкой там оказались.

– Тогда они убьют вашу дочь!

– Тогда я сам убью их мафиозного «дона»!

– Это у вас никогда не получится. Не стройте иллюзий. Только себя погубите.

– Тогда я обращусь в полицию. Я напишу заявление в московскую прокуратуру, и ваша фамилия будет стоять в нем на первом месте! Потому, что благодаря только вам мы с дочкой оказались в этом положении!

– Не кричите. Прохожие вздрагивают. Где вы его нашли?

– Неважно. Посоветовали.

– Вы что, уже начали обсуждать свои проблемы, с кем попало?

– У меня нет другого выхода.

– Мы с вами так не договаривались.

– Мы с вами вообще о другом договаривались, господин Черкизов!

– Сколько вам нужно?

– Не знаю. Много. Он возьмет дорого. Потом самолет, отель, прочие расходы…

– Так сначала узнайте у него.

– В понедельник рано утром я улетаю обратно. Завтра воскресенье, и банки закрыты. Нужно сейчас.

– Сколько?

– Двадцать тысяч евро. Не меньше. И, пожалуйста, не говорите, что у вас нет с собой банковской карты или что-нибудь еще. Вы, господин Черкизов, состоятельный человек.

Черкизов не удержался и игриво присвистнул. Даже такая сумма была для него теперь значительна. Но отказывать историку Сизову сейчас, когда тот был почти в истерике, было самоубийством. Без этих денег он мог пойти сейчас прямиком в прокуратуру.

– Ладно. Последствия будут на вашей совести. И, пожалуйста, не теряйте напрасно время. Каждый день теперь важен.

– В выходные дни архивы во Флоренции закрыты. Поэтому я не потерял пока ни дня. Я полностью отрабатываю то, что вы платите.

– Я не о том…я к тому, что у вас осталось меньше двух недель.

– Я все помню. Те люди не позволят мне это забыть. Как думаете, они действительно убьют мою дочь, если у меня не получится?

– У вас все получится. Вы лучший специалист по Средним векам на Земле. – И он добавил, с легкой улыбкой, – Из числа ныне живущих, конечно.

– Пока это не помогает.

– Идем ловить такси, а то банки закроют.

– Еще одно… Ему потребуется Шенгенская виза.

– Хорошо, пусть мне позвонит. Но только вы делаете страшную глупость.

В банке толстую пачку евро историк Сизов положил в полиэтиленовый пакет и понес его, как кошелку. На улице Черкизов пожал ему на прощание руку:

– Информируйте меня электронной почтой. Но только намеками. Не отчаивайтесь, я скоро к вам прилечу.

Черкизов дождался, пока Сизов не скроется в толпе, поймал машину и поехал сразу домой.

3. В лихие девяностые

Но историк Сизов заблуждался. Заведующий строительным отделом в хозяйственном управлении Кремля Черкизов уже не был состоятельным человеком. Он почти все свои деньги растратил или потерял. Одно время он был очень богат, он был одним из самых состоятельных кремлевских чиновников. Но то было в девяностых годах. С тех пор в стране, в Кремле, и у самого Черкизова многое изменилось.

Это предприятие, – но его можно назвать и аферой, – которое сказочно обогатило горстку кремлевских чиновников, называлось «ремонт корпусов» и «реставрация Большого кремлевского дворца». Коррупционная сторона этого дела ныне хорошо известна, и каждый, кому интересно, может ознакомиться с подробностями в Интернете, набрав в поисковой системе несколько соответствующих ключевых слов. Более того, это дело середины девяностых до сих пор не закрыто, – во всяком случае, со стороны зарубежных правоохранительных органов. Время от времени появляется информация об аресте не только банковских счетов тех самых фигурантов, или их ближайших родственников, но также задерживаются и отсиживают по несколько месяцев в предварительном заключении за границей они сами. Там им предъявляют стандартные обвинения в отмывании денег, однако дела эти разваливаются и до суда не доходят, фигурантов отпускают с извинениями «за отсутствием состава преступления». По этой причине предполагать в этой повести что-то иное, то есть наличие состава каких-либо преступлений, естественно, также оснований нет.

Поэтому, излагая здесь некоторые стороны этого громкого дела, относящиеся к персонажу повести по фамилии Черкизов, более корректно придерживаться принципа «никаких фамилий и должностей». Однако, каждый, при желании, легко поймет «ху из ху».

Необходимость в реставрации Кремлевских дворцов возникла в начале голодных девяностых годов потому, что Кремль по прошествии нескольких веков вновь стал официальной резиденцией главы государства. До недавнего времени Генеральные секретари компартии со своими Политбюро, правившие страной три четверти века, комфортней себя чувствовали в просторных кабинетах своего ЦК, в нескольких кварталах от Красной площади. В кремлевских стенах только изредка собирались партийные съезды и сессии Верховного совета, изображавшего демократию. Собирались они в новом Дворце съездов, построенном на месте снесенных храмов. Оставшиеся же древние кремлевские здания весьма обветшали за советские годы. Однако новая Россия, получившая своего Первого президента, нуждалась в резиденции для него, соответствующей возрождаемому величию.

Реставрация Кремля началась с самого необходимого, потому что Первому президенту страны негде было в Кремле ни достойно присесть, ни достойно прилечь. Начали с реконструкции корпусов №1 и №14: под такими номерами значились здание Сената и царские хоромы. Напутствие от Президента чиновникам, взявшимся за срочный проект, было кратким: «чтобы было державно». Все поняли это так: чтобы было роскошно. Начавшие вдруг сразу протестовать представители от Минкультуры, ужаснувшиеся перспективе гибели исторических интерьеров, вскоре были вообще отстранены от участия в этих работах.

Поскольку для сюжета повести важнее коррупционная сторона этого грандиозного ремонта, упомянем лишь несколько фактов и самых крупных цифр. Причем, из-за того, что результаты проверки ремонта отечественной Счетной палатой были сразу засекречены, вспомним только то, что содержали обвинения прокуратуры Швейцарии в отношении нескольких российских граждан.

Перелицованный Сенат имел уже мало общего с тем, что в 1776 году проектировал Матвей Казаков. О роскоши отремонтированных покоев можно судить по расходам на закупку мебели: сумма только одного из контрактов достигла 90 миллионов долларов. Этот контракт и обнаружили швейцарские правоохранительные органы, и он их просто поразил. Ни в одном дворце мира нет в наличии мебели на такую сумму. В домах самых богатых людей мира – у бизнесмена Била Гейтса и султана Брунея – стоимость интерьеров много ниже и не превышает 10-15 миллионов долларов США.

В январе 2000 прокуратура Женевы выдала международный ордер на арест управделами Президента, который обвинялся в хищении средств из государственного бюджета и доходов от продажи нефти.

"Было установлено, – пишет председатель обвинительной палаты Мартина Гейер, – что, заключив контракты о реставрации Кремля, компания Merkata Trading и господин Столповских обещали и перечислили комиссионные на сумму $62,5 млн., из которых $25 млн. получил Павел Бородин и его семья и более $11 млн. – сам Столповских. Существует подозрение, что Павел Бородин, являющийся высшим государственным чиновником, лично обогатился, а также причинил Российской Федерации ущерб, эквивалентный сумме комиссионных, которые были вычтены из оплаченной стоимости работ. Комиссионные, полученные незаконным образом, пропускались путем сложных финансовых операций через оффшорную фирму Lightstar Low Voltage Systems (остров Мэн), служившую прикрытием. При этом Швейцария служила местом получения продукта коррупции и сокрытия его следов".

Однако ремонт двух служебных корпусов был лишь легкой разминкой перед грандиозным проектом реставрации Большого кремлевского дворца.

Сначала управделами собрал команду художников, архитекторов и отправился по самым знаменитым дворцам-музеям Европы перенимать опыт. "Я все смотрел – и Версаль, и Фонтенбло, и Букингемский дворец, – вспоминал Пал Палыч. – Но ничто мне не нравилось, а после осмотра папского дворца в Ватикане я так прямо сказал: "чистенько, но бедненько".

Когда же работа закипела, в ней приняло участие 99 фирм со всей Европы. В одно и то же время во дворце работало до двух с половиной тысяч человек. Но восстанавливали дворец на этот раз в строгом соответствии с оригиналом – точно так, как его задумал и отстроил в 1839 году Константин Тон. Восстановили даже кое-что из того, что было уничтожено в тридцатых годах: два тронных зала, с тронами – точными копиями подлинных царских.

Так на месте разрухи и запустения возникала неописуемая лепота. Но лепота требовала денег, все больше и больше, причем не любых, а только твердой валюты, – рубль в те годы шатался и обесценивался за год многократно. Из воспоминания одного из бывших руководителей Минэкономики. «Приходит Пал Палыч и говорит: "Мне нужно в общей сложности 10 триллионов рублей" (около 2 млрд. долларов). Я говорю: "Пал Палыч, вы понимаете, у нас вся инвестиционная программа составляет 5 триллионов, никакая Дума это не пропустит, будет скандал". – "Ну тогда дай мне пять миллионов тонн нефти". Я согласился – куда денешься!»

Но нефти, этой российской палочки-выручалочки, на все тоже не хватало. Бюджетники по несколько месяцев не получали зарплату, шахтеры стучали касками по мостовой у Белого дома, пенсионеры стучали ложками в пустые кастрюли на площадях у мэрий своих городов. Поэтому для оплаты кремлевской лепоты решили печатать и продавать векселя. Подписывали эти векселя подчиненные Пал Палыча, продавали их частные фирмы, всем, кто пожелает их купить. Покупать эти векселя решались немногие, и только за смешные деньги, до половины от номинала. Так собирались последние сотни миллионов нужных позарез долларов для оплаты кремлевских контрактов. Но обеспечивал эти векселя, и, конечно, по полному их номиналу, госбюджет, и они повисли тяжким грузом на его шее, сыграв свою роль в дефолте девяносто восьмого года.

Так по обеим схемам – нефтяной и вексельной, – на ремонт выручили сумму, в разы превышающую сметную стоимость проекта. И все равно денег оказалось мало. Реставрационным мастерским деньги задержали почти на год, и реставраторы получили зарплату уже после дефолта, вчетверо полегчавшими рублями. Десяткам иногородних рабочих и вовсе не заплатили.

Сколько нефти, векселей и твердой валюты утекли из страны в широкие карманы частных фирм никто и никогда теперь не узнает. И уже не надо. Российский народ легко прощает. Уж если он простил в те же девяностые годы коммунистам, за их семидесятилетний террор против своего народа, то уж несколько миллиардов чужой валюты своим же чиновникам…

Но с окончанием кремлевского ремонта неприятности у Пал Палыча только начинались. В начале 2001 года, приехав в США, он был арестован и заключен в следственную тюрьму: по требованию Швейцарских властей. Интерпол, оказалось, всерьез его искал. Через три долгих месяца его экстрадировали в Швейцарию. Там ему было предъявлено обвинение в отмывании незаконно приобретенных средств и постановление о временном содержании в предварительном заключении на период следствия. Бородин на допросе полностью отрицал свою вину. Вскоре обвинительная палата Женевы приняла решение о том, что Павел Бородин будет освобожден из швейцарской тюрьмы под залог в 5 миллионов швейцарских франков (около $3 млн.) наличными: Швейцарская прокуратура инкриминировала ему теперь только отмывание денег. 13 апреля 2001 он вернулся в Россию.

Впоследствии были еще эпизоды с арестами зарубежных банковских счетов российских чиновников и их ближайших родственников в прямой связи с кремлевским ремонтом. Но обвинений иностранных прокуратур, свидетельств лиц с двойным гражданством и слухов, – этого всего мало и недостаточно, чтобы называть кого-то некрасивыми словами, – ведь ни один суд над фигурантами кремлевского дела девяностых годов так и не состоялся.

Зато здравый смысл, понимание чисто российской чиновничьей механики и недавней истории подсказывает, что обвиненный Швейцарской прокуратурой управделами Президента был лишь третьестепенной фигурой, над ним стояли и первые, и вторые кремлевские лица. В частности те, которые уже через несколько лет были внезапно, без объяснения причин, отстранены от должностей Президентом. Те миллионы долларов, о которых стало известно швейцарской прокуратуре, просто не могли все остаться в карманах только одного чиновника. Не исключено также, что таким способом собирались деньги на президентскую предвыборную кампанию, и часть этих миллионов оказались потом в получившей широкую известность «коробке из-под ксерокса», изъятой охраной при выносе из Дома правительства. Возможно, этим и объясняется то рвение, с которым власти освобождали Пал Палыча из застенков американской и швейцарской следственных тюрем. Поэтому если какие-то крошки и прилипли к карманам Пал Палыча, то это совершенно не стоит того шума вокруг его фамилии, особенно если учесть результат: Юнеско признало ремонт Кремля в девяностых годах самой масштабной реконструкцией двадцатого столетия. Одна известная поэтесса, после посещения дворца, так выразила свои чувства: «слово "лепота" больше всего подходит к тому, что мы видели сегодня в Кремле. Я в полном восхищении!»

4. Тайники

Черкизов родился в Магадане, в немолодой семье бывших ссыльных, оставшихся доживать свой век в столице колымского края. Ссыльные долго не живут, особенно в тех краях, поэтому Черкизов их почти не помнил. Вырос он в детском доме.

С самого детства Черкизов был шустрым малым. Учился плохо, но мог и значительно лучше. Хулиганил много, но обошелся без «приводов». После школы поступил в строительный техникум. Здесь учеба его заинтересовала, он стал тут одним из лучших, и по окончании был распределен в «хорошее» место – в город Якутск, на стройки алмазодобывающих предприятий.

В начале восьмидесятых тут был строительный бум, людей не хватало, и Черкизов быстро вырос – от техника до прораба и начальника участка. И хотя он оставался холостым ему выделили отдельную квартирку в старом семейном бараке.

Город Якутск небольшой, все работящие люди на виду, особенно на важных стройках. В самом конце восьмидесятых, когда появились первые кооперативы, и началась «перестройка», Черкизов привлек внимание нового мэра города. Это сыграло решающую роль в его дальнейшей карьере. Мэр Якутска через несколько лет уже работал в Кремле и стал правой рукой по хозяйству Первого президента страны.

Как сам Президент предпочитал тогда свой ближний круг из земляков-сибиряков, так и его управделами, когда началась грандиозная кремлевская стройка, начал вспоминать всех энергичных и лично приятных ему людей из сибирской глубинки. Так однажды в начале девяностых на якутской стройке, в тот самый момент, когда Черкизов стоял по колено в оттаявшей вечной мерзлоте, к нему подбежал запыхавшийся бригадир: к телефону в бытовке Черкизова вызывали из самой Москвы.

Звонили из управления делами Президента. Времени на церемонии и прощупывания в те годы не было, и после нескольких вводных слов последовал главный вопрос:

– Хочешь в Москву?

– Хочу,– ответил Черкизов, лихорадочно соображая, откуда в Кремле могут знать его самого, и номер его телефона.

Столица ошеломила Черкизова. Он одновременно почувствовал себя и очень значительным, особенно в кремлевских стенах, и мелкой сошкой, когда узнал, какими деньжищами тут ворочают. Сам город ему понравился, – зеленый и, в общем, доброжелательный, клокочущий энергией, но из-за всегдашней толчеи народ нервный и поэтому хамоватый. Вскоре Черкизов женился на москвичке. Жить стали в просторной квартире в доме сталинской постройки, доставшейся жене от родителей. Через год родилась дочка.

Первый год Черкизов работал в Кремле на подхвате. Никаких контрактов сам не подписывал, в офисе не сидел, а по привычке сам вкалывал на ремонте первых корпусов. Все изменилось после того, как управделами взял его в ознакомительную поездку по дворцам Европы. Версаль, Фонтенбло, Ватикан… Черкизов вернулся оттуда другим человеком, – и внутри, и по своему новому положению. На разворачивающейся стройке реставрации Большого кремлевского дворца Черкизову было доверено заниматься деревом.