~ Плоды осени ~

Невеста меня манит и пьянит.

Фигура Эльзы гибкая, как ива.

А поступь – чудо; королевский стан.

Шепчу, любя: «Ты первая убила

Меня! А я тогда был зол от ран».

«Пресветлая…» она уж предо мною,

Сжимается от боли всё внутри.

Ты – моя жизнь! В глазах её иное:

«Я – твоя смерть. И ад ждёт нас двоих».

Её лицо, застывшее, как маска,

Склоняется. От близости его

Я чувствую: меняется пространство.

Нет ничего. Есть только алый рот —

Черты его заострены и сильны.

Там, за губами, крошево зубов.

Я сам их выбил! О, спаси Всесильный!

Меня от смерти гибельных оков.

Но мёртвая пленяет поцелуем,

И ледяной язык её – палач.

Внутри меня – кровавое безумье;

Внутри меня – её последний плачь.

Я чувствую, как старится вдруг тело,

Как выпадают волосы… в груди

Теперь навечно всё заледенело.

Изыди. Прочь! О, Дьявол, отойди!

Смеется – таким голосом хоронят.

Самайн танцует, бьются зеркала,

Возлюбленная гордо верховодит

На празднике разбуженного зла.

Эпилог

С утра вошли к нему и ужаснулись:

Огромный гроб стоит, землёй покрыт.

В нём мертвецы навек соприкоснулись

Губами. В апогее красоты.

На лицах Эльзы и Артура было

То знанье, что не выдержать живым.

А ворон каркал за окном так сильно…

Забвенье саваном пусть будет им!

Мария Ерфилова – «Дверь»

У меня был кот Чупа. Он умер два года назад, и после уже не хотелось никаких животных в доме. Но друзья отчего-то решили, что я затосковала, и принесли мне хомяка.

Хомяк был желтовато-белый. Он никогда не бегал в своем колесе – только сидел в нем, сложив лапы с длинными завивающимися коготками на толстое покрытое пушком брюхо – как китайский мудрец. Щурился и щерился, когда я просовывала пальцы сквозь прутья решетки. Мы с хомяком как-то сразу не сошлись. Его бисерные какашки усыпали весь журнальный столик, на котором стояла клетка, хотя хомяк мало проявлял активности. Умер он довольно быстро – даже для хомяка.

Надо сказать, что я испытала некоторое облегчение. Потому что теперь не нужно было спешить домой, чтоб кого-то кормить. Я могла не беспокоиться в свои выходные и уезжать насколько угодно далеко. И больше не требовалось убирать чье-то говно.

Я не чувствовала себя одиноко на старой съемной квартире. Но пространство расширилось и воздуха стало больше. В нем было зябко находиться и появилась потребность надевать домашние тапки и древнюю коричнево-рыжую кофту с длинным рукавами, похожими на сморщенные ржавые трубы. Эта кофта удерживала вокруг меня теплый воздух и служила разделителем между свободой опустевших комнат и мной – вечно занятой по ночам работой, а с утра сонной и хромой.

Но вот в один из вечеров скрипнула дверь. Это поразило меня. Дверь между комнатой и коридором. Она скрипнула сама собой – я к ней не прикасалась. Ну может, ветер подул или что-то такое, подумала я. И все-таки отложила в сторону диктофонные записи с интервью, слезла с дивана, приблизилась к двери, взялась за ручку и потянула. Дверь скрипнула снова – на этот раз выразительнее.

На самом деле она не скрипела! Это был другой звук. Голос животного. На секунду мне представился мех на двери, и стало смешно.

Я решила, что пора прекратить работать сегодня, что лучше пойти спать. Но не успела сделать и шага в сторону дивана, как дверь снова издала звук. Это было похоже на «куррк» или «мрррик» или даже «ррррмоу». Я не вздрогнула, потому что внутренне ожидала повторения.

Дверь была деревянная. И ручка у нее тоже была деревянная. Лак потемнел и потрескался. Трогать ручку было приятно – шершавые бороздки перемежались с гладкими участками. Всегда думала – у меня обычная дверь. Но оказалось, она прикидывалась обычной и долгое время скрывала свою природу.

Мысль, что у меня теперь новый питомец, задела в мозгу что-то старое, в носу оказался запах горелых блинцов, а по ногам потянуло фантомным сквозняком.

* * *

Котенка Чупу мне принесли ранней весной, кажется, седьмого марта, прямо перед праздником. Соседские дети долго стучались, толклись и шумели в подъезде. Я не слышала, потому что пекла на кухне. А потом они дотянулись до звонка.

Мальчики нашли Чупу на улице и вспомнили, что единственная девушка в этом подъезде – я. Они решили, что именно девушка может приютить животное.

Я не хотела.

Но котенок в коробке заворочался, проснулся и посмотрел на меня, как на мать свою или что хуже – как на равного себе подкидыша, одинокого друга пустых квартир и масляных обогревателей… Пока я возилась с мальчишками и найденышем-ободранцем, мой блин на кухне согрел.

Вот и теперь, когда я взялась за ручку двери, мне почудилось, что я сожгла блинцы и что уже март. Но был ноябрь и я заказывала пиццу на ужин уже который вечер.

Дверь, скрипуче урча, скользнула на петлях в мою сторону и сразу отъела часть пустого пространства комнаты.

– Дверь, – позвала я.

Дверь подалась вперед – на этот раз беззвучно – и оказалась в круге света от настольной лампы. Я поняла, что моя дверь может общаться не только с помощью голоса. Она еще и светится.

Сейчас нельзя было мучить ее пристальным вниманием. Когда приручаешь питомца – нужно давать ему отдых. Поэтому я погладила ее отполированный каким-то заводом и временем бок, аккуратно прикрыла и пошла спать.

* * *

На другой день я задумалась – что едят двери? Это не простые животные. Про них не почитаешь в википедии. И я решила провести расследование. Для начала присела около нее на пол, не слишком близко, но так, чтобы она меня видела и чуяла мой запах. Взяла свой потертый рабочий блокнот и хорошую жирную ручку, которая всегда успевала за моими мыслями, и принялась набрасывать идеи дверного питания. Я проговаривала все варианты вслух – даже самые странные, краем глаза наблюдая за реакцией.

– Есть шутки про йогов, которые умеют питаться воздухом, – говорила я, – Если дверь просуществовала тут одна все это время… Она могла есть только воздух.

Дверь никак не отреагировала на это предположение.

– Но я проветриваю каждый день, и подолгу. Боюсь, моя дверь уже давно бы растолстела, как тот хомяк. Значит, не то. Наверное, свет?

Дверь молчала и не двигалась.

– А если покрыть ее свежим лаком? – спросила я и, вдохновленная идеей, подняла на дверь взгляд.

Та немного подалась ко мне. Мысль ей понравилась, но я почувствовала, что лак не имеет отношения к дверной пище. Лак – это что-то вроде почесывания, нового наряда, грумерской стрижки… Но не еда.

– Да, надо тебя обязательно обновить, а то потускнела. Но мы сейчас не о том говорим, дверь. Что же ты ешь? Наверное, любишь молоко?

Дверь осторожно муркнула. Я отложила блокнот и склонила голову на бок. Вот это дверь так дверь. Значит, молоко. Пожалуй, немного причудливый вкус.

– Ну попробуем тогда. Я могу смочить губку в молоке и протереть тебя. Но есть же что-то еще?

Дверь сказала «Вррр» и я не очень поняла, что она имеет в виду.

– Может быть, пиццу? – наугад предложила я.

Дверь откачнулась назад.

– Ну ладно, извини. Я же ем пиццу. Я должна была хотя бы попытаться… Давай пока остановимся на молоке. Дверь засветилась в рассветном розовом пятне. Я поднялась и пошла на кухню.

* * *

Постепенно я выяснила, что дверь любит еще и орехи. Другие продукты ей не приглянулись. В любом случае мои угощения могли быть для нее только лакомствами, необязательными десертами. Наверное, дверь не нуждалась в пище. Но еда помогла нам сблизиться.

Я прочитала в какой-то лайфхакерской группе, что можно натирать фундуком или кофейными зернами царапины на дереве. В тот же день я вернулась домой с пакетиком орехов. Кофе у меня и так есть всегда.

Зерна кофе двери не понравились. Они оставили темные полосы и запах бодрого дня. А моя дверь немного ленивый питомец – ей не нравится все угловатое, резкое и активное. Она плотно закрылась и не хотела со мной разговаривать весь вечер. Тогда я предложила орехи.

Дверь сказала «рмяяя!» и мы сошлись на том, что я больше не буду экспериментировать с дверной едой.

* * *

Настал день обновить лак на двери. Я серьезно готовилась к этому мероприятию, долго гуглила разные расцветки и тона, подбирала тот сорт, который плотно ляжет на прежнее покрытие. Провела выходной в строительном магазине и наконец выбрала ту самую баночку.

Когда я вернулась домой, дверь уже ждала меня – негромко потрескивала на сквозняке. Она знала, какой сегодня день.

– Дверь, тебе придется потерпеть. Сперва я должна зашкурить некоторые места, будет немножко неприятно.

Дверь держалась молодцом. Я использовала несколько видов наждачной бумаги – сначала крупную, потом поменьше, потом нулевую для полировки. Дверь кряхтела, но не вырывалась. Когда я полировала ручку, ей было щекотно и она повизгивала, но в конце концов мы справились с первой частью работы.

Пошерканная дверь развеселила меня. Я вспомнила Чупу – как сама пыталась подстричь его в стиле льва. Было жарко, и кот мучился в толстой шубе. Я тогда работала внештатником и ела на обед гречку с макаронами, сама не была в парикмахерской уже полгода, поэтому не могла отвезти Чупу к грумеру. Мой кот был послушный, а я очень старалась. Должно было выйти претенциозно, а получилось нелепо: клочки шерсти на макушке торчали как маленькие рога, бока и хвост выглядели так, будто кот прилег в лужу клея, а потом резко встал и оставил там шерстяные острова.

Так и дверь – стала клочковатой, нахохлилась. Но я уже открыла лак и погрузила в него кисточку…

Маляр из меня вышел получше кошачьего парикмахера: в детстве нас с братьями отправляли в бабушкин дом каждый год – красить подоконники, белить стены.

После работы я раскрыла балконные двери и все форточки, и надела пальто.

– Я пойду в магазин. Ты жди, – сказала я двери. – В комнате едко пахнет, нужно, чтобы проветрилось. И купим тортик в честь обновы!

Дверь утвердительно муркнула в ответ. Она теперь была орехово-спелой, лоснящейся. Розовый свет из окна расчерчивал ее досочки полосами.

Тот день очень сблизил нас. Я стала лучше понимать мою дверь. И даже с каким-то особым уважением начала относиться к другим дверям – пусть они не живые, но все же родственники моего питомца.

Объявления «Не хлопайте дверью» я с тех пор замечала везде и чувствовала в этом особое, новое правило жизни, как священный завет, как духовное открытие.

* * *

Много счастливых дней провели мы с дверью. Я купила ворсистый голубой коврик и постелила около нее. Я любила садиться на этот коврик, прислоняться спиной к двери и читать ей вслух. Еще мы придумали игру: я бросаю резиновый мячик – она отбивает. А когда я возвращалась домой печальная, дверь слушала мои жалобы и негромко скрипела в ответ: «Вуррр-вуррр».

Но все изменилось в один вечер.

Позвонила старушка, хозяйка квартиры.

– Не будем продлевать договор, – сказала она. – Вы, милая, найдете комнаты и получше. Дочка будет продавать квартиру. Жалко, что у вас денег нету. А то вы хорошая – только вам бы и уступила, но это ж целый миллион! А откуда у журналистки миллион. Но вы порядочная. Я бы вам, но у вас нету. А то – я бы вам. В районе много квартир подходящих, поищите другую… – Она говорила и говорила своим старым поломанным голосом, виноватым, но верно знающим, где свое, а где чужое.

– Я понимаю, – отвечала я. – У меня есть просьба: я могу забрать дверь? Я покрыла ее лаком, она очень мне нравится. Я вызову рабочих, они поставят вам другую.

Хозяйка умолкла.

– Ну знаете, милая. Это столько грязи разведут. Не надо, выезжайте уже в среду. Я вам верну оплату за полмесяца. А то, что лаком – это вы молодец, это вы хорошо сделали. Чеки остались? Я возмещу…

Конечно, она могла вернуть мне триста сорок рублей за лак и четверть зарплаты за внезапное выселение. Но что бы я купила? Другую дверь? Другую себя? А может быть, другой коврик? Когда она повесила трубку, я обошла комнату по кругу несколько раз. Села на пол. Сжала пальцами голубые ворсинки. И так замерла.

– Мррр? – удивилась дверь. Она хотела молока. И чтобы я перестала вибрировать спиной.

– Да, моя хорошая. Да ничего. Ага. Давай дочитаем главу.

Я так и не смогла ей сказать. Пока собирала книги в коробки, пока укладывала постельное белье в мешки, пока оборачивала бумагой стаканы – болтала о пустяках. Дверь моя, смешная неразумная. Зверик без меха, привязчивый компаньон, что могла она понять?

Приехали грузчики, взялись за работу. Один из них выносил велосипед, неловко развернул его на выходе и царапнул колесом дверь. Я сжала ее ручку и отвернулась.

* * *

Новую квартиру я нашла за неделю. Пока искала, жила у подруги и все дни суетилась: звонила риелторам, перебирала старые платья, раздавала лишнюю посуду… Отмыла подруге ванную, помогла ей побелить потолок – старалась занимать себя делами, чтобы как следует уставать к вечеру.

И вот я стою в чужой комнате, которая скоро будет обставлена и станет привычной. Мне пока в это не очень верится. Вокруг меня – коробки одна на одной. Пакеты, тюки. Я сажусь на один из них. Тереблю наклеенную на мешок бумажку «одеяла и подушки». Я не знаю с чего начать.

Голая комната пялится на меня недоверчиво. Кто я такая? Чего пришла? Я поднимаюсь и иду к окну. Там висят плохонькие пыльные шторки. Я их сниму – есть свои. А пока раздвину, впущу утро и розовые лучи, которые так любили прыгать по двери…