Очерки о югославских информбюровцах

Когда я попал в Архив Воеводины, и речи не было о доступе к каким-нибудь другим источникам, раскрывающим деятельность информбюровцев, кроме партийных документов. Документы партийного происхождения и сейчас остаются одними из важнейших источников по интересующей нас проблеме, потому что парторганизации КПЮ уделяли информбюровцам много внимания, так как считалось, что партия в борьбе с этой опасностью должна быть не менее бдительна, чем спецслужбы. Когда бдительность спецслужб посрамляла усилия партийного актива, это служило основанием для критики со стороны вышестоящих партийных органов330. Таким образом, сведения об информбюровцах эта группа дает. Иной вопрос, какие? Его мы и рассмотрим.

Для понимания административных реалий того времени надлежит отметить, что Воеводина всегда отличалась пестрым этническим составом. Поэтому на ее территории была образована автономия, входившая в состав Сербии. Ее столицей как тогда, так и сейчас был г. Нови Сад. В административном плане край делился на срезы, а срезы на общины. Аналогичной была и территориальная структура правящей партии. В Новом Саде базировался краевой комитет Коммунистической партии Сербии по Воеводине. В каждом срезе действовал местный партийный комитет. Для крупных городов, входивших в срезы, формировались отдельные парткомитеты.

По Воеводине мы располагаем следующей партийной статистикой: по данным, которые собрал историк М.Митрович, до конца 1949 г. были раскрыты 54 информбюровские группы, включавшие 448 человек. Они образовались в основном в конце 1948 – начале 1949 г. Самые крупные из них действовали в Кулском срезе, Сремской Митровице и в Вршце331. Кулский срез подвергся основательной чистке. Так по данным на июль 1952 г. 468 человек были исключены из партии, а 167 чел. арестованы332. Отдельные архивные материалы дополняют эту картину для периода 1949-1951 гг. В 1949 г. возникла мелкая группа (4 чел.) в Бегейском срезе. В срезе Бачка Топола образовалось две группы, из них самую крупную создали в сентябре в Ловчене местные черногорцы333. В Новосадском срезе по состоянию на 29 июня 1951 г. выявили 6 групп. В 1949 г. там образовались 5 мелких, численностью не более 5 человек каждая. Зато в октябре 1950 г. черногорцы из племени Братоножичи, проживавшие в селе Равном, образовали группу, продержавшуюся до лета 1951 г. и выросшую до 20 человек334. Весной 1950 г. была раскрыта группа в Белой Церкви, объединявшая свыше 20 членов партии335. Весной 1951 г. в Бечейском срезе были выявлены информбюровские группы. Одна из них действовала в селе Турия336. Не позднее мая 1951 г. в Русском селе Кикиндского среза была раскрыта информбюровская организация. Она образовалась где-то в 1950 г. и по ее делу арестовали около 25 человек337. Хотя Воеводина была аграрным краем, информбюровские группы возникали там и на промышленных предприятиях. К лету 1950 г. они были выявлены на предприятиях Кулского среза, на «Стакларе» (стекольном заводе) в Панчеве и на заводах Зренянина, но после их разгрома «известно лишь об отдельных лицах, на счет которых есть подозрения, что они информбюровцы»338. После 1951 г. партийные органы не фиксируют сведений об информбюровцах на территории Воеводины.

Как сводные данные партийной статистики, обнаруженные сербским историком М.Митровичем, так и наши эмпирические изыскания, приводят к одному похожему выводу – основная часть информбюровцев Воеводины это члены мелких и мельчайших групп. Так у нас присутствуют сведения не менее чем о 13 группах. Из них лишь 4 были крупными – это группы в Кулском срезе, г. Белая Церковь, селах Равное и Русское. В них по оценкам партийных источников входили от 20 человек и выше. А вот численность мелких не превышает порога в 5 человек. Если же мы подойдем к вопросу, опираясь на данные Митровича, то для одной информбюровской группы получим численность, слегка превышающую 8 человек.

Можем ли мы считать, что все, что названо в источниках группами, на самом деле ими и являлось? Хорватский историк М.Превишич на материалах Славонии пришел к выводу, что понятие «группа» применительно к информбюровцам трактовалось слишком расширительно, и не всё то группа, что так названо даже в документах УДБы339. Действительно, в опубликованном отчете УДБы о положении в Белградском университете в 1951 г. сперва упомянуты три информбюровские группы численностью 4, 3 и 2 человека, а потом сказано: “В этом году, в отличие от предыдущих лет, не было ИБ организаций, групп и листовок”340. Очевидно, даже в глазах спецслужб арестованные студенты до статуса группы не дотягивали, а присвоение этого статуса было делом субъективного выбора. Речь в принципе идет об одной и той же мировоззренческой среде, поэтому данный вывод можно распространить и на источники партийного происхождения.

Вторым аргументом против отнесения к группам всего, что названо группами в партийных документах, служит кампания охоты на ведьм. Югославские сталинисты развернули против просоветских сталинистов превентивные репрессии, чтобы обезвредить врага до того, как он сможет что-то сделать. Через центральные комитеты республиканских партий нагнеталась атмосфера шпиономании и подозрительности. Опубликованные документы по Словении и Хорватии показывают, что в ряде случаев Политбюро ЦК КПЮ прямо стимулировало республиканских руководителей к усилению репрессий, а в ряде случаев и сами ЦК республик проявляли инициативу. Всей своей тяжестью это давление обрушивалось на парткомы и первички, приводя к многочисленным эксцессам исполнителей.

Краевой комитет Компартии Сербии по Воеводине проводил ту же линию, что и другие партийные структуры. Однако из-за плохой систематизации партийного фонда в архиве курс охоты на ведьм проще проследить по материалам на уровне срезных парткомов, чем непосредственно на уровне крайкома. Но и там документы изобилуют характерными свидетельствами. Вот протокольная запись о пленуме срезного комитета в Новом Кнежевце 26 апреля 1951 г. На пленуме присутствовал член бюро крайкома Шоти Пал «с еще несколькими членами бюро крайкома и инструкторами». Шоти Пал выступил с докладом, конспект которого включен в протокол: «В конце он говорит о Коминформе: ошибочно представление думать: есть или нет – не было арестов, да нет и коминформовцев. Этот вопрос Коминформа анализировать и искать глубже, всякая работа, которая направлена против ФНРЮ, это [деятельность] по линии Коминформа (который работает на каком угодно поле, будь то разрушение власти, торможение экономики и т.д.)»341. То есть практически любая деятельность, приносящая вред обществу с точки зрения правящей партии, может быть объявлена активностью информбюровцев.

Следующий пример нагнетания сверху не так ярко выражен, но зато мы можем проследить, как отреагировала нижестоящая парторганизация. В крайкоме Воеводины на одной аналитической записке, датируемой 20 февраля 1951 г., голубым чернилом сделана пометка, что Кулский срез «самый слабый пункт» в вопросе информбюровцев342. Основные аресты в Кулском срезе пришлись на 1949 г. Обвиняемых в поддержке Коминформа гражданских лиц обычно наказывали в административном порядке работами в трудовых лагерях на срок до двух лет, поэтому к началу 1951 г. осужденные информбюровцы стали возвращаться по домам. Их было много (как уже сказано, по данным на июль 1951 г. в срезе было проведено 167 арестов). Видимо в этом крайком и усмотрел проблему. В результате протокол заседания срезного комитета Кулы от 7 мая 1951 г. фиксирует очередное обострение шпиономании. Протокол провозглашает уклонение бывших коминформовцев от активной политической жизни одним из проявлений их подрывной работы343. Не проходит и трех недель, как 27 мая собирается бюро срезного комитета и продолжает нагнетать страсти. Бюро взывает к необходимости борьбы с врагом и критикует «достаточную пассивность» членов партии и Народного фронта в попытках эту борьбу активизировать. Врагов бюро определяет как «реакцию» и «информбирашей»344.

Аналогичные воззрения на пришедших из заключения информбюровцев насаждались и в других местах края. 7 ноября 1951 г. бюро срезного комитета Белой Церкви констатировало в порядке критики местных парторганизаций: «Также в некоторых партийных организациях не проведена позиция, что информбюровцы могут быть только против нас или за нас, но никак не пассивными»345.

Призывы «искать глубже» вели к печальным последствиям. Вот несколько крайне абсурдных примеров обвинения в информбюровщине. Бюллетень, составленный по итогам годовых собраний срезных профсоюзных веч Воеводины не позднее 25 февраля 1949 г., повествует о таком случае в г. Зренянине: в литейной мастерской железнодорожного депо на одном из бюллетеней какой-то делегат годового собрания написал во время голосования: «Да здравствуют англо-американцы, долой коммунистов». Далее слово источнику: «…Указанный был арестован УДБой. Раньше он был членом КПЮ, а сейчас информбираш»346. Несовместимость поддержки Советского Союза и содержания написанного лозунга составителя бюллетеня не смутила.

В протоколе заседания срезного комитета Панчево от 21 августа 1951 г. содержится еще два характерных примера. Некий Марко Рапаич в Панчеве передал УДБе информбюровские листовки. А поскольку было неизвестно, откуда он их взял, это послужило основой для «подозрения», и он был арестован. Некая Ёванка Ристич в том же Панчеве «пассивизировалась» (стала общественно пассивной), когда ее муж открыто выступил за Информбюро. Потом (видимо после ареста мужа) она перестала быть членом партии, не участвовала в ее работе. Отсюда срезный комитет делает уверенный вывод: Ристич «поколебалась» по линии Информбюро347.

Итак, правящая партия проводила установку, что если информбюровцев не обнаружили, значит их плохо искали. Отсутствие разоблаченных информбюровцев могло навести на подозрение, что местная парторганизация, в которой не было никаких разоблачений, занимается попустительством, а то и прямо скрывает врага. Партактиву в этой ситуации только и оставалось, что копать глубже. В результате информбюровцами провозглашались люди, которые на самом деле таковыми не являлись. Это второй аргумент в пользу критического восприятия партийных сведений о существовании информбюровских групп.

Есть и третий аргумент, который мы получим, рассмотрев деятельность информбюровцев, опираясь на партийные документы. В Воеводине, в отличие от некоторых других регионов Югославии, нет сведений о совершении ими каких-либо насильственных действий, типа диверсий и ухода в лес с оружием. Самые смелые физические деяния, которые они предпринимали, – это попытки бегства заграницу. Так в Новосадском срезе 4 человека из Сирига неудачно пытались бежать в Венгрию, несколько воеводинских словаков бежали в Чехословакию. Удачливы оказались и 3 человека из Ченты Тамишского среза: в сентябре 1949 г. они пробились в Румынию348.

Следующий блок активности информбюровцев – это агитация, которая делится по способам осуществления на устную и листовочную. На рубеже 1940-х – 1950-х гг. в Югославии остро стоял ряд социальных и экономических проблем. Реакцию информбюровцев на них характеризует анонимный отчет, составленный в крайкоме в конце 1950 г. По данным отчета в городах Новый Сад и Кула они вели агитацию, используя недовольство горожан дефицитом потребительских товаров349. Сбои в системе снабжения и дефицит достигли в 1950 г. своего пика, поэтому массовое недовольство горожан объективно имело место, а информбюровцы пытались стать тем сознательным фактором, который придаст недовольству политическую форму. Кроме того, информбюровцы агитировали перед выборами марта 1950 г. против КПЮ, призывали крестьян к выходу из крестьянских трудовых кооперативов (так в Югославии называли колхозы) и отказу от подписки народного займа350. Намерение информбюровцев разрушить КТК упоминается и в других источниках партийного происхождения351. Об агитации информбюровцев на почве специфических проблем рабочего класса мы никаких сведений не нашли, хотя их представители и были среди рабочих.

Впрочем, эти сведения об агитации можно интерпретировать и по-другому. Недовольство генерировалось естественным путем, а руку врага партийные функционеры усматривали там только в силу своей маниакальной шпиономании. По-видимому, какая-то часть партийных сведений об устной агитации информбюровцев имеет именно такую природу. Достоверно известны случаи, когда под устную агитацию могли быть подведены распространение слухов, констатация объективного положения дел (например, что Югославия находится в международной изоляции), обсуждение с друзьями тех или иных проблем в информбюровском духе, анекдоты против Тито. Но полностью исключить наличие устной агитации нельзя, хотя бы потому, что существовали информбюровские листовки, то есть агитация в самом деле велась.

Среди всех форм активности информбюровцев листовки, по-видимому, занимали следующее место после устных разговоров. В доступных нам источниках они фиксируются в период 1948-1950 гг., но есть один случай относящийся и к 1951 г.352 В основном листовки были малотиражными. В некоторых случаях они изготавливались на печатной машинке. Кустарный способ изготовления не дает возможности приписать их рукам информбюровской эмиграции. Она, как известно, старалась активно забрасывать в Югославию свою печатную продукцию при содействии СССР и советских союзников в Центральной Европе. А Воеводина – пограничная область, соседствующая с Венгрией и Румынией. Обнаружить там листовку заграничного происхождения было гораздо естественнее, чем где-нибудь в Боснии. Однако заграничные листовки не имели кустарного характера, потому в данном случае речь идет именно об активности местного информбюровского подполья.

Все остальные действия информбюровцев были либо пассивными, либо непреднамеренными. Среди пассивных действий особо выделяется прослушивание просоветских радиостанций. Похоже, даже в 1950-1951 гг. это было широко распространенное занятие353. В числе других «преступлений» информбюровцев источники отмечают: хранение портретов Сталина, распевание русских песен, «пассивизацию», то есть отказ члена партии или общественного активиста от активной общественной деятельности, терпимость к информбюровцам, вышедшим на свободу после заключения.

Таким образом, с современной точки зрения большая часть того, чем занимались инфорбюровцы Воеводины, вообще не содержала в себе состава преступления. Разумеется, уголовное законодательство тогдашней Югославии было более суровым. До февраля 1951 г. в стране действовал уголовный кодекс, который предусматривал ответственность за контрреволюционную агитацию, за подготовку к бегству заграницу, за недоносительство по факту уголовного преступления354. Но и с этими заимствованиями из сталинского законодательства далеко не все информбюровцы должны были пасть жертвой репрессивной машины, если бы только они не применялись расширительно. Репрессии осуществлялись на основании так называемого вербального деликта, и этого было достаточно, чтобы преследовать людей, если они обнаружили какие-то частные моменты, похожие на информбюровские настроения. Отсюда следует третий аргумент против того, чтобы все упоминания об информбюровских группах принимать за чистую монету.

По-видимому, подавляющее большинство групп с малым числом участников никогда группами не являлось. Карательные органы туда включали одного-двух людей, чьи отдельные высказывания или особенности поведения почему-то давали основание счесть их информбюровцами, а также добавляли к этим главным жертвам людей из круга их общения, которые об этих высказываниях или действиях могли знать, но не донесли, куда нужно. При помощи такой методики легко сконструировать группу максимальной численностью до 5-6 человек.

Если применить эти критерии к Воеводине, то мы можем сделать вывод о существовании лишь шести крупных групп в Кулском срезе, Белой Церкви, Сремской Митровице, Вршце, Равном и Русском. При этом их численность тоже может быть преувеличена за счет включения лиц, которые что-то знали, но не донесли. Ну а реальность большинства мелких групп оказывается под серьезным сомнением.

Помимо создания нелегальных групп, информбюровцы Воеводины не совершили почти ничего достойного упоминания: они предпринимали побеги заграницу, занимались устной агитацией и распространением листовок. А вот партийные органы занимались охотой на ведьм, всячески преувеличивая масштаб опасности и подвергая репрессиям людей, в чьих действиях не было состава преступления.

С 1980-х гг., когда в Югославии началось научное изучение информбюровцев, возникла проблема достоверности сведений об их активности. На основании проведенного исследования можно утверждать, что данные партийных источников эту активность преувеличивают, особенно когда в их сообщениях фигурируют малые группы. Однако часть сведений оказывается достоверной и выдерживает критику. Тем самым не подтверждается точка зрения, будто все информбюровцы были простыми жертвами репрессивных кампаний по выявлению мнимых врагов.

Примечания

1

Митровић М. Логораши умрли на Голом Отоку у периоду 1948–1958. године // Токови историје. – 2013. – № 3. – С. 289-330.

2

Dedijer V. Novi prilozi za biografiju Josipa Broza Tita. – Beograd, 1984. – T.3. – S.303-308.

3

Гиренко Ю.С. Сталин – Тито. – М., 1991. – С.343-346.

4

Секретная советско-югославская переписка // Вопросы истории. – 1992. – №4-5. – С.122.

5

Zapisnici sa sednica Politbiroa Centralnog komiteta KPJ (11. jun 1945 – 7. jul 1948). – Beograd, 1995. – S.XVI.

6

Гибианский Л.Я. Формирование советской блоковой политики // Холодная война . 1945-1963 гг. Историческая ретроспектива: Сб. ст. – М., 2003. – С.179, 185.

7

Zapisnici sa sednica Politbiroa Centralnog komiteta KPJ. – S.XIII.

8

Гибианский Л.Я. Указ. соч. – С.169.

9

Zapisnici sa sednica Politbiroa Centralnog komiteta KPJ. – S.234.

10

Васильева Н., Гаврилов В. Балканский тупик?.. (Историческая судьба Югославии в ХХ веке). – М., 2000. – С.190-191; Гибианский Л.Я. Указ. соч. – С.168-169.

11

Zapisnici sa sednica Politbiroa Centralnog komiteta KPJ. – S.234.

12

Isto. – S.237.

13

Isto. – S.239.

14

Isto. – S.242.

15

Isto. – S.244.

16

Isto. – S.244-245.

17

Isto. – S.244.

18

Isto. – S.246-247.

19

Isto. – S.253-254.

20

Isto. – S.241.

21

Isto. – S.242.

22

Isto. – S.238.

23

Isto. – S.243.

24

Isto. – S.256.

25

Isto. – S.249.

26

Djilas M. Rise and fall. – San Diego – N.-Y. – L., 1986. – P.175.

27

Ibid. – P.152.

28

Zapisnici sa sednica Politbiroa Centralnog komiteta KPJ. – S.239.

29

Isto. – S.240.

30

Isto. – S.237.

31

Isto. – S.254.

32

Isto. – S.237.

33

Isto. – S.240.

34

Isto. – S.249.

35

Isto. – S.241, 243.

36

Isto. – S.255.

37

Isto. – S.258.

38

Isto. – S.254.

39

Isto. – S.257.

40

Isto. – S.255.

41

Isto. – S.254.

42

Djilas M. Op. cit. – P.95.

43

Восточная Европа в документах российских архивов. 1944-1953. – М. – Новосибирск, 1997. – Т.1. – С.128.

44

Васильева Н., Гаврилов В. Указ. соч. – С.237-238.

45

См: Чувахин Д.С. С дипломатической миссией в Албании, 1946 – 1952 // Новая и новейшая история. – 1995. – №1. – С.114-131.

46

Ильинский М.М. Индокитай: Пепел четырех войн (1939-1979 гг.). – М., 2000. – С.102, 275.

47

См.: Шубин А.В. Вожди и заговорщики. М., 2004.

48

Zapisnici sa sednica Politbiroa Centralnog komiteta KPJ. – S.242-243.

49

Isto. – S.243.

50

Dedijer V. Navedeno delo. – S.377.

51

Партийная кличка Джиласа.

52

Dedijer V. Navedeno delo. – S.374, 380, 381.

53

Zapisnici sa sednica Politbiroa Centralnog komiteta KPJ. – S.240.

54

Програм КПЈ // V конгрес КПЈ. Стенографске белешке. – Београд, 1949. – С.874-875, 878, 887.

55

Полегаев Г. Поколение Голого острова // Эхо планеты. – 1990. – № 37-38.

56

Васильева Н., Гаврилов В. Балканский тупик?… (Историческая судьба Югославии в ХХ веке). – М., 2000. – С.248; Васильева Н.В., Гаврилов В.А., Миркискин В.А. Балканский узел, или Россия и «югославский фактор» в контексте политики великих держав на Балканах в ХХ веке. – М., 2005. – С.290-29; Гиренко Ю.С. Сталин-Тито. – М., 1991. – С. 391-392.

57

Москва и Восточная Европа. – М., 2008. – С.587-591.

58

Гуськова Е.Ю. Судьба македонцев, пострадавших в репрессиях конфликта Сталин-Тито // В «интерьере» Балкан. Юбилейный сборник в честь Ирины Степановны Достян. – М., 2010. – С.471-475.

59

Кирилина Л.А., Пилько Н.С., Чуркина И.В. История Словении. – СПб., 2011; Югославия в ХХ веке: Очерки политической истории. – М., 2011.

60

Фрейдзон В.И. История Хорватии. Краткий очерк с древнейших времен до образования республики (1991 г.). – СПб, 2001. – С.260.

61

Начало советско-югославского конфликта. Протоколы заседаний Политбюро ЦК КПЮ 19 февраля – 7 июля 1948 года // Вопросы истории. – 2008. – №8. – С.21; Djilas M. Rise and fall. – San Diego – N.-Y. – L., 1986. – Р.197.

62

Начало советско-югославского конфликта. – С.20-22; Petranović B. Istorija Jugoslavije, 1918-1988. – Beograd, 1988. – Knj.3. – S. 223-224; Vukmanović Tempo S. Revolucija koja teče. Memoari. – Beograd, 1971. – Knj.2. – S.93.

63

Гиренко Ю.С. Указ. соч. – С.353.

64

Djilas M. Op. cit. – Р.179; Kovačević B. O Informbirou u Crnoj Gori // 1948. Jugoslavija i Kominform: pedeset godina kasnije. – Beograd – Podgorica, 1998. – S.133; Petranović B. Navedeno delo. – S.224.

65

Москва и Восточная Европа. – С.587.

66

Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunističke partije Hrvatske. – Zagreb, 2005. – Sv.1. – S.486, 500, 501.

67

Kržavac S., Marković D. Informbiro. Šta je ta? Jugoslavija je rekla: ne. – Beograd, 1976. – S.135.

68

V конгрес КПJ. Стенографске белешке. – Београд, 1949. – С.860-862.

69

Vukmanović Tempo S. Navedeno delo. – S.80.

70

Союз коммунистической молодежи Югославии.

71

Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunističke partije Hrvatske. – Sv.1. – S.469.

72

Radonjić R. Izgubljena orijentacija. – Beograd, 1985. – S.56.

73

Marković D. Istina o Golom otoku. – Beograd, 1987. – S.18.

74

Vukmanović Tempo S. Navedeno delo. – S.80.

75

Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunističke partije Hrvatske. – Sv.1. – S.484.

76

Vukmanović Tempo S. Navedeno delo. – S.86.

77

Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunističke partije Hrvatske. – Sv.1. – S.485.

78

Lakić Z. Jugoslovenska 1948. u memuaristici // Jugoslovensko-sovjetski sukob 1948. godine. Zbornik radova sa naučnog skupa. – Beograd, 1999. – S.304; Marković D. Navedeno delo. – S.15; Radonjić R. Navedeno delo. – S.73.

79

Гиренко Ю.С. Указ. соч. – С.391.

80

Васильева Н., Гаврилов В. Балканский тупик?… – С.248; Васильева Н.В., Гаврилов В.А., Миркискин В.А. Балканский узел… – С.290-291; Москва и Восточная Европа. – С.588-589.

81

Marković D. Navedeno delo. – S.15.