От сессии до сессии… или Из жизни советских студентов

Андрей Женин

От сессии до сессии… или Из жизни советских студентов: Юмористическая трилогия с оттенками грусти

© Оформление. ИП Суховейко Д. А., 2019

Краткий толковый словарь

имён, терминов и понятий, использованных в этой книге и, может быть, не вполне понятных уважаемому читателю (в алфавитном порядке)

Sic transit gloria mundi (лат.) – «Так проходит мирская слава».

Spiritus aethilici rectificati (лат.) – чистый этиловый спирт.

Авосъка – сплетённая из толстых нитей в виде сетки сумка; советские люди всегда держали её при себе: АВОСЬ удастся что-нибудь купить.

Аморалка – аморальное поведение, термин весьма широкого диапазона, осуждающий любое поведение советского человека, не соответствующее кодексу строителя коммунизма (в том числе пьянство, внебрачные связи и т. д.).

Аортокоронарография – рентгенконтрастное исследование сосудов сердца, позволяющее точно выявить наличие, локализацию и степень их сужения.

Аппендэктомия – удаление аппендикса, обычно несложная хирургическая операция. Средняя продолжительность аппендэктомии у обычных (не очень хороших) хирургов 30–40 мин.

«Архипелаг Гулаг» и «Роковые яйца» – запрещённые в СССР произведения Александра Солженицына и Михаила Булгакова.

Асидол – универсальная паста для очищения и придания блеска металлическим изделиям; пользуется спросом и сейчас, в основном у нумизматов для ухода за монетами.

Бодун – тяжкое состояние похмелья после вчерашнего злоупотребления алкоголем.

Бомба – большая стеклянная бутылка объёмом 0.8 литра, в которую разливали в советское время вермут, некоторые виды портвейна и прочего вина.

Брага – промежуточный продукт производства самогона, крепкого алкоголя кустарного производства; за неимением ничего лучшего, пили и её.

Брунгильда – женщина-воительница в германо-скандинавской мифологии, а также королева франков; имя нарицательное.

«Буратино» – один из самых распространённых в СССР и любимых видов лимонада.

Взводный – соответственно, командир взвода.

Вспышка (справа, слева и т. д.) – команда, требующая от бойца срочного перемещения и принятия горизонтального положения в стороне от «вспышки».

Генеральный секретарь ЦК КПСС – самый главный коммунист Страны Советов; обычно плохо соображает, очень стар и смертельно болен.

«Губа» – гауптвахта – весьма неприятное для проживания место, где отбывали краткосрочные аресты провинившиеся военные.

«Дедушка» («дед») – солдат срочной службы, отслуживший более полутора лет.

Дежавю – в психиатрии состояние, когда некое явление или событие, до этого не встречавшееся, кажется уже виденным ранее.

Дембель – демобилизация, долгожданный переход из армейского в гражданское состояние.

Демонстрация – в СССР приуроченное к какому-нибудь празднику добровольно-принудительно согнанное в заданное место и время сборище граждан, которые исключительно добровольно или поддерживали что-нибудь, или протестовали против чего-нибудь.

Диоген – древнегреческий философ, которого абсолютно не интересовал квартирный вопрос – он жил в бочке.

ДОСААФ – Добровольное общество содействия авиации, армии и флоту (шутники расшифровывали последние буквы как «Андропову, Алиеву и Федорчуку» – то есть видным деятелям КПСС и КГБ тех времён).

Дрозофила – маленькая плодовая мушка, имеющая несчастье быть образцовым объектом генетических исследований.

Завмаг – заведующий магазином, в советское время всеобщего дефицита – очень важная персона.

Замполит – заместитель начальника по политической части; главный коммунист кафедры.

Интернатура – обязательное в СССР годичное обучение на рабочем месте после окончания медицинского института.

Каптёрка – склад в воинской части; командует им каптёр (каптёрщик), очень важный персонаж, обычно мелкий жулик.

КВД – кожно-венерологический диспансер; место, куда шли лечить свои неприличные болезни безграмотные совки.

КГБ – Комитет Государственной Безопасности – всемогущая государственная организация, основной задачей которой было не допустить предательства Родины советскими гражданами не только в поступках, но и в мыслях.

КИЛИ- комиссия по изучению летальных исходов.

Клара Цеткин и Роза Люксембург – две революционерки начала XX века, которых мужчины до сих пор проклинают за праздник 8 марта.

Кобзон Иосиф – великий советский певец, остающийся великим и сейчас, по совместительству успешный предприниматель.

Комсомол – смена и резерв КПСС, практически всё население Советского Союза в возрасте от 14 до 27 лет, за вычетом тех, кто уже успел просочиться в ряды КПСС.

Комсорг – буквально: комсомольский организатор, руководитель комсомольской ячейки любого уровня.

Контрацепция – широкая палитра мер предохранения от нежелательной беременности.

КПП- контрольно-пропускной пункт; граница, где заканчивается свобода и начинается армия.

КПСС – Коммунистическая партия Советского Союза; единственная и неповторимая, всем руководящая и всюду направляющая сила советского общества.

Лазарет – медицинское учреждение в военной части, квалификация его обычно оставляет желать лучшего.

Ленин Владимир Ильич – вождь мирового пролетариата и первый руководитель Страны Советов, умерший, по слухам, от сифилиса в 1924 г.; его пламенное обращение к солдатам с броневика стало одним из катализаторов революции 1917 г. в России.

Ленинская комната – помещение в казарме для проведения досуга и политзанятий у военнослужащих.

Макулатура – любая ненужная бумага.

Морфей – бог сна в греческой мифологии.

Наряд – дежурство на каком-либо участке службы (кухня, караул и т. и.), осуществляющееся по очереди; провинившихся бойцов наказывают одним или несколькими нарядами вне очереди.

Неуд – неудовлетворительная оценка (в просторечье – двойка), требующая пересдачи.

ОБХСС – отдел борьбы с хищениями социалистической собственности, нынешний ОБЭП; наводил ужас на всех жуликов от мала до велика.

Общага – студенческое общежитие; место, где в основном протекала студенческая жизнь, причём не только тех, кто там постоянно проживал, но и коренных жителей столицы, которые оттуда тоже не вылезали.

Овощная база – в советское время огромное хранилище овощей и фруктов, неиссякаемый источник витаминов и хищений социалистической собственности.

«Огуречный лосьон» – один из самых популярных одеколонов, употреблявшихся внутрь советскими алкашами и не только ими.

Олифа – жидкость на основе растительного масла; добавлялась в краску для получения нужной для работы консистенции.

Очко – дыра в полу, часто с углублением для ног, в туалетах военной части успешно заменяет унитаз.

Партком – партийный комитет; группа товарищей, управлявшая от имени КПСС своей организацией вместе с её «гражданским» руководством.

Пенистое – игра слов: от лат. penis – половой член.

Первичное бесплодие – врождённое, генетически обусловленное состояние полной невозможности иметь детей.

Первое Мая – большой праздник мирового пролетариата, День международной солидарности трудящихся всех стран.

Пирогов Николай Иванович – великий русский хирург и анатом, создатель первого атласа топографической анатомии, основоположник русской военно-полевой хирургии.

Перитонит – воспаление брюшины; грозное, опасное для жизни осложнение ряда хирургических заболеваний, в том числе аппендицита.

Печёночный сосальщик – плоский червь, паразитирующий в печени и желчных путях животных и человека.

Плац – главная площадка в военной части, служащая для парадов, смотров, а также занятий по строевой подготовке личного состава.

Плевако Фёдор Никифорович – знаменитый русский адвокат, славившийся точными лаконичными речами и неожиданными решениями, почти всегда приводившими к победе в суде.

Портянка – кусок хлопчатобумажной ткани, которым бойцы обматывают стопы перед надеванием сапог; заменяют носки и обычно имеют специфический запах.

Птица Говорун – вымышленная птица, персонаж книги К. Булычёва «Тайна третьей планеты»; согласно мнению автора, «отличалась умом и сообразительностью».

Распределение – в СССР после окончания института молодого специалиста направляли на работу на три года в любую точку необъятной Родины; отказаться от этого удовольствия было невозможно.

Ротный – командир роты.

Самоволка – самовольное покидание воинской части без всякого на то разрешения; излюбленное развлечение рисковых солдат, грозившее большими неприятностями.

Сельпо – сельский «универсам» советских времён.

Совок – распространённое наименование среднестатистического советского человека.

«Союзпечать» – монопольный бренд киосков, продававших прессу в СССР.

Слепая кишка – часть толстой кишки, от который отходит червеобразный отросток – аппендикс.

Спирохета – одна из разновидностей бактерий; бледная спирохета (трепонема) – возбудитель сифилиса.

Спутники Марса – Фобос и Деймос (греч.) в переводе на русский язык – «страх» и «ужас».

Сталин Иосиф Виссарионович – второй, после Ленина, вождь мирового пролетариата, жестокий диктатор, прославившийся большим количеством загубленных жизней, чем голод, разруха и Вторая мировая война вместе взятые.

Старлей – общепринятое сокращение от «старший лейтенант».

Телогрейка – ватная стёганая куртка, основной вид осенне-зимней одежды в местах лишения свободы и советской деревне.

«Терпи, коза, а то мамой будешь!» – гинекологическая вариация известной русской поговорки «Терпи, казак, атаманом будешь!»

Треники – старые советские тренировочные штаны, обычно с отвисшими коленками; основная форма домашней одежды, также использовалась для занятий спортом.

Х/б – от слова «хлопчатобумажный»; жаргонное обозначение солдатской куртки и брюк.

Холецистэктомия – простая (при отсутствии осложнений) хирургическая операция по удалению желчного пузыря; обычно длится 30–40 минут.

Фенолфталеин – мощное слабительное средство, в просторечье – «пурген».

Фуги Баха – весьма сложные для длительного прослушивания произведения великого композитора, обычно погружающие непосвящённого в глубокий сон.

ЦК КПСС – Центральный комитет КПСС; самая главная группа товарищей, управляющая страной.

ЭКГ – электрокардиограмма; основополагающий метод диагностики болезней сердца.

Из жизни студентов эпохи застоя

Введение

Шёл 1984 год. Советский народ привычно лил крокодиловы слезы по поводу «безвременной и невосполнимой утраты» – очередной смерти очередного престарелого Генерального секретаря ЦК КПСС. Люди продолжали вяло изображать строительство коммунизма и рапортовать о новых экономических победах, наступавших, как правило, досрочно, хотя в светлое будущее уже мало кто верил. Однако до глобальных перемен было ещё далеко, поэтому все, от мала до велика, вслух клялись в верности идеалам «родной Коммунистической партии», а по вечерам за стаканом дешёвого портвейна костерили её, любимую, всеми доступными словами и способами.

Заканчивался июнь, в Москве было жарко и душно. Мы только что сдали экзамены и перешли на пятый курс медицинского института. Впереди нас ожидала летняя врачебная практика. Можно было, конечно, остаться в столице, но каждое утро выползать из общаги, тяжело дыша перегаром, чтобы к вечеру всё повторилось вновь, нам казалось будничным и скучным. И мы, пользуясь связями в высших кругах комсомольской организации, решили броситься в омут романтики – уехать в самую глушь, какая только была доступна по распределению. Мы написали соответствующее заявление в Комитет комсомола. С учётом задействованных покровителей, решение могло быть только положительным, но мы всё-таки немного волновались, ожидая в актовом зале начала заседания. Наконец, все собрались.

– Заседание комитета комсомола лечебного факультета считаю открытым! На повестке дня – врачебная практика студентов четвёртого курса, – торжественно объявил секретарь. – К нам поступило заявление от комсомольцев Бородина, Мартынова и Рыжова, в котором они просят направить их в Гореловскую Центральную районную больницу №-ской области для прохождения практики. Это самая отдалённая территория из всех, где нам выделили места для студентов. Товарищ Рыжов, поясни, пожалуйста, собравшимся, почему ты хочешь отправиться именно туда?

Товарищ Рыжов (для друзей – Рыжий) – это мой друг Мишка, высокий блондин со смешными веснушками на лице и рыжеватой бородкой, росшей клочками. Он один из последних динозавров, продолжавших, несмотря ни на что, верить в высокие коммунистические идеалы.

– Комсомольцы не должны бояться трудностей, ведь мы резерв нашей родной коммунистической партии, – смущаясь и краснея, сказал он. – Мы поступили в мединститут, чтобы помогать людям. А там гораздо больше возможностей кому-то помочь, чем в большом городе. Поэтому прошу комитет комсомола удовлетворить мою просьбу.

Секретарь удовлетворённо закивал головой.

– Теперь ты, товарищ Мартынов.

Товарищ Алексей Мартынов – это я. Шатен среднего роста с бородой и усами, отнюдь не более густыми, чем у товарища Рыжова, обладатель неплохого чувства юмора, за которое меня всегда любили девушки и не любили многие юноши, поскольку я никак не мог отказать себе в удовольствии кого-нибудь разыграть и над кем-нибудь посмеяться. К сожалению, веру в светлое «завтра» я утратил очень давно.

– Про комсомольцев и Коммунистическую партию невозможно сказать убедительнее, чем это сделал товарищ Рыжов. Не присоединиться к нему было бы преступлением перед советским народом, – с пафосом произнёс я, и, как мне потом сообщили ответственные товарищи, сотни чертенят, водившие хоровод в моих глазах, остались довольны сказанным. Комитет комсомола одобрительно загудел.

– Товарищ Бородин? – продолжил допрос секретарь.

– А я что? Я с мужиками заодно. Тоже в эту глушь хочу, – проговорил под смех собравшихся интересный, гладко выбритый юноша, который выглядел намного старше своих друзей. – Я чего-то не так сказал? – удивлённо спросил он, обращаясь к президиуму.

Это Сашка Бородин, в миру Борода. Он хороший парень, надёжный и верный друг, но не всегда сразу «въезжает» в тему.

– Нет-нет, всё так, не волнуйтесь, товарищ Бородин, – заверил секретарь, пряча улыбку в уголках рта. – Ну что, товарищи, будем голосовать. Кто за то, чтобы удовлетворить просьбу комсомольцев Рыжова, Мартынова и Бородина и направить их для прохождения врачебной практики в Гореловскую ЦРБ, прошу поднять руку. Против? Воздержался? Единогласно. Поздравляю, товарищи! Можете быть свободны и следовать зову своего сердца. А мы продолжим наше заседание.

* * *

Выйдя из зала заседаний, я больно ткнул в бок комсомольца Рыжова:

– Слышишь, резерв хренов, ты про КПСС так загнул – у меня аж дух захватило. Молодец, можешь иногда.

– Мартын, не трогай партию. Ты же знаешь, я этого не люблю.

– Ну, извини, извини, – я поспешно дал задний ход. – Не буду больше осквернять твои интимные отношения с партией. Хотя ты уже большой мальчик и мог бы найти себе кого-нибудь помоложе и посимпатичнее!

Рыжий скорчил недовольную мину, но ничего не сказал. Товарищ Бородин догнал нас и с интересом спросил:

– Я что-то пропустил?

– Да нет, Борода, ничего. Мы тут с Рыжим гадаем: что про нас думают люди, когда двое бородатых одного безбородого Бородой величают?!

Все дружно засмеялись и, не сговариваясь, направились в ближайший продовольственный магазин.

Стоя перед кассой, мы долго спорили, вызывая неподдельный интерес молоденькой продавщицы.

– Один берём, – с жаром настаивал я.

– Нет, два, – возражал Борода.

– Один, – поддерживал меня Рыжий.

– Два, – ещё громче требовал Борода.

– Один, – отрезал я, – от двух нам вчера плохо было. – И, выдержав театральную паузу, сказал продавщице:

– Будьте добры, пять бутылок портвейна и один плавленый сырок!

Продавщица опешила, но выставила на прилавок пять бутылок «Тридцать второго розового» и два маленьких помятых сырка «Дружба».

– Эх, Борода, твоя взяла, – произнёс я и с притворным сожалением забрал всё-таки два сырка. – Завтра опять мучиться… Вы будете виноваты, – строго сказал я продавщице. – Могу простить Вас, если вот на этой бумажке Вы напишете номер своего телефона, как Вас зовут и где мы завтра встречаемся ровно в семь вечера.

Девушка засмеялась и написала: «Таня ждёт тебя завтра здесь в 20:00». Я поцеловал ей руку, и мы вышли на улицу.

Нас ждали общага, бессонная ночь и непредсказуемые приключения. Отмечать было что.

* * *

Прошли дни…

Город Горелово

– Подъём, подъём! Через десять минут N-ск! Встаём! – противно звенел в воздухе женский голос.

Я с трудом продрал глаза, пытаясь понять, зачем нужно вставать и кто такой этот N-ск. Голова раскалывалась, крупными волнами подкатывала и отступала тошнота.

– Говорила мне мама: «Не мешай, Саня, водку с портвейном», – с верхней полки донеслось бормотание почти проснувшегося Бороды.

– А я слышал, пить вообще вредно, – охрипший голос Рыжего тоже вступил в беседу.

Преодолевая мучительное желание зарыться в подушку и полежать ещё чуть-чуть, я рывком скинул с себя одеяло и вскочил на ноги.

– Хоть пиво-то осталось?

– И не думай, – твёрдо отрезал Рыжий. – У нас сегодня первый день практики, а ты хочешь на рогах в больнице появиться? Могут чего-нибудь не то подумать.

И, глядя на меня с сомнением, произнёс:

– А может, как раз то?!

Мы вышли на перрон. Только светало, но сомнений, что день будет жаркий, уже не возникало. Очень хотелось пить…

– Это мираж? – спросил Борода, указывая пальцем в сторону здания вокзала. Там стоял автомат с газированной водой!

– Будем надеяться, что нет! – хором ответили мы с Рыжим и дружно понеслись к автомату.

* * *

В советское время почти на каждом углу стоял автомат с надписью «Газированная вода». В него можно было засунуть монету достоинством в одну копейку, и оттуда лилась простая, холодная газированная вода. Можно было запихнуть трёхкопеечную монету, и тогда из автомата сначала выливалось немного сиропа, а потом газированная вода. Сироп мог быть лимонный, грушевый, апельсиновый и ещё чёрт знает какой, но вкус у него почему-то был всегда одинаковый. Школьники и студенты очень любили пить сироп без воды – если своевременно убирать стакан после выдачи порции сиропа, то за девять копеек можно было получить почти полный стакан сладкой жидкости.

К автомату лучше было приходить со своей тарой, поскольку гранёный стакан, который прилагался к автомату, представлял собой бесценную находку для микробиологов: из него пили все подряд, в лучшем случае споласкивая той же самой газировкой. К счастью для здоровья граждан, стакан было очень трудно привязать к автомату, а всё, что не было привязано и приковано, уворовывалось предприимчивыми комсомольцами, коммунистами и беспартийными быстро и с удовольствием.

Конечно, сироп был нужен далеко не всем: гражданам, имевшим накануне свидание с зелёным змием, требовалась просто вода, холодная газированная вода. Ходил даже такой анекдот: «Утром у автомата с газированной водой стоит бабка и собирается попить воды. Подбегает один мужик, дышит перегаром и со словами: «Прости, бабка, я с бодуна!» – выхватывает у неё стакан с водой, жадно пьёт и убегает. Потом второй, третий… Бабка растерянно качает головой и произносит: «Ничего не понимаю… У вас там, в Бодуне, засуха, что ли?!»

* * *

Тот, кто не пил после суровых ночных бдений ранним летним утром из запотевшего гранёного стакана холодную газировку ценою в одну копейку, кто не ощущал, как пузырьки газа смешно щекочут горло и выбегают наружу через нос, не в состоянии понять уровень счастья, которое испытывали студенты, лениво допивавшие третью-четвёртую порцию живительной влаги.

Напившись вдоволь, мы уселись на лавку и стали ждать больничную машину, которая должна была встретить нас и отвезти в Горелово. Жизнь представлялась значительно более желанной, чем десять минут назад, и мы стали разглядывать привокзальную территорию, общий вид которой полностью соответствовал нашим теоретическим представлениям о небольшом провинциальном городишке середины восьмидесятых годов XX века.

Дело в том, что ситуация с информацией в СССР обстояла ужас как плохо. В то счастливое время ещё не было ни мобильных телефонов (стационарные и то имелись далеко не у всех, даже в крупных городах), ни Интернета. Приходилось обращаться к различным справочникам, из которых узнать что-либо ценное о нужном объекте не представлялось возможным. По мнению идеологов социализма, такие сведения могли представлять стратегический интерес для многочисленных врагов советского народа, которыми кишмя кишела вся окружавшая действительность. Двухэтажное здание вокзала с облупившейся краской, единичные сонные прохожие, стройные ряды тополей и лип, лениво шевеливших тяжёлыми ветвями, – всё это вполне соответствовало нашим гипотетическим знаниям о российской глубинке. Так, созерцая спокойный и умиротворяющий пейзаж, мы незаметно для себя погрузились в дремоту.

* * *

– Мужики, уже десять утра, – воскликнул Рыжий, продирая глаза.

– Вот чёрт! – Я тоже проснулся. – Долбаная машина, похоже, нашу встречу прогуляла!

– Похоже на то, – согласился Борода, сладко позёвывая.

«Будем добираться самостоятельно», – решили мы, справедливо расценив, что иного выхода у нас просто нет, а «язык до Киева доведёт». Мы нашли видавший виды автобус «ПАЗ», отправлявшийся в Горелово через сорок минут, уселись на заднее сиденье и тут же вновь погрузились в беззаботный сон, свойственный молодым людям с чистой совестью, особенно после нескольких литров различного рода алкогольной продукции, выпитой в поезде накануне ночью.

* * *

– Выходить будем или обратно поедем!? – прогремел хриплый бас, безжалостно выдёргивая нас из сладкого плена Морфея.

Мы, как по команде, открыли глаза и ошалело посмотрели друг на друга. Автобус стоял в чистом поле, и лишь покосившийся столб с буквой «А» указывал на наличие автобусной остановки.

– Что это? Ты куда нас привёз? – злобно спросил Борода у водителя.

– В Горелово. А вы куда хотели? – озадачился мужик.

– А где сам город? – удивился я.

– Какой город? Здесь нет никакого города…

– А как же Горелово?

– Так это и есть Горелово! Сейчас пройдёте по дороге километра полтора-два, и будет ваше Горелово! Туда на автобусе не проедешь: дорога больно узкая! Только города никакого не ждите – так, деревня вдоль реки домов на двести!

– А больница тут есть?

– Больница есть. На пригорке, возле церкви, мимо не пройдёте! А вы что, лечиться приехали?!

– Да, лечиться, похоже, нам не помешает, раз мы по собственному желанию и зову Коммунистической партии сюда припёрлись, – задумчиво произнёс я. – Ладно, спасибо, шеф, что довёз. Пошли, мужики… лечиться…

Солнце пекло нещадно. По синему небу лениво плыли утомлённые жарой редкие облачка. Испепеляющий зной изрядно подпортил желтизной некогда зелёную траву. По просёлочной дороге, коричневой лентой разрезавшей зеленовато-жёлтый ковёр бескрайнего некошеного поля и плавно петлявшей то вверх, то вниз, медленно шли три молодых человека, проклиная духоту, свою тягу к романтике и увесистые сумки в руках.

Минут через пятнадцать мы наконец увидели одинокий дорожный знак, гордо возвышавшийся на обочине. На нём значилось: «Горелово». Вдали показались первые покосившиеся домишки. Подойдя поближе, мы убедились, что водитель автобуса вовсе не лукавил: вдоль небольшой речушки шириной метров восемь-десять одна за другой теснились бревенчатые лачуги с трубами из красного кирпича на поросших травой крышах. Впереди на пригорке маячил купол церкви со странным крестом, у которого отсутствовала правая сторона.

– Глядите, мужики, – засмеялся я, вытирая с лица крупный пот, градом катившийся на потрескавшуюся от зноя землю. – Здесь настоящий оплот Советской власти! Даже крест косит под звезду – он пятиконечный!

Рыжий неодобрительно покачал головой, но сил взывать к моей комсомольской совести у него не осталось, и он промолчал.