Стихи о горах

Стоят вершины-берега,

крутые каменные волны.

Во все глаза друзья глядят,

суровый мир так крупно соткан,

а мысли каждого летят

к своим не пройденным высотам.

Со мною рядом альпинист

ему сейчас пахать бы впору,

он только с виду неказист,

но он взойдет на эту гору.

«Приеду, – думает, – домой,

к жене горячей, выпью водки…

А там работа. Бог ты мой,

по горло всяческой работки».

А вот рюкзак – под ним чудак,

а мыслей в нем, в интеллигенте!

«А что-то все-таки не так

я сделал в том эксперименте».

Но впереди встает стена,

не обойти и не объехать,

на целый свет она одна,

и только в лоб, и только кверху.

Течет безмолвная река,

сползает облако, как тесто,

и все не пройдено пока,

но все становится на место.

Вернемся к нашим очагам,

нас поразит движенье улиц,

и спросит первый мальчуган:

«Откуда, дяденька, вернулись?».

* * *

Я жил у памирцев в поселке Патхоре –

три тысячи метров над уровнем моря.

Я жил-удивлялся, как всё еще плохо

живут они в сильную нашу эпоху:

из пищи – лишь чай и лепешки в ходу,

а мясо – по праздникам редким в году.

Я жил-удивлялся, как много детишек:

девчушек оборванных, грязных мальчишек,

и что электрических лампочек нет,

и в атомный век – керосиновый свет.

Потом удивлялся, как пьют они мало,

не знают ни краж, никакого обмана,

дома никогда свои не запирают

и гостю все лучшее – не забывают.

Живут озабоченно, но без сует,

ни нашей корысти, ни зависти нет!

Живут, с высотой, как с судьбой своей, споря –

три тысячи метров над уровнем моря.

Память

* * *

Памяти Евгения Абалакова,

первовосходителя на самую высокую вершину СССР –

пик Сталина* в 1933 г.

Он шел один, другие заболели,

к вершине родины один упрямо шел.

Крутые пики все внизу белели,

и облачный стелился шелк.

И молотком в висках его долбило,

и сердце разрывалось у него.

А до вершины, до великой было

каких-то метров сто всего.

И руки – плети. Ноги – словно вата.

И он упал. Но мог еще ползти.

И можно было повернуть обратно.

Но не было назад пути.

Был путь наверх. И всё вокруг качалось,

И он почти не видел ничего.

Но победил. И встал. И показалось:

страна смотрела на него.

Свой приговор судьба внизу свершила.

Поныне тайну смерть его таит.

И родины великая вершина

в другой стране, суровая, стоит.

* Пик Коммунизма, теперь пик Исмоила Сомони (Таджикистан)

* * *

Там, где ветер берет разбег,

он лицом каждый луч ловил

и взлетал, восходил, любил

легкий, розовый, новый снег,

голубой, искрометный лед…

Но по скалам, по склонам – бас,

и лавина – как снежный барс,

и душа прекратила лёт.

И теперь по пути его

без него (за него!) иду

по камням, по снегам, по льду,

по карнизам любви его.

И на самом верху, не дыша,

где вершин невесом полет,

мне послышится вдруг: душа

(не погибшая!) все поет.

* * *

Памяти Валерия Ольшанского,

участника восхождения на Белуху в 1963 г.

В одной палатке вместе замерзали,

в обнимку берегли свое тепло.

Но как согреть тебя в прощальном зале,

хотя мое тепло не утекло?

Валера, слышь! Свою веревку дай мне!

Белуха обнялась с твоей судьбой,

и потому в твоем полете дальнем

Богиня белая останется с тобой.

Возьми с собой от старых альпинистов

всю дружбу в абалаковский рюкзак

и там, вверху, на небе серебристом

ты разверни ее, как самый светлый флаг.

* * *

Памяти Л. Третьяковой

На вершине под солнцем с тобою

любовались картиною гор

и, смеясь, целовались с судьбою,

пригубляли, как сладкий кагор.

И влюбились, но вскоре расстались –

разбежались по круглой Земле,

лишь осколочки счастья остались

и светили далекие мне.

Фотографию юной любови

я нашёл у себя стариком,

и теперь, как лекарство от боли,

достаю и любуюсь тайком.

Ни о чём не жалея поныне,

Ту тебя не устану любить,

и хочу, находясь на равнине,

на вершине, на солнечной быть.

У КАМНЯ ПАМЯТИ

Мы шли среди рододендронов гибких,

среди цветов и вот в конце ходьбы –

на камне доски памяти погибших,

пронзительные вестники судьбы.

А где их души? Странно, почему же

мы все идем, а их давно уж нет,

Как будто им наш белый свет не нужен,

а нам так нужен этот белый свет.

И спят вершины и молчат лавины,

лишь только речка резвая шумит,

ползет туман вечерний из долины,

и сердце обнаженное щемит.

О, горы, горы! Как же вы суровы!

То ясные, то прячетесь во мгле.

А мы идем и погибаем снова

и верим в наше счастье на земле.

НАХОДКА

Молодые друзья-альпинисты

поднялись на Кавказский хребет,

пообщались с великим и чистым.

Никаких-то заботушек нет,

ни болезней у них, ни увечья,

все безоблачно, все хорошо.

Но в сторонке я кость человечью

у скалы у ближайшей нашел.

Показал, рассказал и заметил,

как восторг восхожденья угас.

Не угас только памяти ветер,

с давних гор долетевший до нас.

ПОД ПИКОМ РЕВОЛЮЦИИ

Мы эту стену долго изучали,

безмолвие царило, словно звень.

И горы, показалось, излучали

какую-то тревогу в этот день.

Не выдержав, пошли навстречу людям,

а солнце жгло, и мысли тоже жгли.

И вот на солнечном, на белом блюде

мы к черной вести так и так пришли.

Не стало друга. И стояли горы

оплотом нашей памяти навек.

Никто не виноват, оставим споры,

живем внизу, а все глядим наверх.

ХИЖНЯК

Четыре дня совсем не ели,

был примус пуст, и без воды.

Качались скалы, еле-еле

прошли по кромке у беды.

Но Бог берег и сделал встречу

с веселой группой Хижняка,

и пили чай и ели гречу,

и дальше шли наверняка.

А он, Хижняк, такой тщедушный,

и, как с горами, не пойму,

но спас живые наши души,

и это памятник ему.

Другой и не было награды,

лишь только помнили б чуть-чуть.

Ему давно наград не надо,

а мы живем. И в этом суть.

О ДРУЗЬЯХ

Ну, как сговорились, один за другим,

уходят друзья, напоив меня горем,

и вот я один на один с дорогим,

которому имя прописано «горы».

Которое в памяти светлым пятном

и все не тускнеет от разной холеры.

Я помню, как с Герой на склоне крутом

держали веревку во тьме от Валеры.

Я помню, как Гера ступени рубил,

и полог палатки осколки пробили,

и каждый из нас и терпел, и любил,

и каждого девушки наши любили.

Я помню, как Леша рассказывал мне

про след на снегу от сурового йети,

и Коля смеялся над ним в тишине,

и не было крепче той дружбы на свете.

В квартире моей ледоруб на виду,

и можно бы вслед за друзьями умчаться.

Вот только порядок в душе наведу

для доброго Бога – за яркое счастье.

* * *

Памяти В. Слюсарчука

Сколько ярких побед совершили мы!

Ты теперь с высотою навек.

И душа пролетит над вершинами

и направится к Богу наверх.

Всё живем и поем, и не знаем мы,

что там бездны галактик сулят,

но под небом, под ласковым знаменем

наши горы стоят и стоят.

И идем, и звеним ледорубами,

даже в старости юные мы,

и ряды наши, как не порублены

и веревкой одной скреплены.

Улетаем в края нелюдимые,

столько счастья узнав на веку.

Остаются друзья и любимые,

и вершины сияют вверху.

* * *

Памяти С. Тимофеева

Только подумаю – дружеский слышится голос,

ты в нашем городе, можно приехать к тебе,

или сегодня тебе одиноко и голо?

Где обитаешь в загадочной нашей судьбе?

Всё страховался, ни разу в горах не сорвался,

как же так в городе с легкого гребня упал?

Падал по выступам, всё зацепиться старался,

не зацепился… Но ты никуда не пропал.

Снова идем, как с тобой, за тебя продолжая

трудный маршрут с легендарным названием «Жизнь»,

не отпускаем тебя мы и не провожаем,

ты за веревку, Сережа, за нашу держись.

Вместе поднимемся к самой высокой вершине,

чтобы помыслить, чего мы добились в борьбе,

что не успели и все-таки что совершили,

и в день рожденья на плов соберемся к тебе.

Сладкою водкой стаканы до верха наполним,

будет водка для нас – с твоего Эвереста вода,

и опьянеем и самое главное вспомним:

Как же душа твоя? С нами она навсегда!

БЕРГШРУНД

Гляди, гляди! Ведь это ж гибель!

Мы замерли от ужаса смотреть.

По склону – связка – вниз – на перегибе –

бергшрунд разорванный, как смерть.

Но их швырнуло! На трамплине!

Через разинутую пасть.

Потом ни в буре, ни в лавине

им было не дано пропасть.

Но нет сейчас ни Сани, ни Витали…

Куда ушли? Эх, знать бы нам, куда.

И если бы они перелетали

через бергшрунды жизни, как тогда…

Саня – Александр Иванов

Виталя – Виталий Хижняк

ПИК КОМСОМОЛА

Памяти Ю. Шестакова

Юра! Это ж мечта твоя – пик Комсомола!

Он застыл перед нами безмолвной стеной,

и не надо сейчас ни единого слова,

коли гибель твоя у меня за спиной.

Разве нас высота хоть когда-то страшила?

Разве наша веревка валилась из рук?

Как ждала, как звала золотая вершина!

Что же ты задержался, задиристый друг?

Как скулит ледоруб, задевая о камень!

И лавины салют – словно пушечный гул!

Как вершина дрожит под моими руками!

И качнулась скала на последнем шагу!

Вот стою наверху. Высоту ощущаю.

Понимаю, с тобой мы расстались навек.

Я в записке пишу, что «тебе посвящаю…».

И на строчки ложится нетающий снег.

* * *

Памяти Л. Спиридонова

Последним лучом пробежав по судьбе,

за гребень бессильное солнце скатилось,

но долго высокое небо светилось

и горный поток грохотал о тебе.

А ночью туман по ущелью бродил

и мысли в кошмарное облако сбились,

и утро пришло, и снега серебрились

на том перевале, что ты проходил.

ОДИН

Памяти Ю. Кассина*

Он шел один среди высоких пиков,

на главный пик один упрямо шел

среди снегов, среди алмазных бликов,

и было так легко и хорошо.

Но выше все труднее и труднее,

он кислород тянул из пустоты.

Вершина грезилась, и чудился над нею

незримый купол вечной красоты.

Продукты кончились, затем бензин истаял,

а он все шел, не зная, почему.

И облаков невиданная стая

закрыла на вершину путь ему.

Он их прошел, увидел сверху дали,

был сам себе великий господин…

Его записку позже увидали…

Он был один.

Он был такой один.

* Турист Юрий Кассин в 1959 г. в одиночку взошел на пик Сталина. Погиб на спуске.

Записку нашли в 1961 г.

* * *

И встречаемся мы,

обнимаемся мы

и смеемся.

Рюкзаки нынче сброшены

и не на снег –

на траву.

И вершина пред нами,

мы с ней расстаемся

и не расстаемся.

и, сверкает, как прежде,

и все облака –

на плаву.

Фотографии старые

юности нашей

достанем.

Разложив на столе,

словно память свою

развернем.

Вспоминать

и любить,

и загадывать

заново станем,

и вернем

дорогие мгновения

и не вернем.

Среди ярких вершин

* * *

Словно памяти сплав, эта горная друза.

Как слепились кристаллы, наполнившись чистым огнем!

И вершинами, словно кристаллами – дружба.

Где же друг? Только друза сияет о нем.

* * *

Я падал в трещину. Спасла тогда веревка.

Друзья успели, вытащили в жизнь.

Где ты теперь, надежная страховка?

Осталось слово крепкое «Держись».

* * *

Я вылез под карниз.

Стена крутая ниже.

И глыба – тонны льда –

вот-вот сорвется вниз.

«А как же там семья?

Не падай, подожди же!»

И он услышал.

Чуткий был карниз.

* * *

Вершина в озере, рассветном, раннем.

Над зеркалом застыла тишина.

О, жизнь моя! Как в зеркале бескрайнем,

ты в памяти теперь отражена.

* * *

В леднике на веревках подвесили тело,

чтоб оно сохраниться могло,

не истлеть…

Прилетел вертолет,

но душа улетела.

Торопилась на родину улететь.

* * *

Их через год с вершины сняли,

наполовину вмерзших в лед.

А души в Космосе витали

и вдруг замедлили полет.

* * *

Ты помнишь, как мы вместе замерзали

и думали: не выйдем никогда?

Полвека прочь. Сидим в уютном зале.

И стол накрыт. А мне б опять туда.

* * *

Мы на нашей вершине

с тобой ничего не забыли

и спокойно расстались

среди голубой тишины,

и записку оставили,

крючья надежно забили,

чтобы легче спускаться.

Но как рюкзаки тяжелы!

* * *

Была гармония души и тела.

Ее проверил грозный хан Алтай.

Душа опять туда лететь хотела,

а тело тихо ей: «Не улетай!».

* * *

Давно вершина тучами закрыта,

и вдруг – в прогалине – светла и велика.

Душа взлетает, юностью омыта,

но снова наплывают облака.

* * *

Не удалось вершину победить,

видать, не предусмотрено судьбой.

Теперь себя осталось убедить,

что не проигран этот трудный бой.

* * *

Остался в облаках, суровый и желанный,

и в памяти висит одна седая мгла.

И путь лежит назад, бессмысленно-туманный,

и подлость черная на белый снег легла.

* * *

Снился друг погибший – Леша,

с ним ходить в горах не лень.

Значит, будет день хороший

и счастливый, новый день.

* * *

Вершина моя высоко. Туда

когда-нибудь я залезу.

И только тогда, и только тогда

можно в туманную бездну.

* * *

К вершине по горам вела тропа крутая,

И было тяжело, запомнилось навек.

А нынче по годам моя тропа другая,

И тоже тяжело, и тоже все наверх.

* * *

Среди ярких вершин, для меня дорогих,

есть одна, на которой едва не погибли мы.

И со временем ярче и ярче других,

и по ней я живу, как по Библии.