Внешняя разведка СССР – России. 1946–2020 годы. История, структура и кадры

Судоплатов решил, что речь шла о нарушении правил оперативно-разведывательной работы сотрудниками органов госбезопасности[55].

Однако, повышенное внимание руководства страны к этому «провалу» было вызвано не только возможными ошибками сотрудников внешней разведки, но и резким ухудшением международного положения СССР, спровоцированного сотрудничеством подследственных с правосудием США. Если бы «тайные информаторы Кремля» заговорили, то факт добычи секретных материалов по американскому атомному проекту (как раз о нем они знали не так много) остался бы просто не замеченным на фоне других громких разоблачений. Например, вторая по значимости отрасль в военно-промышленном комплексе – радиоэлектроника (в частности, радиолокация) развивалась стремительными темпами благодаря деятельности Гарри Голда и Юлиуса Розенберга. Добавьте к этому достижения, напрямую не влияющие на обороноспособность страны, вспомним, что уже началась «холодная война», например, технология производства цветной фото- и кинопленки. Теперь понятна причина волнения руководства СССР.

В этой связи членов ЦК интересовали ответы на два вопроса. Первый из них – степень осведомленности арестованных советских агентов о масштабах советского государственного промышленного шпионажа в Новом Свете и их участие в нем. Говоря другими словами, что реально они могли сообщить противнику. А второй – по чьей вине произошел «провал». Справедливости ради отметим, что руководство СССР не пыталось найти «стрелочников», как это обычно бывало в Советском Союзе, а хотело объективно понять, почему так произошло.

В своей книге Павел Анатольевич Судоплатов, если все происходило именно так, как он написал спустя полвека, на оба эти вопроса ответил, мягко говоря, не совсем точно. И ввел в заблуждение не только руководство МГБ и членов ЦК, но и современных читателей, считающих его экспертом по «советскому атомному шпионажу».

Мы исправим этот недочет и кратко расскажем о том, чем на самом деле занимался Юлиус Розенберг (оперативные псевдонимы «Либерал» и «Антенна»), и о руководимой им агентурной сети (группе) «Волонтеры». По утверждению американских историков, в нее входило как минимум восемнадцать человек. Большинство из этих людей – инженеры американских компаний, работавших в сфере военно-промышленного комплекса США. Среди переданных ими материалов были данные и по американскому атомному проекту. Детали их деятельности продолжают оставаться секретными и в наши дни. В настоящее время известно лишь, что член группы «Волонтеры» Альфред Саране трудился в лаборатории ядерной физики Корнеллского университета и передал сведения о строительстве циклотрона.

Почему о них Павел Анатольевич Судоплатов ничего не рассказал в своей книге? Может быть, об этих «тайных информаторах Кремля» ничего не знал или предпочитал не говорить в силу понятных причин. Хотя в начале девяностых годов прошлого века факт связи Альфреда Саранса с советской разведкой был многократно озвучен в «открытой» печати.

Попытаемся ответить на два вопроса: что именно сообщили «Антенна» и члены группы «Волонтеры» в Москву и была ли вина Центра в «провале» этих ценных агентов?

Полный список переданной Юлиусом Розенбергом информации продолжает оставаться секретным. Известно лишь, что сам «Либерал» в декабре 1944 года добыл и вручил советскому разведчику Александру Семеновичу Феклисову (один из шести советских разведчиков, удостоенных звания Герой России за вклад в решение «атомной проблемы» в нашей стране[56]) подробную документацию и образец готового радиовзрывателя. Это изделие высоко оценили наши специалисты. По их ходатайству было принято постановление Совета Министров СССР о создании специального КБ для дальнейшей разработки устройства и о срочном налаживании его производства. Между тем после окончания Второй мировой войны американская печать писала о том, что созданные в период войны радиовзрыватели по своему значению уступают лишь атомной бомбе и на их создание было истрачено свыше одного млрд долларов!

И это лишь один эпизод. А ведь только с Александром Семеновичем Феклисовым Юлиус Розенберг встречался 40 или 50 раз. И это не считая рандеву с другими отечественными разведчиками: Анатолием Яцковым, супругами Коэн (оперативные псевдонимы «Лесли» и «Луис») и разведчиком-нелегалом Вильямом Фишером (оперативный псевдоним «Марк»). На каждую встречу с сотрудником или курьером советской разведки он приходил не с пустыми руками. Где тогда он каждый раз брал новые секретные документы? У своих друзей-коммунистов и тех, кто хотел поддержать Советский Союз в борьбе с Германией. Большинство из этих людей не давали расписки о сотрудничестве с советской разведкой, и, может быть, их имена даже не фигурировали в оперативной переписке резидентуры с Центром.

«Атомные» герои. Разведчики А. А. Яцков, Л. Р. Квасников, В. Б. Барковский и А. С. Феклисов, добывавшие информацию по атомной проблеме. 15 июня 1996 года всем им было присвоено звание Героя России

Герои России Морис и Леонтина Коэн

Нужно учитывать специфичный метод работы советских агентов в США в годы Великой Отечественной войны. Его принято называть «бригадным». Члены каждой группы (только по линии научно-технической разведки их действовало не менее трех, не считая агентов-одиночек) действовали как бригада. Они прекрасно знали друг друга, часто фотографировали документы вместе, а все добытые материалы передавали через курьера или своего «бригадира».

Другая особенность – наличие «пятой колоны», состоящей из американских коммунистов и симпатизирующих этому политическому течению. Один из многочисленных примеров. В 1940 году в университетском городе Беркли в штате Калифорния (Центр научно-исследовательских работ по ядерной физике, впоследствии ставший теоретическим центром американского атомного проекта) трудилось около 100 ученых-коммунистов. И это когда популярность компартии США была не очень высокой (пакт Молотова-Риббентропа вызвал антипатии к СССР коммунистов всего мира). Часть из этих людей впоследствии участвовали в американской атомной программе. Именно среди этих людей агенты советской внешней разведки искали и находили своих информаторов.

Были коммунисты и в Лос-Аламосской лаборатории. Среди тех, кого подозревали в связях с советской разведкой, были приехавшие из Беркли в Лос-Аламос коммунисты: Роберт Дэвис (находился на секретном объекте с марта 1943 года по декабрь 1948 года) – заведовал библиотекой секретных отчетов и литературы и Дэвид Хокинс (в Лос-Аламосе с мая 1943 года до лета 1946 года) – занимал различные административные посты. Сотрудничество этих людей с Москвой официально не подтверждено, но оба находились под серьезным подозрением со стороны американской контрразведки.

Вид с воздуха на Лос-Аламосскую национальную лабораторию

Если бы Роберт Дэвис действительно был агентом советской разведки, то его достижения в сфере «атомного шпионажа» были бы колоссальными. Фактически подчиненные Павла Анатольевича Судоплатова могли бы заказывать нужные секретные материалы с учетом пожеланий Технического комитета.

А с Дэвидом Хокинсом, не имевшим к ядерной физике никакого отношения (он был дипломированным философом), другая история. По мнению отдельных американских журналистов и историков, он в Лос-Аламос попал по чьей-то протекции и занял один из административно-технических постов в аппарате управления атомного проекта. Его должность и личные качества характера позволили установить контакты с множеством ученых и инженеров[57]. Маловероятно, что в Лос-Аламос он приехал по собственной инициативе. В 1943 году это место сложно было назвать комфортным. И если у физиков-ядерщиков не было особого выбора, где им еще заниматься научными исследованиями, то у административного работника был шанс найти работу в более цивилизованном месте. Если бы он был агентом Москвы и прибыл в Лос-Аламос, выполняя задание советской разведки или тех, кто работал на нее (например, друзей-коммунистов), то чем бы он занимался?

«Тайные информаторы Кремля» предлагали своим коллегам по работе и однопартийцам помочь Москве ускорить процесс создания советской атомной бомбы. Большинство людей отказывалось от участия в шпионаже, но при этом не сообщали о попытке «вербовки в лоб»[58].

Это затрудняло работу американской контрразведки. Например, в конце 1945 года в Нью-Йорк на несколько дней из Лос-Аламоса приехал высокопоставленный сотрудник американского атомного проекта. ФБР не без оснований подозревало этого человека в сотрудничестве с советской разведкой, но доказать ничего не могло. С ним попытался встретиться советский разведчик Анатолий Антонович Яцков – один из шести советских разведчиков, удостоенных звания Герой России за вклад в решение «атомной проблемы» в нашей стране. Из-за того, что американца плотно опекали агенты ФБР, личной встречи не получилось[59]. Этот человек так и не был разоблачен американской контрразведкой.

Советский агент Дэвид Грингласс был не таким простым и наивным, как это принято считать. На суде над ним выяснилось, что он должен был поступить в Чикагский университет – одно из учебных заведений, готовящих кадры для американского атомного проекта. Одновременно он, игнорируя предостережения более опытного старшего товарища – Юлиуса Розенберга, пытался вербовать (назовем это так) коллег по службе[60]. Этот эпизод был озвучен в процессе суда, но потом о нем предпочли забыть.

Сам судебный процесс по делу супругов Розенберг длился недолго – меньше месяца. Он начался 6 марта 1951 года, а уже 5 апреля того же года судья Ирвинг Кауфмен объявил смертный приговор – казнь на электрическом стуле.

В своем последнем слове Юлиус Розенберг сказал:

«Я не удивлен вынесенным вердиктом – правительству так нужен был кто-то, кто ответит за все его просчеты: и за гибель наших солдат в Корее, и за всеобщую нищету, вызванную избыточными оборонными расходами. Опять же, всем недовольным нужно было объяснить, что правительство теперь вправе их прикончить. Похоже, нам суждено стать первыми жертвами американского фашизма»[61].

Юулиус и Этель Розенберг. Фото 1942 года

Мужественный был человек и убежденный коммунист. Он так и не признал себя виновным в участии в советском атомном шпионаже и тем самым не сохранил себе жизнь. А ведь мог. От него не требовалось кого-то предавать, кроме своих убеждений. Просто подтвердить уже известные следователям факты, выступить с покаянной речью на суде и отправиться отбывать наказание в одну из американских тюрем. Вопрос лишь в том, смог ли он бы жить после предательства самого себя? Скорее всего, нет.

Возможно, что в момент написания книги (было это в начале девяностых годов прошлого века) Павел Анатольевич Судоплатов продолжал придерживаться официальной точки зрения периода «холодной войны». Супруги Розенберг стали «стрелочниками», когда американским спецслужбам потребовалось объяснить, почему Москва смогла создать свою атомную бомбу.

Даже спустя пятнадцать лет после того, как Павел Судоплатов написал «правду о деле Розенбергов», ни Москва, ни Вашингтон не заинтересованы в оглашении правды о деятельности группы «Волонтеров».

Если официально признать, что «бригада» под руководством «Антенны» не только существовала, но и активно работала, то придется по-новому взглянуть на историю зарождения и становления отечественной радиоэлектроники, признать, что научно-техническая разведка активно участвовала в этом процессе. Причем ее вклад был очень солидным.

В оглашении этого факта не заинтересована и пострадавшая сторона – США. С большой неохотой смирившись с потерей атомных секретов, Америке придется признать, что и во второй по значимости сфере – радиоэлектронике – она проиграла. А ведь были и другие достижения у отечественных «промышленных шпионов». Например, технология изготовления и проявки цветной фотопленки, производства нейлона и нового вида пороха. За добычу этих сведений советский агент Гарри Голд («Безумный», «Раймонд», «Гусь» и «Арно») был награжден в 1943 году орденом Красного Знамени. Случай уникальный для того времени[62].

Кто вы, Гарри Голд?

Этот человек стоял у истоков организации производства цветной кино- и фотопленки в СССР. В 1944–1945 годах он регулярно встречался с Клаусом Фуксом и потому спустя много лет был объявлен «атомным шпионом». Его заслуги Москва в 1943 году отметила орденом Красного Знамени, но в 1949 году отказалась спасти его – тайно вывезти из США. В конце сороковых годов прошлого века СССР стал одной из двух стран на планете, способной производить любой вид промышленной продукции, доступной в то время человечеству[63]. В этом немалый вклад и Гарри Голда. В 1950 году американский суд дал ему тридцать лет тюрьмы. А в Советском Союзе о нем приказали забыть.

Сотрудничать с Москвой он начал в 1935 году. В июне 1943 года принимал участие в операции «Сульфо» – сборе материалов о разработке бактериологического оружия в Японии, Италии, Германии, США и Великобритании[64].

Мы не будем подробно останавливаться на добытой им лично секретной информации (отметим лишь, что она не имела отношения к атомной бомбе). Для нас важно другое – Гарри Голд исполнял обязанности курьера и регулярно встречался с членами группы «Либералы», да и сам числился в ней. Поэтому нет ничего удивительного в том, что однажды приказ руководства свел его с Дэвидом Гринглассом.

В 1965 году Гарри Голда досрочно освободили. Последние семь лет своей жизни он не общался с репортерами и не пытался писать мемуары, а ведь рассказать мог очень много. Умер он в 1972 году.

Почему Гарри Голда зачислили в «атомные шпионы»? Как и в ситуации с супругами Розенберг, это было выгодно всем. В США никто не узнал, что скромный химик помог наладить Советскому Союзу производство цветной фото- и кинопленки, а также сообщил о технологиях производства нейлона, пороха и другие ноу-хау, о которых еще не пришло время рассказать. Руководство нашей страны тоже не было заинтересовано в признании этих фактов. Если для супругов Розенберг выбрали роль «мучеников» – жертв американской Фемиды, то для Гарри Голда – роль слабохарактерного агента, который «сломался» под натиском ФБР и стал одним из ключевых свидетелей на процессе по делу «атомных шпионов».

«Моей единственной проблемой было то, что я всегда был уверен, что я прав».

Такие слова Гарри Голд произнес на суде в 1950 году. Это единственное объяснение всего того, что произошло с ним за 15 лет «двойной» жизни[65].

«Провал» по-американски

Официальная американская версия звучит примерно так. В середине сентября 1949 года лингвисту русского сектора армейской разведки США Мередиту Гарднеру (в рамках проекта «Венона») удалось прочитать фрагмент шифрограммы из Нью-Йорка в Москву от 15 июня 1944 года, в котором говорилось о передаче неким «Рестом» научного доклада по атомной проблематике агенту советской разведки. Буквально в течение недели ФБР удалось идентифицировать этого «Реста»: им был британский физик Клаус Фукс, работавший в проекте «Манхэттен» в составе Британской миссии. Об идентификации советского агента было немедленно сообщено контрразведке Великобритании, и после многомесячных допросов в конце января 1950 года арестованный сознался в передаче Советскому Союзу материалов по атомной бомбе.

Весьма скупые признания советского агента содержали упоминание о некоем «Раймонде» – американском связнике физика, человеке 40–45 лет, 5 футов 10 дюймов роста, коренастом и круглолицем, химике по профессии. Это описание каким-то магическим путем помогло ФБР весьма скоро выйти на соответствовавшего этому описанию Гарри Голда, который 22 мая 1950 года признался, что он был связником доктора Клауса Фукса. После десяти дней непрерывных допросов, 1 июня «Раймонд» вспомнил о встрече в июне 1945 года (на следующий день после встречи с Фуксом) с «молодым солдатом» в Альбукерке. Этим солдатом был механик Дэвид Грингласс, в 1944–1945 годах проходивший армейскую службу на главном объекте проекта «Манхэттен» в Лос-Аламосе.

Дэвид и Руфь Грингласс

С Гринглассом сработала та же тактика, что с Гарри Голдом: 15 июня агенты ФБР уговорили его ответить на вопросы, затем – на добровольный обыск, и уже в два часа ночи 16 июня Грингласс подписал заявление, в котором признавался, что в 1945 году передавал для Советского Союза информацию и «был завербован своей женой Руфью по просьбе и под руководством своего шурина, Юлиуса Розенберга».

Признание Грингласса дало ФБР возможность раскрыть еще один псевдоним из материалов «Веноны». В расшифрованном Мередитом Гарднером еще в 1947 году фрагменте телеграммы нью-йоркской резидентуры от 27 ноября 1944 года упоминалось о жене агента «Либерала» по имени Этель, 29 лет, «знающей о работе мужа», но «не работающей» из-за слабого здоровья. «Либерал» встречался в расшифрованных к тому времени Гарднером фрагментах от 22 октября – 20 декабря 1944 года шесть раз. И теперь с помощью Грингласса удалось наконец-то установить, что «Либерал», до сентября 1944 года выступавший под оперативным псевдонимом «Антенна», и Юлиус Розенберг – «возможно, одно и то же лицо». И сами Гринглассы были соответственно идентифицированы как встречающиеся в расшифровках «Калибр» и «Оса»[66].

Организационная схема проекта «Манхэттен» (на английском) по состоянию на 1 мая 1946 года

«Провал» по-советски

Даже спустя полвека после тех событий историки и ветераны советской внешней разведки продолжают спорить о том, что стало причиной «провала» Гарри Голда. Была ли в этом вина Центра, предательство кого-то из агентов, профессиональная работа американских спецслужб или роковое стечение обстоятельств.

Два раза Гарри Голд был на грани провала. Его допрашивали сотрудники ФБР, и казалось, что он проиграл. Но проходили месяцы, и он снова был готов действовать.

Первый раз это случилось в 1939 году, когда Яков Голос активно разрабатывался американской контрразведкой. Тогда фамилия Голда даже не была упомянута на суде.

Второй раз – в 1946 году, когда Элизабет Бентли (оперативный псевдоним «Умница») стала сотрудничать с ФБР. Она указала на Гарри Голда как на одного из агентов. Тогда с ним побеседовали, однако оставили на свободе. Его вызов в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности и допрос ее членом Ричардом Никсоном позволили сотруднику советской внешней разведки Максимову, у которого Гарри Голд находился на связи, заключить, что агент «засвечен». Об этом он сообщил в Центр.

Весной 1949 года новый куратор агента – офицер советской разведки Иван Каменев (выполняя приказ Центра) внезапно приехал в гости к Гарри. Они поговорили часа два и расстались. После этой беседы от услуг «Раймонда» было решено отказаться. Почему? Можно назвать два обстоятельства: агент исчерпал свои разведывательные возможности (работал в лаборатории обычной больницы) и мог находиться в разработке у американской контрразведки.

События, которые последовали за этим визитом, ветеранами советской внешней разведки и независимыми исследователями трактуются по-разному.

Одни убеждены, что Гарри Голд сотрудничал с ФБР. Если это так, то почему тогда американская контрразведка не смогла вычислить гостя Гарри – и не кого-нибудь, а второго секретаря представительства СССР в ООН? По мнению коллег Ивана Каменева, сделать это было достаточно просто. Вот как описывал его Максимов. Он «выделялся в толпе из тысячи людей: он небольшого роста, голова крупная, высокий лоб, как у мудреца». Для американцев он так и остался «неизвестным русским».

На следствии «Раймонд» сначала говорил об одной встрече, а потом вдруг заявил, что была и вторая. Если бы он работал под «контролем» ФБР, то такой ситуации не могло возникнуть. Даже если бы рандеву происходили внезапно, и американцы не успевали к ним подготовиться, то агент должен был доложить о визитах советского разведчика. Удивляет и тот факт, что Голд во время свидания не настаивал на возобновлении работы, хотя очень обрадовался, когда увидел Каменева. Маловероятно, что ФБР отказалось от идеи начать игру со спецслужбой главного противника.

А другие, наоборот, утверждают, что Голда просто бросили на произвол судьбы. Во время встречи Иван Каменев сказал, что в Центре разработан план экстренного тайного вывоза его из США. Если агент почувствует опасность, то должен стоять в определенном месте с курительной трубкой. Сигнал примут и ему сообщат, что нужно делать. И Гарри несколько раз появлялся в условном месте с трубкой, но никто не вступил с ним в контакт. Его сигнал о помощи просто проигнорировали. Списывать это на нелепую случайность или нежелание Центра рисковать – не совсем корректно. Достаточно сказать, что у других агентов, за которых активно бралось ФБР, был реальный шанс покинуть США. Каждый решал сам: воспользоваться или нет этим шансом. Есть и третья точка зрения. Спустя много лет Иван Каменев в одном из интервью[67] произнес такую фразу: «Все считают, что я как будто бы подвел Голда, а через него – Розенбергов, о существовании которых я не имел ни малейшего представления до того, как объявили об их аресте». Под словом «все» он подразумевал несколько человек из разведки, включая двух-трех ныне здравствующих ветеранов – таких, как Максимов. Хотя с 1950–х гг. Каменев больше никогда и ни с кем не обсуждал свою уже ставшую легендой конспиративную операцию.

В любом случае Иван Каменев своим визитом не подтвердил связь Гарри Голда с советской разведкой. Говоря другими словами, он не привел «хвост». Значит, было что-то еще, что позволило коллегам считать разведчика причиной ареста «Раймонда». Что именно? Об этом мы, наверное, никогда не узнаем.

Гарри Голда арестовали 22 мая 1950 года. Считается, что его выдал Клаус Фукс. Физик подробно описал своего связника (приметы, род занятий и т. п.), а потом опознал его по фотографии. Возможно, что свою роль сыграли и данные, полученные в ходе операции «Венона» (дешифровка американцами перехваченных советских разведсообщений).

Неизвестный Бруно Понтекорво

Рассказ о Бруно Понтекорво мы считаем необходимым предварить следующими замечаниями. Прежде всего надо сказать, что представители Службы внешней разведки России никогда не делали официальных заявлений о том, что Понтекорво работал на советскую разведку. Но в то же время о его сотрудничестве с советской разведкой довольно подробно рассказывают в своих книгах Серго Берия (Мой отец – Лаврентий Берия. М., 1994) и Павел Судоплатов (Разведка и Кремль: Записки нежелательного свидетеля, М., 1997). Кроме того, в книге Владимира Чикова «Нелегалы», изданной в 1997 году, упоминается некий агент Мур, обстоятельства работы которого дают возможность предположить, что под этим псевдонимом скрывается именно Бруно Понтекорво.

Бруно Макс Понтекорво родился в 1913 году в Италии в городе Пиза в благополучной многодетной семье. В школе Понтекорво учился хорошо, но особыми успехами не блистал. Главным его увлечением в ту пору был теннис. Любовь к этому виду спорта он пронес через всю жизнь и считал себя настоящим его знатоком. В 1929 году после окончания школы Понтекорво поступил на инженерный факультет университета города Пизы. Там он проучился два года. И хотя, по словам самого Понтекорво, у него «были приличные отметки, после второго курса он решил оставить инженерные науки и перейти на третий курс физического факультета». Причиной такого решения, как это ни странно, оказалась нелюбовь Понтекорво к черчению. Брат Понтекорво Гвидо, узнав о его решении, одобрительно заявил: «Физика! Значит, тебе придется ехать в Рим. Там находятся Ферми и Разетти!»

Приняв решение изучать физику, Понтекорво в 1931 году отправился в Рим для поступления в Римский университет. Там он обратился к работавшему вместе с Ферми Разетти, в свое время учившемуся в университете в Пизе и хорошо знавшему семью Понтекорво.

Понтекорво поступил на третий курс физико-математического факультета Римского университета, причем подразумевалось, что в будущем он должен заниматься исследованиями экспериментального направления. Это оказалось самым важным событием в его научной жизни. С 1931 по 1936 год он сначала как студент, а потом как сотрудник работал в группе, руководимой Ферми, в которую входили Разетти, Амальди, Сегре и другие известные итальянские физики. По словам Понтекорво, Ферми не только обучал физике своих учеников, но и своим личным примером передавал свою глубокую страсть к этой науке, в которой он прежде всего любил и подчеркивал простоту. «У Ферми, – вспоминал Понтекорво, – я научился презирать научный авантюризм и субъективизм, не одобрять атмосферу «охоты за открытиями», царящую в некоторых исследовательских институтах, и относиться с антипатией к тем, кто в физике усложняет дела, вместо того чтобы их упрощать. Те, кому посчастливилось заниматься исследованиями вместе с Ферми и работать под его руководством, всегда вспоминают его как непогрешимого «папу» физиков, как его называли все сотрудники института»[68].