Гармония (3 в 1)

Люди жрут все подряд. Они сожрут и дерьмо, если показать им, как это делается, и сказать, что вкусно. По логике ситуации, этого было достаточно, но смешной в своих потугах выглядеть цивилизованным бизнес простота не устраивала. Бизнесу хотелось чего-то забубенного – с контент-редакторами и медиапланами. На выходе получалось то же дерьмо, но в два раза дороже. Тот, кто привлекал к себе внимание, был вынужден платить налоги. Платить налоги в государстве, которое сдирает три шкуры с любой самостоятельной попытки вколотить гвоздь и заработать на этом деньги, Бобби Старший считал величайшей глупостью. В этой стране пока никто ничего не должен. Но поскольку кто-то надеялся на лучшее, то он имел свой кусок хлеба, не прилагая к тому особых усилий. Для того чтобы заработать на спеси, нужно быть просто умнее ее. Его считали гением.

Возможно, такого рода репутацией разумней распоряжаться более выгодно, но он не испытывал особых желаний и стремлений, а потому сидел среди женского батальона, наслаждаясь привилегированным положением и средним, по данным госстатистики, доходом. Лапочка ему не мешала. Но он сам охладел к чему бы то ни было, не имеющему отношения к ней. Его мысли летали над воображаемым фундаментом новой жизни, в которой все будет другим: город, люди, работа, день, ночь, время и пространство. Что это было, он тогда и сам не мог объяснить. Любовь? Он тщательно избегал этого слова. Не из-за интуитивного ощущения ловушки. Просто чувствовал: едва это слово вырвется на свободу, как вольно парящие мечты рухнут на голую землю, разбившись на мелкие осколки тяжелой необходимости начинать все сначала. Он ее не отпустит, а она так просто не уйдет. Она тоже боится, и он это видит. Такая вот увлекательная и опасная игра. И тревожно, и восторженно до головокружения, до невозможности что-то скрывать…

– Не иначе наш мачо влюбился? – шутливо поинтересовалась как-то у него коллега Лариса.

– Имею право, – так же шутливо отозвался он.

Хитрая бабенка. Он ее раскусил в первый год работы. С виду невинная овечка с открытой душой. Безмерная доброта, провоцирующая на откровенность. К таким тянутся новички в любом коллективе. К нему она потянулась сама. Понятное дело – мать-одиночка, прикид «а-ля шестидесятые»: некрасивая обувь на толстой подошве, вечные джинсы и свитера-балахоны, скрывающие малейший намек на пол. Плюс огромные очки и длинные волосы для философов-романтиков. Но с философами-романтиками нужно связывать свою судьбу еще в студенчестве. Там таких много. В реальной жизни правит либидо, несвойственное философии. За исключением Фрейда, разумеется. Она не могла вызывать желание у такого самца, как он. Но он отдавал должное ее участию и однажды даже доверил ей подстричь ногти на своей правой руке.

Дальше дело не пошло. А еще через некоторое время он обнаружил, что ее инъекции доброты, провоцировавшие в нем приступы откровенности, начинают вызывать косые взгляды руководства. Вычислить источник утечки информации для него труда не составило. Откровения прекратились, равно как и ее приступы доброты. Позднее он и вовсе установил прямую зависимость между ее истинным отношением к человеку и полезностью этого человека лично для нее. Не меняя вкрадчивой тональности, она могла убить новичка наповал вежливым словом, если от него не исходило потенциальной пользы. Он ее не осуждал. В конце концов, каждый выбирает тот прицеп, который в состоянии перетащить в более-менее стабильное будущее. Ненадежной сексуальности она предпочла житейскую закамуфлированную жесткость. Но в таком случае он не видел ничего зазорного в гадких, пошлых и циничных сентенциях, которые отпускал в присутствии этого лицемерия в философских очках и джинсах. Это даже забавно – зная правду, наблюдать, как ложь прячется, словно ящерица, под камень общечеловеческих ценностей.

– А помнится, кто-то говорил, что собирается остаться холостяком? – не успокоилась тогда Лариса.

– Все мы так говорим, пока не встретим женщину своей мечты, – с наслаждением наступил он на ее больную мозоль.

– Интересно было бы посмотреть, – уязвленно заметила Лариса, с трудом удерживая на лице улыбку.

Ого! Она, оказывается, еще на что-то надеялась.

– Ни за что. Не хочу у некоторых наших дам развивать комплекс неполноценности…

После этого разговора с активной работой было покончено. Он еще выполнял какие-то старые заказы и сотрудничал с постоянными клиентами, которые желали видеть представителем от фирмы только его, но это скорее походило на хобби, чем на работу. Своего рода убивание свободного времени, когда Лапочка была занята. Почему так произошло, он объяснял себе двояко. С одной стороны, он полагал, что оскорбленной себя почувствовала не только Лариса, хотя и ее одной было достаточно, чтобы представить руководству его новый облик – совершенно выпавшего из команды пофигиста. С другой стороны, это явилось предтечей глобального решения, к которому он, в принципе, был не готов. Но без этого решения он не мог рассчитывать на будущее рядом с Лапочкой. Еще вопрос – почему он вообще задумывался о таком будущем… Не надо спрашивать – нет ответа. Тогда еще не было…

Глава шестая

– Если предположить, что разгадка убийства в дневнике, то нужно просто разобрать типажи главных претендентов на ее руку, – объяснял на следующий день Николаев своему новому помощнику с Юго-Запада, покручивая в руках белую обезьянку, которую пристроил на своем столе еще в первый день расследования.

– Какая разгадка? – спросил Лунин. – Он же ее придушил. Экспертиза показала…

– Экспертиза экспертизой, но по своей ли воле он ее задушил? Вот в чем вопрос. Там ведь был кто-то третий. И в его дневнике тоже два подозреваемых. Даже три. Но одного мы отсекаем, потому что он как бы сходит со сцены сразу после спасения Рыжей. Понимаешь?

Лунин промолчал.

– Очевидно, что этот подозреваемый не в счет, поскольку он писал о себе. Значит, остаются двое. Оба ее безумно любят. Но одному она отвечает взаимностью, а второму – нет. Однако при этом лузер уступает победителю как по морально-волевым качествам, так и по физическим кондициям. Что из этого следует?..

Лунин пожал плечами.

– А следует то, что убивает ее, скорее всего, молодой. Со стариком он справиться не может. Да и не в старике дело. Она его не любит – вот мотив.

– Вы хотите сказать, что все это время, пока она жила с ним, в их жизни присутствовал кто-то еще? И он об этом узнал?

– Может быть. Только мы не знаем, кто с ней жил – молодой или старик. В реальной жизни он как бы посередине возрастной планки.

– Ну, это не важно. А потом, получается, что старик его как бы изнасиловал в отместку, или опустил, грубо говоря, на всю жизнь.

– Дельная мысль, – поднял палец Николаев.

– Думаю, это легко будет проверить. Я пробил номера на его телефоне. Последний звонок он сделал в фирму досуга.

Николаев, до этого с важным видом расхаживавший по комнате, присел на стул.

– Не-ет, – скривил он рот. – Я на него полночи убил, чуть с женой не поругался, а он обыкновенный извращенец?

– Пока не знаю, – равнодушно ответил Лунин. – Я полагаю, нужно сделать следующее: выяснить окольными путями, сколько у них мужчин-проституток, включая голубых, и в один вечер выдернуть всех, чтобы они не успели обменяться впечатлениями. И каждого вопросом в лоб: что же ты, дружок, на мокруху переключился? Только надо людей побольше.

– Людей найдем, – рассеянно сказал Николаев и цокнул языком.

– Что-то еще? – мгновенно среагировал Лунин.

– Нет, пока все, – махнул рукой Николаев.

Однако это было не все. Ни один из четверых мужчин, работавших в указанной фирме досуга, с покойными клиентами дела не имел. Не доверять им оснований не было – «поработали» с ними по высшему классу психологического давления. Один даже сознался, что предлагает своим клиентам кокаин. Не бесплатно, конечно. Однако оставалось очевидным, что какие-то контакты именно с этой фирмой досуга у покойных были. Помимо исходящего звонка, присутствовал еще и более поздний входящий – наверно, когда доставили проститутку. Пришлось наехать на саму фирму – с шиком, блеском и пиротехникой. Напугали всех по полной программе. «Нашли» при обыске несколько граммов героина и пистолет с полустертым номером. Хозяйка заведения, серая от представления о возможных проблемах, сидела ни живая ни мертвая. Довольный произведенным эффектом, Лунин попросил всех, кроме нее, выйти из комнаты и приступил к тому, ради чего, собственно, и пришел.

– Наркотики и оружие, как вы сами понимаете, статьи тяжелые, – на всякий случай придавил ее «контрольным» вступлением Лунин. – Ну а для того, чтобы, как говорится, два раза не бегать, мы еще и пару нераскрытых дел к этому стволу привяжем. Вам и без того говно лет десять хлебать полной ложкой, а нам какой-никакой процент раскрываемости зачтется.

Хозяйка, женщина лет сорока, закрыла лицо ладонями.

– Но, – выждав паузу, таинственно сообщил Лунин. – Могу предложить вам обмен на вполне законных основаниях. Мы убираем из протокола пушку и героин, а вы сдаете нам гомика, оставившего после себя два трупа. Соответственно, мы получаем свой процент, а вы просто закрываетесь.

– Два трупа? – горячо удивилась хозяйка. – Это не наши – сто процентов. Я бы знала и ничью задницу прикрывать бы не стала. Своя дороже. К тому же с подобным контингентом в наше время кадровых проблем нет.

– Я вижу, мы не договорились? – бесстрастно спросил Лунин.

– Подождите, – засуетилась хозяйка. – Мне нужно переговорить с диспетчером, который работал в тот день.

– Вызывайте его сюда. Прямо сейчас. Только не говорите, по какому поводу. Придумайте какие-нибудь производственные нужды, – усмехнулся Лунин.

В «производственных нуждах» хозяйка сориентировалась быстро, и через час в квартиру уже входила молодая блондинка, которая, тут же почуяв неладное, шарахнулась к двери прямо на руки двух оперативников.

– Спокойно, гражданочка, – прикрикнул на нее Лунин. – Уголовный розыск. Прошу вас. – Он протянул руку к открытой в комнату двери, где все так же в одиночестве кусала ногти хозяйка.

Блондинка, похоже, не сразу сообразила, что имеет дело с не совсем обыкновенной проверкой фирмы, а потому повела себя на первых порах довольно нагло.

– Руки! – возмущалась она, когда ее слегка подтолкнули в указанном Луниным направлении. – Не имеете права! Я ошиблась адресом!

Однако, завидев потерянную хозяйку, блондинка заметно сникла.

– Налево подрабатываешь? – зашипела на нее хозяйка.

– Тихо! – остановил ее Лунин.

– Значит, так, милая, – повернулся он к блондинке. – Неделю назад во время вашего дежурства был заказ на мужчину-проститутку. Нас интересует, кто обслуживал этот заказ.

Блондинка посмотрела на хозяйку.

– На тебе два трупа, дорогая, – зло сказала хозяйка. – Лучше сама все расскажи.

– Какие трупы? – опешила блондинка. – Не было никаких трупов! Он бы сказал!..

– Кто он? – тут же вцепился в нее Лунин.

– Муж, – после небольшой паузы произнесла девушка.

– Чей муж?

– Мой. Он ездил на этот вызов.

– Тю! – привстала с места хозяйка. – Хорошо устроилась со своим педерастом! То-то я думаю, у меня клиенты постоянные отсекаться начали! Ну, погоди, я тебе устрою волчий билет!

– Тихо! – вновь прикрикнул на нее Лунин. – Где сейчас находится ваш муж? – продолжил он допрос блондинки.

– Дома. Где же еще.

– Очень хорошо. В его интересах оставаться там до тех пор, пока за ним не приедут. Потайчук! – крикнул он в коридор и, указывая на блондинку вошедшему оперативнику, распорядился: – Давай вместе с девушкой к ней на квартиру, забирайте ее мужа – и к нам в контору. Как доставите, сообщишь мне. – В кабинет Николаева он входил с тем усталым видом победителя, с которым несколько дней назад следователь встретил его в доме погибшей парочки. – Все, – развалился он на кресле в углу, картинно глядя в окно. – Нашли. Кстати, тоже не старый. Изволите допросить?

– Позже, – неожиданно осадил его Николаев.

– Почему позже? – вскинулся Лунин.

– Пусть попарится пару суток в одиночке, понервничает, чтобы уж наверняка.

– Вам видней, – с заметным недовольством произнес Лунин, вставая.

– Торопишься? – усмехнулся Николаев.

– Нет. Просто не вижу смысла затягивать процесс.

– Поверь мне, смысл есть.

* * *

Смысл действительно был. Этот гомик с подходящей фамилией Ландышев держал себя вызывающе даже после двух дней одиночки. Такое поведение характерно в двух случаях: либо он и в самом деле не чувствует за собой никакой вины и ничего не знает о трупах, либо уверен, что доказательств его вины нет. Николаев долго, не мигая, смотрел в его наглые глаза, которые подозреваемый даже не пытался отводить. Поправляя длинные темные волосы, Ландышев беззвучно посмеивался, и, похоже, его несколько забавляло свалившееся на него приключение. Напрасно.

– Я могу не задавать вам вопросы, – нарушил наконец тишину Николаев. – Вы ведь наверняка ничего не скажете мне о том, что произошло тогда в квартире между вами и клиентами. Хотите подписать готовый протокол с вашими отрицательными ответами?

– Ну, если после этого я могу быть свободен, то давайте подпишу, – ухмыльнулся Ландышев.

– Свободным вы сможете быть, наверно, лет через пять. Если очень дорогой адвокат докажет, что вы убили своего клиента из ревности.

– Какой ревности? Какое убийство? – слегка посерьезнел Ландышев.

– Двойное, – мрачно сказал Николаев. – После вашего визита к этой парочке их нашли мертвыми, и знаете, кому принадлежат единственные отпечатки пальцев, найденные в квартире? Помимо покойных жильцов, разумеется. Плюс ваша сперма в презервативе…

– Подождите-ка, – окончательно подтянулся Ландышев. – О какой парочке вы говорите? Клиент был один.

– Вы в этом уверены?

– Так же как в том, что меня задержали незаконно. Вы не имеете права вмешиваться в мою личную жизнь!

– Даже если ваша личная жизнь предполагает убийства партнеров?

– Какие убийства?! – вышел наконец из себя Ландышев. – Я не понимаю, о чем вы говорите!

– Значит, вы все-таки хотите ответить на мои вопросы? – спокойно спросил Николаев.

Ландышев покраснел, фыркнул, но промолчал.

– Очень хорошо. Тогда у меня первый вопрос. Что произошло между вами и клиентом в этот вечер?

– Кроме полового акта, ничего! – почти выкрикнул Ландышев.

– Не нервничайте. Вы были знакомы с клиентом до этого вечера?

– Нет. Я его никогда и нигде не встречал.

– А девушку?

– Какую девушку?

– Которая находилась в этой же квартире в то время, как вы совершали половой акт с клиентом.

– Никакой девушки там не было!

– Вы в этом уверены?

– Господи! Как я могу быть не уверенным, если никакой девушки там не было!

Николаев отвернулся к окну.

– Плохо, – произнес он после паузы. – Плохо, что вы не хотите сотрудничать с нами в этом деле. Нам придется задержать вас как главного подозреваемого и, уж извините, остановиться в поисках убийцы исключительно на вашей особе.

– Гражданин следователь, – заметно сбавил тон Ландышев. – Объясните, что вы хотите от меня услышать. Я всего лишь отвечаю на ваши вопросы. Никаких трупов, никакой девушки я там не видел!

– Чтобы убедить в этом суд, вам придется проявить недюжинный талант актера. Хотя я сильно сомневаюсь, что и это переломит решение суда в вашу пользу. Поэтому предлагаю вам, если вы действительно ни в чем не виноваты, рассказать мне подробно – очень подробно – обо всем, что произошло в этот вечер в квартире клиента. Понимаете? Как он себя вел, что говорил, отлучался ли куда-нибудь, какие-то характерные особенности или странности…

Ландышев, щелкая костяшками пальцев, поднял глаза к потолку.

– Я просто не знаю, с чего начать… Вел он себя, конечно, странно. Даже очень странно. Как будто выпил или у него был жар, – все-таки начал Ландышев, и Николаев придвинул к себе листок бумаги. – И я сразу понял, что он не гомосексуалист. Это было понятно еще до полового акта.

Двумя часами позже перечитав написанное, Николаев понял, что Ландышев к гибели этой парочки абсолютно непричастен. С его слов выходило, что дверь ему открыл хозяин квартиры. Он был один. Не ответив на приветствие, он махнул рукой в сторону комнаты, где его потом и обнаружили мертвым.

– Не надо в душ! – упредил он вопрос Ландышева о ванной комнате. – Это не займет много времени, и это не для меня! Да, не надо никаких прелюдий. Лапочка хочет разнообразия, и только…

Ландышев подумал, что Лапочкой он называет себя, но в процессе, так сказать, самого действа понял, что клиент обращается к кому-то другому. Правда, почему-то вслух. Ландышева для него как бы не существовало. С чем-либо подобным Ландышеву до сих пор сталкиваться не приходилось, хотя, как, наверно, гражданин следователь понимает, люди с такой ориентацией необычны сами по себе и к кое-каким выкрутасам клиентов он уже привык. Здесь сеанс походил на какой-то садомазохистский акт наказания. Хотя у Ландышева сложилось впечатление, что клиент ничего не чувствовал.

– Смотри, Лапочка, – повторял он в каком-то исступлении. – Смотри. Я готов ко всему, что тебе хочется. И все будет! Нельзя разрушать! Мы одни! И только мы можем сделать так, чтобы этот мир повернулся к нам своей безразличной мордой! А когда он к нам повернется, мы влепим ему пощечину и пошлем куда подальше, Лапочка! И никто никогда не сможет нам помешать! Только люби меня так же, как я тебя, и все будет хорошо!.. Море, безмолвный закат, камин, собака – наша собака, Лапочка! Мы назовем ее Бобби Старший!..

В этом месте Николаев переспросил:

– Как, вы сказали, зовут собаку?

– Бобби Старший, – повторил Ландышев. – Я это очень хорошо запомнил, потому что никак не мог абстрагироваться от его слов. Мне это жутко мешало, и я долго не мог закончить. Ну а попросить его помолчать я, естественно, не мог…

Сколько конкретно продолжалось столь жутковатое действо, Ландышев не запомнил. Может, с полчаса или чуть меньше. Когда он закончил, клиент этого даже не заметил, продолжая разговаривать сам с собой. Ландышев встал, оделся и, тронув партнера за плечо, попросил рассчитаться. Хозяин оборвал себя на полуслове и, сунув руку под подушку, протянул ему, не глядя, деньги. Денег оказалось больше оговоренной суммы, и Ландышев, как честный человек, положил лишнее на диван. Николаев мысленно отметил про себя, что про «лишние деньги» в отчете с места преступления ничего не сказано. Возможно, что их прибрала к рукам хозяйка. Если, конечно, Ландышев не врет про сдачу.

Вот, собственно, и все. После расчета Ландышев сразу ушел. Его никто не провожал. Клиент остался лежать в той же позе, в которой он его оставил. Он молчал, но на мертвого никак не походил. Захлопывал ли он за собой дверь, Ландышев не помнил. Наверно, захлопнул – не оставлять же ее открытой на площадку. Девушки – ни до его прихода, ни во время пребывания в квартире, ни после ухода – он не видел и не слышал. Честное слово. Какой ему резон скрывать этот факт? Для него это просто работа, за которую он получает деньги. Кого при этом пользовать – женщину, мужчину или обоих, – для него значения не имеет. Проблемы ему тоже не нужны – своих выше крыши.

– Работа? – переспросил напоследок Николаев. – Какая же это работа? Это мерзость.

– Для вас мерзость, – согласился Ландышев. – А для меня, уроженца небольшого городка Моршанска в четвертом поколении, – работа. Знаете, что такое маленький российский город? Это повальное пьянство и в лучшем случае родство с кем-нибудь из бывших зэков, а в худшем – один или два срока за спиной. Во исполнение мечты, которую вы тут рисуете в телекартинках. В этой жизни главное – не проиграть. А каким образом ты выигрываешь и не опускаешься на дно – никого не волнует. Вы никогда не поприветствуете лузера – от него пахнет переношенным бельем и дешевым парфюмом. И вас не интересует, почему он проиграл, хотя, может, главная причина его поражения в том, что он чтит Уголовный кодекс и пытается сохранить детские представления о чести, добре и зле. А вот я вас заинтересую. Потому что ужинаю в хорошем ресторане и общаюсь с известными людьми. И знай вы на сто рядов, что моя задница мало чем отличается от дуршлага на вашей кухне, вы все равно, стиснув зубы, поздороваетесь со мной, потому что рядом будет стоять или сидеть, возможно, даже ваш начальник…

– Пшел вон, – вяло оборвал его Николаев.

Разговор с Ландышевым в плане морали его почти не зацепил. На всякий случай он нарисовал ему подписку о невыезде, но уже понимал, что это дело победных реляций не сулит. Понял это и Лунин, ознакомившись с показаниями Ландышева.

– Я бы повесил трупы на него, – искренне признался Лунин. – Одной мразью в городе стало бы меньше, а воздух – чище. Как посмотрю на эту педерастическую сволоту, такое зло берет. Люди из кожи вон выдираются, вчерашние аспиранты дворниками работают, а эти гниды жопой их бабки гребут. Бабы рожать отказываются – детей кормить нечем. Наверху все евреи да пидоры захватили – такая безнадега…

– Антисемит, что ли? Или гомофоб? – полушутливо остановил напарника Николаев.

– Да хоть горшком назовите, – не понял шутки Лунин. – Я вам честно скажу: начнись завтра какая-нибудь заварушка, типа фашистского переворота или большевистской революции, ищите меня у нового папы Мюллера. Не по убеждениям. Уж больно мозги кое-кому вправить хочется.

– Ты бы со своими мозгами сначала разобрался, – строго сказал ему Николаев. – Что там с Владивостоком?

– Ничего. Вот отчет – почитайте. Хотя смысла уже, наверно, нет. Все и так ясно…

Глава седьмая

Она вела себя естественно. Веселилась, встречалась с подругами, родственниками и знакомыми. С удовольствием рассказывала ему о своих впечатлениях по вечерам. Иногда ей звонил муж. Она прикладывала палец к губам и нежно ворковала: «Да, котенок… Я тоже, котенок… Нет, котенок… Ты себя хорошо ведешь? Я тоже… Конечно, скучаю, котенок… Целую… Хорошо…» Она разговаривала с мужем, он смотрел на нее и пытался найти отличия в том, как она ведет себя с ним и с благоверным. Ему хотелось, чтобы эти отличия были. Он их придумывал сам, когда то ли замечал, то ли дорисовывал ее желание поскорее прекратить телефонный разговор и вернуться к нему. Когда она спрашивала у мужа про деньги, а потом объявляла: завтра гуляем! Когда рассматривала ногти одной руки, другой прижимая трубку к уху, а перед ним приподнимала плечико в неосознанном кокетстве и уже так же, как и он, тушила сигарету в пепельнице – отламывая огонек и укладывая рядом пустой фильтр.

О приобретенной от него привычке тушить сигареты она сообщила сама. Ему этого было мало. А в те моменты, когда он и вовсе не видел искомые отличия, он, пользуясь ее беззащитностью, садился на пол перед коленями Лапочки и, с силой раздвигая ее напрягавшиеся ноги, проникал лицом туда, где одно его дыхание заставляло голос верной жены сбиваться и дрожать, торопливо прощаясь с «котенком», которого она «любит, целует», но ей «кто-то звонит по второй линии – может, мама что-то хочет сообщить про Эдгара или сам Эдгар… Все, целую, пока, котенок…»

– Плохой мальчик, – говорила она ему минут через сорок в постели, лежа в любимой позе – на животике и – уже привычно для него – с трудом придавая осмысленность уплывшему взгляду.

– Почему? – смеялся он.

– Сережа прекрасно знает, как я говорю, когда занимаюсь любовью, а ты специально делаешь, чтобы голос меня выдавал. Специально же?

– Нет, – шутливо отпирался он. – Просто не в силах был терпеть ни минуты. Я же не могу позволить разрядиться себе в штаны.

– Любопытно было бы посмотреть…

– О! Да ты извращенка!

– Ужасная!

– И какое у тебя любимое извращение?

– Ну, я же не знаю, что ты считаешь извращением…

– Ты скажи, а я определю – извращение это или нет. Я ведь тоже считаю себя извращенцем…

– Да? Это интересно… Однажды я занималась любовью с девочкой…

– Нашла чем удивить… Это теперь в порядке вещей. Если девочки красивые, я бы и сам посмотрел…

– А я бы на мальчиков.

– Фу-у-у!

– Просто из любопытства!

– Даже из любопытства: фу-у-у! Меня ты уж точно никогда на этой картине не увидишь. Разве только жизнь загонит в такой тупик, что захочется показать ей огромную некрасивую дулю перед уходом! Чтобы эту жизнь передернуло от брезгливости к самой себе…

– Прекрати, я же поклонница нормального секса. Ты сказал, что посмотрел бы на девочек, я ответила про мальчиков…

– Ладно, так, кроме сеанса лесбийской любви, ничего у тебя больше не было?

– Было. Однажды меня ласкали шесть мальчиков… Но любовью я занималась только с одним!

– Это ты только что придумала, – улыбнулся он.

– Нет, это правда! У нас есть знакомые мальчики – они все женатые, – снимают вскладчину квартиру специально для встреч с девочками. Мы с подругой с ними просто дружили. Даже приезжали туда в гости, когда они там развлекались со своими девочками. Но с нами у них ничего не было. А один раз мы приехали туда после ночного клуба просто потусить – никто не хотел спать или ехать домой. Все были пьяные, и мы почему-то решили заняться любовью. Подружка уединилась с одним мальчиком, который ей нравился, а со мной остались шестеро. Я сама сказала им раздеться, чтобы сделать свой выбор. Сначала все было как бы в шутку, но они на самом деле разделись, начали меня ласкать. Потом я попросила одного остаться, а остальных уйти – с ним мы и занимались любовью. Причем только один раз, и после этой ночи я его больше никогда не видела.