Остров «Иллюзия»

«Я сыта. Я сыта. Я сыта. Пойти, что ли повесится?»

«Записываю наш диалог:

Я: Тоже мне индус. Как Вы можете есть мясо?

Он: А кто тебе сказал, что я вегетарианец? Я обыкновенный католик. Только о Боге вспоминаю, когда совсем плохо. Тоже мне фанатка.

Я: А кто Вам сказал, что я фанатка?»

«Сегодня был банный день: мы мылись в небольшом водопаде, потом остатками геля для душа я постирала кое-какие вещи. Он в это время уходил за бритвенным станком. Побриться хотел. Не побрился. А откуда я знала, что должна оставить гель?! Твоей бороде не бритва, а топор нужен. А будешь ещё орать, опять скажу, что you are dead!»

«Откопал себе где-то пляжное полотенце с нарисованной голой блондинкой. Теперь спит на нем. Говорит, что она ему нравится. Я сначала немного заревновала, но потом успокоилась. Пусть порадуется мужчинка».

«После душного, влажного дня к вечеру в небе, наконец-то, приоткрыли форточку – тонкий месяц. Мне кажется, что в эту щель кто-то за нами подглядывает».

«Ура! Костер больше не гаснет. Я научилась. Я поняла. No more! No more».

«He is gone. Куда он всё время уходит? Возвращается и долго молчит».

– Алекс! Хватит писать роман. Помогите мне.

Саша положила бумагу обратно под камень и, поднимаясь, наступила на лохмотья своих брюк. Правая брючина упала на песок.

«Всё. Крах».

– Поторопиться нельзя?! – кричал Аша. Он держал в руках корзину с рыбой. Прутья корзины расползались, и он опасался, что один не донесет улов, и всё это богатство уплывет обратно в океан.

– У меня авария. Пока не приближайтесь ко мне.

– Умеете Вы заинтриговать. Что в этот раз?

Саша подняла над головой отпавшую деталь её туалета.

– Это брюки!

Аша замахнулся корзиной, отбросил её в сторону берега и, отряхивая руки, начал аплодировать.

– Извините, Алекс, – говорил он, смеясь. – Вам уже давно пора поменять гардероб. Посмотрите, сколько у Вас чемоданов. Неужели ничего нельзя выбрать? У меня такого ассортимента нет.

Аша подошёл к чемоданам и стал открывать один за другим.

– Это всё не моё.

– А вы что думаете, что за этим кто-то придёт? Или Вас спросят о сохранности этих вещей?

– Я это прекрасно понимаю. Но не могу переступить через себя. Я пробовала, но каждый раз как будто надеваю на себя чужую жизнь.

– Надо же быть такой зажатой. Я-то ношу.

– Вам легче. Вы актер и часто примеряли на себя разные судьбы.

Аша звякнул механичкой чемодана.

– Будь проще. Здесь всё наше.

Порывшись немного в вещах, он бросил Саше на спину какую-то зеленую тряпицу.

– Примерь.

Саша разложила вещь. Перед ней на песке лежал зеленый трикотажный сарафан на тонких бретельках, с резинкой на поясе. «Фу, Русалочка какая-то. И потом… с такими тонкими бретельками… будет видно нижнее бельё. Хотя его с такой одеждой и не носят».

– Я такое не надену.

– Почему?

– Я не люблю платья. Я не умею их носить.

– Так учитесь. Пока есть время. Вот вернетесь в свой городишко, как наденете платье… Если бы мой друг Акшай узнал, через что мне здесь пришлось переступить, чтобы в своем гардеробе выглядеть мало-мальски как человек, он бы рассмеялся.

– Почему рассмеялся? На Вас женское бельё?

– Что?! Можно подумать, за это время Вы не видели моего белья.

– А вам моего не видать. Как своих ушей.

– Для этого даже стараться не надо. Смотрите-ка, сидит передо мной почти без штанов и угрожает! Вам, между прочим, это пойдет… под цвет глаз. Хотя, как Вам угодно.

– Если мне это идет под цвет глаз, то я буду считать, что это Ваш подарок.

– Считайте, что хотите. А хотите, ходите голая. Мне, мертвому, все равно. Как говориться «Не можешь преодолеть прибой – сиди и любуйся на него».

– Куда Вы опять уходите? Куда Вы всё время уходите?!

Аша оглянулся.

– Рыбу надо собрать. Дела надо делать. Потом пойду, поплаваю.

Он направился к оставленным корзине и добыче.

Пока он чинил корзину и складывал улов, Саша брезгливо разглядывала чужие тряпки в чемоданах. И этот русалочий сарафан, который лежал уже отдельно от них, который уже побывал в его руках и полежал на этом песке, начинал ей всё больше нравиться. Она покрутила его, ощупала пальцами ткань. Материал очень приятно лежал на коже. «Что это за материал? Что это за добавка, которая заставляет блестеть эти нитки?» Сначала этот блеск показался ей пошлым, но потом она нашла его интересным. Она смотрела на сарафан, и что-то происходило у неё в голове: двигались и менялись местами тектонические плиты. Она надела его, потом стащила с себя обветшалое тряпьё и пошла посмотреться в океан.

Саша смотрела на своё отражение и не узнавала себя. «Эти отросшие до плеч волосы я видела и вчера, но почему сейчас это красиво? И то, как я исхудала, я чувствую давно, но почему сейчас это красиво? И эти загорелые руки, и обветренные щеки, и этот сарафан… да пусть он блестит».

– Алекс! Это Вы?! Почему с Вас раньше эти штаны не свалились?!

Услышав его крик и смех, она испугалась и села на корточки. Шлепнулась прямо в воду. Получилось глупо. И опять стыдливые мысли побежали в голове: «Не можешь преодолеть прибой – сиди и любуйся им. Это я к чему?»

– Вы сейчас пойдете плавать?

– Да, а что?

– Я пойду с Вами.

– Вам будет скучно.

– Не скучнее, чем здесь.

Она встала, выжала юбку и зашлепала по воде к плоту.

– А мне все равно, – игриво произнес Аша, поглядывая на неё поверх солнцезащитных очков.

По зеркальной глади океана плыли неразделимо два плота: один пытался уловить своим шуршащим целлофановым парусом лёгкий бриз, второй, будучи отражением первого, время от времени покрывался мурашками легкой дрожи при каждом волнении воды. Бамбуковая мачта скрипела. Весло в руках гребца деликатно булькало, совершая свою работу. По палубе, беззаботно позвякивая на ребрах бамбуковых стеблей, гуляла пустая жестяная банка. Пассажирка смотрелась на себя в океан. Заглядывая ей через плечо, Аша тоже смотрел.

– Я вот что придумала, – произнесла она, – вот я сверху гляжу на своё отражение. А что, если я – тоже чьё-то отражение. И кто-то смотрит на меня сейчас сверху и отражается во мне… И вообще всё это – отражение чего-то. И как моё отражение не может видеть меня, хотя и смотрит мне прямо в глаза, так и я не могу видеть этот горний мир. Как тебе моя мысль?

– Отдаёт плагиатом. Где-то я это уже слышал, по-моему.

– Правда? Мог бы и не говорить.

– А зачем себя обманывать?

Плот двигался по знакомому маршруту. Перед глазами проплывал неизменный береговой пейзаж: бесцветный песок, густые темные заросли в глубине и, наконец, выросшие из воды серые отвесные скалы. Аша вспомнил их первое путешествие, свои страхи и размышления. Вспомнил, как о каменные глыбы бились волны, и как он был готов биться вместе с ними об этот камень. И вот опять у него в руках весло, а она сидит на плоту. И они опять куда-то плывут вдвоем.

Впереди виднелся каменный слон, и Аша, как и в прошлый раз, направил плот под его впалое брюхо. Солнечная сеть, как и прежде, колыхалась по стенам грота. Тошнота и удушье безысходности вдруг подступили к горлу.

«Вот мы и приплыли, моя дорогая Алекс, в нашу точку невозврата. Сейчас тебе опять захочется спеть свою русскую мантру, и круг замкнется. И начнется новый круг? Новый виток спирали? Или что? Что будет?».

– Мы были здесь примерно 9 месяцев назад. Помнишь, ты пела здесь русскую мантру?

– Колыбельную.

– Спой, пожалуйста, ещё.

– Правда? Вам она тоже понравилась? Я когда её пела в нашей компании, мне кричали: «Браво, Саша!»

– Что значит «Саша»?

– Это Вы здесь меня окрестили Алекс. А дома меня зовут Саша. Ой, как давно я не слышала своего имени. Са-ша!

«Аша, аша», – повторило эхо. Оба затихли от такого сюрприза.

– Петь?

– Пой.

Саша запела и ко второму куплету стала поражаться работе своего мозга: он одновременно умудрялся вспоминать текст песни и размышлять над мыслью о том, как два их имени чудесным образом слились в одном, будто остров сам начинал опровергать теорию, что между ними нет ничего общего. «Не надо, Остров, зачем ты играешь со мной такую жестокую шутку?»

В колыбельной было много куплетов, и Саша удивлялась, что он слушает и не останавливает её. А он и не мог её остановить, потому что забылся. За эти семь неторопливых куплетов перед ним проходила его короткая островная жизнь. Его жизнь, которая будет и дальше продолжаться здесь: среди привычных уже, но все равно чужих мест, рядом с этой чужой женщиной, которая поёт так просто и так неприкрыто и обаятельно выражает себя в пении, что не знаешь, куда от этого деться, и непроизвольно начинаешь брать вместе с ней дыхание …

Песня закончилась, Саша замолчала. Она ждала, что он что-нибудь скажет. Как-то оценит её пение или ситуацию… Без комментариев Аша снова окунул весло в воду, и плот начал путь из грота.

– А Вы сёрфингом когда-нибудь занимались?

– Было дело. Но предпочитаю дайвинг. Вот здесь и остановимся. Тихое место. Скала не дает ветру взволновать море, и глубина хорошая.

ГЛАВА 2

ПРЫЖОК

Аша плавал вокруг плота.

– Прыгайте сюда.

– Вы все-таки решили от меня избавиться.

– Жить возле моря и не уметь плавать – это смешно. Или Вы мне не доверяете?

– Здесь глубоко. Страшно.

– А кому не страшно? Впрочем, как хотите.

– Хочу. А если что… Вы меня?..

– Спасу, спасу. Я же Ваш Ангел хранитель.

Саша осторожно сползла в воду. А когда её одежда намокла, она поняла, что видит Аша, если там, под водой, смотрит на неё. От смущения она свела локти, поджала колени и, вцепившись в края плота, повисла на нем, как улитка над океанской бездной.

«Ах ты акула сухопутная. Все-таки выманил».

Аша подплыл к ней и заглянул в широко открытые глаза:

– Что? Страх сковал? Успокойте дыхание, вдохните глубже, и ныряем.

«А пошло бы оно всё к такой-то бабушке», – решила Саша и разжала пальцы. Они вдохнули в унисон, Аша крепко взял её за руку и повлек за собой.

Саша открыла глаза, и свободной рукой быстрее зажала нос, чтобы не вдохнуть от страха. Вокруг была мутная бутылочного цвета вода, а не прозрачность и веселье красок, которые она ожидала увидеть. Бездна гипнотизировала мерным движением взвеси. Ощущалось чьё-то тайное присутствие, и от этого сердце сжималось и билось как в тисках. Аша всё так же крепко держал её за руку и вел вниз.

По ту сторону водной глади этот мир ей казался таким затейливым, вызывал любопытство и желание познать, но когда она столкнулась с ним лицом к лицу, она не приняла его. Угнетали тишина и невозможность сделать вдох тогда, когда хочется. Это был не её мир. «Не тяни меня туда, не тяни». Как уж эти мысли передались ему, но он отпустил её руку. И в эту секунду, потеряв контроль над ситуацией и своим телом, она начала двигаться в какой-то безумной хореографии и заваливаться на спину. Пузыри воздуха полетели вверх к мутному желтому пятну. «Солнце», – поняла Саша. «А я? Я тоже хочу к Солнцу. Я не хочу вниз». В спину её уперлась сильная рука и начала выталкивать наверх.

«Успей, успей поднять меня».

Она летела на свет и во время этого полета испытывала странное переживание: мозг и тело её умирали, а с последними пузырями воздуха в ушах стихли гулкие удары сердца, и в голове стало светло и пусто. Она верила, что он успеет её поднять. И ждала. Это состояние между ужасом и ожиданием чуда было сродни счастью, а может, и счастьем самим. И когда вода на её лице расступилась, она сделала вдох. Оттого, что он был резкий и глубокий, боль прорезала горло и грудь. Но это было освобождение, прорыв сквозь пространство и время, туда, где пространство не простиралось, и время не длилось, а был только свет, который больно ударил по глазам и стал единственной реальностью.

Как большую пойманную рыбу Аша затащил её обратно на плот и набросил ей на голову и плечи свою футболку. Саша сидела на плоту и не могла надышаться. Болело в груди, глаза щипало, во рту был вкус океанской воды. Аша, посмеиваясь, похлопал её по плечу:

– Всё хорошо, всё хорошо. Все живы. Напугал? Просто это то, что я люблю. Люблю я эту бездну. Мне с ней интересно. Сильная вещь. Всегда самое обидное – возвращаться оттуда.

«А по мне, так я бы только и возвращалась».

– Судя по выражению Вашего лица, Вы туда больше ни ногой, – продолжал усмехаться Аша. – Переведите дух, а я сейчас вернусь.

Он поплыл. Черные мокрые волосы блестели на солнце, белозубая улыбка и глаза сверкали. Саша сидела в оцепенении, сжав в кулаке на груди сарафан. В этом кулаке она держала свет и не хотела выпускать его из себя. «Я ещё раз спущусь на эту глубину. Я перетерплю. Только бы пережить это снова: этот подъем и этот вдох. Это будет моей радостью. Тем, что я буду вспоминать всю жизнь. Всё равно, на каком острове».

Аша собирал волосы в пучок, когда услышал призыв: «Аша!» «Беда!» пронеслось у него в голове. Он оглянулся и увидел, как на плоту во весь рост стоит Саша. Потом её хрупкая фигура взвилась вверх и упала в океан.

В тот же миг он нырнул за ней. Активно и мощно раздвигая перед собой воду, он не понимал, почему так медленно плывет. Совершая миллион движений руками, ногами, всем телом, ему казалось, что он продвинулся всего на несколько сантиметров. Но главное – он не видел её.

Аша вынырнул возле плота, вдохнул, чтобы снова отправиться на поиски, и тут же внизу, прямо под собой, на глубине увидел огромную медузу – разлетающийся Сашин сарафан – и на мгновение это зрелище его задержало. Ему показалось, что он это когда-то уже видел. Он вдруг поймал себя на ощущении, что на водную гладь смотрит как на экран монитора, а за экраном в кадре разыгрывается сцена: героиня медленно и спокойно опускается вниз. Плавные движения рук, летящий за ней сарафан и колышущиеся в воде волосы – всё это двигалось, как в рапиде. Она смотрела на него оттуда и пускала пузыри воздуха. Это напомнило ему съёмки фильма. С одной только разницей – это было не кино.

Когда он начал терять её из вида, страх вернул его в реальность и лишил сил. «Достану и убью. Придушу голыми руками». Аша снова нырнул. «Догоню. Убью. Успею. Убью. Только, Господи, океан, отдайте мне её». Как только он три раза произнес эти волшебные слова у себя в голове, он дотянулся до её волос, схватил и потащил наверх.

Несмотря на Сашину худобу, он еле-еле поднял её на плот. Потом, положив на колено, вытряхивал и выстукивал из неё воду. «Сколько ещё я буду тебя спасать?! Ангел-хранитель, мать его!» Вместе с отходящей водой из Саши начали вырываться наружу непонятные звуки. Аша положил её на плот. Они оба тряслись, как в лихорадке.

Саша с удивлением смотрела по сторонам, будто не понимала, где она находится. Потом взволнованно задышала, собираясь что-то сказать. Она шевелила губами, но ничего не могла выговорить. Он не понимал, что с ней происходит. Наверное, от испуга схватил её голову и затряс, как копилку.

– Говори, говори! Что ты хочешь мне сказать?

Предчувствие открытия какой-то истины, тайны поселилось в нем.

– Девочка, скажи мне, что ты там узнала? Открой мне эту дверь! Выпусти меня!

– Я узнала тайну: для надежды, для мечты мне никто не нужен, даже ты, даже ты.

– Что?! Ты что, поёшь?!

– Оставь меня в раю средь любви и печали. Я всё тебе спою, что узнаю о нем.

– Что с тобой? Я русалку достал из воды?

– Я дельфин.

– Ты больна!! Тебя нужно было лечить током ещё у тебя на Родине! Ты в своей России отморозила себе мозги! Твоё психологическое развитие остановилось в подростковом возрасте! Тебе 16 лет? Признайся!

– Два.

–Что «два»?

– Два раза по 16.

Саша продолжала дрожать и улыбаться синими губами.

Но она не цеплялась за его руки, как делала обычно, когда ей было страшно. Не ловила его взгляд, чтобы обрести уверенность. Она таращила свои зеленые глаза и смотрела сквозь него. В этих глазах тоже была бездна, то, что он так любил.

«Не смотри, не смотри так. Ты просто сошла с ума. Тебе голову напекло. Как ты смеешь так смотреть? Как тебе не стыдно? В эту пропасть я за тобой не полезу. Отпусти меня. Не могу. Дай вдохнуть».

Пока они оба приходили в себя, успокаивая дрожь, в парус ворвался ветер и привёл их плот к берегу. И они сошли на него. Аша следовал за развевающимся знаменем зеленого сарафана.

Справа сверкал под солнцем океан, слева уходила в небо серая каменная гряда, под ногами был чистейший, мягкий белый песок. Ветер иногда поднимал его, и в воздухе переливалась серебряная пыль.

– С этим Вашим плаванием я очень устала и проголодалась.

С трудом передвигая от усталости ноги, Саша добралась до высокой гряды и прижалась к гладкой, теплой поверхности щекой. И это тепло приняло Сашу в свои объятья.

«Какая странная история со мной сегодня произошла. Что это со мной? Мне стало легче, как солдату, который после боя снимает броню. Облегчение. Свободна. Счастье существования, пребывания здесь, счастье быть частью этого мира и отражением горнего. Я не одна, Господи. Ты со мной. Сколько раз Ты мне это объяснял. Наконец-то это стало для меня явно. Я не боюсь. Ничего. Будь что будет. Я преодолею всё. Я пройду сквозь камень».

Саша постучалась в скалу, как в закрытую дверь.

– Что там за ней? За этой каменной стеной?

– Сейчас увидишь, – сказал Аша.

– Вы здесь уже были?

– Был.

Они не спеша обошли гряду, и перед Сашиными глазами открылась картина цветущего Эдемского сада.

Это не были привычные сумрачные джунгли с темными папоротниками и мхом, куда она ходила за водой и прочими бытовыми надобностями. Это было залитое солнцем место. Слышались сладкие запахи, пение птиц и еще какие-то не опознаваемые пока звуки. Казалось, что освещен и согрет был каждый уголок.

Здесь цвели цветы. На фоне голубого неба они бушевали всеми оттенками красного, а ветер разносил их аромат. Растения здесь не скрючивали свои корни в борьбе за жизнь, в страхе остаться без куска земли. Деревья в блаженстве распахивали кроны, чтобы одарить всех желающих своими плодами.

– Вы здесь уже были… А почему меня не привозили? А почему я, черт возьми, здесь никогда не была? Немыслимо, как это могло случиться!

– Ты меня спрашивала, «куда Вы всё время уходите» … В том числе сюда. Я привозил отсюда фрукты.

ГЛАВА 2

РАЙ

Ей было страшно сделать шаг в эту роскошь. Она боялась нарушить своим присутствием гармонию места. Но глядя на всю эту благодать, и соизмеряя себя с ней, появлялось предчувствие, что она оказалась здесь не случайно, что она здесь не чужая. А предчувствиям Саша доверяла.

– Пойдемте, – сказала она ему и шагнула первая. Он последовал за ней.

Поймав какую-то легкую эфирную волну, посмеиваясь и пританцовывая, она шла и говорила:

– Это рай. Это рай. Я не могу подобрать слова для этой красоты. И сколько жизни, сколько вокруг жизни. И как это заражает. У меня такое чувство, как в тот первый раз на плоту. Когда Вы меня забрали с того грустного берега. И мы так же плыли с Вами вдвоем. Вокруг острова. Как будто поплыли тогда, а приплыли только сейчас. Сегодня словно круг замкнулся.

– Что ты сказала?

– Круг замкнулся. Ничего. Вам не понять. Это мои личные ощущения.

Саша прибавила шаг, но он догнал её.

– Сумасшедшая, откуда взялись силы?

– Да, я сумасшедшая. А Вы такой нормальный-нормальный. Какая удача, что мне есть на кого положиться в моем горе.

– Ты опять хочешь со мной поругаться?

– Нет. Разве в раю ругаются? Просто я слышу здесь музыку. Я слышу Моцарта. Ветер – скрипки, птицы – флейты, океан – гобой. А ты не слышишь, господин актёр.

– Мне не дано услышать Моцарта. Поэтому я и не совершаю безумных поступков.

– Странно. Вам должно быть всё это близко: упражнения, этюды на перевоплощения. Вот я стрекоза, а вот я бабочка.

Саша затрепетала «крылышками», изображая, как она перелетает с цветка на цветок.

Аша остановился. Она была легкой и беззаботной и действительно напоминала какое-то насекомое с длинными тонкими конечностями и зелеными прозрачными крылышками. Она была совершенно отсюда. Из этого мира. Даже можно было сказать, что её здесь не хватало.

«Мой дорогой мотылек, я завидую тебе? Пожалуй. Ну, лети. Не останавливайся. А мне не услышать Моцарта. Я оглох».

Аша опустил глаза. Там, внизу, шла жизнь: один тащил травинку, другой замер в ожидании добычи и, возможно, он поджидал того, с травинкой; третий зарывался с головой в песок, чтобы не видеть и не слышать всего этого безобразия и не мучиться потом угрызениями совести. «Чего прячешься? Напортачил где-нибудь? А ведь потом вылезешь, как ни в чем не бывало»,– подумал Аша.

Ожесточенно сражаясь с растительностью на его ноге, вверх ползли два паука на тонких ножках и несколько мелких букашек. Их титанический труд вызвал у него жалость, умиление и саркастическую улыбку. «Друзья, куда держим путь? Цель визита? Сами не знаете? Ползём, чтобы ползти? Понятно. А идите-ка вы …домой. Вас там детки ждут». Аша стряхнул их резко и небрежно вместе с песком и сором, вздохнул, расправил плечи и оглянулся вокруг.

В небе растворялись облака, по воде бежали солнечные блики и кололи глаза. Он прищурился и вспомнил, как в юности ходил на пленер на берег океана. Была такая же погода, такое же солнце и блики, которые никак ему не удавались. Как он разозлился, бросил кисти и убежал, оставив неоконченную картину, мольберт, палитру и краски на берегу. Потом долго плавал, играл с мальчишками в волейбол на пляже, а когда вернулся за мольбертом, то ничего уже на месте не нашел. Потом был страх возвращения домой и абсолютное счастье, когда отец простил его.

«Прощен, прощен… вдох и выдох».

Аша усмехнулся и закрыл глаза. Ветер ласково обдувал лицо, приносил ароматы. И он вдруг понял, что его нет на этом острове, что он растворился. Весь. Перестало болеть всё, что болело. Он даже испугался, что открыв глаза, не увидит своего тела.

«Неужели сумасшествие передается воздушно-капельным путем?

Но где же я?»

И он увидел себя, гуляющим в картине Гогена, проходящим мимо гаитянок… и они все были его знакомые, и улыбались ему. Так он дошел до джунглей Анри Руссо и видел там даму в желтом платье. А заметив в траве льва, стал прицеливаться в него из ружья.

– Зато ты не видишь то, что вижу я! – Радостно крикнул он.

– Что?

– Картину. Вот эти красные цветы – это крупные мазки масляной краски. И я бы не стал на этой картине прорисовывать детали. Кистью, как ветром, смазал бы все, слил небо с морем… прорисовал бы только камни. Жалко, красок нет. И вообще, это не Моцарт, а Бах.

– Позвольте, позвольте. Бахом здесь и не пахнет. Бах – тот ещё нервомот. Он из меня всю душу вынимает. А у меня сейчас на душе легко и приятно. Однозначно, Моцарт.

– Вот этот валун – Моцарт? Вот эти тяжелые темно-зеленые пальмовые листья – Моцарт? Вам изменяет вкус, госпожа музыкантша. Что ты всё время смеёшься? Куда ты ведёшь меня?

– Вон там растут груши. Я очень люблю груши. Достанете мне одну?

– Вообще-то это не груши, но ладно, пусть сегодня будут грушами.

Они шли по белому песку мимо красных цветов, приминая зеленые травинки.

– Ты знаешь, я всегда старости боялась больше смерти.

– В 40 лет стареть не хочется, а в 70 захочется пожить подольше. Это нормально.

– А ты когда-нибудь видел фиолетовые бананы? Я видела. В интернете.

– Какое несоответствие вкуса и цвета. Бананы должны быть желтыми.

– Ты так считаешь?

– Да.

– Я могу бесконечно задавать вопросы и говорить глупости.

– Я наслаждаюсь.

Они подходили к высокому дереву. Широкий ствол был покрыт морщинистой коричневой корой. С веток свисали плоды, похожие на груши. С некоторых на землю и кору капал сок. На это лакомство собирались бабочки и разноцветные жуки. Наевшись сладкого, они отправлялись к подножию дерева, где с гладких камней падал небольшой ручей, и сливались там с пестрой радугой.

– Посмотри, дерево плачет.

– В раю не плачут.

– Ты мне грушу достанешь?

Аша оглядел ствол, обошел вокруг дерева, не представляя, как он заберется наверх по такой вертикали, и, подсчитывая, сколько ссадин он здесь может получить, и в какой момент порвутся его любимые шорты.

– Оно грязное и липкое.

– Не обращай внимания. Лезь.

– Легко тебе сказать.

Он поднял голову. Солнечные лучи ослепили его, потом разбежались перед глазами желтыми кругами. В носу щекотало, глаза слезились, и все в них стало переливаться и преображаться: формы листьев и плодов расплывались, становились акварельными. Радужные искры бесконечно сверкали. И казалось, будто это все уже когда-то было с ними: вот он вскарабкался на ветку, вот срывает грушу, а вот протягивает ей, и она счастливо улыбается. «Я это вспомнил? Но когда это было с нами?»