Ну, допустим, или необыкновенные приключения обыкновенного подкаблучника

– Почувствовал.

– Как ты почувствовал то, что другие не чувствуют?!

– Я в этом не уверен.

– В чём ты не уверен? Что ты меня почувствовал на подходе к двери?

– Нет…

– А в чём же?!

– В том, что другие не чувствуют.

– Ну ты инопланетянин какой-то! – со сдержанным восхищением в голосе пробурчал коренастый. Докладываю: снаружи всё вроде чисто, новых машин на стоянке мотеля и в окрестностях не обнаружено, через три двери справа – пьянка, громкая, с петардами, но довольно безобидная на вид… продавцы из местной сети супермаркетов барагозят…

Тут он ненадолго задумался…

– В дальнем конце правее секвойи – торчки, трое. Нервные. Сейчас вроде спать начинают укладываться. Вот у них есть железо… солидный калибр. Неясно его назначение. Да, я поменялся с дальней халупой номерами на дверях. Теперь у нас фазенда номер 9.

– Принял. Тебя ждёт работа. Твоя очередь, плохой. Десять минут. Пойду огляжусь, заодно поищу чай приемлемого качества. Запри за мной и сразу начинай. Потише постарайся. Вернусь по условному сигналу.

– Ну что-ж, начнём, – согласно вздохнув, сказал коренастый, быстро запер вслед вышедшему хлипкую дверь на шпингалет и начал энергично залеплять рот допрашиваемому остатками пластыря. – Не боись, пластырь стерильный, яйца глистов тебе не грозят.

– Мм… ммм…

– Так надо. А то ты разорёшься тут громко… а сейчас нельзя… по закону штата Веракрус уже наступил режим тишины, понимаешь? – рассудительно и даже в некоторой степени дружелюбно объяснял он уже надёжно примотанному к стулу человеку с залепленным ртом и связанными руками, сноровисто подстилая под стул несколько слоёв полиэтиленовой плёнки, нарезанной из пары больших пластиковых мешков, найденных в кузове неотложки.

– Сейчас нам с тобой запрещено нарушать покой налогоплательщиков… мирно дремлющих у телевизора… вещающего им о колосящихся надоях местного правительства… будем уважать права соседей… стул жалко, добротная мебель… придётся потом утилизировать.

– Ммым…

– Да не переживай ты так… – вытирая выступивший на лбу пот влажной салфеткой, предусмотрительно затем спрятанной в карман, с некоторым намёком на сочувствие заметил коренастый. – Мне то, что ты знаешь, не особо интересно… вон ему, хорошему, расскажешь, когда вернётся. Если сможешь. А я сегодня – плохой. Моя, блин, очередь. Он тебе что, не сказал?

– Ммммым… мууууумым… мммыыыым… муууыыыуууыыымм… мууууум!.. … …

«Улетай на крыльях ветра» – мелодично убаюкивал окружающую действительность звуками оперы «Князь Игорь» предусмотрительно включенный на половину громкости плеер.

В данном случае своеобразная трактовка бессмертного произведения Бородина не рисковала чрезмерно привлечь внимание окружающих, так как звучала она совсем не по-русски в исполнении дуэта североамериканца Уоррена и носящей имя Сиссель стройной норвежской девушки.

– А теперь сделаем паузу, если ты не против. Ты ведь не против, правда? Сейчас я тебе немножко рот распечатаю, и ты мне всё расскажешь, хорошо? Тихо, внятно и без нервов. – дружелюбно предложил обвисшему на стуле пленнику коренастый, вытирая себе пот с лица очередной салфеткой и снова аккуратно пряча её в карман. – Все болезни – от нервов…

Глава 8. Все болезни от нервов

«Нервничаешь?» – поинтересовался вдруг внутренний.

«Да нет, наверное», – удивлённо ответил я.

«А зря. И спросил бог сатану, не замечал ли тот раба42», – продолжило это невесть откуда взявшееся внутри меня нечто витать в облаках своей непонятно откуда всплывающей вдруг эрудиции, пока я в полусогнутом состоянии сонно тряс требухой над далёкой от московской в смысле качества псевдо-дорогой в набитом донельзя в утренний час пик тесном спичечном коробке на колёсах, кем-то зачем-то неискренне названном автобусом.

Чтобы скрасить себе некомфортное времяпрепровождение, попытался представить себе семейство владельца завода, производящего этакое транспортное чудо. Почему-то вообразились упитанные розовощёкие лица бывшей комсомольской, а теперь уже некомсомольской, то есть ещё более зажравшейся знати, у которой есть всё.

Имеются у них и построенные не ими ветхие уже заводы, которые дружно портят нам с вами воздух. Лопающиеся от роскоши замки и поместья их стоят большей частью отнюдь не на Волге. Шикарные яхты и обширные поместья с виноградниками услужливо обслуживаются по-европейски вышколенным персоналом, не понимающим ни слова по-русски.

Только дворянского званьица не хватает. Титулка какого ни на то. Вот такая печалька. И где же его взять бывшему первому, или даже не первому, но хоть какому-то секретарю? На этом моменте размышлений меня от души улыбнуло.

– Чо лыбишься, чмо? – послышался вдруг хриплый женский голос. Каким-то шестым чувством я почувствовал, что это было адресовано именно мне.

Сфокусировавшись на источнике неприятного звука, я увидел женщину далеко не первой свежести, и, скорее всего, не первой же судимости, прищурившись пялящуюся на меня с одного из ближайших ко мне сидений. Рядом с оной сидел человек с не меньшим, если считать по татуировкам на пальцах, опытом пребывания в пенитенциарных учреждениях.

– Я улыбаюсь хорошей погоде, – попробовал я незамысловато не дать возможности конфликту возникнуть, как это с умным видом советуют делать в подобных случаях модные сегодня авторы учебников прикладной психологии для чайников. И попытался незаметно отодвинуться поближе к выходу из квази-автобуса. Безуспешно – любое перемещение в этой консервной банке возможно только на остановке.

– Ты где, чмырь, погоду тут увидел? – оскалился в предвкушении развлечения всем своим металлом во рту её расписной сосед.

Я посмотрел внимательно в эти наглые буркалы, но решил всё-таки не связываться.

– Ты чо, парашник, от людей …бло воротишь? – включил своё гнусавое вещание в местный эфир один из двух утырков, сидящих сзади только что упомянутой мной навязчивой пары бакланов, непонятно что потерявших в этом эрзац–автобусе, полном обычных невыспавшихся трудяг вроде меня.

«Так, их уже четверо. И что им от нас надо?» – заволновался мой внутренний.

Любителей сцен энергичных разборок добра с превышающим числом злом путём применения навыков рукопашного боя я здесь разочарую: брехня это всё голливудская. Занимался я рукопашным, имею представление некоторое…

Одного из них, самого импульсивного, то есть наименее опытного, я, допустим, выну из пространственно–временного континуума на щепоть единиц времени натужным, но всё ещё результативным (нравится мне полагать) мае в челюсть на стадии его набега на меня, используя факторы неожиданности и сложения противоположно направленных векторов силы.

Но, во–первых, в набитой донельзя жестяной коробке проделать всю эту красоту не получится по причине до обидного банальной – места маловато для таких изысков.

А во-вторых, потом оставшиеся всё ещё в численном превосходстве трое подостают изо всех своих интимных отверстий колюще-режущие предметы. Они же с ними даже с… простите, в нужник ходят. По крайней мере, на свободе.

А при мне нет ни бронежилета, ни официальной корочки, ни кобуры с чем-нибудь достойным уважения внутри. Даже молоток или монтировку в руки неоткуда взять.

– На следующей выходите? – громко вопросил я стоящую между мной и выходом из маршрутки дюжину полускрюченных и спрессованных в одно целое со мной пассажиров. Хотя мне ещё остановок пять надо бы ехать. Народ, сочувственно поёрзав, дружно отжал меня к выходу и умудрился выдавить-таки на остановке, как зубную пасту из тюбика. К моему изумлению, вполне целого и даже с обеими моими сумками. В одной – еда нам с собаками, в другой – ноутбук и прочие гаджеты.

«На следующем требухотрясе доеду без приключений», – подумал я, грустно пробираясь через глубокую лужу на бетонную плиту пустынной остановки.

Впрочем, возможно, кто-то ещё поблизости всё-таки присутствовал. Краем глаза я как будто заметил некое движение в районе виднеющейся неподалёку будки непонятного назначения. Как если бы кто-то из-за неё за мной скрытно наблюдал.

«Одно из двух: сезонное обострение либо там, либо здесь присутствует», – подумал я и тут же забыл.

А в это время, отъехав метров двадцать, недоавтобус опять скрипнул тормозами, и из него сначала быстро сыпанул добрый десяток более-менее предсказуемых пассажиров, а затем вышла вразвалочку та самая борзая четвёрка блатных.

Высыпавшиеся из коробка работяги молниеносно всосались обратно, и тот тут же исчез из поля зрения. На арене цирка остались только пятеро клоунов: я и эти четверо татуированных искателей приключений.

Последние, глумливо-плотоядно оглядывая меня, приближались нарочито неспешной развязной походкой. Причём у всех четверых и походка, и ухмылки были однотипны, невзирая на пол и возраст.

Не знаю, как вы, господа читатели, а я, как и подобает типичному ботану-подкаблучнику, ненавижу конфликты всей душой.

«Единственный способ показать хищникам, что ты – не добыча, – это шагнуть им навстречу, – включился в процесс нашей с ним самообороны мой начитанный внутренний, – при этом эксперты не рекомендуют явственно бросать животным вызов, показывая скорее готовность к бою, чем приглашение к нему».

– Интересно, эту развинченную походку они специально тренируют, или оная у них в местах изоляции от общества сама собой формируется за годы отсидки? – достаточно громко подумал я вслух и, приветливо улыбаясь, шагнул навстречу своим гостям, краем глаза фиксируя предметы, способные помочь в процессе самообороны.

Одна стеклянная бутылка из-под пива под ногами да торчащий из земли неподалёку конец арматуры с неизвестной степенью выдёргиваемости. Негусто.

– Чо?! – удивились синхронно и довольно искренне мои оппоненты.

– Чокалка выросла? – осведомился я в ответ, подбирая пивную бутылку. Затем, взвесив снаряд в руке, я начал выбирать для неё цель.

– Ты чо, бессмертный? – ошалело прохрипел один из них. Тот, что постарше.

– Оно догадливо, – ответил я, – поэтому оно имеет шанс бежать – вдруг я догонять поленюсь из чувства брезгливости.

– Да ты… да… да ща я твои потроха… – дёргано сунулся первым нервный баклан моложе остальных, выщелкнув привычным движением нож с узким лезвием длиной сантиметров в пятнадцать.

Вот в его направлении я и метнул изо всех, что называется, сил поднятую бутылку, надеясь если не остановить агрессоров, то хотя бы слегка замедлить, чтобы выиграть время и попробовать ту арматуру из земли выдернуть.

Промазал.

И хорошо.

А то усадили бы меня за решётку надолго в компанию к таким же утыркам.

Но это я только потом понял. А сейчас я сначала тоскливо, а затем изумлённо провожал взглядом брошенный мной сосуд.

Твёрдое и тёмное в момент броска стеклянное тело в процессе полёта само собой ускорилось, превратилось в оранжевый сгусток огня и, пролетев над мгновенно задымившимися головами нападающих, с ошеломляющей скоростью врезалось в находившийся не менее чем в ста метрах от остановки рекламный щит, предвещающий едущим по разбитой дороге всеобщее благоденствие и решение всех проблем, если они проголосуют за не вмещающееся целиком в имеющиеся рамки неискренне улыбающееся лицо с тремя подбородками якобы честного слуги народа.

Свето–шумовой эффект был, доложу я вам…

Событию получения отъетым отпетым лицом давно ему причитающегося дружно отсалютовали сигнализациями все автомобили в радиусе примерно километра. Включая те, о наличии сигнализации на которых не подозревали даже их владельцы.

Рекламный щит дематериализовался в облачко пара вместе с холёной ухмылкой рвущегося расширить своё поле кормления взяточника и солидной металлической опорой на массивном бетонном основании.

Четвёрка полностью облысевших агрессоров слепо ползала на четвереньках посреди лужи грязи, охватывающей, как это обычно у нас в Замкадье принято, всю фронтальную часть так называемой автобусной остановки – то есть небрежно брошенной на обочину дороги отбракованной железобетонной плиты.

Мне почему-то захотелось немедленно прогуляться быстрым шагом до расположенной в паре километров от меня следующей остановки, невзирая на бездорожье. Что я и сделал. Но не сразу.

– Поднимитесь, женщина! – преодолевая дрожь в коленях и голосе, решил я проверить безумную догадку, мелькнувшую только что у меня в голове.

Единственная из четвёрки агрессоров представительница женского пола тут же послушно поднялась на ноги.

– Вы сейчас же идёте наниматься на работу уборщицей в муниципальное учреждение, обслуживающее городские общественные туалеты. Адрес конторы узнаете у любой из уборщиц. Назначаю Вам год работы. Будут жалобы – срок продлю.

– Поняла… это… как его… гражданин начальник, – прохрипела она и бодро потрусила в направлении остановки – точно такой же лежащей посреди лужи бетонной плиты – на противоположной стороне улицы, что-то озабоченно бормоча себе под нос.

– Теперь вы трое встали, – уже более уверенным голосом велел я ползающим в луже гопникам.

Те тут же повскакивали на ноги и вытянулись передо мной, подслеповато моргая.

– Этот дорожный участок, сто метров до остановки и сто метров после неё, будет вами немедленно очищен. Всю лужу вычерпать. Затем устроитесь работать в компанию, которая этот участок дороги чистит. Год будете там работать на совесть. Понятно?

– Как найти эту компанию? – хрипло осведомился самый старший из них и, видимо, быстрее остальных соображающий.

– Трактор со щёткой за автобусом плёлся, минут через семь сюда доплюхает. У тракториста спросите адрес конторы. Теперь всё понятно?

– Понятно, – раздался нестройный хор голосов.

– Выполняйте.

Один из гопоты, самый молодой и, видимо, самый внушаемый, тут же начал черпать лужу сложенными вместе ладонями, брызжа жидкой грязью на обочину.

Второй, уже потёртый малость обыденностью, пошёл бродить по окрестностям и нашёл брошенную кем–то неподалёку совковую лопату со сломанным черенком. Ей он и начал работать неспешно.

Третий стал задумчиво ковырять позволившим-таки себя выдернуть из земли куском арматуры решётку сливной канализации, в силу неизвестных причин переставшей выполнять возложенную на неё функцию.

«Ну и как, трудно быть богом?» – невинно осведомился мой внутренний, когда я уже подходил к следующей остановке по уши в потёках придорожной грязи.

«Меня терзают смутные сомнения, – ответил я ему хмуро, – товар пощупать дали, а цену не назвали. Да и нужны ли сверхъестественные способности для подобной ерунды? Подумаешь, плазмой швыряться. Достаточно обычного Шмеля43 образца 80-х годов».

«Нее… Шмелём металл не испаришь. Да и не купишь его в супермаркете… – возразил задумчиво внутренний, – У тебя же с собой ничего такого не было?»

«На инсценировку всё это смахивает. Рояль в кустах», – добавил я ему пищи для размышлений.

«Хм… а ведь и правда, странно всё. Постановка какая-то…» – подхватил он.

«Вот если бы узнать секрет, как отучить взяточников взятки брать, – крамольно подумал я уже втайне от внутреннего, – вот это было бы другое дело».

«Ну здрасте, втайне он подумал! От кого?! – возмутился мой внутренний. – Ты это!.. давай, поосторожней думай на эту тему. А лучше вообще в том направлении не думай. А то чайку попьёшь где-нибудь или трусы не те наденешь, и всё, конец нам с тобой в этой физической оболочке. За нами ведь никто самолёт с врачами из Берлина не пришлёт, понимаешь?»

«Ну спасибо, – обеспокоился ответно я, – умеешь испугать не на шутку».

Вернувшись утром с суточного дежурства, я первым делом проверил дыру в кухонной стене, благоразумно загороженную мной давеча подпёртым кирпичом, обёрнутым в чёрный пластиковый пакет, большим листом фанеры с наспех повешенным поверх объявлением, внушительно гласящим: «Не трогать. Папа делает ремонт. А то всё сломается!».

Если первые два предложения ещё могли дать повод двум моим девочкам – жене и дочери – проявить своё естественное любопытство и сунуть любознательные носики куда не приглашали, то третье полностью исключало подобное развитие событий. А то всё сломается! А папа на работе до завтра. И кто же будет чинить это самое всё, если оно сломается? Нет уж, лучше не трогать!

Так что и лист фанеры, и обёрнутый в пластик кирпич остались ожидаемо нетронутыми, и за ними я застал всё ту же картину – проталина в стене и черти, в оной беснующиеся.

– Мы, значит, недоглядели? Мы, а не ты? – вопрошала своего товарища вполне невинным, но почему-то попахивающим озоном и потрескивающим грозовыми разрядами голосом номер один.

Я понял, что ничего не потеряю, если схожу в душ, после чего помою накопившуюся за время моего отсутствия в раковине посуду. Ну и чайку попить нелишним будет.

– Ты же опять меня не так поняла!

– Ах, опять?! Я же тебя совсем не понимаю?! – прозвучало совсем уже…

Даже и не знаю, какими словами поточнее описать, как именно это прозвучало. Скажем, примерно так же, как услышана была плывущими на обломках корабельной мачты волна в левой верхней части картины «Девятый вал» Айвазовского. Видели?

Типа, сейчас начнётся самое интересное.

Я с любопытством поёрзал на сиденье кухонного диванчика, обитом мной добросовестно потёртой кожей, вырезанной из старой турецкой куртки. Устроившись поудобнее, я решил посмотреть, чем закончится это бесплатное для меня кино. Драма меня ждёт или комедия? Может быть, захватывающий боевичок? Эх, сюда бы ещё бумажный стаканчик попкорна. И баночку порезанных на четвертинки маринованных перчиков–халапеньос44 к нему.

Вот говорят, что человеку нравится смотреть на огонь, воду и на то, как другие работают. Это утверждение неполно определяет круг предпочтений зрителя современного, уверяю я вас.

Сегодня некоторым из нас, часто независимо от нашего пола и возраста, почему-то нравится смотреть со стороны на чужие разборки в пространстве, которое эти странные толерантные европейцы называют забавным словом «прайвеси45». Хоть у Эндрю Хламова, хоть в передаче «Щас чуда». Да такого чуда на многих телеканалах хоть лопатой греби. Это одна из причин, почему я их давно не смотрю.

И сидим ведь, ждём с наслаждением, кто у кого бельё погрязнее на белый свет умудрится вытащить. И торжествующе вывалит чужое исподнее самыми вопиюще неприглядными местами на наше выделяющее слюни от животного возбуждения обозрение.

Но не тут-то было. Внезапно завязавшаяся было вполне многообещающе прелюдия завершилась не менее молниеносно, чем началась. Симка, придя на кухню, вздумала утробно заурчать, начав непрошено тереться обоими своими заушиями о мою левую голень. Жрать хочет.

Я же ей ещё не положил. Мой недосмотр, признаю. Встал и полез в холодильник за её варёной курицей. Надо погреть. Не холодное же мясо кошке есть. Тут парочка в прогалине в стене синхронно замолчала и уставилась на меня, будто не веря своим глазам.

«Всё. Кина не будет, – буркнул тоже приготовившийся было безбилетно посмотреть мелодраму мой внутренний, – кинщик заболел».

– Ты что, заболел? А ну, дай лоб пощупаю. А ну-ка, дай сюда копыта. Холодные! Опять без свитера пижонишь?! И без носков?! Я так и знала! Точно, заболел! – выстрелила вдруг заботливой тирадой чертяка номер один в номера два как ни в чём не бывало и без единого намёка на намечавшуюся только что, казалось бы, грозу.

– Нет, с чего ты взяла? – ответил осторожно номер два с явным облегчением в голосе.

– А если нет, то давай-ка уже объясни человеку внятно, хватит резину тянуть.

– Эмм, с чего бы начать? – задумался номер второй.

– Может быть, с самого начала? – неосмотрительно предложил я.

– Эмм, с Самого Начала? – озабоченно осведомился номер два.

– Что, есть трудности начать с начала? – удивился я.

– Я попробую, конечно… Эмм… Хм… А Вам которое из Начал более интересно? И в какой версии? – внезапно озаботился чёрт номер два.

– Оставляю это на Ваше усмотрение, – нашёлся я после секундного замешательства.

– Ну хорошо, – вздохнул номер два, – а то терпеть не могу живописать некоторым любителям историй попроще, как некая тепличная парочка дорвалась до санкционных фруктов, вследствие чего мужчина родил мужчину, тот ещё народил мужчин, в результате чего последние, переполнившись братской приязнью, дружно бросились убивать друг друга.

«Я тоже эту историю как-то не очень», – вмешался в диалог мой внутренний голос. И я опять ему не стал перечить. Похоже, это становится нормой.

– Итак… Не было Небесного Света, так как не было видно на небе Светила, – начал нараспев свой неторопливый рассказ номер два. – Стало темно и стало холодно. Небо рождало дождь, смерть несущий всему живому. Люди в пятый раз начали заселять эту благословенную землю, и им не хватало Света, греющего их головы и посевы… – здесь последовала многозначительная пауза.

– Тогда Боги разожгли Огромный Костёр и собрались на Совет. Им предстояло решить, кто из них наиболее достоин превратиться в Источник Света, принеся себя в жертву Божественному Огню… – снова пауза.

– И длился Совет Богов целую вечность. Само Время остановило своё течение. – номер два явно получал удовольствие от всей этой истории.

– В конце концов итогом Великого Совета стало избрание самого богатого из богатейших Богов, благородного старца Тексистекатля, сына Мудрого Тлалока, и самого бедного из беднейших и скромного из скромнейших, Нанауатля. Им предстояло начать эру Пятого Солнца, – продолжал чёрт голосом потомственного московского интеллигента. Только папироски ему не хватало. Ну, вы знаете эту их особую эндемическую манеру держать папироску, отличающую интеллигента московского от, скажем, питерского или казанского.

– Ну тебя понесло, дорогой, – вмешалась номер один.

– Так он же сам хотел…

– А ты и расстарался не на шутку.

– Эмм… Ну ладно… Постараюсь быть несколько лаконичней. Итак, сколько всего измерений Вам известно, дражайший? – взял вдруг чертяка быка за рога. Да так решительно, что даже мой внутренний голос заинтригованно притих.

– Никак не меньше, чем другим! – уверенно парировал я. – Три пространственных: длина, ширина, высота. Одно внепространственное – время.

«Зачёт! Пространственно–временной континуум! Это вам не мясо из пельменей ковырять!» – ободрил меня мой внутренний, но как–то не особо уверенно.

– А что Вас заставляет думать, друг мой, – невинно осведомился мой собеседник, – что внепространственных измерений непременно должно быть меньше, чем пространственных… эммм… известных вашей цивилизации на её нынешнем этапе развития?

– Я не могу отвечать за всю нашу цивилизацию, – озадаченно промолвил я, – нас так в школе учат на протяжении последних полутора веков: осей координат в нашем пространстве три, поэтому оно и называется трёхмерным… а время – одно, и оно необратимо. Время течёт всегда в одном направлении примерно с одной скоростью.

– Ну что же делать… для начала пусть время будет абсолютно необратимой константой. Хотя, как мы все знаем опять же, ничего абсолютно абсолютного земной наукой пока не обнаружено. Но почему время должно быть одно? Осей в геометрическом пространстве вы знаете целых три, а в негеометрическом – всего одну? Где логика? – продолжал чёрт испытывать моё серое вещество на изгиб.

– Хорошо, допустим, временных осей больше… Тогда мы можем по ним перемещаться точно так же, как по осям пространственным? Сел я, значит, на велосипед в двадцатом веке, а приехал в восьмом?

– Почему именно велосипед пришёл Вам в голову? В восьмом веке велосипеды были редкостью, – резонно одёрнул меня бес.

Мы с внутренним скромно потупили взор.

– Во–первых, этот вариант означал бы дополнительные расходы в смете либо на маскировку Вашего столь необычного появления, что довольно затратно, – продолжил тот, будто размышляя вслух, – либо на провозглашение Вас местным божеством в конкретных пространственно-временных координатах, что ещё более ресурсоёмко…

– Мы и не претендовали на какие-то ваши расходы, – прервал я, будто невзначай, его расчёты, напомнив о своём существовании.

– Во-вторых, а по Сеньке ли шапка? – строго заметил чёрт, – у вас вон на муниципальные выборы желающих не пускают, а уж в восьмой век…

– Так на выборы не пускают желающих именно те, кого я бы сам не то что в восьмой век, во вчерашний день бы не пустил – они же побегут все лотерейные билеты скупать, и это в самом безобидном случае! Но остальные-то все мы, в большинстве своём, нормальные!

«Ну зачем же сразу все? – оживился мой внутренний. – Дайте хоть один билетик купить! Вам что, жалко? Мы поделимся!»

– Вот потому и не по Сеньке шапка. Вам дай такой велосипед, и он мигом окажется в руках у тех, кого к нему и близко подпускать нельзя, – кажется, даже с некоторой ноткой сочувствия резюмировал чёрт.

– То есть, хотите сказать, что если не нас, то кого-то другого где-то, когда-то, куда-то пускают?!

– А как иначе Вы объясните себе находку в окрестностях мексиканского городка Акамбаро фигурок динозавров, вымерших, как достоверно известно вашим учёным, 65 – 66 миллионов лет тому назад, и статуэток людей, которые динозаврам современниками не были и быть не могли? Ваши эксперты оценивают возраст этих артефактов в пределах от трёх до шести тысяч лет, – интригующим голосом спросил мой собеседник из кухонной стены.