Ходящие сквозь огонь

Ходящие сквозь огонь

Николай Асламов

Тогда Он коснулся глаз их и сказал:

по вере вашей да будет вам.

И открылись глаза их; и Иисус строго сказал им:

смотрите, чтобы никто не узнал.

А они, выйдя, разгласили о Нем по всей земле той.

Евангелие от Матфея,глава 9, стихи 29—31

© Николай Асламов, 2016

© Юрий Сосницкий, иллюстрации, 2016

Редактор Мария Рогова

Редактор Наталья Зырянова

ISBN 978-5-4483-4131-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава I. Молот Господень

«Поздновато для гостей», – думал про себя Оттоне Висконти, архиепископ Миланский, с трудом подавляя внезапно накатившую зевоту. Засидевшись с документами, он и не заметил, как сильно прогорели свечи.

Мрачные времена наступили для кафедры святого Амвросия. Слыханное ли дело – архипастырь не может въехать в город и провести праздничную мессу в церкви Санта Мария Маджоре1! Паства, видите ли, не желает! Пополаны требуют кольцо и посох архиепископа для Раймондо делла Торро, знать – для Франческо да Сеталла, а папа Урбан IV положил между молотом и наковальней именно его – Оттоне из рода Висконти. Его Преосвященство не планировал быть раздавленным и ждать теперь тоже не мог; иначе раздираемый спорами Милан утонет в крови вместе с округой.

Этот конфликт, конечно, не был просто внутригородским делом. В четырехугольнике между Генуей, Миланом, Венецией и Флоренцией располагалось больше городов, чем во всей остальной Италии, и каждый город был связан с другими сложной сетью союзов и противоречий. Дела каждого касались всех.

Северная половина полуострова была большим бурлящим котлом. Флоренция зарилась на Сиену и Лукку, Генуя и Венеция не могли поделить море. Все вцеплялись соседям в горло при первом же удобном случае. Сильные пожирали слабых и умирали в пастях еще более сильных. Альянсы складывались и рассыпались так быстро, что не все успевали даже понять новую расстановку сил, а тем более воспользоваться ей.

Но архиепископ Миланский жаловаться не привык. Все свалившиеся на его преосвященство заботы были обычными и даже естественными для того непростого времени, в которое ему довелось получить сан. С помощью Божией со всем этим Оттоне Висконти управится, если будет должным образом усерден. Но ум архиепископа в данный момент всецело занимали заботы совсем иного рода, и совладать с ними было куда сложнее. Намного сложнее, чем победить делла Торре и устоять, когда из-за очередного конфликта Святого престола с каким-нибудь новым императором запылают города по всему северу.

Он так мечтал урвать хоть пару часов на сон, а тут вдруг неожиданный визит! Впрочем, его преосвященство понимал, что слуги не стали бы тревожить без веской причины, а потому растер лицо ладонями и внутренне настроился на долгий и сложный разговор.

Дверь кабинета открылась, и вошел тот, кого архиепископ очень ждал, хотя ни разу в жизни до этого не видел. Чтобы попасть внутрь, человеку пришлось повернуться полубоком и низко наклониться. Архиепископ, до этого момента считавший себя высоким, снизу вверх смотрел на ночного гостя.

Он был красив. Ярко-голубые глаза на спокойном лице излучали тепло, а легкая полуулыбка придавала ему сходство со святыми, при жизни удостоившимися созерцания рая. Светлые волосы говорили, что вошедший, скорее всего, родился по ту сторону Альп, а тонзура – о монашеских обетах. Могучее тело было закрыто шерстяной робой, которая когда-то была красной, но выцвела от времени; поверх мантии того же цвета монах носил распятие. Вид, несмотря на дорожную пыль, был столь величественным, что казалось, будто за спиной у вошедшего вот-вот развернутся белоснежные крылья. Вошедший снял с плеча дорожную сумку и отставил к стене огромный посох, окованный железом и заляпанный какими-то бурыми пятнами.

Источник этих пятен обнаружился тут же: на ладонях, сложенных для благословения, были намотаны повязки, сквозь которые сочилась кровь. Раны такие, будто обе руки чем-то пробили насквозь.

«Дивны дела твои, Господи!»

Архипастырь внезапно опомнился и благословил вошедшего, который опустился на колени, чтобы поцеловать перстень. Оттоне Висконти жестом указал гостю на кресла.

– Я несколько удивлен столь скорому приезду…

– Брат Мишель, из ордена святого Феодосия, – представился вошедший. Голос был приятный, и даже акцента в его латыни не чувствовалось. Только свое имя монах переделал на заальпийский манер.

– …но раз уж вы здесь и даже не пожелали отдохнуть, позвольте я введу вас в курс дела, – как ни в чем не бывало продолжил архиепископ, который пока предпочел не обращать внимания на то, что его грубо перебили.

Брат Мишель, казалось, не слишком интересовался разговором и даже не смотрел на архиепископа. Вместо этого он вглядывался в корешки и переплеты книг, стоявших на многочисленных полках кабинета. На его лице не было ни удивления от встречи со столь обширным собранием, ни характерного прищура, какой бывает у человека, пытающегося найти среди книг какую-то конкретную. Любопытство и страсть обладания, граничащего с вожделением, проявлялись на лице и в фигуре посетителя столь явно и открыто, будто такое отношение к книгам было для него чем-то совершенно естественным, тем, что он не считал нужным скрывать. Гость буквально пожирал глазами полки, нисколько не интересуясь их владельцем. Столь бесцеремонное созерцание сокровищ библиотеки дома Висконти начинало раздражать. Первое впечатление быстро сошло на нет.

– Кхм… – откашлялся архиепископ, пытаясь привлечь внимание брата Мишеля, и выдержал паузу, дожидаясь, когда ангелоподобный монах, наконец, соизволит удостоить хозяина книг взглядом.

– Несколько дней назад осквернили один из храмов, – быстро произнес Оттоне Висконти, торопясь изложить суть дела до того, как собеседник опять утратит к нему интерес. – Храм далеко от города, уже в предгорье, но относится к моему диоцезу. Церковь разграбили, священника, прибежавшего на шум, убили.

– Мало ли в наше время гибнет пастырей? – пожал плечами монах, возвращая взгляд к книгам. – Кротки еси и смиренны сердцем2. Здесь могли быть обычные мародеры, ловить которых должен не Sanctum Officium3.

Брат Мишель говорил об этом таким же скучающим и будничным тоном, как о ловле кур к обеду, но Оттоне Висконти даже бровью не повел. Он не стал бы тем, кем стал, если бы так легко терял самообладание. Даже в ситуации, когда на севере Италии вот-вот разверзнется ад. Если, конечно, этот в высшей степени странный монах все же соизволит сделать то, ради чего его позвали.

Архиепископ решил, что пора брать быка за рога.

– Напавшие не просто разорили алтарь, они нарисовали там какие-то символы.

– Какие именно? – уточнил монах, не поворачивая головы.

– Я этого не знаю, – виновато развел руками Оттоне Висконти. – Я их не видел, а мои люди не смогли определить. Они не разбираются в колдовстве.

Архиепископ мысленно поздравил себя с успехом. Брат Мишель, наконец, отвлекся от полок, и остановил свой взгляд на собеседнике. Его преосвященству на мгновение показалось, что этими небесно-голубыми глазами на него смотрит не один человек, а несколько сотен.

«Сотни обреченных…»

– Мои люди делают, что могут, – стряхнул наваждение архиепископ. – Они оцепили храм и никого внутрь не пускают. Если нужно, рисунок скопируют и доставят, куда скажете…

– А почему, собственно, ваши люди не занимаются поисками осквернителей? – перебил нахмурившийся брат Мишель, и сердце архиепископа на миг кольнуло страхом. Оттоне Висконти не был стар, да и бойцом он был не из последних, но, учитывая размеры собеседника и его способности, о границах которых архиепископ не имел никакого понятия, негодование монаха могло бы запросто повергнуть в страх. Кого-то более слабонервного. Архиепископ подумал, что именно такими следует изображать архангелов, поднимающих Небесное Воинство на борьбу со злом.

– Не сегодня и не вчера епископам поручено бороться с противниками веры4, – с нарастающим негодованием сообщил брат Мишель. – И успехи были более чем скромными. Тогда раб рабов Божьих5 начал посылать собственных инквизиторов, давая им особые поручения. И большинство епископов заявляло, что это излишне, что их пастырского попечения вполне достаточно. И в лучшем случае этим все и ограничивалось. В худших же… Словом, мы оба знаем, что инквизиторы a Sede Apostolica6 не встретили никакой поддержки у братьев по вере и были вынуждены полагаться только на Господа. Прошло полвека, и что же теперь? Почему ни одно расследование колдовства теперь не обходится без пяти орденов? Почему инквизиторы должны мчаться на каждый епископский призыв? Почему обязаны участвовать в чьих-то интригах и коварных планах?

«Он все понял!» – мелькнула в голове предательская мысль, но предстоятель миланской кафедры загнал эту мысль в самый дальний угол души.

– Люди боятся, – сменил щекотливую тему архиепископ. – По деревням говорят о трупах, лишенных крови, о стае ночных чудовищ…

– По деревням много о чем говорят, – отрезал брат Мишель. – О том, что в летнюю ночь юноше нельзя купаться в одиночку, потому что русалки на дно утащат, о том, что из освященного дома уходит домовой, но, если его прикормить, возвращается, а еще о том, что от взгляда кривой бабки скисает молоко в крынках.

– Да, но обескровленные тела действительно имеются, – перешел в контрнаступление епископ. – Я отдал приказ сохранить тела, вы можете сами осмотреть повреждения.

Монах явно не горел желанием осматривать какие-либо трупы. Книги его тоже интересовать перестали. Брат Мишель сейчас смотрел поверх левого плеча архиепископа, туда, где висело настенное распятие. По крайней мере, Оттоне Висконти рассчитывал, что монах видит там именно это, а не кого-то из мелких демонов, пришедших по душу его преосвященства.

– Не думайте, что я хочу переложить возложенные на меня Господом и Церковью обязанности на чужие плечи, – сообщил архиепископ извиняющимся тоном, – но в мире есть такие вещи и силы, которым лично мне нечего противопоставить.

– Вера, – припечатал брат Мишель. – Вера – это все, что мы можем противопоставить таким вещам и силам. И нет никакой разницы, кто ее явит. Я помолюсь о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих.

Монах поднял с пола сумку и надел на плечо.

– Когда мне следует вновь просить о помощи пять орденов? – спросил Оттоне Висконти чрезвычайно спокойным тоном, хотя был в одном шаге от провала. – Когда я пойму, что веры моей недостаточно? Когда мои люди перестанут, наконец, заикаться от страха и смогут убедить сомневающихся? Или когда еще десяток-другой людей погибнет из-за давних обид и дележа юрисдикций?

Монах, уже взявшийся за посох, вновь отставил его к стене и обернулся. Архиепископ напряженно молчал. Сейчас все или ничего.

– Разве я сказал, что отказываюсь? – прервал, наконец, затянувшееся молчание монах. – Я сделаю это. Не ради вашего преосвященства, не ради ваших маловерных людей и даже не ради спокойствия простецов, а ради вящей славы Господней, ad majorem Dei gloriam. Приготовьте пути Господу, прямыми сделайте стези ему.

– Аминь, брат Мишель. Вас проводят.

Испросив на прощание формальное благословение, монах вышел.

Архиепископ знал, что с инквизиторами вообще, а с теми, что из пяти орденов, в особенности, связываться опасно, и потому потратил несколько часов, чтобы продумать свои ответы на возможные и невозможные каверзные вопросы. В конце концов, повод для обращения в Священный совет Ломбардии действительно был довольно мелкий… Но монах ничего не спросил!

Неприятный в разговоре, не умеет скрывать свои желания, доверчивый, импульсивный и к тому же фанатик. Такой человек едва ли мог кого-то повести за собой. Искушенный в политике архиепископ даже не сомневался, что всякий, кто решил бы использовать этого монаха в своих целях, без труда добился бы успеха.

«Господи, почему Ты выбираешь Себе столь тупые орудия? Почему всякий раз молот, а не кинжал?»

С этими мыслями архиепископ, уже не сдерживая широкий зевок, отправился спать.

* * *

«Как-то все слишком просто», – думал брат Мишель, ритмично покачиваясь на спине тяжеловоза. Мерин явно к телеге привык больше, чем к седлу, и монах искренне сочувствовал Божьей твари, которой пришлось оставить хозяина и кормушку ради того, чтобы тащиться в неизвестность, но инквизитору надо было беречь силы.

Рассвет чинно вступал в свои права. Диск дневного светила, алый, как новые одежды братьев ордена, поднимался над краем мира и пока еще не ослеплял глаза золотом славы Господней. Первые лучи солнца, сталкиваясь с деревьями и постройками, рождали длинные тени и покрывали кровавыми отсветами крыши удалявшейся деревеньки.

Времени в запасе было много, поэтому брат Красного ордена решил поупражняться в умозаключениях, а заодно проверить правильность предварительных выводов. Другие инквизиторы, более сведущие в расследованиях, имели возможность находить и выслеживать слуг зла с помощью благословений, дарованных Господом. Мишелю в этом вопросе приходилось полагаться лишь на собственный интеллект.

Осмотр храма дал обильную пищу для размышлений. Дверь вышибли грубо – судя по проломам, молотом. Тем же орудием раскололи плиты алтаря, чтобы достать пожертвованные на помин души сокровища. Табернакль7 тоже разнесли. Неизвестно, почему Господь попустил разорить дом Свой, но грешники явно нашли, что хотели. Хотя это, конечно, были не обычные грабители, ведь они не таились – грохот слышала вся деревня.

К сожалению, благочестивые жители деревни уже прибрали в храме, уничтожив практически все следы, по которым можно было искать вероотступников, но кое-что сохранилось. Судя по уцелевшим отпечаткам грязных сапог, двое встали у входа, чтобы перехватить тех, кто явится на шум.

В алтаре, где была нарисована магическая фигура, хвала Создателю, следы тоже остались. Святотатство совершили по меньшей мере трое мужчин разного роста и, похоже, женщина. Крестьяне говорят, что на полу было много грязи, значит, могло быть и больше, чем четверо.

Кроме того, имелись два тела, которые утром третьего дня обнаружили на полу храма и уже приготовили к погребению, хотя могилы не вырыли. Видимо, решили сначала дождаться вердикта, надо ли сжигать.

Одно из тел принадлежало местному священнику, другого человека жители деревни не знали. Оба трупа были с перерезанным горлом, но шею священника явно грызли. Луж крови не было ни в храме, ни около него, только брызги. Это подтвердили и крестьяне, и люди архиепископа. Судя по ране неизвестного – упокой, Господь, его душу! – кровь из его шеи вообще не текла, только сочилась. К тому же тело незнакомца уже начало разлагаться, а лежали они все время в одном и том же подвале. Следовательно, этот человек был убит раньше. В обоих случаях неизвестные кровопийцы заметали следы, причем крайне неумело. Вывод: либо торопливые, либо глупые, либо одуревшие от крови и безнаказанности. В любом из трех случаев это были новички. Опытная нечисть таких явных следов не оставит.

Теперь к фигуре. Рисовали ее явно по какому-то книжному описанию: словесную формулу записали без ошибок, а вот символы нарисованы криво, местами вообще непонятно, что изображено. Ни одна опытная ведьма такого бы не допустила.

Кровь для ритуалов обычно используют вампиры или колдуны. Вторые точно отпадают: новичок-самоучка не имеет опытного наставника, но уже обзавелся группой последователей, вместе с которой приходит из горной глуши с трупом на плечах, чтобы поупражняться в богомерзких обрядах? Звучит маловероятно. Значит, остаются вампиры. Больше четырех в одном месте? Тоже вряд ли. Они часто используют смертных слуг, чтобы те охраняли их днем.

«Твари сии зело боятся света солнечного и огня. Ни пищи людской, ни пития им не надобно, токмо крови благочестивых христиан, благодаря коей силу сатанинскую обретают». Матвей Шартрский, с книги которого начинал изучение видов и свойств дьявольских созданий каждый аколит Красного ордена, был краток, но чрезвычайно точен.

Непонятно пока было только одно: зачем вампирам тащить с собой в храм обескровленное тело? Возможно, оно нужно было для ритуала, но почему именно это? Неужели нечисть побоялась убить еще кого-нибудь на месте?

Люди архиепископа, помогавшие Мишелю по распоряжению его преосвященства, собрали свежие сплетни и пересуды по соседним деревням и трактирам, и среди плевел обнаружились зерна истины.

Неделю назад какой-то отряд напал на дом кузнеца недалеко от Брешии, причем тело одного из сыновей не нашли, а две недели назад была жестоко убиты паломники, заночевавшие в поле между Мантуей и Вероной. Неизвестные вампиры двигались по Ломбардии с востока на запад и, судя по скорости, на лошадях. Дело оставалось за малым: тоже ехать на запад и ждать, когда отряд ночных монстров вновь проявит свою дьявольскую натуру.

На прощанье инквизитор оглянулся и посмотрел на маленькую разоренную церквушку без дверей, сиротливо стоявшую на холме. Когда она скрылась за поворотом дороги, монах укрепил себя молитвой архангелу Михаилу и попросил предводителя Небесных Воинств защитить тех, на кого вампиры нападут в следующий раз. Перехватить чудовищ до этого момента не было никакой возможности.

* * *

– Святой отец, я ведь с самого начала считал, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет! – рьяно заявил нам кондотьер, когда его усадили напротив старшего дознавателя. Я взялся за перо, обмакнул его в чернила и приготовился вести протокол.

Полчаса назад в монастыре отслужили заутреню, приводившую братьев ордена святого Доминика в неизменно хорошее настроение духа, которое было необходимо для отправления возложенных на нас Господом и Церковью обязанностей.

В комнате было чисто. Распятие на стене, стол, на котором лежало Святое Евангелие, грубо сколоченный стул, кресло старшего дознавателя и моя удобная конторка возле зарешеченного окна составляли ее нехитрое убранство. Кондотьер, который провел трое суток в подвале на хлебе и воде, явно ждал, что его ведут истязать. Но никаких орудий в комнате не было. Как говаривал отец Иаков, «ожидание пыток само по себе пытка».

– Синьор Скофетто куда-то пропал на две недели. Мы уж думали поворачивать домой, но он вдруг вернулся. Ну да, вернулся и объявил, что воевать мы будем теперь только по ночам, – продолжал наемник. – Тут мы с ребятами переглянулись, а он сообщил, что обрел невиданную силу. Ну, и разделит ее с нами, если мы будем верны ему до конца. Я тогда еще подумал, что его слишком крепко огрели булавой, и похоже, так думал не я один. Но синьор посмотрел мне в глаза и сказал: «Сядь!». Я тут же рухнул на землю, хотя не собирался. «Полай!» – и я залаял! А потом рыцарь разорвал подкову надвое, хотя раньше точно не мог. Ей Богу, я не вру, все так и было! Мы аж присели от удивления, а синьор заявил, что днем ему надо спать, а нам – охранять его. Конечно, в первый же день пара ребят решили покинуть отряд, но далеко они не уехали. Ночью синьор вместе с Винченцо догнал беглецов, притащил обратно в лагерь и на наших глазах высосал из них кровь. Потом вскрыл себе вены ножом, слил в чашку свою кровь и напоил Винченцо. Не знаю, зачем, но тот потом весь день говорил, что ему понравилось и что хочет еще, но я ему не поверил.

Дальше все понеслось под откос, как груженая телега. Сначала синьор притащил эту бабу, Франческу. Наверное, чтобы… – говоривший на секунду осекся и посмотрел вокруг, – вступать с ней в сношения. Впрочем, баба и сама оказалась такой же, как синьор, и лихо свернула башку Винченцо, который предложил ей пойти на сеновал. А чего?

Я невольно перекрестился, на что наемник и отреагировал.

– Брат мой, держи себя в руках и веди протокол! – холодно приказал отец Иаков и доброжелательно добавил, – а ты, чадо, продолжай!

– В общем, с той поры мы решили придержать языки. Работу больше не искали, просто шатались по дорогам, грабили проезжих, разок напали на деревню. Синьор с бабой потихоньку сосали кровь, а после поили нас своей, обещая силу. Я пытался отказываться, но они смотрели мне в глаза и приказывали! Я не мог сопротивляться! Силы, кстати, действительно прибавилось: мы теперь могли гнуть гвозди пальцами, и арбалет взводили без «козьей ноги».

Однажды появился какой-то непонятный тип: худой такой, бледный и в богатой одежде – явно из благородных. Они втроем поболтали. Тип уехал, а синьор Скофетто стал о чем-то спорить с этой бабой. Не знаю, чего уж там они решили, но нам сказали, что едем в Геную, там садимся на корабль. Почему не в Светлейшую, где у нас каждый второй капитан знакомый, мы не поняли, но спрашивать не стали.

– Ты ведь служил арбалетчиком в корабельной охране? – уточнил старший дознаватель?

– Ага, мы все были оттуда! Синьор нам после очередного плавания предложил создать свой отряд и повоевать на суше, вот мы и согласились. А кому охота утонуть в шторм или попасться к этим нехристям8 в лапы и сдохнуть на рудниках?

– Давай вернемся к первоначальному рассказу, – попросил отец Иаков.

– А, ну да. Баба явно на что-то подбивала синьора, а он сначала отпирался, но в итоге согласился. Мы завалились в дом к какому-то кузнецу, тот сопротивлялся – в общем, сами понимаете… Они вдвоем заперлись в кузнице, возились с трупами, шипели и ругались. Потом баба сказала синьору, что лучше найти какой-нибудь храм и прихватить с собой тело. Мол, то, с которым уже «практиковали», да, именно так она сказала, лучше подойдет. Я твердо верил, что Господь непременно накажет нас за святотатство, и пытался убедить других, что не надо разорять церковь, но меня никто не слушал. Ну, мы взяли с собой тело и молот кузнечный прихватили, храм вскрывать. Когда прибежал священник, мы его поймали, а Франческа эта как сиганула на него и давай кровь хлебать. А потом зарычала, как собака, и давай святому отцу горло грызть. Жуть! Они с синьором потом рисовали чего-то в алтаре кровью, слова непонятные говорили, но судя по недовольным лицам, ничего у них опять не вышло.

Тогда мы съехали с дороги, нашли какую-то виллу, слуг убили, но, видно, не всех, раз нас нашли. Синьор и проклятая баба эта решили никуда не спешить, и мы застряли там на неделю, пока оно не случилось.

Кондотьер прервался ненадолго, сглотнул какой-то ком и продолжил:

– На дороге монах появился в полдень. Мы с Паоло как раз недавно заступили в караул и с парапета смотрели на гигантскую фигуру. Он опирался на посох, но по походке не было заметно, что он устал. Да он такой здоровый был! Быка задушит одной рукой!

Паоло заорал, что милостыню здесь не подают, что такой детина мог бы и руками заработать на хлеб, что монахи совсем разожрались и много чего еще.

Заинтересовавшись воплями сопляка, на стенку залезли еще двое наших. Жарко было, вот они и прятались в теньке внутреннего двора. Монах на крики не реагировал и даже не смотрел в нашу сторону. На мгновение остановившись, он перекрестился, вскинул посох к небу и продолжил путь.

Предвкушая потеху, мы с ребятами подняли заряженные арбалеты и стали делать ставки, кто его первым прикончит. Детина в красном на фоне серой пыли был отличной мишенью.

Но первые четыре болта прошли мимо. Как и вторые четыре. Дурак Паоло, бормоча себе под нос ругательства, продолжал судорожно перезаряжать оружие и раз за разом стрелял в «молоко». За последнее время мы с ребятами порядком насмотрелись всякой чертовщины, поэтому смекалистый Никколо рванул со стены будить остальных. А гигант даже капюшона не откинул.

Он не спеша дошел до ворот и ударил ногой прямо в створки. Раздался громкий треск, как будто от тарана. Паоло носился по двору, ругаясь в полный голос, а ребята скоренько, но без суеты строились во дворе. Я же со страху будто к стене прирос.

Монах еще разок пнул помятые створки, окончательно сломал засов и прошел во двор. Ребята снова дали безуспешный залп, после чего медленно двинулись вперед, пытаясь охватить пришельца с двух сторон.

– Спаси, Господь, их души, – вырвалось у меня. Старший дознаватель окатил меня ледяным взглядом, но кондотьер с головой ушел в воспоминания и уже не обращал никакого внимания на тех, с кем разговаривал.

– Ребята хотели навалиться скопом, но этот монстр стал размахивать своей дубиной и крушил направо и налево, будто молот Господень в Судный день. Он махал довольно сноровисто, и с его преимуществом в дистанции парням пришлось худо. Те, кто попытались заблокировать удар, остались без рук. Многие без ребер. Пару раз наши его достали, но у монаха под одеждой кольчуга была. Парни смекнули, что дело худо, и побежали к задней калитке. Тут Паоло сделал лужу, заплакал, рухнул на колени и, размазывая сопли по роже, пополз к светловолосому чудовищу. Только никто из нас его не интересовал. Этот монах повернулся ко мне, с укоризной покачал головой, а затем улыбнулся, ласково так, как ангел, и благословил. В этот момент у меня волосы на голове зашевелились. Я только тогда понял, что у нас не было шансов против этого парня. Вообще никаких.