Дорога к сыну

«Нет на земле мучительнее муки,

Чем быть с друзьями славными в разлуке…»

Прав ты, родом из Панджруда, селения Пяти рек, и да пребудет извечно с людьми планеты мудрость твоя, Рудаки. Впрочем, Устод, Мастер, мудрые мысли, некогда сказанные тобою, пережили своего великого создателя, переживут нас и ещё не одно поколение людей на этой земле. Воистину сказано, ложь рассыпается прахом, а истина облегает плечи Аллаха – истина стоять в беде и в горести, в нужде и голоде вместе со своим народом. Надо болеть вместе с ним одной болью, общими усилиями искренно и сердечно, со всей разумностью и взаимным уважением выходить из войны, а не набивать на человеческой крови собственный желудок и мошну – не строить богатство на чужих костях.

Так думал бобо Якуб и спускался к реке, и смотрел себе под ноги.

Хоть и рябило в глазах, и плавали в воздухе пред глазами бестелесные мошки, и голова кружилась от волнения и радости, от свежего воздуха и раскрытых объятий дороги, как объятий любимой женщины, старик был бодр и крепок.

«Где ты, милая Саодат, чтобы видеть эту красоту?» – спрашивал старик.

И давно умершая любимая женщина ласково и нежно отвечала ему:

«Я здесь – я рядом с Вами, внутри Вас и вокруг. Я вижу, как прекрасен этот зимний мир, и я помогу Вам завершить нелёгкое дело, мой милый и любимый, господин и товарищ, Якуб Дилкушод. Вы ни в чём не виноваты – на всё воля Аллаха!»

Только старый путник не слышал этих слов, и тело его, с каждым шагом, наполнялось новыми силами, молодой бодростью и светлым настроением. Так новый кувшин Аллаха, Великого гончара и скульптора, наполняется здоровым и крепким вином, малый глоток которого способен повергнуть с ног не только Тахамтана, мощного богатыря, каким был могучий Рустам, но и десяток подобных чудо-богатырей, баходуров.

Вот старик подошёл к реке и разломил лепёшку на несколько кусков, и кусок побольше бросил напротив себя – пусть все тревоги и печали унесёт этой водой. Верил Якуб Дилкушод, придёт день, и люди вернутся под милость Аллаха Единственного и Справедливого и вернутся в объятия друг друга – объятия признания и дружбы. А пока мы живы, на всём лежит рука Владыки мира поныне и впредь, лежит любовь Великого и Высокого. Пусть сокращаются дороги, пусть дети встречают своих стариков, пусть старики обретают своих сыновей.

И текла вода, и текли мысли, и старые подслеповатые слабые глаза провожали кусок лепёшки, который сначала закружился на месте – то ли испугался предстоящей дороги, то ли не хотел оставлять старика, – но увлекаемый волной и течением устремился вдаль и скрылся за камнями, за скалами, за поворотом реки. И верил ещё бобо Якуб, придёт день, и спадёт муть, и станет чистой вода, и люди расцветут сердцами.

Верил, что тот кусок насущного хлеба однажды ляжет на мозолистую и ласковую ладонь справедливого и милосердного, грозного и сурового Владыки Каабы, Аллаха, и скажет тот, по щепотке вкушая кусок, – горький и сладкий хлеб человеческих тревог и надежд:

«Любовь, как благостный родник

Из глубины веков течёт

Великий сам на миг

К нему припасть готов…»

Другой кусок раскрошил Якуб всякой крылатой птице и всякому свободному зверю. Пусть дорожные невзгоды они возьмут вместе с хлебом, отнесут их в свои гнёзда и норы: им – пропитание, а ему – облегчение души и тела, радость на сердце и сила в ногах, ясность глаза и ума. «В мире скорби, где правят жестокость и ложь, преданней природы друга не найдёшь», – можно и должно повторить вслед за поэтом.

Третий кусок, присев на корточки, он подал Рексу, и тот съел его прямо из рук хозяина, благодарно облизав лицо и руки в знак великой собачьей преданности и признательности.

«Ты, мой верный каландар, – сказал старик четвероногому лохматому дервишу, странствующему монаху, лаская собаку, и прижался к ней, будто прощался навсегда. – Как я благодарен тебе за живое участие».

А четвёртый кусок, величиной с детскую ладонь, таджикский Соломон оставил себе.

Хлеб.

А был голодный хлеб осаждённого Ленинграда. Многие ушли тогда из Рубоба, и многие не вернулись. Якуб это помнил.

Якуб Дилкушод нежно и осторожно брал руками это живое мягкое тепло, кусочек родного кишлака, самый драгоценный из всех существующих хлебов. Старик отламывал вкусную корочку, отщипывал мякоть и с детским любопытством пытался разглядеть её на солнце – сонмище пор и ячеек, сплетение волокон и нежную податливость животворной губки пшеничного тела, как поверхность живота новорождённого ребёнка, если слегка коснуться его пальцем. Так очевиден и так невероятен этот сгусток земных нервов и земной влаги, её плоть и кровь, великий комок человеческих страданий и священная еда земных людей. И всё это, корочка и мякоть, было сутью жизни – прекрасной и жестокой сутью. Ради него совершаются великие открытия и подвиги, ради него случаются страшные войны и преступления…

Да, старик знал ценность и проклятие этой ощипи хлеба, этой щепотки муки на дрожжах и слёзах, когда держал на шершавой ладони хлебные крошки. Хоть это, если верить науке, плесень и грибки, но сколько радости и силы таится в этих крохах, сколько тепла и энергии, будто они воплотили в себе все звёзды вселенной, и эти звёзды ласкали сейчас слеповатые глаза старика, пленяли его душу, согревали и нежили старое тело. Воистину, велик Аллах, если в подобных мучных крохах сумел воплотить всю огромность и необъятность земного и космического мира.

Многое дарует нам этот хлеб, но многое и забирает он, подумал старик по завершению своего молитвенного ритуала, поднялся, отряхнулся и направил свои шаги навстречу сыну.

И если бы он вдруг оглянулся, то увидел бы у реки сидящего в грусти призрака Азиза, и тот с призрачными слезами на глазах смотрел вслед отцу. После призрак поднялся над землёй и пошёл вслед, за спиной старика, ищущего покаяния и прощения, неустанно поторяя призрачными устами: «Уважаемый отец, я простил Вас…»

Только Аллах знает, сколько дней прошло с той поры, как путешественники оставили родной дом и с лёгкой руки Хызра, покровителя всех путников и знатока источника живой воды, были живы и здоровы. Дорога с каждым днём становилась всё короче и легче на один спуск-поворот, на другой камень – ущелье, на три фарсанга (трижды по шесть километров), на четыре взгляда по сторонам, на пять часов пути, на шесть вздохов у костра, на семь молитв отдыхающей души. И человек и собака шли и несли признательность на глазах, искренность на языке и открытость на сердце. И всё это принадлежало великому устроителю мира и его верховному наместнику Яздану, таким было древнее иранское название Бога, и свет, идущий от Ясриба (доисламское название Медины, где находится могила пророка Мухаммеда) освещал открывшуюся перед ними дорогу.

Бобо Якуб, идя от перевала к перевалу, от песни до песни, от ночлега к ночлегу, тешил себя неустанной надеждой чудесным образом прозреть от запаха и прикосновения к рубашке несчастного сына, как случилось это со слепым Якубом, стоило тому коснуться рубашки живого Юсуфа, считавшегося погибшим. На сон грядущий старик касался сурьмой больных глаз своих и подолгу сидел без движений, как каменный истукан, опустив тяжело старческие веки. И было, видел он позавчера – как в грязном окне, вчера – как в лёгкой дымке, а сегодня – как в мелкий дождик.

Во славу Всевышнего, во славу земного мира да продлятся дни правоверных на земле – людей праведных и достойных. Да продлятся дни всех народов планеты, поскольку они достойны только счастья, живя на благо каждому человеку, природе и космосу. Так говорил старик над костром привала, перебирая чётки в старых сухих, но сильных и крепких руках.

На милость Вседержителя мира и на благоденствие Его, как велел пророк Мухаммед, старик пять раз на дню творил молитву. Омываясь из походной посуды для омовения, чилима старик становился лицом к Каабе. Находясь далеко за горами, за пустынями, за реками, она была в сердце каждого возвышенного и вдохновенного правоверного, как главное святилище и место паломничества мусульман. Она была и в сердце старика, укрепляя его веру и наделяя силой и мудростью, будь мечеть сокрыта будничным чёрным покрывалом или праздничной белой завесой.

Старик распускал свой поясной платок, стелил его на землю, разувался, восходил на платок, совершал два земных поклона и после касался земли семью точками на теле – коленями и большими пальцами ног, локтями и лбом. Дилкушод творил намаз и читал молитвы, медленно перебирая лазуритовые зёрна чёток. Когда старик молился, вся природа благоговейно замирала и внимала простым словам старого человека.

Аллах велик! Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – посланник Его! Да будут молитва и покой – над благовестителем его и увещателем Всевышнего. Да прославлен Аллах Высокий и Милосердный. Да продлит он род человеческий, да сохранит путешественников, старика и его собаку, от гибельной судьбы, да поможет людям понять друг друга и простить – утолить печали и прекратить вражду. Да поможет Он, Великий и Могучий, встретиться на этом свете родным и близким людям – отцу и сыну.

И смотрел бобо Якуб направо и налево, назад и вперёд, радовался тому, что видел над собой и под ногами, был безмерно счастлив и благоговейно говорил, молитвенно складывая руки: «Алла акбар! (Аллах велик!)» Да будет так, так было и так есть – час за часом, день за днём, год за годом.

Рекс громко лая, похудевший, но весёлый и бодрый, бегал за редкими горными мышами, поднимал на крыло встречных птиц, разрывал снег и камни. Пёс с благодарностью ел свою долю сухой лепёшки и мяса, отвечая преданностью на собачьих глазах. Ночью спал вполглаза и тревожно сторожил покой хозяина, а утром лизал тому лицо и будил громким нетерпеливым лаем – мол, поднимайся, старик: солнце встало – радуйся!

Рекс радовался жизни, человеческой и собственной, собачьей, хотя Джами когда-то сказал:

«Мир пересёк этот конь.Если поводья пустить,Вскачь он домчится туда,Где Судный день настаёт».

А вокруг стояли заповедные малоизвестные, а то и вовсе неизведанные, горы. Как сказочные каменные великаны, они возвышались над землёй гордые и недосягаемые, овеянные легендами и страхами, и прятали свои седые головы в косматых шапках туч. Что им простой смертный и такой старый человек, как бобо Якуб? И что его старость против их вечности? Они смотрели свысока, молчаливо и сурово. Им ничего не стоит сдуть эту беспомощную человеческую букашку дыханием лавины, забросать снегом или задавить камнепадом.

Но нет, в глубине своих каменных душ они уважали этого жалкого двуногого червя, поскольку он, как и сами вековечные пузыри земли, словно застывшее на привале и окаменевшее до поры могучее войско Аллаха, был крепок духом и твёрд волей в желании найти своего сына. Старик стоял на этом, как тому и положено быть.

Горы любят такие натуры и опекают их от всевозможных бед, как мать заботливо опекает своего ребёнка, сделавшего первый шаг, сказавшего первое слово, совершившего первый поступок, достойный имени человека.

Иди смело, бобо Якуб, горы приветствуют тебя!

И старик шёл, шёл и думал:

«Земля моя, ты головастым щенком зализываешь мои раны, нежной рукой любящей женщины умаляешь душевную боль и щедро поишь меня своим молоком. Смотри, я – твой сын, ты – моя мать! Ты – молитва для ищущей и беспокойной души, спасительное омовение сердца и ложе его, обитель и очаг усталому уму. Я весь в тебе – от первой морщины на лице до последнего седого волоса в бороде. Ты вся во мне – от первого крика новорождённого ручья человеческой жизни до последнего вздоха снежной лавины прожитых лет…»

И ещё думал мудрый старик:

«А люди твои, – те, кто достоин отвращения, и те, кто достоин симпатии – все без различий и каждый в отдельности, слеплены из одной глины и созданы одной рукой Аллаха, Бога Высокого и Великого. И все они – это братья и сёстры одной семьи, каким бы языком они ни говорили и как бы ни называли Отца своего…»

И такое говорил Щедрое Сердце, когда завязывал дорожный пояс:

«В минуты нужды и отчаяния, в годы юности и старости я всегда был, остаюсь и буду с тобой – с твоим былым и будущим, ибо я сам – настоящее, пока живу на этом свете. Я с твоим голодным хлебом и сытой бедой, с людьми и животными, с камнями и деревьями – с тем миром, который меня окружает. Не смотря на трудности жизни, на горечь потерь и утрат, на сумерки жестокости и туман равнодушия, моя душа и моё сердце, мой свободный ум слились для тебя одной песней, одной светлой мелодией, и я посвящаю её тебе:

«Тебе, моя земля, дарю свой рай души!»»

И говорил старик, засыпая:

«Да умолкнут пустомели и внемлют тугоухие, да встанут на колени, да поцелуют прах, их носящий – прах праха, ибо здесь находятся святые места. И только открытому, искреннему и живому сердцу дозволено видеть эту красоту!»

Когда старик засыпал, на стражу мира заступали древние величественные горы. Они стояли и молчали, и в глубине своих недр таили возвышенную думу – то была вечность застывших мгновений. А спящий старик был не столько крошечным сгустком живой клетки, жалким комком человеческой плоти, прахом от праха земли, сколько неслышным шелестом секунд, громовым водопадом срывающихся лет и шёпотом высохшего мха на мертвенно серых скалах, припорошенных снегом.

Уже много дней в горах стояла чудная солнечная погода. Редкие курчавые облака появлялись после полудня и растворялись под вечер в прозрачном тихом воздухе. И путники шли всё дальше от дома и ближе к своей цели – к несчастному сыну, который воспалёнными от слёз и боли глазами просил о помощи.

Но однажды, когда горы скрылись в вечернем мраке, а на вершинах ещё мерцали лучи заходящего солнца, появились длинные перистые облака – первые признаки большой беды, скорой на расправу, как смерть.

Вечер на цыпочках подкрался со стариковой спины быстро и невесомо, как снежный барс. На западе пламенный диск солнца, словно бессловесный огненный человек, попавший в болото и поглощаемый трясиной наступающей ночи, медленно и неумолимо опускался за горизонт. Он отчаянно и тщетно цеплялся окровавленными пальцами последних лучей за остро отточенные вершины хребтов, лучи отрывались от непомерного напряжения, и солнце разрывало до чёрной крови снежные спины каменных гигантов. Солнце на последнем издыхании исходило кровью, и она беззвучно клокотала в немом горле и изливалась из него».

Глава седьмая

Тот достигнет счастья и на этом, и на том свете, кто следует наставлениям вероучителей, которые не стремятся обрести богатство, положение, славу и стать во главе власти.

Священный хадис.

«Трясина небытия по ту сторону зримого земного мира, который могли охватить подслеповатые глаза старика, полностью поглотила измученное, обессиленное и бездыханное солнце. В небе долго ещё, как пузыри на воде по утопленнику, стояло кровавое зарево. Будто отлетевшая душа, из тысячелетия в тысячелетие зарево печально провожало ослабевшее солнечное тело, поглощаемое мелкими чёрными червями бестелесного мрака, чтобы следующим утром снова встретить его и торжественно заключить в свои горячие объятья. Как только зарево затихло, погасло, на горные пики, ледники и склоны надвинулись, влезли и возопили о мрачном царстве ночи хмурые сумерки. Они, подобно расторопным торговцам, стали предлагать из-под полы то половинку луны, то звёзды, только заступившие неуверенной ногой на нечёткую тропинку ночного неба.

Стало темно. Правда, темнота была призрачной. Таинственно мерцал снег – снежные массивы на склонах гор испускали призрачное мерцание, будто медленно истлевал солнечный свет, что собрался за светлое время суток в их недрах и исходил из пор. Таинственно и зловеще мерцало небо, отражая призрачный свет ледников и снежников. Только над ямой, куда упало и где пропало солнце, появились тревожные всполохи, и небосвод вокруг этого места стал чёрным-чёрным, чернее сожжённого дерева. И звёзды испугались – стали то появляться, то исчезать, то снова мерцать, как одинокие и холодные глаза в притихшем мире. Как немые вестники большой беды…

С утра светило негреющее солнце. Это был старый динар, затёртый до дыр и закрытый, как в музее, холодным стеклом неба. Небо казалось чистым. Только далеко за горами, где небо врастало в землю, а земля жадно вгрызалась в его эфирное тело своими каменными зубами, там что-то хмурилось и кипело, шумело и собиралось, будто тяжёлый пар под крышкой казана. Всё говорило о том, что наши путники, собака и старик, не сделают и двух шагов, как весь обозримый подлунный и подсолнечный мир взорвутся одним разом от боли и превратятся в кромешный ад.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.