Сокровища Призрачных островов. Карта и компас

Вейн с Эмилем развели костер, что радостно потрескивал, почти спрятанный от дождя. Жак заснул на руках у Луизы.

– Кто ты, Саид? – спросил у сказителя Сашка. – Я видел огненную корону у тебя на челе, там, в городе. Кто ты?

Между Саидом и Сашкой танцевали языки пламени, отражаясь в глазах обоих.

– А я и есть огонь, – легко и мелодично, как трескучий молодой костер, ответил Саид. – Наполовину чародей и сказитель, наполовину – воплощение огня жизни. Душа его, если хочешь. Я из давнего народа, если тебе это о чем-то говорит.

– Огонь? – удивился парень. – Но огонь боится воды, а в дождь…

– Ты как дитя, – рассмеялся Саид, обрывая неуверенную человеческую речь. – Не тот огонь, который поддерживают в домашнем очаге, а тот, что в сердце пламенеет, – он коснулся сердца, и друзьям почудилось, что на руке Саида багровыми и красными огнями светятся драгоценные перстни. – Огонь жизни, душа жизни. Как капитан "Астагора" – проклятая душа Моря.

Ветер зашуршал в высоких сосновых верхушках, разгоняя тучи. Возле Эмиля упала зеленая ветка с шишками. Дождь закончился.

– Я смертный, но если что-то случится со мной, огонь перейдет к другому чародею, достойному быть его воплощением, – грустная улыбка коснулась уст Саида: он рассказывал не все, что знал. – Вы звали меня, прося очистить от мрака. И я вышел к вам в обличье огненного зверя, чтобы осудить. Но не осудил, отступив перед вашей искренностью. А после я нашел вас и в человеческом облике.

Друзья слушали его зачарованно, слабо веря, что этот молодой мужчина мог быть тем созданием, которое чуть не сожгло Жака. Быть тем, в ком потом лишь старый сказитель узнал существо, более могущественное, чем он сам. Они ничего не знали о давнем народе, о нем в столице не рассказывали даже сказки.

Сашка обнял Олексу.

– А я верю тебе, – сказал парень. – Я знал, что ты другой, с самого начала.

– Ты знал, – обычным голосом ответил Саид. – Ибо в тебе есть то, чего нет у большинства нынешних людей. Это сочувствие, настолько сильное, что жизнью собственной рисковать ради других толкает. Сочувствие на многое глаза открывает. Это твоя сила, которая со временем может стать сильнее чародейства.

Саид пел, иногда тряся бубном, чтобы позвякивали колокольчики. Но песни его отличались от сказок их старого побратима. Злые бури поднимались в песне, задевая волнами берег, и на пиратских советах капитаны решали, что будут делать дальше. Оплывали свечи, и падали звезды, позванные, чтобы отвечали на вопросы. А на капитанском мостике зачарованной статуей застыла Химера, расправив сияющие крылья, творя заклятье, от которого стонет все живое. И за ней стояли старый министр и коротко стриженая женщина, которую чародеи и враги называли Марен, а многие Смертью, ибо ее была власть над жизнью и погибелью.

Слишком близко к морю, чтобы не пересказывать его воспоминания. А в треске костра слышится шуршание прибоя. Огонь и вода всегда вместе, как воплощение жизни, настоящей, не преданной жизни. Только их голоса услышать нужно…

Глава 20

Сновидения из прошлого

Ночи были погожими, а ветер то стихал, то старался превратиться в ураган, но оставался попутным. Хотя многие до сих пор не верили, что им без потерь удалось победить в кровопролитном бою, страх постепенно уходил, а дети вернулись к своим тренировкам. Теперь взрослые их не ругали, четко осознав, насколько важной оказалась наука обращения с оружием. И только присутствие имперского министра напоминало им о пережитом.

Феофана поселили в одной из малых кают, но в основном он находился на палубе, на свежем воздухе, провожал солнце и встречал его. Рассветы над морем были неповторимы, полные золота, разливающегося по миру, будя его ото сна и возвращая к жизни.

Имперский министр тоже чувствовал, что и ему солнце дарит желание жить. И хотя неподалеку от пленника постоянно находился кто-то из охраны, к нему все чаще приходило ощущение какой-то неосознаваемой свободы, такой же древней, как ограниченный лишь горизонтом простор, залитый мягким солнечным светом.

А еще Феофану снова начали сниться сны. Сперва это были обрывки воспоминаний, как встреча посреди цветущего парка с будущей женой. Ветер поднимал бело-розовую метель, кружил вишневые лепестки и бросал их горстями прохожим в волосы. Светловолосая Мария была так прекрасна в белом, расшитом синими цветами и птицами платье…

Или другой сон, где он впервые держит в руке многолучевую рубиновую звезду – наивысший знак власти в Империи. Рубины светятся холодным пламенем и почему-то не требуют крови. Эти рубины – застывший огонь, и лишь тебе решать, как ты воспользуешься этой властью и на что ее употребишь.

Но почему-то чаще всего вспоминался сон, пришедший первым. Тот день, когда в большом зале Имперской Звездной школы среди десятков испуганных детей, привезенных со всех уголков их огромной страны, чародей по имени Гайяр выбрал его своим учеником.

…Поздняя осень, за окнами школы лил дождь. Такой темный, что казалось, будто ночь уже настала. Но в комнате было тепло и уютно, в камине горел вызванный к жизни чарами огонь. Красные языки пламени часто окрашивались изумрудными и сиреневыми оттенками.

Мальчик засмотрелся на этот удивительный огонь. Он пока не уставал поражаться увиденному за столь краткое время пребывания в столице.

– Пить хочешь? – одетый в драгоценную, расшитую золотом темно-синюю мантию учитель протягивал ребенку серебряный кубок.

– Благодарю, господин…

Мальчик взял кубок, и только с первым глотком прохладной воды понял, насколько в действительности хочет пить, а еще есть и хоть немного поспать. Им не дали отдохнуть после долгой дороги, лишь позволили смыть с себя грязь и переодели в серую форму. Большинство из тех детей до смерти не сменит цвета своей одежды, ибо их не выбрали для обучения в лучшей школе Империи, и поэтому они будут славить страну своим военным мастерством под командованием лучших или просто более удачливых, чем они.

– Тебе не страшно, – тихо промолвил Гайяр, словно почувствовал и увидел все, о чем только что подумал его новый ученик. – И тебе не жаль тех, кто остался в зале, когда я тебя оттуда забрал.

– Не знаю… – Феофан действительно не знал, безразлична ли ему судьба сверстников, ему же недавно исполнилось только двенадцать лет.

– Если ты будешь вести себя разумно и не слишком высокомерно, а еще будешь хорошо учиться, то сегодняшний день – единственный, когда ты носишь одежду серого цвета. Она достанется другому мальчишке, чья судьба, возможно, будет не так благосклонна и ярка, как твоя. Но если ты пойдешь против традиций этой школы или станешь лениться, тебя выгонят, и возможности покаяться и вернуться у тебя не будет. Нечасто, но так иногда случается с учениками разного возраста. И еще никогда с теми, кого я выбрал. Не разочаруй меня, парень.

Серо-зеленые глаза Гайяра были строги, он не шутил и, вероятно, говорил что-то подобное не впервые. Этот учитель гордился победами своих учеников не меньше, чем собственными достижениями, поэтому разочаровать его было бы не ошибкой, а чем-то намного более страшным. Невзирая на свой юный возраст, Феофан это понимал.

– Я буду старательно учиться, – твердо заверил он.

За окном громыхнуло почти сразу после вспышки ветвистой молнии, отсвет которой на мгновение очертил серым светом большой каменный двор школы с фонтаном посередине.

– Ты издалека? – спросил Гайяр, устраиваясь на шкуре, ковриком растянувшейся перед камином.

– Из Гайзера… – мальчик сел на край черно-серой шкуры, от тепла пламени его клонило в сон.

– Не близко, – с уважением кивнул учитель. – Я бывал там, прекрасный край. Ты хочешь домой? К родителям?

Феофан задумался. Да, он плакал, когда его силой забрали от родителей, и всем сердцем хотел домой, пока они ехали сюда в сопровождении имперских солдат. Но теперь… Здесь была совсем иная, непознанная жизнь, и она могла стать и его жизнью тоже.

– Нет, не хочу, – искренне ответил мальчик своему учителю. – Мои родители – рыбаки, и мой дед, и прадед… Чему другому они могут научить меня? А вы можете…

Он запнулся, ведь не знал, что еще ответить на такие вопросы. Гайяр улыбнулся, отблески от пламени в камине мерцали в его глазах.

– Хорошо, если так, – задумчиво сказал имперский учитель. – Мои ученики достигают великой славы в пределах и за пределами Империи. Я выбираю лучших. Ты в этом скоро убедишься. А еще я единственный из учителей этой школы, позволяющий своим ученикам называть себя по имени, ибо Имя – воплощение естества всего живого. Я же буду называть тебя именем, данным тебе родителями, хотя в школе у тебя будет другое Имя, которое озвучат завтра. Позднее ты поймешь, почему это так.

Серо-зеленые глаза Гайяра смеялись. Пройдет не так много времени, когда в руках его нового ученика окажется рубиновая звезда наивысшей власти. А сейчас усталый мальчик просто спал на шкуре возле камина с зачарованным пламенем…

Феофан проснулся на рассвете и вышел на палубу, чтобы встретить солнце.

Но кое-кто пришел сюда первым. Возле фальшборта стоял Ярош Сокол, задумчиво глядя на море. Кто знает, о чем думал пират, что вспоминал, и какие сновидения приходили к нему в эти спокойные ночи.

С того раза пиратский капитан больше не разговаривал с имперским министром. Феофан чувствовал, что сейчас Ярош искренне ответил бы на его вопросы, и он бы точно узнал, правду ли тогда сказал ему пират, обещая не отдавать страшной смерти, или развлечение закончилось бы сегодня.

И если так, то это мог бы быть его последний рассвет. Но так хотелось еще хоть раз увидеть, как золотая волна утреннего света укрывает море, когда из-за горизонта появляется солнце…

Феофан не решился подойти к тому, от чьей воли сейчас зависела его жизнь. А Ярош молча стоял, наблюдая, как всходит солнце, будто действительно не замечая, что нынче не один смотрит на золотой мерцающий шар над спокойным морем.

Фея и Ангелочек играли в прятки и догонялки на корабле, когда белоперое создание притихло, спрятавшись в сплетении веревок, и фея едва не налетела на подругу.

– Тихо… – прошептал Ангелочек. – Гляди…

Внизу на палубе собрались трое давних. Они о чем-то разговаривали с русалкой, которая подплыла близко к кораблю.

– …значит, мы действительно идем к тому берегу? – переспросил русалку Харун.

– Да, – Ульяна качалась на волнах. – С таким ветром мы увидим его через три дня.

– Это нехорошо, – задумчиво сказала Марен. – Все мы знаем, что находится неподалеку от того побережья.

– Кому, как не тебе, Марен, нам о том подробно рассказать? – издевательски рассмеялся Странник.

Давняя горделиво посмотрела на него, но он выдержал ее взгляд.

– Прекратите, – вмешался в безмолвный спор Харун. – Мы все понимаем, что это за берег. И Яроша Сокола, похоже, тоже не тревожит проложенный курс. Каждый из нас был там и до, и после произошедшего. И ты, Тайрин, не обошел то место в своих странствиях. Некоторые пиратские капитаны тоже решились недавно там побывать, хотя и не вместе. Однако даже мне не хотелось бы приближаться к этому проклятому месту.

– Вы всегда можете сойти с корабля в любой гавани и оставить его команду на милость их общей судьбы, – насмешливо ответил Странник, которого Харун назвал Тайрином. – Мы давний народ, и наш путь не может переплестись с людскими путями. Не делайте вид, что это не так.

Марен хотела ему ответить, но вслушалась в ночь, а потом глянула туда, где среди веревок спрятались два волшебных создания.

– Мы не одни, – улыбнулась давняя, и обратилась к фее и Ангелочку: – Нехорошо подслушивать чужие разговоры. Лучше найдите себе другое занятие.

– Но вы говорите о капитане! – возмутилась фея.

Маленькой фее, чья пыль на крылышках постепенно краснела, ответила русалка Ульяна.

– Мы часто говорим о капитане, о далеких землях и о прошлом. Особенно о прошлом, ведь оно многим снится, и пиратский корабль тоже видит те сны вместе с людьми, находящимися на его борту. Вы и правда нашли бы себе другое интересное занятие. И более безопасное, – она ласково улыбнулась, но зеленые глаза русалки оставались холодными, как сегодняшняя ночная вода.

– И точно! – толкнул подругу локтем Ангелочек. – Давай и мы посмотрим те сны! Не все же кораблю интересности отдавать!

– А то! Давай! Летим! – фея первой полетела вниз. – Кто больше интересных снов насобирает, тому и сладости! Итана вечером на день рождения Дыма делала, я видела!

– Я тебя догоню, хитрюга! – Ангелочек камнем упал на палубу, расправив крылья возле самой лестницы, ведущей вниз.

Давние только рассмеялись, глядя на их искреннее состязание, и вернулись к своим разговорам.

Понимая, что у нее есть фора, фея полетела к каюте, где жили Ольга, Виктор и Роксана. Люди спали, в ногах у Роксаны калачиком свернулся черный кот Сириус.

Фея сделала круг над взрослыми, с ее крыльев осыпалось немного сине-желтой пыли.

…Осень. По берегу неподалеку от воды идут двое, держать за руки. Они влюблены, у молодой женщины скоро родится ребенок. Большой живот заметен даже под верхней одеждой.

Ольга остановилась, наклонилась, чтобы поднять отполированный морской водой камешек шоколадно-бурого цвета.

– Все же будет иначе, Виктор? – прильнув к мужу, спросила Ольга. – Мы так желали поплыть в далекие края, а нас не отпускали родители. Не хотели, чтобы мы их оставили, променяв на чужие корабли. А теперь мы сами скоро станем родителями. Ребенок нас изменит, правда?

– Ничто нас не изменит, любимая, – он взял плоский камешек из ее руки и бросил в воду, камешек попрыгал по волнам и утонул. – Мы еще увидим мир. Я тебе обещаю!

Виктор подкрепил свое обещание поцелуем…

Почему-то фее подумалось, что этот сон, как и жизнь, общий для Ольги и Виктора, а их мечта таки сбылась, хоть и совсем не так, как они хотели.

Роксане же снилось совсем иное.

…В небольшой кузнице пылал огонь. В насыщенном багровом цвете пламени время от времени всплывали тени, будто лепестки сожженных в нем чужих жизней. Почему-то этот огонь, живущий в кузнице, с детства пугал девочку. Он был другим, не похожим на то ласковое пламя, на котором готовят еду, или тот, что оберегает людей от коварного зимнего холода. Этот огонь принадлежал войне, а еще легендам и сказкам, которые иногда вечерами рассказывал хозяин этого дома.

Сегодня кузнец, чьи серебряно-седые волосы поддерживал тонкий металлический обруч, не чинил домашнюю утварь своих соседей. Он ковал оружие – раскаленное до красноты лезвие постепенно светлело. Позже оно станет серебристым, как зеркало, где едва заметными всполохами будут отражаться страхи, ненависть и великодушие, станет тонкой гранью между жизнью и смертью…

– У тебя ко мне какое-то дело, Роксана? – глянув на девочку, спросил кузнец.

– Нет, я просто слышала, что вы скоро уедете от нас, мастер Арен, – грустно ответила Роксана, осторожно подходя ближе. – Я никогда не видела, как рождается оружие.

Кузнец усмехнулся, услышав, как она его назвала: качнулся огонь, помогающий ему, будто тоже тайком смеясь над услышанным.

– Ты правильно говоришь, Роксана: оружие рождается. Всегда для чего-то, хотя обычно для войны. Когда оружие проигрывает в поединке, оно ломается, но иногда все равно не умирает. В мире много живого, что люди привыкли считать мертвым. Да, я уеду через неделю. Сегодня последний вечер, когда я буду рассказывать вам сказки, – Арен снова улыбнулся, не переставая работать. – Правда ты уже взрослая для сказок, Роксана.

– Старшие тоже их слушают! – обиделась девочка, вот только наблюдать за рождением оружия было так интересно. – Ты расскажешь нам снова о кораблях с черными парусами? – она разволновалась и невольно обратилась к взрослому так, как если бы говорила с другом.

– Может, и расскажу, – согласился кузнец.

От удара его молота по раскаленному металлу рассыпались искры – разноцветные, живые, удивительные драгоценности, которыми войны расшивают свои одежды во все времена…

Но вечером дети напрасно ждали своего последнего сказочника, ведь других в прошлые годы провели в последний путь их друзья, соседи или родные. В кузнице до утра не гас свет, а днем, ни с кем не попрощавшись, мастер Арен исчез из их городка…

Фея почувствовала движение, отвлеклась, и видение чужого сна поблекло. На нее с укором смотрел черный кот Сириус, будто хотел пригрозить: "Что ты такое задумала? За чужими сновидениями подсматриваешь! И не стыдно тебе?.."

Обиженная фея вылетела из каюты.

А тем временем Ангелочек летал по нижней палубе, где мирно спали мужчины. Волшебное создание уже успело поймать обрывки нескольких снов. В основном они были обычными. Берн охотился на оленя, загоняя его для какого-то господина. Дэниэл крал яблоки в соседском саду. Бенедикт вспоминал, как отплыл из большого порта, начиная свой миссионерский путь. Константину снилось, что он снова стоит в классе перед своими любознательными учениками.

Владимир во сне работал, только работа у него была нудная, и поэтому на обрывках бумаги он тайком рисовал зверей и птиц, а еще много удивительных цветов. Только те рисунки он не хранил, боялся, что кто-то может найти и осмеять его. Недобрых людей вокруг всегда было много…

Работа менялась часто, ведь каждой Владимир не мог до остатка посвятить себя. Годы брали свое, сил становилось меньше, семью он так и не создал, многие друзья либо уехали, либо болели или даже уже умерли. Нужно было как-то жить, и Владимиру ничего не оставалось, как стать дворником.

…Тот день был необычным. Ночью шел сильный дождь, ураганом в городе выкорчевало много деревьев. От стихии сильно пострадал и парк отдыха.

Владимир задумчиво мел дорожку, освобождая ее от сломанных веток. И вот метла дошла до россыпи белых и черных перьев.

Мужчина присел, рассматривая перья. Вероятно, здесь с кем-то сцепился ворон. Птицы сражались насмерть, хотя крови и не видно, но ее могло смыть дождем. И сейчас была морось.

Белые и черные перья. Свет и тьма. Хотя нет, белые перья слишком холодные, почему-то мороз шел по коже, даже когда смотришь на них и еще не касаешься. Но и черные не привлекают к себе, они полны дикой силы, и будешь глупцом, если не учтешь это…

Владимир отогнал непрошенные странные мысли. Что-то важное и невероятное случилось в парке сегодня ночью или еще вчера, когда начался сильный дождь. Важное снова обошло его стороной, впрочем, все значимое проходило мимо него всю жизнь. Было обидно и горько от осознания, что жизнь прошла зря.

Мужчина растерянно сгреб в кулак черные перья.

"Ну, почему?.. Почему так всегда?.. Чем он виноват перед миром, что тот не обращает на него внимания, не дарит ни настоящей радости, ни искренних друзей, ни опасностей, о которых хотелось бы рассказывать другим, когда выберешься из передряги?.. Почему?.."

Черные перья были мягкими и теплыми, но они все равно отправились в мусор. Белые перья он метлой смел на кучу. Когда немного подсохнет, все это он, как всегда, сожжет. Но вечером, после работы, когда ноги привели задумчивого Владимира снова в парк, фонари погасли.

Дорога во мраке вела по совсем иным улицам…

– И что там у тебя?

Фея подкралась к своей подруге так неожиданно, что Ангелочек отдернул руку, которой касался небритой щеки Владимира.

– У меня кое-что интересное есть, – шепотом похвасталась фея. – Я видела сны Роксаны, Ольги и Виктора – им снится Элигер. А еще сон Катерины… она рано осталась сиротой. Я не знала… И сон Ирины… Знаешь, почему она так любит море? Ведь ее к тому приучила бабушка: родители допоздна работали, она часто приводила внучку на берег, а сама сидела на камне и вязала шали да носки, которые продавала на базаре. Ирина играла одна, для нее море было единственным, к кому, кроме бабушки, она могла обратиться.

– Подруга, тебе не кажется, что мы делаем что-то плохое? – тихонько, чтобы не разбудить людей, спросил Ангелочек. – Мы действительно подглядываем в их мысли и прошлое, о котором они, может быть, и не хотели бы никому рассказывать.

– Ты такая нудная! – тихонько хмыкнула фея, но почему-то сразу загрустила. – Но, наверное, ты права… Я видела еще два сна. Плохие сны… Страшные…

Я видела, как Жан-Поль ссорится с отцом. Жан-Поль молодой, не такой, как сейчас… Он толкнул отца в гневе, и тот упал, ударился головой о мраморный край стола. Жан-Поля судили, но оправдали, он быстро учился драться и управлять своим имуществом, а потом… – фея умолкла. – Он многое делал, за что его могли бы судить снова. Я удивлена, что капитан взял Жан-Поля на корабль…

– А другой сон? Чей он? – Ангелочек взял подругу за руку, успокаивая, и вместе они полетели к выходу, оставляя спящих людей.

– Другой сон товарища Зорин – Дельфина. Ты хотя бы знаешь, кто влюблен в нее, подруга? Почему он только наполовину человек? Когда-то разбойники пленили певца. Они хотели, чтобы чародей играл для них, ведь впереди пиратский корабль ждал тяжелый переход между скалами. Пленник отказался, зная, что разбойники собирались напасть на селения на северном побережье, и для того, чтобы остаться незамеченными, им и необходимо пройти опасным путем, не повредив корабль.

Капитан того корабля был жестоким. Они привязали певца к мачте и несколько дней не давали ему еды и воды, пока тот не начал молить о пощаде. Но когда его отвязали и вложили в ослабевшие руки инструмент, чародей отомстил разбойникам, заклятой песней превратив всю команду в дельфинов.

Сам певец погиб – капитан застрелил его, как только отзвучали звуки песни, которая временно защищала своего творца. Корабль тоже не пережил этот день, попав в водоворот между скалами. Его раскололо и затянуло в глубину вместе с капитаном. Дельфину теперь это снится.

Фея делала себе гнездышко из размотанной веревки и чаячьего пуха, надеясь, что увиденное не придет в ее собственные сны.

– Подруга, мне страшно представить, какие сны могут видеть Ричард, Юран или пиратские капитаны… – шептала, засыпая, фея, удобно устроившись в своей кроватке. – Не будем так больше делать, хорошо?

– Хорошо, спи, – согласился Ангелочек, укрывая подругу серым пером чайки, как одеялом.

Перья… Черные вороньи перья… Почему-то они не уходят из мыслей, и даже страхи не затмили ощущение чего-то такого близкого…

Ангелочек глянул вниз, где, опираясь спиной о мачту, спал Макс.

– Плохо сторожишь, парень, – усмехнулся Ангелочек. – Но что-то же тебе снится…

…Макс проснулся, почесав щеку, на которой выросла двухдневная щетина. Он заснул за столом на тетради с карандашом, поэтому карандаш просто отпечатался на лице.

Молодой мужчина зевнул, взлохматив нечесаные волосы, полез под стол за бутылкой пива. Там всегда стояла не откупоренная бутылка, но сегодня ему не повезло: полных бутылок не осталось.

Недовольно крякнув, Макс направился в ванную комнату. Хотя ночь, но таким чучелом по квартире ходить не годится. Умывшись, Макс, все еще прижимая мокрое полотенце к голове, раскалывающейся от боли, вернулся в комнату.

На столе сидела красивая женщина. Ноги, как говорят, от ушей, да она их и не прятала под длинной юбкой, выбрав для себя джинсовое мини. Волнистые темные волосы собраны в хвост, но все равно такие густые, что закрывают плечи, длинные ресницы скрывают глаза. Макс не сразу понял, что странная гостья листает его тетрадь.

– Положи, где взяла! – возмутился парень, вмиг забыв, как секунду назад таращился на нее.

Женщина медленно, с чувством собственного достоинства, закрыла тетрадь и положила на стол. Поменяла ноги, сев немного боком, чтобы было видно, что она в дорогих чулках, будто небогатый парень мог знать в этом толк.

– Не нравлюсь? – соблазнительно спросила гостья.

Макс хмыкнул, бросив мокрое полотенце на не застеленную постель.

– Ты откуда взялась? Этаж-то десятый.

– И правильно, что не нравлюсь, – не обратив внимания на замечание об этаже, женщина спрыгнула на старый, поточенный молью ковер, где еще можно было разглядеть центральный цветок.

Красавица подошла к нему, провела пальчиком с длинным разрисованным ноготком по щеке Макса. Парень вздрогнул.

– Ты холодная, – он отвернулся.

– Потому что я не человек. Я муза. Твои стихи красивы, поэт. Хочешь, я буду твоей музой?

Она отступила, но Макс не решился обернуться, ему казалось, что вместо красавицы он увидит чудовище.

Женщина рассмеялась, совсем не холодно, а даже приветливо.

– Угости гостью чаем, Макс. Я не кусаюсь.

Они сидели на кухне, пили чай с желтоватыми кусочками сахара, из того запаса, который Макс привез от бабушки из села еще мальчишкой. Бабушка уже отправилась в рай, а запас заканчивался только сейчас. Больше к чаю ничего не было.

– Макс, ты талантливый поэт, но слава не осияет тебя, ее подманивают смелостью, а не нытьем, – приветливо заговорила черноволосая красавица. – В тебе есть смелость, но на самом донышке души. Ты слишком редко ее показываешь людям. Здесь счастье не ждет тебя, ты женишься только потому, что почти прошла молодость, у тебя родятся дети, но ты не будешь их любить, ведь телевизор заменит тебе их смех, а игры заменят им твою отцовскую любовь, да и работу ты по душе не отыщешь.