Старая Пыль

Делать было нечего, пришлось идти снова к доброй бабушке и, заплатив, пользоваться ее телефоном, негодуя на долгое время недоступную междугородку. Изрядно помучившись, все же удалось сладить с допотопной связью и в квартире моей ласточки весело затренькал зуммер аппарата. Но, как вскоре оказалось, совершенно безответно…

Это вконец вывело меня из себя и, дав со злости вахтерше чаевых больше, чем ей полагалось, я вернулся в номер. Растянувшись на кровати, недовольно крякнувшей тронутыми ревматизмом пружинами, стал думать – гадать, где это носит мою суженую. В голову, однако, шли мысли одна опаснее другой, к тому же обездоленный желудок начал давать о себе знать и, чтобы не сойти с ума от ревности и не умереть с голодухи, решено было развеяться в поисках пропитания.

Свадьба к этому времени в очередной раз сгрудилась в фойе первого этажа для планового перекура. Стоял дикий гам. Продираясь через толпу, я заметил симпатичное личико невесты, в табачном дыму выглядевшее почти мистически; наши взгляды встретились и ее бровки изобразили изумленьице: что, дескать, за незнакомый тип здесь ошивается? Почему не знаю?

«Да вот, видите ли, проездечком тут…извините…», – подумалось игриво, и я нагло подмигнул, улыбнувшись одной из своих улыбок, получавшейся наиболее очаровательно.

Это попало в цель – она пунцово зарделась и потупила свой заостренный тайным интересом взгляд. Но тут же снова подняла густые длинные ресницы и – о, мама! – послала легонький воздушный поцелуй! Это несколько компенсировало непонятное молчание московского телефона.

На улице я поинтересовался у крепко держащего колонну крыльца мужика, где здесь ближайший бар. С огромным трудом сфокусировав на мне взгляд, он, долго соображая, ткнул, наконец, пальцем в неопределенном направлении и обессиленно выдохнул: там! Однако, проследив в указанном направлении, я в конце концов увидел лишь чьи – то торчащие из кустов, обутые в штиблеты, ноги явно спящего человека.

Почесав в задумчивости затылок, я подумал, что это больше похоже на «перебор», нежели на «бар», и решил пойти туда, слышалась музыка явно дискотечного характера.

Интуиция меня не подвела: вскоре я увидел яркую вывеску бара «Жемчужина», рядом с которым и гудел, словно потревоженный улей, огороженный сетчатым забором летний дансинг.

На крыльце у входа стайка подростков тут же принялась изучать меня на предмет мордобоя, но оценив по достоинству мои возраст, вес и рост, благоразумно решила близкого знакомства не заводить.

Внутри было тесновато, но довольно – таки клёво. Сердце радостно екнуло от предстоящего ужина, а глаза принялись подыскивать свободное местечко.

На первый взгляд показалось, что все столики были заняты посетителями, но тут передо мной выросла любезно улыбающаяся девушка в малюсеньком белоснежном передничке; была она высоченная, даже в сравнении с моим немалым ростом. Приветливо поздоровавшись, она указала на притаившееся в уголке свободное местечко.

– Что желаете? – сверкнула она обворожительно черными глазами.

Изучив бегло меню, я заказал себе горячее первое блюдо, пол – литра водки и кое – что из закусок.

Чтобы не тратить времени зря, откупорил стоявшую в томительном ожидании бутылку пива и жадно осушил стакан. Ну вот, теперь я на «исходной позиции!». Приступил к изучению неизвестной местности.

Неместных здесь вычисляли сразу: стоило мне появиться в баре, как десятки пар глаз липко принялись изучать меня. Правда, вскоре мужскую половину посетителей моя персона все же перестала интересовать, лишь девушки нет – нет, да и бросят увлеченный взгляд – другой…

Пиво было вкусное, и я принялся рассматривать этикетку: «Новороссийское», – такое же, каким меня угощал Кепочкин.

Вскоре принесли мой заказ. От аппетитно дымящегося супчика потекли слюнки. Для начала же я налил себе стопочку водки из запотевшего графинчика и медленно выпил.

Я был доволен: мне нравилась эта спокойная станица, этот тихий летний вечер вдали от душных столичных смогов; нравились взгляды тайком и открытое порхание около моего столика молоденьких симпатяшек, надеющихся, что я предоставлю им посадку рядом с собой. И я начал было подумывать, не завести ли действительно с кем – либо из них полезное знакомство, но эти мои раздумья были прерваны самым грубым образом: две подвыпившие подружки лет двадцати пяти каждая бесцеремонно плюхнулись на свободные места около меня и, переглянувшись друг с дружкой, принялись рассматривать мой графин.

– Привет, девчонки! – прервал я их тихую грусть.

– Привет, тебя как звать? – одна из них все же перевела взгляд на меня.

– Петр. Хотите выпить?

– О, Петр – классное имя! – оживились они. – Нам чуть – чуть…

Я налил по полной, с интересом наблюдая.

Они тут чокнулись между собой и мигом проглотили водку. Видеть, как их личики скорчились от горечи, было выше моих сил, и я подвинул к ним закуски, от которых они не сочли нужным отказаться.

…Вечер удался. С моими новыми знакомыми мы пили, танцевали, много болтали и снова пили, пили. В конце концов около трех ночи они вдруг куда – то исчезли и я стал пробираться к выходу. В глазах яркие фонари и деревья парка кружили лихие хороводы; ноги то и дело норовили потерять твердь тротуара, занося время от времени то вправо, то влево. Все же, привыкший к жизненным неудобствам, я довольно скоро добрался до гостиницы.

Свадьба утихла, лишь несколько вконец обессиленных казаков спали в фойе на банкетках, отчаянно храпя.

Бесцеремонно разбудив бабульку, я еще раз позвонил в Москву и опять трубку там никто не поднял…

В полнейшем изнеможении я уклался в конце концов на говорящую кровать в своем номере и уснул неспокойным сном.

…Снились молоденькие казачки в ярких платьицах, украшенные разноцветными лентами и венками из цветов; они пили со мною водку, а затем звали за собой в густые заросли подсолнухов…

…Потом привиделась счастливо улыбающаяся Марья, ведущая Орлова под венец…

* * *

День уже был в самом разгаре, когда я наконец проснулся. Солнце за окном пекло неимоверно и в номере стояла ужасающая духота, от которой все тело покрылось липкой испариной. Спросонья я поискал было пульт дистанционного управления от кондиционера, но тут же вспомнил, что подобные удобства остались далеко отсюда в моей московской квартире.

Тяжело, словно перегруженный «Боинг», я поднялся к кровати и побрел к раковине. Присосавшись к кранику, затушил горевший где – то глубоко внутри пожар и осмотрел себя в прибитом тут же на стене треснувшем зеркальце неопределенной формы; оно было небольшим и пришлось осматривать свой фейс фрагментами. После осмотра всех фрагментов картина вырисовывалась неутешительная: лицо оплыло и потеряло черты былой чертовской привлекательности, зато приобрело несвойственный обычно зеленовато – серый оттенок. Срочно требовалась реанимация!

Я переоделся в купальный костюм, обвязал вокруг торса полотенце и побрел в душ в конце коридора.

Свадьба снова пела и плясала, и весь первый этаж, как обычно, заполонили курильщики. Успевшие подвыпить дамочки провожали меня восторженными взглядами.

Довольно кряхтя, я плескался под холодными струями, мало – помалу возвращавшими меня к жизни. Вскоре слабость во всем теле сменилась оптимистичной бодростью.

Вернувшись в номер, вскипятил чай, легко позавтракал, пожурил себя для профилактики за вчерашнее пьянство, взял фотоаппарат и диктофон и отправился на поиски Жанны, детского психолога из Москвы. Из записей Демидова следовало, что прием она ведет в Доме культуры, который я вчера заприметил недалеко от «Жемчужины». Но сегодня было воскресенье, вряд ли она будет на рабочем месте, хотя…

«Хотя не все же такие безалаберные, как ты, Орлов!» – пронеслась в голове неуловимая мысль.

На крыльце клуба репетировал духовой оркестр, от медных звуков которого в голове тут же появился болезненный резонанс.

– Скажите, где я могу найти детского психолога? – поинтересовался я у бабульки–вахтерши, лениво гонявшей от себя назойливых мух.

– Прямо и направо, – объяснила она, не прекращая своего занятия.

«Баскова Жанна Ивановна, психолог», – гласила надпись на двери. Не надеясь на ответ, я постучал.

– Войдите, – раздался за дверью звонкий голос.

Она сидела за столом у распахнутого окна и ветерок легко шевелил ее взбитую челку. Завидев меня, девушка отложила в сторону книгу и с интересом посмотрела своими черными глазками с не по возрасту взрослым выражением.

– Разрешите? – спросил я, вваливаясь через порог.

Бегло осмотрев меня с ног до головы, Жанна остановила свой взгляд на висевшем на моей груди фотоаппарате и, улыбнувшись, поднялась со своего места.

– Вы корреспондент, верно?

– Это так заметно? – сделал я удивленное лицо, осмотрев себя.

– Из «Гипотенузы», угадала?

– Вы на всех оттачиваете свои психологические трюки или только на газетчиках?

Она рассмеялась и протянула руку:

– Жанна… Да просто был тут недавно один ваш коллега…

– Демидов? Жирный такой…

– Вот – вот, Демидов, – вздохнула почему – то она. – Назойливый такой тип.

– И за это вы подарили ему томик «Детской психологии»? – иронично поинтересовался я, присаживаясь на стул.

– Что? Я?! Так это он спер, значит, у меня учебник! А я, между прочим, полрайона после этого избегала в поисках этой книги! Урод!

– Урод – урод! – быстро подхватил я, в душе радуясь, как расскажу всем в редакции о его глупой выходке.

– Мы познакомились с ним случайно на побережье, куда меня любезно пригласил съездить председатель колхоза, выделив место в автобусе с передовиками. Демидов стал ухаживать за мной, а когда узнал о моей работе, начал расспрашивать о самоубийствах детей в станице. Не думаю, чтобы его это так уж волновало, скорее чисто профессиональный интерес, не более. Но он навязался ехать обратно со мной, сославшись на то, что хочет сделать на этих бедах большую статью. Поначалу он действительно взялся за тему, но со своими расспросами попался однажды кому – то под горячую руку. Какие – то ребята его жутко запугали, он стал нервным и совершенно потерял к этому делу интерес, а вскоре и вовсе укатил не попрощавшись даже, зато прихватив на память книгу.

– Кому – то могло не понравиться, что он интересовался самоубийствами?

– Кому? – искренне удивилась Жанна.

– А каково ваше мнение в этом вопросе? И вообще, не расскажете ли мне об этом, обещаю, я буду внимательным слушателем, а из всего услышанного сделаю хорошую статью.

– Вы говорите точно так же, как Демидов! – заметила Жанна.

Сравнивать меня с Демидовым – это был удар ниже пояса! Но я стоически стерпел.

– Я постараюсь подать материал так, чтобы привлечь внимание людей к этой теме. И потом, я не «стригу» гонорары из пустопорожних баек, каждая моя заметка – это журналистское расследование, доведенное всегда до логического конца.

– Вы полагаете, что в самоубийстве детей есть логика? – теперь она смотрела на меня изучающе.

– Должна быть логика в массовости этого явления, тем более локализованном в пределах одного района. Но пока еще рано делать какие – то обобщения, ведь я даже не посвящен в это дело и не услышал ваш рассказ – рассказ специалиста!

Я пододвинулся поближе к столу и снял с плеча фотокамеру, приготовившись внимательно слушать.

– Но мы могли бы познакомиться для начала, не так ли? – улыбнулась она моей настойчивости. – Или вы предпочитаете работать инкогнито?

– Меня зовут Петр Орлов, – я протянул ей визитную карточку.

– Орлов? – удивилась Жанна и, на некоторое время всмотревшись в мое лицо, быстро поднялась со своего места и подошла к шкафу, забитому книгами и различными папками.

Вскоре она вернулась с кипой скоросшивателей и газетой, в которой я еще издали узнал родную «Гипотенузу». Девушка быстро полистала ее, затем стала сравнивать что – то изображенное там с моим лицом.

– Это вы? – она развернула страницу, на которой была помещена фотография оборванца, склонившегося над трупом.

– Разве не похож? – удивился я.

– Почти нет…

Тогда я достал из блокнота вырезку трехмесячной давности, где был изображен в компании с Александром Любимовым на церемонии вручения «Тэфи». Здесь я себе нравился: снимок был сделан с низкой точки и я выглядел этаким белозубым великаном, стоявшим рядом с телезнаменитостью. Внизу стояли наши с Любимовым фамилии.

– А здесь – похож?

По загоревшимся живым интересом глазам я понял, что теперь она меня узнала и поверила, что тот бомж из «Гипотенузы» и Петр Орлов – одно и то же лицо.

– Ну и ну! – все еще удивлялась Жанна. – В Москве мне с вами никогда не пришлось бы встретиться, вот ведь странно, да?

– Оставьте себе на память! – предложил я.

– А можно? – она почти не верила в происходящее.

– Пока нет…

Я взял из ее рук снимок, поставил на его обратной стороне свой залихватский автограф и снова вернул себя новой хозяйке.

– Теперь – можно!

– «Милой Жанночке от покорного слуги Петра Орлова в знак дружбы и признания. Искренне ваш П.Орлов, ст.Старовеличковская», – прочла она вслух и мило покраснела.

– Теперь вы сделаете мне ответный подарок и расскажете вашу историю, – попросил я и достал диктофон.

– Да – да, – встрепенулась она, – это началось около года назад. По совершенно непонятным причинам школьники от десяти – одиннадцати до семнадцати даже лет начали сводить счеты с жизнью. Безо всяких видимых причин они среди бела дня набрасывали на шею веревку. Никто из них не оставлял никаких посмертных записок, ни у кого не было каких – либо серьезных причин для рокового шага. Непонятно…

– Из каких семей были погибшие дети?

– Из самых разных. Вообще, вы знаете, я вот уже около трех месяцев бьюсь над этой загадкой, но никаких сколь – либо заметных закономерностей обнаружить не удалось. Посудите сами: в возрасте детей – большой разброс, среди них есть дети из интеллигентных во всех отношениях семей, и из семей неблагополучных, есть дети полностью обеспеченные, и не искушенные различными благами; интересы у всех самые разнообразные… Пик этого явления пришелся на октябрь – декабрь прошлого года и мы опасаемся, что в осенний период – не дай бог, конечно! – произойдет новый всплеск детского суицида!

– На чем основаны подобные опасения?

Жанна несколько помедлила с ответом, задумавшись, затем твердо ответила:

– Это, наверное, глупо, но меня почему – то не покидает смутное предчувствие…ведь я много разговариваю с родителями подростков, они тоже словно ждут чего – то дурного… Возможно, всему виной наэлектризованность психологической атмосферы, вызванная прошлогодними самоубийствами. Ведь здесь почти все знают друг друга и представьте себе, что чувствовал каждый человек, когда чуть ли не ежемесячно хоронили несчастных детей. И это при всем том, что в других районах обстановка в этом плане была нормальной… Недоброе предчувствие не оставляет меня, и чем ближе осень, тем тревожнее на душе.

– У меня два вопроса, – прервал я, – во – первых: я правильно понял, что среди самоубийц были лишь мальчики?

– Да, самоубийств среди девочек не наблюдалось.

– Почему бы это, по – вашему?

– Возможно, здесь играют роль значительные различия в психике тех и других…

– Допустим. Во – вторых: была ли замечена за тот же период вспышка суицида среди взрослого населения?

– Я лично не интересовалась такой статистикой, ведь моя специализация – дети, но сколь либо заметных вспышек скорее всего не было…но я точно не могу сказать! – было заметно, что Жанна старается быть как можно объективнее.

– Из вашего рассказа явно чувствуется существование некой причины, пусть даже и, предположительно, мистической, приводящей в действие весь механизм суицида в станице. Возможно, отсюда и ваши опасения… Найти эту причину – это и станет нашей задачей.

– Не верю я в мистику… – покачала головой девушка.

– Я – тоже! Здесь в районе действует секта, вы не знаете ее названия?

– Н – нет… – задумалась она, – но я знаю, что никто из покончивших с собой не состоял ни в каких сектах!

– Тоталитарные секты – заведения весьма закрытые, если не сказать – конспиративные. Проверить это все равно будет необходимо. Ведь зомбирование людей – сейчас это ни для кого не секрет. А что может быть проще, чем внушить молодому человеку, по сути – ребенку, всякие мысли, не совместимые со здравым смыслом?

– Но зачем понадобилось губить детей?! – недоумевала Жанна.

– Да хотя бы из чистого любопытства! Ведь безнаказанность порождает вседозволенность: внушили одному ребенку мысль о самоубийстве, другому…а сколько еще поддастся внушению? Как быстро? Все это не укладывается в рамки здравого смысла, но, поверьте, в подобных сектах происходят подчас и более чудовищные вещи! Кстати, вспышка суицида произошла среди детей, находящихся в стадии активного полового созревания, верно?

– Да, почти во всех случаях это именно так.

– Какие у вас есть материалы по этим случаям?

– У меня только карточка с именами и некоторые факты, все объективные данные – в районном ОВД. Я посмотрела их, но ничего существенного для себя не обнаружила.

– Каким образом были совершены удушения?

– Посредством самых различных сподручных вещей – от бельевой веревки, проволоки до ремня от брюк.

– То есть и здесь не наблюдается никаких закономерностей?

– Абсолютно никаких! – вздохнула Жанна. – Вы возьмите эти папки, здесь все более – менее подробно описан каждый случай. К сожалению, я приехала сюда когда вспышка уже угасла, так что многого объяснить не могу. Но сколь – либо существенно на картину происходящего мое присутствие в станице вряд ли повлияло…

– Вы очень любите свою работу? – задал я лукавый вопрос, любуясь юной горячностью, с которой Жанна объясняла мне детали дела.

– Да! – удивленно взглянула она на меня и, заметив откровенный интерес в моем взгляде, тут же смутилась.

– Я бесконечно благодарен вам за подробности, а теперь хотел бы пригласить вас в «Жемчужину». Хотите пива?

– Нет, я на работе, но от «Пепси – колы» не откажусь! – согласилась девушка и пояснила: – Жарко…

– Но сначала я сделаю снимок, позволите?

– Прямо сейчас? – она принялась поправлять прическу, с ужасом наблюдая, как я снимаю чехол со своего «Никона».

– Да, прямо здесь, на рабочем месте! – я прильнул к видоискателю, оценивая ракурс.

Стильной композиции в этой полупустой комнате с окрашенными темно – голубой краской панелями не получалось; брать же в кадр полуразвалившийся шкаф было и вовсе не эстетично. Тогда, не мудрствуя лукаво, я взял в рамку Жанну, сидевшую за книгой, и когда взгляд ее красивых черных глаз поравнялся с осью объектива, нажал на спуск.

Камера еще жужжала, перематывая кадр, когда она задала вопрос, который волнует больше всего на свете всех женщин, – по – крайней мере, по моим многочисленным наблюдениям:

– Я не буду выглядеть уродиной? – спросила она, кивнув прелестной головкой на камеру.

Я хотел было рассмеяться, но подумав, что это для нее в данный момент вопрос жизни и смерти, просто заверил:

– Вы будете выглядеть чудесно, я вам обещаю! Идемте?

Но дойти до бара нам было сейчас не суждено: в дверях кабинета мы столкнулись с запыхавшейся вахтершей; вся ее лень куда – то испарилась и, задыхаясь от возбуждения, она затараторила:

– Жанночка, опять человек повесился! Ох, беда – то какая… – она схватилась за грудь.

– Опять ребенок?! – Жанна побледнела.

– Нет, на этот раз, слава Богу, не дети… Загоруйко Степан Федорович, бывший главный агроном колхоза, – хороший был человек! Я подумала, может это будет вам интересно…

– Где он проживал? – взял я инициативу в свои руки.

– Степная улица, номер дома не помню…да вы найдете, улица небольшая! – и объяснила, как проехать.

– Ждите меня на крыльце клуба, я сбегаю за машиной.

Примчавшись в гостиницу, я расчехлил фотокамеру и сунул ее в простой полиэтиленовый пакет с ручками – снимать, возможно, придется тайком. Затем зашел к заведующей номерами и попросил закрыть в сейфе папки, переданные мне Жанной.

Завидев меня, бабулька вмиг сделалась усталой на вид:

– Орлов, опять придете пьяным ночью и будете ставить «на уши» гостиницу?! – ее взгляд сверлил меня почти осязаемо.

– Ну что вы, тетя Маша! – я наклонился и чмокнул ее в щечку в знак подтверждения своих слов.

– Я вас выселю, Орлов, вот увидите! – пригрозила она. И когда я закрывал уже дверь, добавила негромко:

– Проказник!..

Через несколько минут я подкатил уже к Дому культуры, где меня ждала Жанна.

– Вам так интересна смерть этого старика? – поинтересовалась она, садясь в машину.

– Теперь все, что творится в станице, представляет для меня интерес, – серьезно кивнул я головой.

– Но ведь к самоубийству детей это не имеет скорее всего никакого отношения…

– Ничего нельзя знать заранее.

Немного подумав, она вынуждена была согласиться со мной.

Нужный дом значился под адресом Степная, тринадцать. Я не суеверный человек, но все же подсознательно отметил этот факт. Около него стоял милицейский «уазик» канареечного цвета и «скорая помощь».

Дом был стареньким, но выглядел вполне добротным. К нему примыкала огромная беседка, густо переплетенная виноградной лозой, прямо с потолка которой свисали огромные сочные грозди спелого винограда. Из комнат доносился женский плач. На пороге стоял со скучающим видом молоденький сержантик милицейской службы.

При нашем приближении он начал неуверенно переминаться с ноги на ногу; я решил сыграть на этом замешательстве:

– Мы врачи, – соврал я, – а это – специалистпо самоубийствам! – представил я несколько смутившуюся спутницу.

– Проходите, там уже есть врач, – пожал плечами сержант, уступая дорогу.

Это был уже довольно – таки пожилой человек лет шестидесяти пяти. Его лицо изборождено морщинами, а голова была белоснежной от седины. Теперь он неподвижно висел на веревке, привязанной сверху вокруг массивной деревянной балки; петля так туго стягивала его худую шею, что казалось вот – вот оторвет голову несчастного. Лицо было багрово – синюшним с выпученными глазами и вывалившимся распухшим языком.

Лишь взглянув, Жанна тут же спряталась за моей спиной и мелко задрожала, – вид самоубийцы произвел на нее сильное впечатление. Я легонько пожал ее руку и продолжил осматривать помещение.

Здесь уже работали следователь, подробно описывающий место происшествия, и криминалист, делающий фотоснимки. Плачущую навзрыд вдову утешал молодой человек лет тридцати пяти, явно ее сын.

Закончив формальности, следователь подошел к ней и негромко задал вопрос:

– Почему он поступил так?

– Он сильно болел в последнее время, у него был рак. Но я никогда не думала, что он может так поступить, ведь он очень переживал, как мне трудно придется после его смерти…я не понимаю… – она снова зарыдала.

– Снимайте! – кивнул следователь людям в белых халатах и пошел в соседнюю комнату. Следом тут же направился и молодой человек, поддерживая вдову.

Мне удалось сделать несколько снимков, когда, подставив лестницу – стремянку, санитары начали перерезать веревку. Они удивились было фотовспышке, но тут же потеряли к ней всякий интерес, занявшись своим делом.

Подхватив все еще дрожащую Жанну под руку, я направился к выходу. Неожиданно на пороге возникла фигура все того же молодого человека; был он почти одного роста со мною и такой же крепкий. Лицо его сейчас было перекошено какой – то непонятной яростной злобой, а глаза, горевшие ненавистью, уставились на меня.

– Что вам здесь надо? – скрипнул он зубами и бросил беглый взгляд на пакет, в котором я прятал фотоаппарат; видимо, он заметил блики фотовспышки и это вызвало в нем вполне объяснимое негодование.

– Что здесь делает детский психолог? – удивленно взглянул он на Жанну.

– Не детский психолог, – пояснил я, проскальзывая в дверь, – а специалист по самоубийствам!

– Вот как? – глаза его округлились. – И по какому праву вы вмешиваетесь в чужое горе?

– Извините нас… – попросила прощения растерявшаяся от его напора девушка.

– Пошли к черту отсюда! – яростно бросил он.

Его тон взбесил меня; я пропустил Жанну вперед, затем вернулся и, взглянув в глаза грубияну, ткнул ему в грудь указательным пальцем и негромко сказал, стараясь быть спокойным:

– Это не похоже на самоубийство, вам не кажется?

– Еще чего? – рявкнул он.

– Балка, к которой привязывалась веревка, слишком высока для роста старичка, даже лестницу – я кивнул на уносящего стремянку мальчишку – пришлось взять у соседа, чтобы снять тело. Или вы полагаете, что немощный, почти не встававший в последнее время, человек мог без труда взобраться на такую высоту?

И, оставив молодого человека раздумывающим над моими словами, я развернулся и пошел к машине.

Жанна выглядела уже немного лучше.