Волшебный город

– Послушай, ты мне не нравишься, и я не стану притворяться. Но давай представим, что я это был не я, а какой-нибудь Пакс, если ты хочешь. Мы должны как-то выбраться отсюда, и я помогу тебе, если хочешь, а ты поможешь мне, если сможешь.

– Спасибо, – сказала Люси тоном, который мог означать что угодно.

– Значит пусть будет Пакс. Посмотрим, сможем ли мы сбежать через окно. Там может быть плющ или верный паж с веревочной лестницей. У тебя есть паж в Грейндж?

– Есть два конюха, – сказала Люси, – но я не думаю, что они верны, и я думаю, что все это гораздо больше волшебства, чем ты думаешь.

– Конечно, я знаю, что это волшебство, – нетерпеливо сказал он, – но оно вполне реально.

–О, это вполне реально, – сказала она.

Они высунулись из окна. Увы, плюща не было. Их окно было очень высоко, и стена снаружи, когда они касались ее рукой, казалась гладкой, как стекло.

– Так не пойдет, – сказал он, и они вдвоем еще дальше высунулись из окна, глядя на город. Там были мощные башни, прекрасные минареты и дворцы, пальмы, фонтаны и сады. Белое здание на другой стороне площади выглядело странно знакомым. Может быть, это похоже на собор Святого Павла, который Филипп видел, когда был совсем маленьким, и который он никогда не мог вспомнить? Нет, он не мог вспомнить этого даже сейчас. Пленники долго молча смотрели в окно. Далеко внизу раскинулся город, его деревья мягко колыхались на ветру, цветы сияли в ярком разноцветном лоскутном одеяле, каналы, пересекавшие большие площади, сверкали на солнце, а по площадям и улицам ходили и ходили по своим делам горожане.

– Послушай, – вдруг сказала Люси, – ты хочешь сказать, что не знаешь?

– Знаешь что? – нетерпеливо спросил он.

– Место, где мы. Что это такое. Разве нет?

– Нет. Не больше, чем ты.

– Разве ты не видел все это раньше?

– Нет, конечно, нет. Также как и ты.

– Ладно. Но я уже видела это раньше, – сказала Люси, – и ты тоже. Но я не скажу тебе, что это такое, если ты не будешь со мной любезен, – ее тон был немного грустным, но довольно твердым.

– Я хорошо к тебе отношусь. Я же говорю, что это был Пакс, – сказал Филипп. – Скажи мне, что ты об этом думаешь.

– Я имею в виду не такого величественного, высокомерного Пакса, а настоящего Пакса. О, не будь таким ужасным, Филипп. Я умираю от желания рассказать тебе, но не скажу, если ты будешь продолжать вести себя так, как сейчас.

– Со мной все в порядке, – сказал Филипп, – выкладывай.

– Нет. Ты должен сказать, что это был Пакс, и я буду рядом с тобой, пока мы не выберемся отсюда, и я всегда буду вести себя с тобой как благородный друг, и я постараюсь изо всех сил полюбить тебя. Конечно, если я тебе не нравлюсь, ты не можешь, но ты должен попытаться. Повторяй за мной, ладно?

Ее тон был таким добрым и убедительным, что он поймал себя на том, что говорит ей вслед: “Я, Филипп, согласен стараться понравиться тебе, Люси, и быть рядом с тобой, пока мы не выберемся отсюда, и всегда играть роль благородного друга по отношению к тебе. Пожмите друг другу руки”.

– Ну вот, – сказал он, когда они пожали друг другу руки, и Люси произнесла эти слова:

– Разве ты не понимаешь? Это твой собственный город, в котором мы находимся, твой собственный город, который ты построил на столах в гостиной? Все это стало большим по волшебству, чтобы мы могли войти. Посмотри, – она указала в окно, – вон тот большой золотой купол, это один из медных наперстков, а вон то белое здание – моя старая модель собора Святого Павла. А вон Букингемский дворец с резной белкой наверху, и шахматные фигуры, и бело-голубые фарфоровые перечницы, и здание, в котором мы находимся – черный японский кабинет.

Филипп посмотрел и увидел, что она говорит правду. Это был его город.

– Но я не строил внутри своих зданий, – сказал он, – и когда ты вообще увидела, что я построил?

– Наверное, внутреннее наполнение – это часть магии, – сказала Люси, – я увидела город, который ты построил, когда тетушка привезла меня домой вчера вечером, после того как тебя отправили спать. И он мне действительно понравился. И о, Филипп, я так рада, что это был Пакс, потому что я действительно думаю, что ты такой ужасно умный, и тетушка тоже так подумала, когда увидела эти прекрасные вещи. И я знала, что няня все это уберет. Я умоляла ее не делать этого, но она была упряма, поэтому я встала, оделась и спустилась вниз, чтобы еще раз взглянуть на все при лунном свете. И один или два кирпича и шахматные фигуры упали. Наверное, няня сбила их. И я, как могла, снова их поставила, и мне все это понравилось, как ничто другое; а потом дверь открылась, я спряталась под стол, и ты вошел.

– Значит, ты была там … Ты заметила, как началось волшебство?

– Нет, но все это превратилось в траву, а потом я увидела, как ты далеко-далеко поднимаешься по лестнице. И поэтому я пошла за тобой. Но я не позволила тебе увидеть меня. Я так и знала, что ты рассердишься. А потом я заглянула в дверь караульни, и мне так захотелось какао – орехового молока.

– Когда ты поняла, что это мой город?

– Мне показалось, что солдаты чем-то похожи на моих солдатиков. Но я не была уверена, пока не увидел судью. Ведь он просто старый Ной, вышедший из Ковчега.

– Так и есть! – воскликнул Филипп. – Как чудесно! Как прекрасно! Лучше бы мы не были пленниками. Разве не было бы забавно пройтись по городу, по всем зданиям, посмотреть, во что превратились их внутренности? И все остальные люди. Я их туда не клал.

– Полагаю, это больше похоже на магию. Но … О, со временем мы все выясним.

– Она хлопнула в ладоши. И в тот же миг дверь отворилась и появился тюремщик.

– К вам посетитель, – сказал он и посторонился, пропуская кого-то еще, высокого и худого, в черном плаще с капюшоном и черной полумаске, какие носят во время карнавала.

Когда тюремщик закрыл дверь и ушел, высокая фигура сняла маску и сбросила плащ, показав удивленным, но признавшим глазам детей хорошо знакомую фигуру мистера Ноя – судьи.

– Как поживаете? – спросил он. – Это небольшой неофициальный визит. Надеюсь, я пришел не в самое неподходящее время.

– Мы очень рады, – сказала Люси, – потому что вы можете сказать нам …

– Я не буду отвечать на вопросы, – сказал мистер Ной, чопорно усаживаясь на свой желтый коврик, – но я вам кое-что скажу. Мы не знаем, кто вы. Но я сам думаю, что ты можешь быть Избавителем.

– Мы оба, – ревниво сказал Филипп.

– Один или оба. Видишь ли, в пророчестве говорится, что волосы Разрушителя рыжие. А ваши волосы не красные. Но прежде чем я смогу убедить население в этом, мои собственные волосы поседеют от мыслей и споров. Некоторые люди такие тупоголовые. И я не привык думать. Мне не часто приходится это делать. Это меня огорчает.

Дети сказали, что им очень жаль. Филипп добавил:

– Расскажите нам немного о вашем городе. Это не вопрос. Мы хотим знать, магия ли это. Это тоже не вопрос.

– Я как раз собирался вам рассказать, – сказал мистер Ной, – и не стану отвечать на вопросы. Конечно, это магия. Все в этом мире – магия, пока ты не поймешь ее.

– А что касается города. Я просто расскажу вам немного о нашей истории. Много тысяч лет назад все города нашей страны были построены великим и могучим великаном, который привозил материалы издалека. Это место было населено частично людьми по его выбору, а частично какой-то самодействующей магией, довольно трудно объяснимой. Как только были построены города и заселены жителями, началась жизнь города, и для тех, кто в нем жил, она была такой, какой была всегда. Ремесленники трудились, музыканты играли, поэты пели. Астрологи, оказавшись в высокой башне, очевидно предназначенной для этой цели, начали наблюдать за звездами и пророчествовать.

– Это я знаю, – сказал Филипп.

– Очень хорошо, – сказал судья. – Тогда вы знаете достаточно. А теперь я хочу попросить вас обоих об одном маленьком одолжении. Вы не могли бы сбежать?

– Если бы мы только могли, – вздохнула Люси.

– У меня слишком напряжены нервы, – с чувством сказал мистер Ной. – Бегите, мои дорогие дети, чтобы доставить удовольствие мне, очень старому человеку, у которого слабое здоровье и плохое настроение.

– Но как …

– О, вы просто уходите. Ты, мой мальчик, можешь переодеться в халат, который, как я вижу, лежит вон на том стуле, а я оставлю тебе свой плащ, девочка.

Они оба сказали "Спасибо", и Люси добавила:

– Но как?

– Через дверь, – сказал судья. – Есть правило, пленные не убегают, потому что дают клятву, но пленных не было так давно, вряд ли вы давали клятву, правда? Вы можете просто выйти за дверь. В городе есть много благотворителей, которые помогут вам спрятаться. Ключ от входной двери легко поворачивается, и я сам смазываю его, когда выхожу. До свидания, большое спасибо, что согласились на мою маленькую идею. Примите благословение старика. Только не говорите тюремщику. Он никогда мне этого не простит.

Он встал с циновки, свернул ее и пошел.

– Ну, – сказала Люси.

– Ну, – сказал Филипп.

– Полагаю, мы пойдем? – спросил он.

– А как насчет тюремщика? – спросила Люси. Разве он не поймает его, если мы убежим?

Филипп чувствовал, что такое может случиться. Это было досадно и так же неприятно, как быть связанным клятвой.

– Черт побери! – вот что он сказал.

И тут вошел тюремщик. Он выглядел бледным и встревоженным.

– Мне ужасно жаль, – начал он. – Я думал, что буду рад видеть вас здесь, но у меня все равно нервы на пределе. Сам звук ваших голосов. Я не могу написать ни строчки. У меня голова идет кругом. Не будете ли вы так добры сделать для меня одну маленькую вещь? Вы не могли бы сбежать?

– Но разве у вас не будет неприятностей?

– Хуже этого ничего быть не может, – с чувством сказал тюремщик. – Я и не подозревал, что детские голоса так пронзительны. Идите, идите. Я умоляю вас бежать. Только не говорите об этом судье. Я уверен, что он никогда бы мне этого не простил.

Дети подождали, пока звон ключей тюремщика затихнет на лестнице, открыли дверь, сбежали по многочисленным ступеням и выскользнули из тюремных ворот. Некоторое время они шли молча. Вокруг было полно людей, но никто, казалось, не замечал их.

– В какую сторону мы пойдем? – спросила Люси. – Жаль, что мы не спросили его, где живут Благотворители.

– Я думаю … – начал Филипп, но Люси не суждено было узнать, что он думает.

Внезапно раздался крик, стук лошадиных копыт, и все лица на площади повернулись в их сторону.

– Они нас заметили! – воскликнул Филипп. – Беги, беги, беги!

Он сам побежал к воротам, стоявшим на верхней ступеньке лестницы, по которой они поднялись, а за ним послышались крики и топот преследователей. Капитан стоял в воротах один, и как только Филипп подошел к воротам, капитан свернул в караульное помещение и притворился, что ничего не видит. Филипп никогда не бегал так далеко и так быстро. Дыхание его прерывалось глубокими рыданиями, но он добрался до лестницы и начал быстро спускаться. Это было легче, чем идти вверх.

Он был почти внизу, когда весь лестничный мост дико подпрыгнул в воздух, и он упал с него и покатился по густой траве этой бескрайней прерии.

Воздух вокруг него был наполнен громкими звуками, похожими на шум землетрясений, которые разрушают прекрасные большие дворцы и фабрики, большие, но не красивые. Это было оглушительно, это было бесконечно, это было невыносимо.

И все же он должен был вынести это, и даже больше. И тут он ощутил странное припухлое ощущение в руках, потом в голове – потом во всем теле. Это было очень больно. Он перевернулся в агонии и увидел совсем близко ногу огромного великана. На ноге был большой, плоский, уродливый башмак, и казалось, что он появился из-за серых, низко висящих, колышущихся занавесок. Там тоже была гигантская колонна, черная на фоне серого. Лестничный мостик, опущенный вниз, лежал на земле недалеко от него.

Боль и страх охватили Филиппа, и он перестал что-либо слышать, чувствовать или знать.

Очнувшись, он обнаружил, что лежит под столом в гостиной. Чувство отека прошло, и он, казалось, был не больше своего нормального размера.

Он видел плоские ноги сиделки и нижнюю часть ее серой юбки, а дребезжание и грохот на столе наверху говорили ему, что она делает то, что обещала, и разрушает его город. Он увидел также черную колонну, служившую ножкой стола. Время от времени няня уходила, чтобы положить на место то, что он использовал в здании. А потом она залезла на стул, и он услышал звяканье капель люстры, когда та закрепляла их обратно.

– Если я буду лежать очень тихо, – сказал он, – может быть, она меня не увидит. Но мне интересно, как я сюда попал. И о каком сне можно рассказать Хелен!

Он лежал очень тихо. Няня его не видела. И когда она ушла завтракать, Филипп выполз наружу.

Да, город исчез. Ни малейшего следа. Сами столы вернулись на свои места.

Филипп вернулся на свое обычное место, которое, конечно же, было постелью.

– Какой чудесный сон, – сказал он, свернувшись калачиком под простыней, – а теперь все кончено!

Конечно, он ошибался.

Потеря

Филипп заснул, и ему приснилось, что он снова дома и что Хелен пришла к его постели, чтобы позвать его, ведя за собой белого пони, который должен был стать его собственным. Это был пони, который выглядел достаточно умным для чего угодно, и он не удивился, когда тот пожал ему руку, но когда он сказал: "Ну, нам пора", – и начал пытаться надеть туфли и чулки Филиппа, Филипп крикнул: "Эй, я говорю, прекрати это", и проснулся в комнате, полной солнечного света, но без пони.

– Ну что ж, – сказал Филипп, – Пожалуй, мне лучше встать. – Он взглянул на свои новые серебряные часы, один из прощальных подарков Хелен, и увидел, что они показывают десять.

– Послушайте, вы знаете, – сказал он часам, – с вами не все в порядке. И он потряс часы, чтобы те одумались. Но часы по-прежнему говорили "десять" совершенно ясно и безошибочно.

Теперь завтрак в Грейндж начинался в восемь. И Филипп был уверен, что его не звали.

– Это недоразумение, – заметил он. – Должно быть проблема в часах. Может быть, они остановились.

Но они не остановились. Следовательно, прошло уже два часа после завтрака. В тот момент, когда он подумал об этом, он почувствовал сильный голод. Он встал с постели, как только понял, насколько проголодался.

Вокруг никого не было, так что он отправился в ванную и провел счастливый час с горячей и холодной водой, коричневым виндзорским мылом, мылом для бритья, щеткой для ногтей, щеткой для тела, мочалкой, ванной и тремя губками. До сих пор ему не удавалось досконально исследовать и насладиться всем этим. Но теперь некому было вмешиваться, и он наслаждался собой до такой степени, что совершенно забыл удивиться, почему его не позвали. Он подумал о стихотворении, которое Хелен сочинила для него, о ванне. Закончив играть, он лег на спину в очень горячую воду и попытался вспомнить стихи. К тому времени, как он вспомнил стихи, вода уже почти остыла. Они назывались "Мечты о жизни великана", и звучали так:

Мечты о жизни великана

Кем я был когда-то давным-давно?

Я оглядываюсь назад, и я вижу себя. Мы растем.

Так изменился я за эти годы, что я почти ничего не вижу.

Как то, на что я оглядываюсь, может быть мной?

Славный и великолепный, как великан, я стоял

На белом утесе, увенчанном темнеющим лесом.

Подо мной, безмятежные, яркие и сверкающие,

Ровные воды прекрасной бухты лежали.

Ее окружали белые скалы – спокойные и светлые

Она спала в теплом и безмолвном воздухе.

Я стоял один – голый и сильный, прямо.

И тело мое блестело в чистом золотистом свете.

Я видел под собой всю воду.

Я что-то ждал, и это был я.

Я наклонялся, нырял, волны плескались надо мной.

Я лежал, великан в маленьком море.

Белые скалы кругом, увенчанные лесом, и так я лежал,

Я видел славу умирающего дня.

Ни один ветерок не потревожил мое море; солнечный свет сиял.

Как будто он проникал сквозь окна из золотого стекла.

Белые скалы вздымались надо мной и вокруг.

Лежало чистое море, чистое, совершенное и глубокое;

И я был хозяином скал, моря,

И золотого света, который сиял надо мной.

За много миль отсюда простиралась равнина,

Поднимающаяся, как скалы из тихого майна.

На них можно было бы построить маяк, чтобы показать

странствующим кораблям тот путь, которым они не должны идти.

Я был хозяином этого опоясанного скалами моря.

Я плескал руками, волны накатывали на меня,

И в ямочках моего тела были

маленькие каменные пруды, где могли бы играть маленькие морские звери.

Я нашел лодку, ее палуба была продырявлена;

Я запустил ее, и она бросила вызов бурям судьбы.

Ее шерстяной парус выделялся на фоне неба,

поддерживаемый мачтой из слоновой кости.

Другая лодка гордо подплыла к моей руке,

На ее палубе стояла тысяча копий;

Я запустил ее, и она полетела на полной скорости, яростно и быстро.

Против лодки с мачтой из слоновой кости

И шерстяной парус, и перфорированная палуба.

Эти двое пошли ко дну в одном колоссальном крушении!

Под волнами я гонялся радостной рукой

На ложе воображаемого песка

Скользкая коричневая морская мышь убежала,

Там, где была глубокая пещера под моим коленом.

Но я поймал ее, наконец, в клетку, как и остальных

На мелководье моей погруженной груди.

Потом, пока я лежал, завернутый как бы в какую-то руку

сладостного мира вод мягких и теплых,

воскликнул громкий голос с какого-то далекого невидимого берега,

и я больше не был великаном.

– Выходи, выходи, – закричал властный голос,

– Ты здесь уже четверть часа.

Вода холодная … Пойдемте, мастер Фил, у вас вся голова

мокрая, и вам пора в постель.

Я поднялся весь мокрый из волшебного моря

И оставил корабли, которые были

Мыльницей с перфорированной декой,

Щеткой для ногтей, потерпевшей крушение,

Фланелевым парусом, зубной щеткой, которая была мачтой,

Гладкой мыльной мышью

Наконец—то я оставил их всех.

Я вышел из этого волшебного моря и заплакал.

Потому что пришло время, когда я должен высохнуть

и оставить великолепие радости великана

и ложиться спать – маленький, хорошо вымытый мальчик.

Когда он окончательно вспомнил стихи, то принял еще один душ, а затем, насладившись горячими грубыми полотенцами из сушильного шкафа, вернулся в свою комнату, чтобы одеться. Теперь он почувствовал, как сильно хочет позавтракать, поэтому оделся со всей возможной скоростью, даже забыв как следует завязать шнурки. Он так торопился, что уронил свой воротник, и только нагнувшись, чтобы поднять его, вспомнил свой сон. Вы знаете, это действительно был первый раз, когда он думал об этом. Сон – вот уж действительно было бы о чем думать.

Завтрак был действительно важной вещью. Он спустился вниз очень голодный. – Я попрошу завтрак, как только спущусь, – сказал он. – Я спрошу у первого встречного, – и он никого не встретил.

Ни на лестнице, ни в холле, ни в столовой, ни в гостиной никого не было. В библиотеке и бильярдной не было живых людей, а дверь детской была заперта. Итак, Филипп направился в те места, что находились за обитой сукном дверью, где находились помещения для слуг. И никого не было ни в кухне, ни в зале для прислуги, ни в кладовой дворецкого, ни в судомойне, ни в прачечной, ни в кладовой. Во всем этом большом доме, а он был гораздо больше, чем казался с фасада, из-за длинных крыльев, которые тянулись по обеим сторонам сзади, – во всем этом большом доме не было никого, кроме Филиппа. Он убедился в этом еще до того, как побежал наверх и заглянул во все спальни, и в маленькую картинную галерею, и в музыкальную комнату, и в спальни слуг, и на самый чердак. На этих чердаках были интересные вещи, но Филипп вспомнил об этом только потом. Теперь он несся вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Все двери комнат были открыты, как он их и оставил, и почему-то эти открытые двери пугали его больше всего. Он побежал по коридорам, вниз по лестнице, мимо открытых дверей, через заднюю кухню, по заросшей мхом дорожке вдоль кирпичной стены, мимо трех тисовых деревьев и монтажного блока к конюшне. И там никого не было. Ни кучера, ни конюхов. И никого не было ни в конюшне, ни в каретном сарае, ни на чердаке.

Филипп почувствовал, что не может вернуться в дом. Должно быть, случилось что-то ужасное. Возможно ли, чтобы кто-нибудь захотел заполучить слуг Грейнджа настолько, чтобы похитить их? Филипп подумал о няне и понял, что, по крайней мере для нее, это невозможно. Или, может быть, это была магия! Происходит что-то вроде Спящей Красавицы! Только все они исчезли, вместо того чтобы просто уснуть на сто лет.

Он был один посреди конюшенного двора, когда эта мысль пришла ему в голову.

– Может быть, их просто сделали невидимыми. Может быть, они все здесь, наблюдают за мной и смеются надо мной.

Мысль была не из приятных.

Вдруг он выпрямил свою маленькую спину и запрокинул голову.

– Они все равно не увидят, что я напуган, – сказал он себе. И тут он вспомнил о кладовке.

– Я еще не завтракал, – объяснил он вслух, чтобы его могли услышать невидимые люди. – Мне пора завтракать. Если мне его никто не даст, я возьму свой завтрак.

Он ждал ответа. Но никто не пришел. На конюшенном дворе было очень тихо. Тишину нарушали только стук недоуздка о ясли, стук копыт по камням конюшни, воркование голубей и шорох соломы в ящике.

– Очень хорошо, – сказал Филипп. – Я не знаю, что, по-вашему, мне следует есть на завтрак, поэтому я возьму то, что думаю.

Он глубоко вздохнул, стараясь набраться храбрости, расправил плечи еще более по-солдатски, чем прежде, и прошел через заднюю дверь прямо в кладовую. Затем он взял то, что, по его мнению, должен был съесть на завтрак. Вот что он придумал:

1 вишневый пирог,

2 заварных пирожных,

1 холодная колбаса,

2 кусочка холодного тоста,

1 кусок сыра,

2 лимонных сырника,

1 маленький пирог с вареньем (остался только один), сливочное

масло, 1 пирожок.

– Какие забавные вещи едят слуги, – сказал он. – Я никогда не знал. Я думал, что тут есть только баранина и рис.

Он положил всю еду на серебряный поднос и вынес его на террасу, расположенную между двумя крыльями в задней части дома. Потом он вернулся за молоком, но его нигде не было видно, и он достал белый кувшин, полный воды. Ложек он не нашел, зато нашел разделочную вилку и ломтик рыбы. Вы когда-нибудь пробовали есть вишневый пирог с кусочком рыбы?

– Что бы ни случилось, – сказал себе Филипп, поглощая вишневый пирог, – что бы ни случилось, нужно хорошо позавтракать", – и он откусил щедрый дюйм от холодной колбасы, которую наколол вилкой.

И теперь, сидя на солнышке и все меньше и меньше ощущая голод по мере того, как он поглощал ломтики рыбы на вилке мяса, он мысленно возвращался к своему сну, который начинал казаться все более и более реальным. А если бы это действительно случилось? Возможно, так оно и было; волшебные вещи, похоже, случались. Посмотрите, как все люди исчезли из дома – возможно, и из мира тоже.

– Предположим, все исчезли, – сказал Филипп. – Предположим, я единственный человек в мире, который не исчез. Тогда все на свете будет принадлежать мне. Тогда я мог бы иметь все, что есть во всех игрушечных магазинах, – и его ум на мгновение с нежностью остановился на этой прекрасной идее.

Затем он продолжил. – А если я тоже исчезну? Возможно, если я исчезну, то смогу увидеть других людей, которые исчезли. Интересно, как это делается?

Он затаил дыхание и изо всех сил попытался исчезнуть. Вы когда-нибудь пробовали это? Это не у всех легко получается. Филипп вообще не мог этого сделать. Он затаил дыхание и старался, старался, но чувствовал себя все толще и толще, и все больше и больше, словно вот-вот лопнет. Поэтому он перевел дыхание.

– Нет, – сказал он, глядя на свои руки, – я не стал более невидимым, чем был раньше. Думаю, не на много, – задумчиво добавил он, глядя на то, что осталось от вишневого пирога. – Но этот сон …

Он глубоко погрузился в воспоминания, которые были для него подобны плаванию в водах волшебного озера.

Внезапно его выдернули из озера голоса. Это было похоже на пробуждение. Там, за зеленым парком, за провалившейся оградой, шли люди.

– Значит, не все исчезли, – сказал он, подхватил поднос и взял его. Он спрятал его под полкой кладовки. Он не знал, кто эти люди, которые должны были прийти, а лишняя осторожность не помешает. Потом он вышел и, притаившись в тени красного контрфорса, услышал, как их голоса звучат все ближе и ближе. Они все заговорили одновременно, в той быстрой заинтересованной манере, которая заставляет вас быть уверенным, что произошло что-то необычное.