Две стороны. Часть 3. Чечня

Слева от 3-го МСВ, в пятистах метрах, начинались позиции правого фланга 5 МСР под командованием старшего лейтенанта Александра Тищенко, и вдали угадывался прячущийся в окопе танк первого танкового взвода. Командир и наводчик в экипаже новые, недавно прибывшие из 2-й танковой роты «молодые», механик – закаленный в боях Эмиль Кайдалов.

Сектора обстрела 3 МСВ и танка № 157 направлены на юг, где повсюду разбросаны холмы постепенно понижающегося хребта, переходящего в давно заброшенные, покрытые редкой сухой травой поля. Вдали и за сопками в небо поднимались редкие столбы черного дыма от горящих нефтяных факелов. С тыла хребет, заросший непроходимыми кустами, резко снижался, превращаясь в долину с лежащим на его дне Грозным, а именно Старопромысловским районом города. Тыл и правый край обороны надежно прикрывались крутыми склонами и колючими зарослями, а слева, на уходящей куда-то в долину тропинке, пехота поставила растяжку с миной направленного действия МОН-200.

Справа, за соседней вершиной, менее чем в километре, оборону занял 2 МСВ с приданным ему танком № 158. Там же находился штаб 6 МСР, еще дальше стоял 1 МСВ с прикрывающим правый фланг танком № 172.

Экипаж танка № 157 за это время успел подружиться с пехотой из 3-го МСО, с ними вместе делили двухъярусные нары землянки. Командовал мотострелковым отделением старший сержант-контрактник Сан Саныч, мужик лет сорока с запоминающимися рыжими усами-подковой. С Сан Санычем Александр быстро нашел общий язык. Как и Кравченко, Саныч оказался земляком Щербакова, что еще больше упрочило их дружбу.

Делать на высоте абсолютно нечего. Конечно, лейтенант Абдулов нашел бы чем занять экипаж, начиная от тактической подготовки и заканчивая чисткой вооружения, но Абдулов находился в госпитале, комбат Купцов высоту еще ни разу не посетил, а старший лейтенант Сенчин приехал всего однажды на КрАЗе-заправщике, заправить почти пустые баки танка соляркой. Щербакову тоже было лень придумывать какие-либо занятия для экипажа, главное, чтобы ночью на постах не спали. Чем занимались остальные экипажи 3-го ТВ – неизвестно. Находились они далеко, поэтому Александр к ним лишний раз не ездил, если только по случаю вызова в штаб 6 МСР. Связи со своими танками никакой – мешали горы.

Свободного времени полно, и каждый занимал себя, как мог. Щербаков читал найденные в 6-й роте книжки и старые журналы, рисовал картинки на обратной стороне старых листовок, стрелял из снайперской винтовки СВД по консервным банкам или по парящему в вышине орлу (правда, в орла он ни разу не попал). В оставшееся время Александр спал в землянке, благо выведенные «бэтэры» у всего личного состава батальона теперь спать не мешали, а ночью вместе с Сан Санычем на несколько часов заступал в караул. Разглядеть что-либо в кромешной тьме мешал факел горящей нефти, находившийся в нескольких сотнях метров от позиций и слепящий, словно в глаза светил прожектор идущего навстречу поезда. Приходилось заслонять факел рукой и просто прислушиваться. Когда ветер дул со стороны факела, то все звуки тонули в его монотонном гуле, и тогда оставалось надеяться только на растяжки с гранатами. Их наставили впереди, так что неожиданно подобраться к взводу было проблематично.

В один из дней привезли гуманитарную помощь – посылки с теплыми вещами, бумагой для писем, конфетами. Подарки собирали школьники по всей стране и передавали в Чечню воевавшим там солдатам и офицерам. В каждой коробке обязательно находилось письмо или открытка от учеников с пожеланиями здоровья и скорейшего возвращения домой. Посылки и поздравления пришли и от коллективов предприятий России, от православных церквей и храмов. В основном тёплые вещи, предметы гигиены, сладости.

В первый же день возвращения на высоту за Щербаковым приехал командир минометного взвода лейтенант Сергей Жамков.

«Саня, привет! – выпрыгивая из кабины ГАЗ-66, крикнул Жамков, – Поехали к нам в штаб, нарисуешь себе расположение наших подразделений. И ещё, там тебе омоновцы подарки на день рождения передали».

В штабе 6 МСР Щербаков перерисовал расположение 6 МСР на двойном тетрадном листе в клеточку и забрал у командира роты капитана Дегтярева подарки. Омоновцы передали лейтенанту модный на тот момент бритвенный станок «Mach-3» с запасными тройными лезвиями и пену для бритья «Gillette».

– А водки не передали? – спросил Щербаков у Дегтярева.

– Пока ты на параде маршировал, водку мы за твоё здоровье выпили, – ответил командир роты.

С позиции приходилось раз в несколько дней выезжать «за дровами». На хребте, поросшем редкой травой и сырым кустарником, буржуйку топить нечем. Но в двух километрах от расположения взвода, на огромном поле, разглядели в танковый прицел бывшие позиции какого-то подразделения, стоявшего тут скорее всего в начале второй компании. От них остались обвалившиеся окопы, прямоугольники борозд некогда стоявших тут палаток, кучи артиллерийских гильз и пустых деревянных ящиков от снарядов. За ящиками, которые потом использовали в качестве дров, и выезжал танк вместе с мотострелковым отделением.

Кормили на хребте плохо. Три раза в день пехота ходила в расположение штаба 6 МСР, где располагалась кухня или ПХД, как все её называли. С ПХД в больших двенадцатилитровых термосах ТВН-12 приносили завтрак, обед и ужин. В обед на первое обычно жидкий суп, на второе перловка или гречка. От мяса в первом и втором только слабый запах. На третье чай, часто без сахара. Утром и вечером перловка или гречка, счастье, если попадется хоть один кусочек тушенки. Хлеба – один маленький заплесневелый кусок, его сушили на буржуйке и, если он не сильно вонял, ели.

С водой тоже проблемы, поэтому, когда питьевая вода в термосах заканчивалась, воду для питья набирали во фляжки прямо из луж, стараясь не поднять муть со дна, потом кидали пару таблеток пантоцида и пили, хотя от воды несло хлоркой. Почему питание такое отвратительное, можно только догадываться. По одним слухам, продовольствие продавалось местному населению узким кругом военнослужащих, связанных со снабжением, по другим – просто не хватало на весь батальон. В любом случае солдаты и офицеры на хребте оставались полуголодными.

Но бойцы нашли выход из положения – стали ходить «на охоту». Дикой живности среди горных вершин практически не встречалось, но вот одичавших собак, покинувших разрушенные селения и скитавшихся по хребту, бегало довольно много. На них и шла охота. Поначалу Щербаков отказывался есть зажаренную на сковородке собачатину, но вскоре голод взял своё, от костра аппетитно пахло шашлыком. Собака по вкусу была похожа на баранину. В дальнейшем на высоте 378 собачатина оказалась основным источником мяса.

Как-то раз на охоте солдаты подстрелили корсака – маленькую степную лисицу рыжевато-серого цвета. Мясо лисы есть побрезговали, а хвост отрезали и подарили Щербакову. Александр, вспомнив художественный фильм «Блокпост» про первую чеченскую, где один из главных героев носил похожий лисий хвост, прикрепленный к его каске, решил сделать аналогичным образом. Лейтенант высушил хвост над печкой и пришил его к своей камуфлированной вязаной шапке. Но ходить с хвостом было неудобно, поэтому Щербаков отпорол его и прикрепил на ствол танкового НСВТ.

На одной из такой охот солдаты застрелили собаку, у которой оказалось трое щенков. Собаку съели, а щенков раздали по мотострелковым отделениям. Собакам, привязавшимся к батальону еще с Дагестана или позже в Чечне, давали соответствующие клички – Хаттаб, Ваххабит. Щенка, названного «в честь» Дудаева Джохаром, экипаж 157-го взял себе. Маленький кобель Джохар быстро привязался к новым «родителям» и всё время следовал за танкистами. Если отправлялись за дровами, щенок просился на танк и устраивался поудобнее на башне среди коробок КДЗ.

От нечего делать, на танке поехали смотреть ближайший факел. Из земли с рёвом вырывалась горящая смесь газа и нефти, устремляясь в небо черными клубами. Нестерпимый жар не давал подойти близко. Факел на десяток метров окружала выжженная земля, на границах её торчали пучки ярко-зеленой травы, словно давно наступила весна, а дальше в полях и на склонах хребта белел снег. Сделали фото «на память» и вернулись назад.

Однажды ночью пришлось тащить в расположение штаба 2 МСБ заглохший МТЛБ замкомандира батальона, приезжавшего с проверкой на хребет. МТЛБ сломался перед самой Первомайкой, и оттуда за танком пришёл солдат-механик, в то время как ЗКБ майор Резаков сидел на охране тягача. Солдата на позицию горными тропами привел какой-то старик-чеченец, что наделало немало переполоху, когда дед неожиданно появился у землянки. В результате перепуганного наставленными автоматами чеченца отпустили восвояси, а с солдатом поехали за МТЛБ. Тягач зацепили и при свете фар потащили через половину Грозного по Старопромысловскому шоссе.

В городе ни огня, даже редкие блокпосты пустые, по крайней мере танк с болтающимся сзади на тросах МТЛБ никто не останавливал. Щербаков высунул голову из люка, стараясь не пропустить нужный поворот, до которого оставалось еще больше десяти километров. В угольно-черном небе тысячи звёзд и белёсая лента Млечного пути. Часам к одиннадцати вечера доехали до штаба батальона, отцепили сломанный тягач и поехали тем же путём обратно – по хребту не рискнули, так как боялись заблудиться. Щербаков щелкал каналы радиостанции, надеясь услышать чьи-нибудь переговоры, как вдруг в наушниках зазвучала песня популярной на тот момент группы. Оказалось, что кто-то из солдат ВВ, имеющий допуск к радиостанции, вообразил себя «диджеем» и устроил дискотеку для всех, кто находился на этой частоте внутренних войск. В перерывах между песнями «диджей» шутил и передавал приветы от своих сослуживцев. Александр ехал в танке по темному ночному Грозному, а в наушниках шлемофона играла никак не подходящая для этой тревожной обстановки весёлая музыка.

Конец февраля. Голубое небо с редкими облачками, солнце светит по-весеннему, днём уже можно не надевать зимний комбинезон. Кое-где лезет первая трава, грязный снег остался только в ложбинах, и повсюду журчат ручьи.

– У отца сегодня день рождения, – сидя после обеда на сухом пригорке, задумчиво сказал Щербаков. – И считай сорок дней, как наши погибли. Даже выпить за его здоровье нечего и пацанов помянуть.

– Чаем помянем, – сказал Сан Саныч, – у меня заначка осталась, сейчас заварю. Кстати, завтра 29 февраля, год-то високосный…

Круглая земля…

Когда лейтенант Абдулов, недавно закончивший Казанское танковое училище, прибыл служить командиром взвода в танковый батальон, первое, о чем Олегу сказал его комбат капитан Ломов, это кого лучше придерживаться и с какими офицерами стоит общаться в батальоне, а от кого держаться подальше. В качестве отрицательного примера Ломов привёл старшего лейтенанта Ржавчина из третьей учебной танковой роты. Ну сказал и сказал. Вскоре офицеры третьей роты приехали с полигона в расположение батальона. Абдулов, проходя мимо их каптёрки, услышал звуки веселья и заглянул в приоткрытую дверь. За столом с парой бутылок водки и закуской сидели несколько лейтенантов. Во главе стола возвышался огромный рыжий старлей, являвшийся, судя по всему, заводилой компании. «Чё стоишь, заходи! – гаркнул старший лейтенант Абдулову. – Ты с какой роты?»

Познакомились, выпили, продолжили. Старлей оказался тем самым Ржавчиным. В разговоре выяснилось, что он, как и Олег, закончил Казанское танковое. Офицеры сидели за столом, шутили, рассказывали смешные жизненные истории, а Абдулов всё пытался вспомнить, отчего лицо Ржавчина ему так знакомо. Постепенно воспоминания всплыли в памяти Олега, и он тоже рассказал историю, произошедшую с ним в военном училище. По ходу его повествования гоготали все, кроме одного офицера.

Будучи еще курсантом, Олег Абдулов заступил в суточный наряд помощником дежурного по училищу. Стояла зима, весь день валил снег, и к вечеру началась метель. Ближе к полуночи Абдулов вместе с дежурным отправились на ночную проверку караула. Они шли по заметаемой позёмкой асфальтовой дорожке, слева белел занесенный снегом плац.

– Абдулов, а ну-ка, глянь, что это за черное пятно на плацу, – остановившись, сказал дежурный.

– Да это асфальт еще не успело снегом замести, товарищ полковник.

– Давай иди, посмотри! – дежурный повысил голос.

Абдулов не хотел лезть по глубокому снегу в тонкой осенней обуви, но пришлось. Увязая в холодных сугробах по щиколотку и несколько раз потеряв ботинки в снегу, Олег добрался до пятна в центре плаца, оказавшегося здоровым курсантом, лежащим ниц в одном сапоге. На другой ноге ни сапога, ни портянки не было. Курсант лежал в полной отключке, и от него за версту разило перегаром. Исходя из повседневной формы одежды, можно было предположить, что курсант в пьяном состоянии пытался вернуться из самоволки в роту и хотел срезать путь через плац, но, увязая в глубоких сугробах, сначала потерял сапог, а потом силы вовсе оставили его и он рухнул аккурат посреди плаца.

– Товарищ полковник, его в госпиталь надо! Он, наверное, обморозился весь, – сказал Абдулов подоспевшему дежурному.

– Какой нафиг госпиталь! С меня же голову снимут, что это в наше дежурство приключилось! Надо его в роту тащить. С какой он роты?

– Не знаю.

– Ладно, потащили. Там разберёмся.

Тяжеленного курсанта подхватили под мышки и поволокли. Его ноги, одна в сапоге, другая с синими пальцами, оставляли в снегу две глубокие борозды. По дороге он икал, брыкался и бубнил что-то нечленораздельное. По документам, обнаруженным в нагрудном кармане, выяснили, что это курсант 4-го курса Дмитрий Ржавчин из пятой роты.

После того как Ржавчина отволокли в роту, растёрли обмороженную ногу и привели в чувство, дежурный устроил всем разгон, приказав молчать об инциденте. «Был бы трезвый – замёрз бы давно», – сказал полковник напоследок.

И вот сейчас Абдулов стоит на крыльце и курит вдвоём с Ржавчиным, которого он с тех пор не встречал.

– Слушай, – Ржавчин оглянулся по сторонам, проверив, что кроме Олега рядом никого, – я понял, что ты меня узнал. Предлагаю об этой истории больше никому не рассказывать. Добро?

– Знаешь Дима, хоть и прошло с тех пор три с половиной года, было тогда темно и морозно, но твою пьяную рыжую морду я не забуду никогда. Ты сейчас хоть понимаешь, кто тебя тогда спас? А я даже тогда твоей фамилии не знал!

Абдулов сдержал свое обещание и никому из офицеров танкового батальона про Ржавчина не рассказывал.

Конец февраля 2000-го. На днях Абдулов только выписался из госпиталя. Все осколки, какие можно, вытащили, оставили один в колене – побоялись резать и задеть сухожилия. Вроде, не мешает и ладно. Возвращаясь в Чечню, Олег не успел на последний вертолётный борт в Моздоке, и ему пришлось заночевать в пересыльном пункте, расположенном недалеко от аэродрома.

Вечерело. Пересыльный пункт состоял из больших брезентовых палаток, шатавшихся на холодном ветру. Заметив всполохи огня в одном из их окошек, Абдулов откинул полог и заглянул внутрь. В темной палатке у чугунной печки-буржуйки сгрудилось несколько офицеров, лиц во мраке не видно, лишь порой тускло мерцают звёздочки на погонах. Перед ними чернел деревянный армейский ящик со стоящей на нём водкой, железными кружками и банками тушенки.

– Заходи, что стоишь! – раздался громкий голос, показавшийся Абдулову знакомым. – Пить будешь? – широкоплечий офицер взял бутылку и разлил по кружкам. – Ты откуда? – вновь спросил Абдулова громкоголосый капитан, когда все выпили.

– С танкового батальона. Из госпиталя возвращаюсь. А вы?

– А мы из грозненской комендатуры. В отпуск едем, – за всех ответил капитан. – Я тоже в танковом батальоне служил, в Волгограде, – сказал он и открыл чугунную дверцу печки, чтобы подбросить угольных брикетов. Языки огня осветили лица сидящих офицеров и знакомую рыжую шевелюру.

– Да я даже знаю, в какой роте. В третьей учебной, товарищ Ржавчин, – в капитане Олег узнал бывшего старлея Ржавчина.

– Олег, ты?! – Ржавчин тоже узнал Абдулова.

– Земля-то круглая, Дима…

Потом еще пили за встречу, за погибших, за будущее. Кончилось тем, что офицеры грозненской комендатуры стали играть «в весёлую гранату». Правила простые – участник игры засовывал наступательную гранату РГД-5 себе в рот, держа её донную часть зубами, и выдёргивал предохранительную чеку. После этого нужно в течение трёх секунд ладонями выкрутить запал, пока тот не сдетонировал вместе с гранатой. Выкрученный запал летел в угол палатки, где взрывался с громким хлопком. Очередной участник вкручивал новый запал в корпус гранаты, вставлял её себе в рот, и вновь игра со смертью на опережение. Если кто-то не успеет, пострадают все, но офицеры пили давно и уже не соображали, что делают. Абдулов сразу отказался от этой безумной затеи, но уйти из палатки не мог – подумают, струсил боевой офицер. Да и куда? В соседнюю палатку – так там тоже осколки достанут. Будь что будет – Абдулов лёг на скрипучую кровать в дальнем углу палатки спиной к играющим, ожидая, когда же закончатся взрыватели и надеясь, что Ржавчина он больше в своей жизни не увидит.

Следующим утром, когда Олег проснулся, Ржавчина и «игроков» рядом не оказалось, видимо, уехали. К полудню вертолёт доставил Абдулова на Терский хребет.

***

В первый день весны, 1-го марта, на позицию к Щербакову на своей «Танюше» приехал выписанный из госпиталя Абдулов. Щербаков очень удивился, еще издали завидев его танк с развевающимся на антенне триколором.

– Товарищ лейтенант, – стал докладывать Щербаков, – за время Вашего отсутствия происшествий в третьем танковом взводе не случилось.

– Здорово, Саша, – похудевший и еще не оправившийся от ранений Абдулов обнял Щербакова. – Ну как вы тут?

Позитивный настрой и дружеское отношение Абдулова насторожило Щербакова. Лейтенант приготовился к тому, что Абдулов опять к чему-нибудь придерётся.

– Да нормально всё. Стоим тут, дежурим круглосуточно, – осторожно ответил Александр. – Ты-то сам как? Давно из госпиталя?

– Сегодня только с Терского в Грозный приехал и вот роту объезжаю. Осталось еще 158-й и 172-й экипажи проведать.

Они еще немного поговорили.

– Ладно, Саша, поеду я. Ты приезжай, водки вместе попьем, пообщаемся, – Абдулов хлопнул Щербакова по плечу, – а то сидишь тут с этой «мабутой».

«Видать, его сильно «приложило», – глядя вслед уезжающему танку командиру роты, думал Щербаков. – Может, память отшибло? Раньше гонял меня, как сидорову козу, а тут – «водки вместе попьём»…

Засада на Сергиево-Посадский ОМОН

2 марта в 03:30 ночи на железнодорожный вокзал города Моздок республики Северная Осетия прибыл эшелон с подмосковными милиционерами. Девяносто восемь бойцов Сергиево-Посадского ОМОНа приехали на смену своим коллегам из Подольска и уже через три часа выехали в Грозный на семи «Уралах». Колонна направлялась в Старопромысловский район Грозного.

Пасмурный мартовский день. На северных склонах Сунженского хребта еще лежит нерастаявший снег. Около 10 утра головная машина колонны подошла к базе ОМОН, находившейся на территории промзоны Старопромысловского района. Напротив базы чернели мокрые крыши и заборы села Подгорное. До деревянного шлагбаума, перекрывавшего проселочную дорогу, оставалось не более трехсот метров, как с обеих сторон от неё неожиданно раздались выстрелы по колонне. Первая пуля, пробив лобовое стекло грузовика, попала в водителя головной машины, и она, съехав с дороги, ткнулась капотом в здание бывшей автомастерской. Ехавшие в других «Уралах» омоновцы сначала решили, что это их встречают салютом милиционеры из Подольска, но в следующее мгновение на колонну обрушился сплошной шквал огня. Милиционеры стали выскакивать из тентованных кузовов грузовиков, тут же попадая под обстрел.

Щербаков вылез в пасмурное утро из землянки покурить. Солнце скрывалось за густыми серыми облаками, и на душе так же серо и тягостно. Откуда-то снизу, со стороны Подгорного, раздавались глухие очереди и бухали взрывы. Давно такого не случалось, обычно тишина вокруг.

– Саныч, как думаешь, что там за стрельба? – спросил он у показавшегося в проеме землянки контрактника.

– Не знаю, там же база омоновская, может, они учения какие устроили, а может, опять какая показуха для телевидения. Во 2-м отделении на связи со штабом роты, сообщат, если что…

С высоты 319, где находился отряд прикрытия подольского ОМОНа, услышали стрельбу, внизу, около базы, увидели колонну грузовиков и разбегающихся по обе стороны дороги людей. Вскоре по высоте стали бить снизу из стрелкового оружия. Высота 319 оказалась отрезанной стеной огня от базы, пыталась выйти с ней на связь, но база не отвечала, внизу шёл бой. Командир отряда прикрытия Валерий Кузнецов связался со штабом 6 МСР и попросил подмогу. На помощь выехал танк № 172 с мотострелковым отделением и ГАЗ-66 с еще двумя МСО. Пока танк и «шишарик» петляли по извилистой горной дороге, внизу не прекращалась стрельба. Основная часть прибывших на смену милиционеров залегла справа от дороги, но высунуться из кювета не было возможности – с обеих сторон стреляли. Пока подоспела помощь, прошло около двух часов. Завидев танк и пехоту, стрелять стали реже. Т-72 успел один раз выстрелить по элеватору, откуда, по словам милиционеров, велся огонь. Вскоре выстрелы затихли.

За день до этого Старопромысловский временный отдел внутренних дел получил оперативную информацию о том, что в Грозный через блокпост № 53, со стоящим на нём подольским ОМОНом, будет пробиваться автоколонна вооруженных «лжегантамировцев» в милицейской форме. Точное количество боевиков и на каких машинах они будут передвигаться, неизвестно. Для предотвращения прорыва, совместно с военной комендатурой устроили засаду в селе Подгорное, через него лежал путь к блокпосту. Часть прибывших на двух БТР-80 свердловских милиционеров из временного РОВД оборудовала позиции за бетонными стенами промзоны, пробив в ней бойницы, часть окопалась на окраинах села Подгорное.

Колонна сергиево-посадского ОМОНа, выехавшая 2 марта из Моздока в Грозный, по халатности вышестоящего командования не была обеспечена военным сопровождением и даже не получила маршрутных листов – четко прописанного приказа, по какой именно дороге нужно передвигаться по республике Чечня. Колонна, не имевшая точного маршрута передвижения, поехала не по охраняемой войсками федеральной трассе Моздок-Грозный, а по второстепенной дороге, которая не охранялась, но расстояние по ней на 50 километров короче до пункта прибытия. Решение свернуть с федеральной трассы приняли скорее всего спонтанно – хотелось побыстрее сменить своих коллег. Если бы сергиево-посадский ОМОН, как и предполагалось, поехал по федеральной трассе, то на блокпост № 53 они бы подъехали со стороны Грозного, сначала проследовав его насквозь и не столкнувшись с засадой. Но выбранный путь был короче, и колонна подошла к блокпосту с противоположной стороны, откуда ждали боевиков. Кроме того, подольские милиционеры не предупредили свердловцев, что здесь могут появиться свои, ведь они ждали сменщиков только к концу дня и по совсем другой дороге.

Свердловцы, открыв огонь, не сомневались, что перед ними переодетые бандиты, а сергиево-посадцы, полагая, что попали в засаду боевиков, стали отчаянно защищаться. Попавшие в западню стреляли не только по позициям, откуда по ним велся огонь, но и по местам предполагаемого нахождения противника, а именно по высоте 319. Вскоре свердловцы поняли, что стреляют по своим, но только через полчаса стрельба по сергиево-посадскому ОМОНу полностью прекратилась – ссылались на проблемы с рациями, однако сам бой продолжался. Еще какое-то время милиционеры, теперь уже все вместе – свердловские, подольские и сергиево-посадские стреляли по селу Подгорное и склонам Сунженского хребта, пытаясь отыскать огневые точки несуществующего противника. С прибытием танка и мотострелков огонь наконец затих. В результате засады на колонну 22 милиционера погибли и более 30 оказались ранены.

Когда выстрелы под горой умолкли, по рации из штаба 6 МСР пришел приказ соблюдать повышенную боевую готовность – снизу, со стороны Подгорного, возможен прорыв напавшей на колонну сергиево-посадского ОМОНа группы боевиков, какой на самом деле не было.

***

Прошло еще несколько нудных, ничем не примечательных дней. От скуки Щербаков писал письма родителям и друзьям, вышивал цветными нитками свои инициалы на майке, перерисовывал картинки из журналов или глядел вдаль, сидя около землянки на невесть откуда притащенном диване.

Солнечным утром 5 марта на высоту 378 приехал ГАЗ-66. В кабине с висевшими на дверях бронежилетами сидел командир 6 МСР Дегтярев.

– Саня, привет! – капитан выпрыгнул из кабины. – Давно в бане был?

– Давно. А что, в баню поедем?

– Не, не в баню. Лучше!

Часть пехоты и Щербаков с Кравченко погрузились в крытый брезентом кузов «шишарика», оставив остальных и Обухова на позиции. Машина двинулась в сторону штаба 6-й роты, но проехала мимо него, виляя по грунтовой дороге. Наконец она свернула на более широкую грунтовку, спускающуюся вниз, в сторону Старых Промыслов, и на полпути вновь повернула направо. Проделав общий путь около шести километров и проскочив по окраинам селения с названием 15-й участок, машина остановилась рядом с круглым водоёмом. От воды шёл пар и неприятно несло тухлыми яйцами. Несмотря на зиму, вокруг водоёма росла зеленая трава. Чуть поодаль от берегов лежал грязный снег.