Остров «Иллюзия»

Солнце светило так ярко. От этих картин стало тепло сердцу. Аша невольно улыбнулся.

– Ладно, хватит смотреть мультфильмы. Вон там висит одна красавица. Сейчас я её…

На полпути к цели Аша решил перевести дух. Он обхватил ствол руками и ногами и повис так над землёй. Под деревом ходила Саша и что-то подбирала с камней.

– Только ничего там не ешьте! Дождитесь груш! – крикнул он ей и, решив продолжить путь, вдруг понял, что прилип к этому дереву. Прилипший Аша звонко, по-детски, смеялся над самим собой.

«Вот дурак! Куда меня понесло? А если она не съест грушу, то что будет? »

Ему было приятно и весело отлепляться от этого глупого дерева, которое плачет в раю, слышать его запах, ощущать пальцами фактуру, обнимать его теплый ствол и придумывать, что и дерево обнимает его, подпевать его скрипу и гулу «Ом Намах Шивая» и существовать просто и безоценочно. «Не плачь, дерево, не плачь. Ты ни в чем не виновато. Все прощены. Все прощены». А потом снова проживать это дежа вю: золотая солнечная акварель сквозь листву, он срывает мягкую грушу, протягивает ей. Всё в этом видеоряде было знакомо, от линии до оттенка: и вот этот промелькнувший взмах сине-зеленого крылышка, и как она откусывает кусок, облизывает пальцы и говорит:

– О, этот солнечный яд. Эта груша пропитана им насквозь. Что ты мне принес? Попробуй сам.

И он наслаждается этим кремовым вкусом, и теплый сок льётся по щекам и руке.

– Не смейся. Неужели ты не видишь или не хочешь увидеть, неблагодарный, что мы попали в рай и стали его частью? Иногда люди сами гонят себя из своего рая. Ты согласен?

И он скажет:

«Да».

И он скажет:

« Привет».

«Привет».

«Как поживаешь?»

«Я в порядке. А ты? Я знаю, что ты мне ответишь. Вот до чего мы дошли».

«Я бесконечно переставляю и переставляю у себя в голове мысли, как шахматные фигуры. Но только мучаюсь от этого, а партия не решается».

«У тебя всё получится. Ты понимаешь больше меня. Ты прожил несколько жизней. У тебя есть опыт и выдержка. Я счастлива, что здесь со мной оказался именно ты».

«Я жил так, чтобы получать от жизни удовольствие. А иначе, зачем жить? А у тебя все по-другому. Я таких не встречал».

«Нет, у меня всё так же».

«Я знаю, как бы ты тогда себя вела. Ты ничего у меня не просила и ничего от меня не ждала».

«Мне казалось, что я все время у тебя что-то прошу. Так я любила. Я так любила, что ты удивишься, как много ты мне дал».

«Любила? А теперь? А сейчас?»

«А сейчас я подумала: а вдруг это был просто страх… перед одиночеством, смертью.

В детстве я пыталась поймать мотылька. Я хватала его за крылья. Мотылька погубила, и в руках осталась только пыль…

Не надо было это себе позволять.

Я стучалась не в ту дверь.

Прости».

« Алекс…

Мой славный мотылек, куда летишь?

Ты веришь в силу своего крыла?

Смешно смотреть на твой полет, малыш,

Не для насмешки ли тебя природа создала?

Свет фонаря тебя сведет с ума,

А слабый ветерок собьет с пути,

И на тепло свечи, и на огонь костра

Себе ты говоришь «лети».

Ты веришь всем, наивный мой приятель,

И в то, что хватит сил перелететь за сто морей,

Ты веришь в жизнь в час Солнца на закате.

Что этой веры может быть сильней?

– Ты испачкалась.

До их ушей донесся звук, который застал обоих врасплох. Он был ужасно тих, но легко угадывался. Его мощь прошла по телу электрической волной. Звук, то совсем исчезал, то вновь появлялось его лёгкое биение: тук-тук, тук-тук-тук. Как его было не узнать – самый желанный в их жизни звук – звук радиосигнала на корабле, звук их спасения. Звук избавления. Сейчас всё кончится. Сейчас все кончится. Голод, страх, одиночество. Весь этот нелепый рай раствориться в небытии. Всё забудется, уйдет, закончится. И начнется… Они жадно смотрели друг другу в глаза, пытаясь понять: найдут они сейчас или потеряют?

Чего ты испугался, друг?

Я вижу боль в твоих глазах.

Что привело тебя в испуг?

Откуда взялся этот страх?

И эти пальцы… в кулаке

Их так свело, что не разжать.

Что держишь ты в своей руке?

Что ты боишься потерять?

И след от выпавшей слезы,

И сумасшедший сердца стук…

Какой боишься ты грозы?

Прошу, скажи скорее, друг.

Я не сумею дольше ждать,

Прошу и плачу: не молчи.

Куда бежать? Кого спасать?

О чем молиться? Научи.

И вдруг всё рассыпалось. Зазвенело колокольчиками. Сигнал превратился в насмешливый перезвон. Потом всё стихло.

– Видимо, жестяная банка перестала кататься по плоту. – Предположил Аша, выпуская вспотевшую Сашину ладонь из своей руки. – Нам пора возвращаться.

ГЛАВА 3

ТОННЕЛЬ

Аша бегал по берегу:

– Плота нет. Плот уплыл. Мы не привязали его!

– Последним с него сходили Вы.

– Да… я опять виноват.

– А почему такая паника?

– Потому что мы должны вернуться. Я хотел сегодня проверить силки. – Зло процедил он свозь зубы.

– Должны, значит вернемся. Пойдем пешком.

– Как ты собираешься пройти пешком сквозь скалу?!

– А если…

– Замолчи!

Плота не было видно даже на горизонте. Он исчез. Растворился в синеве.

Аша ходил по берегу и делал дыхательные упражнения, пытаясь унять раздражение, успокоиться…

«Вдох и выдох…Что я, правда, так запаниковал? Неужели из-за плота? Заспешил. Аж вспотел. Силки приплел. Ну нет плота. Уплыл. Если постараться, можно новый сделать. Да на любом бревне переплывем».

– А может быть, нам сюда? – Гулко прозвучал Сашин голос, а потом послышался звук осыпающихся мелких камней и Сашины причитания.

– Алекс, где Вы?! Ну хватит уже приключений на сегодня! Где Вы?!

Аша направился к горе, откуда клубилось облако пыли.

Перед его глазами явился провал: широкая дыра, уходящая в глубь горы.

– Алекс?!– спросил он у гулкой темноты.

– Я где-то здесь, – ответил испуганный Сашин голос. – Не ругайте меня, пожалуйста. Я в порядке. Я просто ничего не вижу. Я тут сижу… где-то.

То, что она говорит, и что цела, успокоило его.

– Значит, Вы там хорошо устроились?

– Я?.. сижу на корточках.

– Ну, посиди, отдохни. – Аша расположился на камнях возле провала. – Боже мой. Я второй раз за день хочу придушить Вас, Алекс. Сейчас я спущусь и найду Вас. Безусловно. Но сначала скажи, для чего ты все это придумываешь? Эти прыжки, пещеры и прочих Моцартов с бабочками? Хочешь, чтобы все было по-твоему?

– Я ничего не придумываю.

– Ты спрашивала, куда я всё время ухожу. Я уходил думать ногами.

Я метался по этому острову, как лев по клетке. Потом остров укротил мой норов. Но так и не дал ответ на вопрос: Хочу ли я жить? Этот вопрос я решаю для себя давно. С того момента, как ушла Голи. У меня был один друг – Акшай – хороший парень. Но в том, что он изменяет жене, он не видел ничего плохого. Ну, вот такой он человек. А я так не могу. Вот как ты не могла влезть в этот сарафан, так и я не могу изменить ей даже мертвой. Чего ты хочешь от меня?

– Зачем Вы мне это сейчас рассказываете? Не будьте жестоким. Я сижу здесь в темноте…

– А мне кажется,– перебил он, – ты всегда у меня что-то просила. Выпрашивала. Без слов. Как у Бога. А я не Бог! Вот теперь сиди там и молись. Только не знаю, кому. Христианка, молящаяся на Шиву. У тебя всё в голове перепуталось.

Сначала из темноты провала донесся шорох камней, а потом вылетел Сашин крик:

– А здесь я молилась на всех Богов: на Христа, на Шиву, на тебя!

И что такого я у вас просила?! Ни есть, ни пить. Только, чтобы вы не оставляли меня, только, чтобы я знала, что вы есть, что мне есть кого любить. Вот мой настоящий голод. Вот пища, без которой я умру! Подавитесь Вы своими фруктами, подавитесь Вы своей рыбой и жареными поросятами. Выжила я как-то и без этого. И выберусь я отсюда сама. Мёртвый он… Хорошо устроился!! АЙ!!

Камни посыпались, Саша закричала, потом всё стихло.

Он несколько раз окликнул, но она не отозвалась. Аша лёг на живот и аккуратно начал спускаться по наклонной плоскости.

Вдруг ноги совершенно перестали чувствовать опору и по каменной горке, сдирая кожу на коленях и животе, Аша понесся вниз.

Он бесконечно катился вниз. Сначала отчаянно цепляясь пальцами, ногтями за осыпающийся грунт, сопротивлялся земному притяжению. Потом понял, что сопротивляться бесполезно, эта горка сама ведёт его, швыряя то влево, то вправо. Он испугался, не дорога ли это к смерти. «Вот и всё, Господи? Нет, Господи, нет… Не оставь, Боже. Не оставь меня и её. И её не забирай, Господи. Глупую, наивную, честную». Тут скорость скольжения стала снижаться, и он остановился.

«Испугался, затараторил. Значит, есть, что терять? Что же это за сокровище?»

В абсолютной темноте Аша встал.

«Алекс, Вы здесь?» Никто не ответил. Опираясь руками о невидимые стены, ощупывая ногою грунт, Аша начал движение. «Чертова Алекс, – шёл и думал он. – Всё из-за тебя. Если бы не ты! О, если бы не ты! Лежал бы я сейчас спокойно на дне океана, ели бы меня рыбы. Но нет, надо было увидеть твой костер и спуститься со скалы! Куда я иду? И куда ты подевалась?»

Все здесь было черно, и только её зеленый сарафан плыл перед глазами и освещал путь. «Выведешь меня, сумасшедшая? Ты здесь все ходы знаешь? Ты хитрая. Поэтому я тебе не верю. Только выведи меня из этой духоты, и я с тобой окончательно разберусь». Дышать становилось всё трудней. «Вдох-выдох… Господи, куда я забрался, безумец? Боже, если ты только есть! Укажи мне верный путь. Дай путь. Дай шанс, и я больше не предам Тебя! Поговори со мной! Я услышу Тебя. Скажи мне, что Ты хочешь, и я дам Тебе. Только что взять с меня: афиши? прах Голи? Какие ещё драгоценности у меня есть? Моя жизнь? Тебе просто нужна моя жизнь? А почему Ты не забрал её с той, без которой эта жизнь потеряла смысл?! А теперь такая, бессмысленная, Тебе нужна? Дай знак, и я пойму, какой жертвы Ты хочешь от меня. » Нога ступила в воду. Ещё несколько шагов, и он оказался в холодной воде по грудь.

«Так, дальше – глубже. Черт! Она не умеет плавать… Алекс! Алекс! Эта чертова Алекс! Эта чертова жизнь!» Аша заколотил руками по стене. «Да свершится воля Твоя, Отец мой…» Он лёг на воду и поплыл. Он сам не понимал: плывет ли он или просто барахтается в черной воде.

«Что я? Где я? Где она? Неужели лежит на дне этой черной пропасти? Неужели Ты её выбрал в жертву? Нет. Она не имеет для меня никакой ценности . Жертвы не выйдет. Честное слово. Не бери её, Господи. Не надо! Не надо! Пожалуйста, не её. Меня. Я уже давно готов. Возьми меня…»

Дышать стало легче, а впереди вдруг, как из ни откуда, возник свет, в котором качался зеленый лист, и беззвучно пролетала стрекоза. Он понял, что находится в той пещере, где они с Алекс видели сны наяву, и куда он приходил потом один и писал факелом на стенах почему-то тогда пришедшие ему на ум любимые слова Голи «создав, сумей отпустить».

Он вышел из пещеры и увидел, как она бежит вдоль ручья по черно-белому лесу, перепрыгивая через корни и камни. «Жива, жива…»

– Алекс! Саша!

Она вздрогнула плечами, всплеснула руками и, не оборачиваясь, побежала дальше.

ГЛАВА 4

костёр

«Сколько ни экономь, все равно всему приходит конец»,– подумала Саша, аккуратно сжимая в кулаке хрупкий грифель, оставшийся от карандаша. «Что я напишу сегодня? «Его нет уже третий день. Сегодня сама лазила за фруктами. Не смогла очистить. Ела с кожурой».

С охапкой хвороста подмышкой Саша шла на запах жареного мяса, который вызывал слюну и будил воспоминания из прежней жизни: о «шашлыках на природе». «Какие ароматные галлюцинации», – подумала она.

Перед глазами всплыл, проступив сквозь тьму островной ночи, её маленький сад на даче: справа три яблони, слева вишня и слива, в спину дохнуло тепло кирпичных стен дачного домика, впереди сарай с вечно открытой дверью, а в дальнем правом углу – мангал с горящими углями. «Что же я остановилась? Сейчас угли прогорят». Саша пошла к мангалу. Вдруг в ореол света из темноты вошла мужская фигура. Саша снова остановилась. Сад исчез, а шашлычный дух стал просто запахом жареного мяса. «Да,– подумала Саша,– могла ли я себе представить…»

Аша хозяйничал возле костра: то поправлял угли, то поворачивал шипящие от жара окорочка несчастного олененка.

«Как ты мне надоел со своей показухой. Знаю, сейчас все начнет играть в твоих руках. И соли из плошки ты возьмёшь столько сколько надо, ни больше, ни меньше. Я всегда что-нибудь пересолю. Но ты – нет. Эта твоя чертова выдержка и чутье. Я видела недавно, как ты стоял за деревом и подсматривал за мной, когда я купалась. Сначала я хотела подразнить тебя, сделать несколько красивых движений руками, как делал Девеш Мирчандани в своих танцах. Но передумала. Во-первых, не умеешь – не берись, а во-вторых… зачем? шанти, шанти».

Но сегодня не было привычного театра: ни полёта тонких пальцев, ни артистичных поз и жестов.

– Проходи, не стесняйся, – произнес он тихо.

– Я люблю, когда Вас нет рядом. Это выглядит загадочно. – Сказала она и присела к очагу.

Вечер был влажный и душный. Мясо медленно жарилось на углях. Кое-где на нем уже появилась коричнево-черная горелая корка, а где-то оно ещё розовело, капало и шипело, когда поворачивалось к жару. Угли то алели, то покрывались мертвенным белёсым пеплом, и Аше приходилось раздувать в них жизнь, помахивая мятым клочком пестрой бумажки. Получалось плохо.

– Прихожу – костер почти погас. Ни хвороста, ничего в Вашем хозяйстве нет. Еле разжёг. Бумага глянцевая, плохо горит. Но газета – это другое дело…

Саша сначала не поняла, о чем он говорит, а потом увидела, что из костра на неё смотрят и улыбаются глаза «Молодого, красивого, гордого», а рядом догорает кусок индонезийской газеты. Саша вскричала:

– Мои стихи! Кто Вам дал право?! Дикарь.

Она хотела его ударить так сильно, что не смогла в себе собрать такую силу и только вяло шлепнула его по спине.

– Это жертвенный костёр и агнец на нем.

– Вы пожертвовали тем, что Вам не принадлежит.

Аша продолжал ковыряться палкой в пепле.

– Для кого ты это пишешь? Кто это будет читать? Нет читателя – нет текста. Нет зрителя – нет актёра.

– Там были мои стихи. Там я.

– А рядом я, – Аша ткнул палкой в нос «Молодого и гордого».

Они замолчали. По ночному небу тяжело двигались тучи, то скрывая, то снова являя месяц и звёзды. Ночь, от которой ждали прохлады после жаркого дня, не принесла облегчения, а покрыла лбы испариной и начала своей духотой и чернотой выворачивать души наизнанку.

– Почему я не вспоминаю Аню?

– Аня это кто?

– Аня – это моя дочь. Я тебе рассказывала, но ты не помнишь.

– Не помню.

– У тебя два ответа: «понятно» и «не помню».

Интересно, это у меня такая защитная реакция организма или просто я плохая мать?

– Не знаю.

Давно забывший про мясо, Аша обхватил руками голову, и это напомнило ей их первую встречу, когда он сидел на песке и качался из стороны всторону.

– Я, наверное, слишком эмоционален, но в один из вечеров я втер в себя пепел Голи. Я хотел, чтобы она была в каждой поре моего тела. Чтобы в жару выступала с испариной и охлаждала меня, а в холод защищала своим покровом.

Тогда в пещере, когда ты встретила меня, я вспомнил, как назывался последний проект Голли, и мне стало жутко. Он назывался «Остров». Она придумала его для меня, но не рассказала, о чём он будет. И теперь я думаю, что это она благословила меня на всё это. Или прокляла? За что ты со мной так, Голи? Я – твоё создание. Ты ведь сама сделала меня таким! Конечно, не без моего согласия. И участия.

Я виноват. Я виноват. Я всегда виноват!

Но только я не думал, что когда-нибудь скажу такое: как я отпускаю тебя, так и ты отпусти меня. Я хочу жить.

– От этой духоты можно просто сойти с ума. Я так… не могу подобрать слово… раздражена? Этот чертов английский язык! Я не чувствую себя собой, когда произношу эти слова. Я прошу тебя, говори мне всё, что угодно, только не на английском!

Аша бросил горсть песка в огонь. Потом вцепился в землю, словно желая сдержать её, и тяжело и медленно заговорил на хинди, в паузах продолжая бросать песок в огонь.

– Что ты делаешь?

– Это последние стихи моего отца. О нерожденных детях. Из-за нищеты родителей нерожденных. Родителей, которые испугались и думали, что они принимают мудрое решение. А они нарушили закон Божий!

– Перестань бросать песок. Костер погаснет.

Аша встал, и в огонь снова полетел песок, потом в сгоревшее мясо, фрукты, в засоленные оленьи ребра и потроха. Саша поднялась на защиту провизии, но песок полетел и в неё.

– Да ты что? Спятил что ли?

Дело дошло до рукоприкладства и драки, нелепой схватки мотылька и богомола. Аша схватил её за горло.

– Алекс! Я переживаю страшное. Я чувствую, как из меня уходит жизнь. Каждый день шаг за шагом она отступает от меня. Алекс, мне страшно. Спаси меня. Мы вернемся туда? Завтра утром… мы вернемся туда вдвоём?

– Да к черту смерть, Аша…

Сквозь тучи выглянула Луна, и залила всё своим серебром. Оно было в плеске волн, в прохладном ночном ветре, на лицах. Луна серебрила всё. Этого благородного блеска, видимо, так не хватало дикому острову, что он подставил каждый лист, каждый камень, песчинку и слезу. Всё, что у него было. Он хотел, чтобы все это обрело свет.

ГЛАВА 5

СОЛНЕЧНЫЙ УДАР

Этой ночью Саше не спалось. Она сидела у кромки воды взволнованная и надменно разговаривала со Вселенной.

«Он позвал меня. Вы слышали, он позвал меня?»– спросила она у какого-то созвездия так, словно все звезды должны были ей завидовать. В голове её кружились словоформы, образы, картины. Для того, чтобы их увидеть, не надо было даже закрывать глаза. Она видела их большой бамбуковый дом в том солнечном краю, огород, который она разобьёт, и будет кормить его плодами с этого огорода. Она видела цветы, которые они посадят возле входа в дом, и клетку с птичкой. И козу на привязи. И засмеялась. «Козу, конечно, будет взять не откуда, но мы что-нибудь придумаем».

Она зашла в воду. Большой, теплый океан обнял её, и она поплыла. Весь остаток ночи она провела в океане.

К утру ветер усилился, начинался дождь.

По берегу метался обгоревший кусок газеты. Ветер снова и снова подбрасывал его и нес в сторону каменного пригорка. Впереди него к своему счастью, в которое она не могла до конца поверить, бежала Саша. Ни дождь, ни ветер не могли остудить, погасить в ней ожидание надвигающегося праздника жизни. И когда ветер и дождь распяли на камне газетный листок, она уже подходила к пещере Аши.

Он лежал на боку, прижавшись к стене, на своем любимом полотенце с блондинкой.

– Ашуня, ты спишь? А на улице дождь.

Саша подбежала к нему и потянула за плечо. Он завалился на спину и застыл в какой-то некрасивой позе.

– Ты играешь?

Вдруг она почувствовала, что это не похоже на игру. Он лежал такой незнакомый и чужой, что ей было страшно дотронуться до него. Но, преодолев робость, она решила нащупать пульс на запястье левой руки, потому что она ближе к сердцу. Пульса не было. И грудь не поднималась от дыхания. Она увидела бледные губы, пряди мокрых волос на лбу и набухшие синие вены на шее.

– Махадев! Я не понимаю… Тебя больше нет?…

Красивый мой! Любимый мой! Зачем?!

У Саши закружилась голова, её начало тошнить. Она вцепилась в его руку, как делала всегда, когда ей было страшно. Она сидела возле него на коленях и не могла насмотреться. Саша хотела расцеловать его влажное лицо, глаза и губы, и тонкие пальцы, но робко поцеловала в лоб, а потом вжалась в него носом и заплакала.

«Прощай, мой герой. Ты лучшее, что было в моей жизни. Ты лучшее, что было в жизни. Прости, я не смогу тебя ни сжечь, ни закопать. У меня не поднимется рука. Красивый мой, любимый мой, прощай». Саша сняла с себя сарафан, укрыла им Ашу и вышла из пещеры.

Внезапно вырвавшееся из-за туч солнце ослепило. В глазах потемнело. «А почему ночь? Как всё не вовремя».

Она знала, куда ей идти. Эта страшная мысль уже однажды приходила ей в голову. Но тогда это были просто её черные мысли. А сейчас они вдруг стали реальностью.

Совершая свою вечную работу, волны набегали на берег и откатывались, выносили на песок нежные прозрачные водоросли, шлифовали камни. Исполняя свою бесконечную песню,

гремели, шуршали и будили, всё вокруг, даже то, что, казалось бы, уже и не могло ответить им жизнью.

«Что это шумит в ушах? Волны.

Кто это бежит по берегу, раскинув руки? Отец.

Что он кричит? «Где мой ребенок?!»

Я здесь, отец! Я здесь, отец мой. Я упаду тебе в ноги. Прости. Прости.

Что это шумит в ушах? Волны.

Кто это бежит по берегу, раскинув руки? Я.

Что я кричу? «Где мой ребенок?»

– Что это шумит в ушах? Алекс! Что это?!

Почему ты молчишь? Тебе больше нечего сказать? … Правильно. Всё уже сказано».

И был ветер, который метал его волосы и сдувал с солнца облака, но не хватало воздуха. И было солнце, которое слепило глаза, но не хватало света. И были камни, которые впивались в ноги, но не было устойчивости. И пели птицы, но не их песни звучали в ушах. И был океан, и был остров. Её нигде не было.

«Всё всегда заканчивается одинаково: аплодисменты, актеры уходят, герои снимают грим. А что остаётся? Что-то остаётся? Саша, ответь. Что это? Откуда этот крест на скале? А это и не крест! Крест не складывает руки и не садится на корточки. «Дура!»

Горло горело, он не мог крикнуть, а камни и палки не долетали до скалы.

Что мы ищем, хочу я понять,

Днем с огнем и ночью без сна?

Ты всё ходишь к морю волны считать,

Для меня ярче Солнца светит Луна.

Нас с тобой познакомил девятый вал,

Вырвал, бросил и спутал верх и низ.

А потом долго смерть я изобретал,

Пока ты сочиняла жизнь.

Вот следы на песке размывает прибой,

Волнам разницы нет: мертвый или живой.

Только что был тот след

И его уже нет…

Это тоже про нас с тобой,

Обреченных на одиночество,

Ходим, топчем песок, видим всюду пророчества,

Страшно, если любовь, как зачатая жизнь,

Не начавшись, может закончится.

«Когда мне плохо, ты приходишь даже с того света? Как жаль, что из наших грёз и желаний нельзя создать новый, реальный мир. Но дай мне помечтать ещё чуть-чуть… Ничего не говори. Я всё слышу.

«Ты тропа для меня, потерявшего путь в лабиринте.

Раскаленный светляк,

Пролетевший сквозь сумрачность ночи.

На тернистом пути если кто-то мне беды пророчит,

Ты молитва моя на священном и древнем санскрите.

Ты прохладная тень, когда солнце палит и сжигает.

Ты живая вода, что питает и укореняет.

Ты дала высоту моему непростому полету,

Ты как небо сама, мой покой, растворивший в себе все невзгоды,

Ты земля, по которой нам вместе ходить,

Где ты рядом со мной, и поэтому хочется жить.

Пора спускаться на землю. Отсюда только один выход. Надо прыгать».

От резкого толчка Саша открыла глаза. Она сидела на корме, на черном ящике. Солнце шло на закат. На палубе недалеко от неё стояла пара. Его она узнала сразу. Он обнимал за плечи молодую женщину в зеленом сарафане.

– … но, видимо, не в этой жизни, – говорил он ей весело и нравоучительно, – А что будет в следующей жизни, никому не известно.

Борт накренялся. В наушниках звучал Моцарт.

Эпилог

По берегу шли двое.

– Мне очень нравится, как ты меня называешь на иностранный манер – Ану, – сказала девушка.

– А мне нравятся твоя белая кофточка и салатовые брючки. Они тебе очень идут. – Ответил ей её попутчик. Они шли влюбленные и восхищенные друг другом. Вдруг порыв ветра принес к их ногам газетный лист.

– Посмотри, откуда здесь это?

– Не удивлен. Если уж в космосе полно мусора, то что говорить про необитаемый остров.

– Бессовестные. Засоряют такую красоту. – Девушка подняла листок. – Здесь карандашом стихи написаны.

Я здесь или не здесь?

Живу иль не рождался?

Кем буду? Кто я есть? И кем я был?

Но на гончарном круге том же я вращался,

Где из песка и глины мир Господь лепил.

Кем был? Кто есть? Кем стать мне суждено?

Из пыли сотворен, и превращусь в неё.

– Последняя строчка исправлена: «Из света сотворен, и превращусь в него».

Конец…