Ангел, стоящий на солнце. Роман. Рассказы

Ангел, стоящий на солнце

Роман. Рассказы

Денис Гербер

Редактор Леонид Майз

Корректор Вера Вересиянова

Дизайнер обложки Александр Никитин

© Денис Гербер, 2019

© Александр Никитин, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4483-3385-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ангел, стоящий на солнце

Предисловие

Жизнь и деятельность Раймонда Луллия давно заслуживает отдельного литературного произведения. Биография этого учёного и мыслителя, обросшая толстым слоем легенд и мифов – почти готовый приключенческий роман. Тем не менее, в художественной литературе фигура Луллия освещена довольно тускло: философ и миссионер кратковременно появляется в произведениях Умберто Эко, Хорхе Луиса Борхеса, ему посвящена незавершённая поэма Алексея Толстого. Эта книга могла бы стать первым романом о жизни знаменитого каталонца, но, увы, она им не стала. Луллий хоть и занимает в этом повествовании центральное место, но остаётся всего лишь звеном, соединяющим разные истории, некой осью, вокруг которой вращаются другие персонажи. Поначалу я хотел подарить герою книги другое имя – уж очень сильно он отличается от настоящего Луллия. Книжный персонаж – это образ, собранный из реальных фактов, легенд и авторского вымысла. То же самое можно сказать и о других исторических личностях, фигурирующих в романе.

От всей души благодарю тех людей, кто оказал всевозможную помощь в создании этой книги. Спасибо моей жене Татьяне Гербер, которая стала первым бета-ридером, корректором и критиком. Огромная благодарность редактору Вере Вересияновой за качественную и оперативную правку моего текста. Спасибо Лекторию «Новая мысль» и Евгении Юрьевне Ваниной за лекции об императоре Акбаре и эпохе Великих Моголов.

И, наконец, спасибо читателям, остановившим взгляд на этих строчках. Надеюсь, дальнейшее чтение доставит некоторым из вас истинное удовольствие.

Посвящается Большому.

Книга 1-я

Паломник

1

С чего началась эта история? Возможно, она начинается только сейчас, когда мы с вами, дорогой аббат, сидим здесь в полной темноте, и я совсем не вижу вашего лица, только слабые очертания. Впрочем, нужно ли нам видеть друг друга? Какие ещё из сотен сменяющихся обликов предстанут перед нами на этот раз? Мы, как мифический Протей, так часто носили разные лица, что уже почти потеряли свои собственные. Признайтесь, аббат: так же как и я, вы чувствуете, что почти растворились в этом мире. Из людей, имеющих форму, мы превратились в поток мыслей и поступков, который берёт свой жалкий исток бог знает где, а пробегая через чужие жизни, уже обретает силу и мощь. Мы привыкли подмечать скрытые закономерности, разбирать причины и следствия, а внешние оболочки отошли на второй план. Из рассказчиков мы сами превратились в литературных персонажей с весьма размытой внешностью, словно нас засосало в нами же придуманную историю.

Так с чего мне начать на этот раз? Логично было бы рассказать, как и когда я превратился в Собирателя Историй, но кому как не вам должны быть известны все тонкости этого обращения? Как неведомые силы тащат вас в далёкое прошлое – сначала во снах, а затем и наяву. Сколько раз вы приходили к выводу, что просто лишились рассудка? Честно говоря, у меня и теперь нет полной уверенности в том, что разум мой здоров. Что, если я сейчас и многие годы до этого нахожусь в палате для умалишённых? Если это и так, то наша с вами встреча – возможный путь к выздоровлению.

Первые видения начали приходить ко мне в возрасте 25 лет. В те дни я наиболее часто испытывал то, что называл «прекрасной тоской»: ощущение, будто где-то происходит нечто очень важное, а я опять остаюсь не у дел. Словно вся вселенная меняется до неузнаваемости у тебя за спиной, но стоит только обернуться – и всё тут же возвращается на свои места. Это чувство не позволяло мне сидеть дома, и каждый вечер тянуло на улицу. В темноте я бродил по оживлённым тротуарам в поисках неизвестно чего, но «прекрасная тоска» во время этих прогулок не отпускала, а только усиливала хватку. Путешествуя по вечерним улицам, я не заходил в заведения, лишь останавливался у входа, курил и поглядывал, как паркуются автомобили, а посетители парочками проходят внутрь. Позже, когда публика разъезжалась, я стоял у тротуара и разглядывал тёмные пятна масла на синем асфальте. Иногда казалось, что за ними скрывается едва уловимое движение, почти невидимая искра, которая немного искажает пространство и намекает об иллюзорности нашего мира.

Возвращаясь домой за полночь, я сравнивал себя со Степным Волком, бродящим по каменным джунглям, только вместо джаза меня окружали звуки современной музыки. Так же, как и Гарри Галлер, я чувствовал в себе душевное раздвоение. Но мой недуг усилился тем, что одну душу из меня вырвали, как больной зуб, а на её месте оставили звенящий вакуум, готовый засосать всё и вся. Оставшаяся часть боролась с этой пустотой, образуя бешеный смерч, и перед глазами пролетали обрывки воспоминаний. Я собирал мысли, словно разбитый вдребезги кувшин, и пытался представить, кто мог похитить половину моей личности. Может быть, это сделали инопланетяне, которых так любили изображать фантасты двадцатого века? Влетели однажды ночью на розовом луче, достали свои перочинные лазеры и вырезали самую квинтэссенцию. Теперь она хранится на неизвестной планете в созвездии Кита – её держат в серебряной коробке как образец несовершенства человеческой сущности. А может быть, несколько лет назад я случайно выдохнул её с дымом марихуаны?

Спустя несколько месяцев я начал замечать, что странное душевное опустошение наяву стало компенсироваться совершенно ясными и чёткими сновидениями. Необычайно яркие картины представали моему взору во сне. Образы, которые я видел, были настолько реалистичными, что поутру я сомневался: проснулся ли я на самом деле или же, напротив, моё существование в этим мире – всего лишь сон.

Что делать человеку, когда он потерял точку отсчёта? Наверное, нужно смириться с тем, что всё происходящее с ним как во сне, так и наяву, может быть одинаково реально. Или же наоборот: и то и другое одинаково иллюзорно. Как же можно объяснить, что некоторые увиденные мною детали находили неожиданное подтверждение в исторических документах, летописях и хрониках? Откуда мой мозг мог взять такие подробности? Даже неизвестные языки были понятны. Напрашивался очевидный ответ: всё это когда-то происходило на самом деле. С другой же стороны, когда я порой вмешивался в ход исторических событий и менял реальность самым кардинальным образом, мой сегодняшний мир оставался таким же, что и раньше. И настоящее, и прошлое, запечатлённое на бумаге, сохранялись неизменными. Я долго старался понять, для чего мне дана возможность вмешиваться в ход событий, но не оставлять при этом никаких следов. Так и не найдя подходящего ответа, я пришёл к выводу, что должен заниматься тем, к чему лежала душа. А именно – собиранием историй.

Уж поскольку я и себя стал именовать Собирателем Историй, буду изъясняться как рассказчик.

***

В час, когда солнце приближалось к горизонту и всё больше походило на только что отлитый золотой динар, в сторону Лахора спешило огромное количество путников. Все – и тот, кто оседлал флегматичного ишака, и те, что сидели в двухколёсной арбе, запряжённой буйволами, – с нетерпением глядели вперёд, на пылающие в лучах заката очертания города дворцов. Даже глаза животных то и дело небезразлично всматривались вдаль. Те же, кому выпала участь путешествовать на своих двоих, хоть и с трудом передвигали ноги от усталости, но всё же старались изо всех сил не сбавлять шаг – впереди их ожидали ужин и отдых.

Единственными, кто, казалось, не торопился до заката попасть в одни из двенадцати ворот Лахора, были два всадника из императорской стражи. Они не спеша направляли своих низкорослых лошадей в сторону города, и на эту неспешность у них имелась видимая причина – ещё один человек, позади тащившийся на привязи. Этому бедолаге повезло меньше остальных, и он постоянно ловил сочувственные взгляды обгонявших его путников. По озадаченному лицу было понятно, что главные проблемы ожидают его впереди, а значит, спешить ему тем более нет резона.

Время от времени ноги отказывали пленнику, и он спотыкался, рискуя свалиться в дорожную пыль, но каким-то чудом оставался на ногах и вприпрыжку нагонял всадников. По натёртым до крови запястьям легко было догадаться, что его путешествие таким неудобным способом продолжается достаточно давно – возможно, с самого утра. Бедняга уже не смотрел на своих конвоиров. Разве добьёшься сочувствия там, где к тебе обращены лишь обтянутые светлой тканью широкие спины? Даже если упадёшь, всадники будут безразлично двигаться дальше, волоча по земле измождённое тело. Впрочем, довольно скоро именно так и произошло. Оступившись в очередной раз, пленник уже не смог удержаться на ногах и со стоном повис на верёвке с вытянутыми вперёд руками. Стараясь не кричать, чтобы не схлопотать несколько ударов кнутом, он попытался вновь исправить своё положение и подняться на ноги, однако силы, судя по всему, окончательно покинули его. Изогнувшись несколько раз, он обмяк и с проклятиями стал волочиться по неровной дороге. Раздражённые его воплями, всадники всё же остановились. Один из них спешился и, подойдя к пленнику, вынул из ножен сверкающую саблю.

– Вставай, свинья, – грозно прошипел он, – или лишишься уха! Я вижу, кнут тебе сил не добавляет.

Страдалец попытался подняться, но ноги его предательски тряслись, и сил хватило лишь на то, чтоб сесть на колени. Он озадаченно посмотрел снизу вверх на своего конвоира.

– Если ты отрубишь мне ухо, то чем же я буду слушать на суде? – спросил он. – Как я докажу свою невиновность, если не буду знать, в чём меня обвиняют?

Это заявление слегка обескуражило стражника. Он взглянул на своего товарища, не спешащего спускаться с лошади, а затем вновь направил саблю на пленника.

– Тогда, клянусь Аллахом, я отсеку тебе пальцы!

Пленник несогласно покачал головой. Он явно тянул время – ведь сидение на коленях было настоящей роскошью в его положении.

– Чем же я тогда укажу на истинного виновника? – спросил он. – А ведь этот человек и сейчас находится во дворце, рядом с нашим великим императором.

– Тогда я прямо сейчас отрежу твой уродливый нос! – не выдержал стражник. – Нюхать на суде ты же не собираешься?

В гневе он толкнул пленника ногой, но саблю применить не решился – всё-таки дело имел не с обычным воришкой, а с человеком, некогда занимавшим пост на государственной службе.

– Салим, что будем делать с этой падалью? – обратился он к своему товарищу.

Второй стражник нехотя спешился и мрачно оглядел валявшегося в пыли человека. Вид у того и вправду был жалкий: одежда истрепалась, по рукам извивались узоры из свежей и запёкшейся крови, а на изодранные ноги вообще было страшно смотреть. Тот, кого назвали Салимом, задумчиво потрепал ус, глянул в строну города, затем на круп своей лошади и, наконец, ответил:

– Я думаю, его нужно немедленно отпустить.

Молчание повисло в воздухе почти на минуту. В это время все трое непонимающе глядели друг на друга. Казалось, что и сам Салим находится в полном недоумении от собственной фразы, но вскоре его лицо вновь обрело уверенность.

– Именно так, – решительно продолжил он. – Мы должны немедленно отпустить этого беднягу.

Произнеся это, стражник обнажил саблю и одним ударом отсёк верёвку, связывавшую пленника с лошадью.

– Пусть ступает прочь и ради спасения жизни не появляется на людях несколько дней.

У измождённого бедолаги откуда-то вновь появились силы, и он медленно поднялся на ноги. Бросив неуверенный взгляд на своих ещё не так давно суровых сопровождающих, он обратил спину к лучам заката и, шатаясь как пьяный, побежал прочь.

– Что ты делаешь, Салим? – ещё не до конца опомнившись, пробормотал первый из стражников. – Надо немедленно догнать его и привести во дворец.

Он уже намеревался вновь вспрыгнуть на лошадь, чтобы настигнуть беглеца, но ответ Салима окончательно смутил его.

– Я не Салим, – произнёс тот, задумчиво глядя вслед удалявшемуся.

Прошло ещё несколько минут, и шатающаяся фигура бывшего пленника почти растворилась в пламенеющем закате, словно тот, обретя свободу, решил навсегда исчезнуть из мира телесных форм и перешёл в сияющие небесные сферы.

На следующее утро о случившемся сообщили императору. Великий Акбар, который славился своим сдержанным нравом, но уж если выходил из себя, то тут мало не казалось никому, в этот раз балансировал на грани. Готовый впасть в ярость от того, что беглый сборщик налогов вновь не доставлен во дворец, он всё же усмирил свой нарастающий гнев, узнав подробности вчерашней истории, и призадумался. Неужели его стражники начали сходить с ума?

– Не похоже на то, о Хранитель Мира, – рассудительно произнёс в ответ верный Абу-л Фазл. – Этот Салим всегда слыл благоразумным, да и в пьянстве замечен не был. Я думаю, он просто пожалел пленника и отпустил его из сострадания. Возможно, кто-то из браминов вложил в его голову такие мысли.

– Любовь к ближнему и сострадание заповеданы во всех известных мне религиях, – проговорил Акбар, – но ни в одной из них не говорится о том, что провинившегося нужно отпускать без всякого суда.

Весьма заинтересовавшись этим случаем, падишах приказал доставить Салима к себе. Уже через полчаса стражник был выдворен из темницы, наспех вымыт и приведён к императору. Некоторое время Акбар смотрел на склонившегося у его ног человека, будто по внешнему виду пытался догадаться, какие мысли бродят у того в голове, затем приказал Салиму подняться. Лицо стражника ещё больше удивило правителя. Большие глаза были игриво прищурены, словно у моряка, только что сошедшего на берег и оглядывающегося в предвкушении долгожданных развлечений. Казалось, ещё чуть-чуть – и он вовсе расплывётся в довольной улыбке.

«Похоже, и вправду спятил», – подумал император.

– Потрудись объяснить мне, зачем ты отпустил Омара Аль-Фергани, – спросил Акбар. – Уж не ты ли сам гонялся за ним несколько дней?

– Ваше величество, великий и могущественный государь, – начал Салим всё с тем же блеском в глазах, – прошу простить мой дерзкий поступок. Я осмелился не выполнить приказ, но на это у меня были особые причины.

– Что за причины? – нетерпеливо перебил его падишах. – Надеюсь, они важнее твоей головы на плечах.

– Моя голова и вправду не так важна, по сравнению с государственными делами, – ответил Салим, и голос его при этом не дрогнул. – Прежде чем продолжить, позвольте предупредить вас, государь, что многое из сказанного мною покажется необычным или даже вымышленным, но тем не менее всё это – истинная правда.

Акбар немного нахмурился и кивком головы велел стражнику продолжать.

– Я отпустил беглого Омара оттого, что узнал о его невиновности. Доставить его во дворец было бы большой ошибкой – он был бы казнён со дня на день.

Император глянул на стоящего подле него Абу-л Фазла и разразился громким смехом.

– Вашему величеству известно всё во вселенной, – невозмутимо продолжал Салим, – но то, что произойдёт в будущем, зачастую неведомо даже величайшему из смертных. Случится так, что только через несколько лет вы узнаете о невиновности этого человека, а истинные враги всё это время будут торжествовать в своей безнаказанности и продолжать плести паутину предательства и обмана.

– Весьма любопытно, – проговорил Акбар. – Продолжай.

– Вашему величеству удалось создать самый совершенный порядок сбора налогов. Однако некоторые чиновники нашли способ обходить строжайший учёт и утаивают часть сборов. Пока они довольствуются лишь малой толикой, но со временем их аппетиты будут расти. Из кротких овечек они вскоре превратятся в прожорливых хищников. Известен был сей секрет и Аль-Фергани, но Омар им ни разу не воспользовался, напротив, он собирался доложить вашему величеству о возможных расхищениях.

– И отчего же не доложил?

– Оттого, что его опередили. Что можно сделать с человеком, намеренным раскрыть твой способ преступления? Подкупить? Слишком ненадёжно. Да и как подкупить человека, имеющего возможность украсть, но упорно не крадущего? Убить? Появится много неожиданных последствий после такого убийства. Делать это нужно аккуратно, чтобы не возникло подозрений, а процесс этот хлопотный, требующий много времени и надёжных людей. Остаётся только один способ – очернить самого правдолюба! Сделать его преступником до того, как он успеет обличить тебя. Дабы его слово потеряло всякий вес и уважение.

Акбар вновь посмотрел на стоящего рядом визиря:

– А он и впрямь не так безумен, как может показаться.

Жестом падишах предложил присутствующим сеть. Абу-л Фазл опустился на расшитую золотыми слонами подушку, Салиму пришлось расположиться прямо на ковре недалеко от императорских ног.

– Тебе известно, в чём обвиняют «честнейшего» Аль-Фергани? – спросил Акбар, обращаясь к стражнику.

– В том, что он утаил часть собранных денег, – ответил Салим. – Однако он эти деньги не взимал. Во всём Омар следовал вашим мудрейшим указам и избавил от налога несколько общин, пострадавших от засухи и голода.

– Но нам ничего не известно о засухе и голодающих людях Аль-Фергани, – заметил правитель.

– Потому что вам забыли об этом сообщить. Точнее, сделали это намеренно. Прикажите выяснить правду и найти того, кто повинен в её сокрытии. Только тогда вы выйдете на след истинных казнокрадов.

– Отчего же Омар так страшился предстать перед судом и несколько дней скрывался, как последний воришка?

– Очевидно, ему неизвестны имена расхитителей, и он пытался разузнать о них до того, как начнётся суд.

Акбар бросил на своего визиря выразительный взгляд, и тот понимающе склонил голову.

– Теперь расскажи, как тебе удалось прозреть покровы будущего, – приказал император Салиму. – Если мне о предательстве станет известно лишь через несколько лет, откуда это знать тебе, обычному стражнику?

– Это оттого, великий повелитель, что я не совсем тот человек, за которого меня сейчас принимают. Я скорее не Салим, а тот, кем он станет спустя сотни лет. Мне известно грядущее не потому, что Аллах дарует мне пророчества, – я сам из времён далёкого будущего. После того, как стражник Салим покинет этот мир по причине сильнейшего отравления, его душа продолжит своё странствие в теле кашмирского брамина. Он доживёт до глубокой старости и умрёт спустя четыре дня после того, как получит звание старшего судьи Сринагара. Затем он родится мельником в землях Королевы-девственницы и скончается от ран, полученных во время крестьянского бунта. Так будет продолжаться более тысячи лет. На нить моей истинной сущности станут нанизываться всё новые и новые жизни, до тех пор, пока в моём нынешнем воплощении Господь не наградит меня даром прозрения прошлого. Тогда я и начну посещать свои прежние жизни, как паломник посещает святые места.

Во время этого рассказа визирь всё выше и выше приподнимался с подушек – то ли от удивления, то ли от возмущения, – пока, наконец, не встал на ноги. Акбар же, напротив, оставался спокойным и молча слушал, ничем не выдавая своего отношения к этой истории.

– Доводилось ли тебе рождаться женщиной? – поинтересовался он.

– Только однажды, – ответил Салим. – Я родился девочкой-цыганкой в одном из городов Магриба. Мою мать продали в рабство, и воспитывала меня не то бабка, не то прабабка, занимавшаяся предсказаниями и колдовством. Она собирала засушенные змеиные головы в таком количестве, что ими был завален весь дом, и знала множество удивительных историй, в правдивости которых не позволяла усомниться никому. Когда колдунья скончалась, девочка после месяца скитаний умерла от голода.

Акбар проницательно посмотрел на стражника. Удивительная история на время заставила его забыть о беглом сборщике налогов и расхищениях казны.

– Много рассказов слышал я про странствия души, – проговорил он, – некоторые из них показались мне правдивыми. Но даже индуисту или буддисту будет сложно поверить, что человек может входить в свои прошлые тела, как рука в перчатку. Можно ли вставить саблю в старые ножны, если они навсегда утеряны? Можно ли облачиться в старые одежды, если они давно истлели?

– Ваше величество безгранично мудры! Возможно, я и не возвращался сюда сквозь века. В каком-то смысле я и сейчас остаюсь в своём теле, но открываю в памяти прошлые жизни. Я вновь переживаю случившееся со мной когда-то, и переживания эти настолько сильны, что почти обрели реальность.

Мрачная тень пробежала по лицу императора. Его брови возмущённо сдвинулись.

– Ты смеешь утверждать, что Великий из Моголов, потомок Тимура и Бабура – всего лишь плод твоих воспоминаний? – угрожающе спросил он. – И мудрейший Абу-л Фазл, сидящий здесь, тоже существует в твоей голове? Что ты позволяешь себе, обезьянье испражнение?! Я и вправду подумал, что ты в своём уме.

Император хлопнул в ладоши, и стража тут же окружила Салима.

– Посмотрим, насколько реальным окажется меч, что завтра отрубит твою башку!

Салим не успел опомниться, как вновь оказался в темнице. В мрачном помещении, которое представляло собой широкий каменный мешок – готовую могилу для ещё живого человека, – было сыро и пахло мертвечиной. И, возможно, не просто пахло: зажги здесь свет – и наверняка обнаружишь останки какого-нибудь несчастного. Будучи стражником, он, вероятно, забрасывал в эту клоаку пленников, и вот – сам сидит под замком.

Интересно, какой переполох вызвала во дворце его история? Должно быть, министры по приказу императора выясняют, реальна ли денежная брешь, а стражники продолжают отыскивать беглого Омара Аль-Фергани. Возможно, Акбар собрал своих мудрейших советников в ибадат-хана – молитвенном доме, где обычно происходят шумные философские диспуты, – и обсуждает вероятность прогулок по прежним воплощениям. Так или иначе, Салима наверняка ожидает незавидная участь. Самое печальное то, что бедняге придётся расплачиваться за деяния, которые сам он, по сути, не совершал.

Отрубание головы. Это может даже показаться романтичным, если происходит с каким-нибудь персонажем выдуманной истории, но когда отделять собираются твою собственную голову, пока ещё уверенно держащуюся на плечах, уже совсем не весело.

«Почему, собственно, отрубание? – думал Салим, сидя на земляном полу. Обычно преступников казнили при помощи виселицы. Иногда, если хотелось более зрелищного действа, могли затоптать слонами, а вот к мечу и плахе прибегали, по неизвестным причинам, достаточно редко. Возможно, таким образом во дворце решили внести некоторое разнообразие в рутину обычного убиения. – А может быть, моя голова достаточно созрела для того, чтобы отделиться от туловища?» – подумал он обречённо.

Впрочем, император мог внезапно изменить своё решение. Такое время от времени случалось. Все помнили грандиозную охоту, в которой Акбар задействовал едва ли не всю свою армию. Пятьдесят тысяч воинов образовали гигантское кольцо диаметром в пятьдесят косов1 и начали сгонять всех зверей, что были в округе. В течение месяца воины сужали этот круг, пока все животные не оказались загнанными на небольшой площади. Первым в круг въехал сам Акбар. Обычно он охотился на протяжении пяти дней, используя при этом лук, меч, мушкет и даже аркан. Иногда падишах брал с собой двух дрессированных гепардов, которые самостоятельно настигали оленей, а затем послушно приносили добычу хозяину. После того, как император удовлетворял свои охотничьи страсти, в круг допускались ближайшие придворные, затем дворцовые слуги, чиновники и военные. Охота постепенно перерастала в массовое побоище. Бывали случаи, когда во время неразберихи люди сводили счёты друг с другом и вместо оленя получали более желанный трофей – труп своего врага. Однако на этот раз Акбар, неожиданно для всех, решил прекратить охоту в самый последний момент. Коротким приказом он велел отпустить всех загнанных животных целыми и невредимыми, и живой круг из пятидесяти тысяч воинов послушно расступился. После этого случая падишах стал испытывать некоторое отвращение к убийству и временами даже воздерживался от мясной пищи.

Ближе к вечеру в потолке темницы открылся люк. В слабом свете Салим разглядел очертания Абу-л Фазла. Некоторое время визирь вглядывался в смрадную темноту, а затем спросил у пленника:

– Это всё ещё ты, паломник по чужим жизням?

– Да, – коротко ответил тот.

– И как долго ты собираешься находиться в этом теле?

По интонации визиря было трудно определить, издевается ли он над заключённым или вправду интересуется. Во всяком случае, перед Салимом забрезжила зыбкая надежда на помилование, и он послушно ответил: