На факультете ин. яз. Душанбе

– Ака, барои духтарои хушруда бигир,7 – пристал один из них ко мне. Пришлось купить три ниточки фисташек у этого начинающего смышленого мальчика-бизнесмена. Орешки были жареные и солёные и только раздразнили наш аппетит.

Тут мы как раз дошли до остановки, расположенной напротив чайханы «Рохат». Возле неё продавала самбусашки8 женщина средних лет. Студенты знали её очень хорошо – она часто бывала у пединститута со своим деревянным лотком, полным горячих мясных пирожков. Студенты её называли Апаи-Хасият. Я купил у неё несколько самбусашек с ароматом зиры.

У «Зинната» Дильбар попрощалась с нами и повернула в сторону Путовского рынка.

Вместе с гурьбой других студентов мы перешли дорогу в сторону Художественного Салона.

– Зайдём на минуточку? – попросила Зарина, улыбаясь.

– Давай, – невесело согласился я.

Почему-то всем девушкам очень нравилось там бывать. Они подолгу могли разглядывать декоративные изделия из серебра и мельхиора. В салоне можно было найти красивые серёжки и кольца, изящно выполненные кустарными мастерами. Я терпеливо стоял рядом с Зариной, пока она с интересом изучала всю эту бижутерию. К моей радости, мы вышли оттуда примерно через четверть часа (это недолго) и снова оказались на весенней улице.

Прямо на перекрёстке стоял всем известный Старик-Дервиш (как я его называл), одетый, несмотря на жару, в стёганый чапан. На голове его возвышалась белая чалма, на груди блестело множество всяких орденов рядом с разными значками и нашивками. Никто на него уже давно не обращал внимания: он давно стал достопримечательностью города. Стоит себе, как гаишник-регулировщик посреди перекрёстка, и никому не мешает.

Мы повернули в сторону ЦУМа. В подземном переходе я купил кассету-сборник с песнями групп «Кино» и «Наутилус Помпилиус» и ещё взял новые записи Стинга. Последнюю кассету я отдал Зарине. Выйдя из подземного перехода, мы двинулись дальше.

– Ну и как, дошло до тебя, что такое перфектные времена? – шутя, спросил я Зарину.

– Да, немного, – неуверенно ответила она.

– Главное, пойми, не употребляй прошедшее время вместо перфектного. Не говори: «I did», а скажи: «I have done». Хотя на русский язык и то и другое переводится одинаково: «я сделал», но тут есть нюанс. «I did» – ты сделал когда-то, а «I have done» – только что или недавно.

– You have bought the tapes right now9, правильно? – с лукавой усмешкой посмотрела она на меня.

– Умница, – ответил я и ущипнул её за щеку.

Так, беседуя, мы дошли до Главпочтамта. Зарина повернула в сторону кинотеатра Джами (она жила у военторга), а я пошёл прямо – в сторону старого аэропорта.

– До завтра, – протянула она мне свою руку.

– Пока.

Зачёт по грамматике она сдала, но наши встречи продолжались. После лекций мы часто бродили вместе по Душанбе. Иногда заходили в «Восточное кафе» напротив парка Ленина и за мороженым часами могли болтать ни о чём, а иногда могли накупить кучу газет (кажется, она всегда покупала «Ровесник», а я «Аргументы и факты») и сидеть в парке, пока не прочтем их от корки до корки.

– А правда, что американцы высадились на Луну? – могла она задать вопрос ни с того ни с сего.

– Не знаю, меня они с собой не взяли, поэтому точно сказать не могу, – отвечал я.

Потом она могла долго молчать и вдруг спросить:

– А Атлантида существовала?

– Да, конечно, вот я, например, Атлантид, только ты никому не говори, хорошо? – говорил я с серьёзной физиономией.

Она закрывала лицо газетой и через пять минут могла залиться громким смехом.

Бывали дни, когда после лекций мы сидели в какой-нибудь пустой аудитории и молчали, глядя за окно на чинары и тополя. Нам было комфортно даже молчать вместе. Наверное, так бывает с очень близкими людьми. Но тогда мы об этом не задумывались. Просто встречаются иногда люди, с которыми тебе всегда хорошо и комфортно. Зарина, наверное, была одной из них.

Нам казалось, что так будет всегда. Будут вечные чинары и тополя, будет вечная Апаи-Хасият со своими вкуснейшими самбусашками, будут вечные мальчишки со своими фисташками и будут вечные студентки – таджички, узбечки, русские, осетинки, армянки, казашки и кореянки. Будет вечный Душанбе и незыблемый СССР. Жизнь текла размеренно и мирно. Но это был последний год существования уникальной интернациональной семьи – семьи советских людей. Даже в страшном сне никому не могло присниться, что эта страна скоро исчезнет. Это был апрель 1991 года. А в декабре того же года СССР не стало…

Это было похоже на насильное разлучение матери с детьми. Детей поселили в детдом под названием СНГ, и они ещё долго и наивно верили, что мама вот-вот вернётся. Но она не вернулась. Некоторые и до сих пор продолжают верить, что смогут увидеть её снова.

Ровно через год началась печальная война. По улицам Душанбе грохотали БТР и танки. Те самые прекрасные аллеи, по которым гуляли самые красивые девушки-душанбинки, заполнили люди в камуфляжной форме и с автоматами. В городе надолго поселился страх. Жуткий страх…

Даже те, кто яростно хаял «совковую» жизнь, увидев «прелести» гражданской войны, беспредел и беззаконие, творившиеся в стране, были вынуждены признать, что с удовольствием вернулись бы в «застойный» Советский Союз.

Студентов распустили.

– Я уезжаю на Памир, – сказала мне Зарина в той самой аудитории, где мы любили молча сидеть. – Нам нельзя оставаться здесь. Уезжаем сегодня ночью. Прощай. – Она внимательно посмотрела на меня, её глаза были полны слёз…

Она пыталась что-то сказать, но слёзы и ком в горле мешали ей вымолвить хоть слово…

– Ты… мне было…

Затем она резко повернулась и, не глядя на меня, вышла из аудитории. Вот так просто и обыденно мы расстались…

15 октября 2009 года

Летняя картина в Душанбе

Я выглянул в окно. Лоджия окнами выглядывает к речке Душанбинке. Речка из-за жары довольно полноводная. Тают ледники, и, естественно, речки наполняются.

Очень жарко. Какие-то мальчишки на противоположной стороне речки пытаются переправится с берега на берег на надувных баллонах. Шумно, речи не разобрать. Разобрал фразу: «Сироджиддин, ман якум мегузарам!»10. Худенький загорелый мальчишка, по колено в воде, придерживает баллон, пока другой ложится на него животом вниз.

– Тела кун,11 – слышу сквозь шум воды тоненький голосок мальчишки на баллоне. Подтолкнули, и он, отчаянно гребя руками, пытается переплыть на противоположную сторону. Тщетно. Бурные волны речки подхватили его и понесли по течению, ни на метр не приблизив его к намеченной цели. Мальчик передумал и, проплыв метров тридцать, пытается снова пристать к «своему» берегу. А мальчишки гурьбой побежали вдоль речки по течению, пытаясь помочь своему товарищу. Один из мальчишек, рыжеволосый пацан, прыгнув в воду, подтянул баллон к берегу. Что-то оживлённо обсуждают.

В небе ни одной тучки… Жара…

…Через открытое окно подул приятный, тёплый ветерок, всколыхнув занавески и тюль. По дороге вдоль речки проехал синий «Опель», а за ним – старенькая тёмно-синяя «Нива». И снова тишина. Со стороны Варзобских гор выплывают облака, сверху белые, а снизу чуть темноватые. Плывут в сторону высоких труб ТЭЦ недалеко от «Мясокомбината».

Купающихся пацанов становится всё больше и больше. Кто-то даже рыбачит. Шум, гвалт, плеск воды.

Вдоль невысоких бетонных перил по берегу реки, несмотря на жару, медленно прогуливаются парень с девушкой, идут по течению реки в сторону моста (в направлении рынка «Султони Кабир»). Парень одет в белые джинсы и зелёную футболку. Высокий, черноволосый. Девушка тоже в свободно облегающих белых брюках и белой футболке. Длинные тёмные волосы придерживаются, как ободком, солнцезащитными очками, приподнятыми чуть выше лба.

Парень вдруг остановился, наклонился через перила и посмотрел вниз. Его подруга тоже остановилась, приставив локти к перилам, но потом резко убрала локти – видимо, бетон был слишком горячим. Затем, приставив к бетону ладони, снова наклонилась к воде.

Парень тихо что-то рассказывал… Девушка внимательно слушала. О чем? Да какое мне дело. Могу лишь догадываться, что это какой-нибудь вздор восемнадцатилетних молодых людей, только-только вступающих в жизнь. Когда всё в жизни видится в ярких тонах: солнечный день, сверкающая вода Душанбинки, синее-синее небо… и яркие, волнующие чувства… Когда всё впервые…

Я перевёл взгляд на мальчишку-рыбака. Он резко вздёрнул свою тростниковую удочку, проверил наживку на крючке и снова забросил леску. Мне даже был виден его белый пенопластовый поплавок. Его, видимо, пока волновала лишь рыбалка.

А влюблённые, немного поглядев на мальчишек, пошли дальше вдоль речки. Чуть пройдясь, парень и девушка снова остановились, глядя друг другу в лицо… И погода жаркая, и чувства горячи…

Облака со стороны Варзобских гор проплыли дальше, в сторону горного перевала Фахрабад. Жизнь в Душанбе продолжается.

2 июля 2012 года

На окраине Душанбе

– Я знаю, где самые вкусные самбусашки, – глядя на дорогу, тихо сказал Хасан и переключил скорость с третьей на четвёртую. Мы проехали мимо «Кожзавода», в сторону «Риссовхоза». За окном мелькали тополя, чинары, а в открытое окно дул жаркий и сухой воздух лета. Пахло раскалённым асфальтом.

Тандыр с навесом был расположен прямо у небольшого арыка, в котором, журча, текла прозрачная вода, а на неглубоком дне были видны отполированные, скользкие камешки. А под тенистой чинарой были расположены небольшие деревянные топчаны, устланные зелёными бархатными курпачками12 и подушками.

Хасан пошёл заказывать самбусашки, а я прилёг на один из свободных топчанов.

Сквозь зелёные листья чинар виднелось голубое небо без единого облака. На одну из веток чинары присела горлица и пытливо стала оглядываться вокруг своими обведёнными красными кружочками глазами. Немного повозившись, она успокоилась. Видимо, присела отдохнуть. Утомилась, наверное, летая в жарком небе…

– Вот тебе заказанные самбусашки, – смеясь, подошёл Хасан и поставил на топчан тарелку ещё дымящихся, треугольной формы, румяных самбусашек из слоёного теста. – Из смеси баранины и говядины, с добавлением курдючного жира, – гордо произнёс мой друг.

Тут же к нам подбежал черноволосый мальчишка с белым фартуком на бёдрах и белым колпачком на голове. Он принёс поднос, на котором стояли пластиковые бутыли. Одна – с уксусом, разбавленным водой с добавлением молотого красного перца, в котором плавали стручки свежего зелёного перца и стебли укропа. Жидкость из-за молотого перца выглядела красноватой.

А во второй бутылке был обычный кетчуп. И посередине подноса, между бутылями, стояла пиала с аджикой, с добавлением бордовых листьев райхона, или базилика.

Я разломал пополам одну из самбусашек, и из неё сразу потёк ароматный сок. Она ещё была очень горячей, но пахла просто волшебно! Фарш оказался из рубленого мяса, на котором сверкали янтарные кусочки курдючного жира.

– Полей уксусной водой, быстрее остынет, – посоветовал мне Хасан, глядя, как я, обжигаясь, разламываю самбусу…

Сам Хасан набрал чайную ложку аджики и вложил её внутрь самбусы, а затем полил разбавленным уксусом. Вокруг распространился тот самый запах, который бывает, наверное, только у нас, в Таджикистане. Кто жил там, поймёт, о чём я говорю…

Мы продолжали нашу трапезу, вспоминая студенческие годы. Мальчишка снова подошёл с подносом, но на этот раз он принёс белый с зелёными цветами фарфоровый чайник и две пиалки. Зелёный чай после самбусы – это просто наша с Хасаном традиция.

К нам подошла молодая девушка лет пятнадцати, с цветным платком на голове, и предложила куруты13. Я купил дюжину курутов – мне они очень нравятся.

Мы долго беседовали с Хасаном, сидя на топчане под тенистой чинарой. Беседа студенческих друзей может быть бесконечной. Начало вечереть, а мы всё говорили и говорили.

Сквозь листья чинары начали проступать розоватые лучи заходящего солнца, жара потихоньку спадала.

Та самая девчонка, которая предложила нам куруты, оказалось, тоже работает в этой столовой. Она, присоединив пластиковый шланг к водопроводу у кухни, стала поливать землю вокруг топчана, и сразу повеяло прохладой и тем самым запахом свежеполитой земли… И ко всему этому присоединялся запах скошенного сухого клевера, который шёл с поля недалеко от столовой.

Я взглянул на девушку – она была похожа на узбечку, благодаря чуть раскосым глазам, но прекрасно говорила на таджикском языке. Совсем юная девушка. Закончив поливать землю, она направила шланг на свои босоножки, смывая с них струей прилипшую мелкую солому. А потом вдруг направила струю воды на мальчика, который накладывал угли в тандыр. Мальчик от неожиданности отпрыгнул от тандыра… и засмеялся.

У этой юной красавицы был такой нежный возраст, когда она уже не девочка, но ещё и не девушка, и не женщина. Но из-за отсутствия опыта взрослого человека она продолжала вести себя, как девчонка, – ещё не наигралась.

– Замира, нарежь лук с фаршем! – послышалось из кухни, и юная девушка тут же упорхнула в сторону кухни…

А мне вспомнилось, что мой отпуск заканчивается, и через день мне нужно было улетать из Душанбе, а так не хотелось…

Я люблю встречаться со своими друзьями, и Хасан – один из них. Мне всегда приятна его весёлая, юморная беседа, его неожиданные искренние вопросы… Но больше всего меня подкупает в нём постоянная готовность помогать друзьям в любое время суток.

Есть друзья, с которыми можно часами беседовать за пиалой зелёного чая вприкуску с козинаками, миндалём, фисташками и сладким кишмишем.

А можно и просто посидеть молча, и это молчание тоже будет продолжением беседы, и так же будет приятно, как мягкий нежный кишмиш к зелёному чаю.

Хасан – из таких моих друзей…

29 ноября 2012

Зарисовка с Зелёного базара Душанбе

Лето. Душанбе. Зелёный базар. Под навесом, во фруктовом отделе, в большом жёлтом эмалированном тазу что-то чернело. Я не сразу разобрал, что это за фрукты или ягоды. Купив ароматную жёлтую дыню, я приблизился к тому самому тазу и, лишь подойдя совсем близко, я увидел очень крупный, один к одному подобранный, чёрный тутовник. Крупные ягоды тутовника издали напоминали чёрную икру. Тазик стоял под небольшим наклоном, и в нижнюю его часть стекал темно-фиолетовый сок тутовника. Продавец, молодой, рыжеволосый, опрятно одетый парень лет двадцати, добродушно предлагал всем этот вытекающий сок:

– Сначала попробуйте сок, а потом решайте, покупать тутовник или нет.

– Налей мне стаканчик, – попросила беременная женщина, стоящая справа от меня.

– Мархамат ападжон,14 – и продавец быстренько наполнил белый одноразовый стаканчик.

В этот момент я заметил слева на прилавках «лучак шафтолу» – голые персики, или нектарины, за которыми я и пришёл сегодня на базар, и я сразу позабыл о тутовнике. Таджикский нектарин – это особенный фрукт…

Краем глаза я заметил, что беременная женщина решила покупать чёрный тутовник… Видимо, сок ей очень понравился.

И лишь уже придя домой и оставив персики в чашке под проточной холодной душанбинской водой, я вспомнил те сверкающие чёрные ягоды тутовника… Замечательные ягоды!

24 января 2013

Feelings/Чувства

За окном лил проливной майский дождь. Мы сидели в аудитории фонетики английского языка. От дыхания студентов окна запотели и покрылись сначала маленькими капельками, затем капельки медленно потекли вниз по стеклу. Я незаметно приоткрыл окно, послышался шум дождя и звуки крупных капель дождя, трелью бьющие о металлический подоконник. В класс ворвался запах мокрых листьев и влаги.

– Дует, прикрой немного, – тихо прошептала Чаман, не отрывая взгляда от конспекта.

Я прикрыл окно.

Чаман наклонилась к своему конспекту так, что её светлые распущенные волосы закрыли всё её лицо и, завиваясь, кольцами легли на стол. Я тихо и незаметно погладил один из блестящих локонов. Удивительно красивые волосы – волнистые, мягко сверкающие, с красноватым отливом.

Затем она резко откинула волосы назад, заглянула в мой конспект и пальцем начала водить по моим записям, выискивая то слово, которое она пропустила.

– Что это значит? – спросила она, указывая пальцем на мою запись «дфт».

– Дифтонги, – тихо ответил я.

Чаман очень медленно пишет и поэтому на всех лекциях садится рядом со мной.

Я уже привык к этому. Привык к её манере привалиться ко мне плечом и искать нужное слово в моём конспекте. Привык к её всегда пахнущим травой золотистым волосам. Привык к её загадочным зелёным глазам. Она родом с Памира, а там, в горах, девушки с зелёными глазами – не редкость.

Я подвинул свой конспект ближе к Чаман, а сам снова перевёл взгляд за окно. Дождь усилился. С молодых мокрых листьев чинар стекали капли дождя. Стволы деревьев были совершенно мокрые. Пахло свежестью и озоном.

Так же свежи и наши чувства. Волнующие прикосновения к её золотистым локонам, к её нежным пальцам, испачканным шариковой ручкой, дарят сладчайшие неизведанные чувства юности… Всё только-только познаётся… Мы всё ещё первокурсники факультета иняз…

29 января 2013

Индира

В один из дождливых дней апреля я провожал своего друга Джамшеда в Хорог. Мы три дня подряд приезжали в душанбинский аэропорт, и каждый раз нам после трёх часов ожидания говорили: «Сегодня рейса не будет. Нелётная погода».

И за эти три дня все пассажиры уже знали друг друга в лицо. Утро, обычно, бывало туманное, а к девяти часам туман рассеивался, и мы все с надеждой смотрели в сторону Фахрабадских гор – ясное ли небо сегодня или, как всегда, в дождевых тучах.

Все пассажиры сидели в зале с большими стеклянными окнами, которые быстро запотевали от дыхания людей. Но одна девушка все эти три дня всегда садилась снаружи на скамейку, прямо у окна, и читала книгу.

Я ещё в первый день заметил, что это был роман «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте. Я его тоже когда-то читал и хорошо помнил содержание.

Сказать, что девушка была очень красивой, будет простой банальностью. Она была необыкновенно красива. Белолицая, с большими чёрными сверкающими глазами. Каштановые волосы заплетены в толстую косу, но на лицо всё же ниспадают несколько боковых завитков, которые она машинально пыталась убирать и цеплять за уши… Но через мгновение они снова падали, что придавало ей ещё большую красоту. Увлечённая книгой, она не обращала внимания ни на кого вокруг. На вид ей было лет двадцать.

Я заметил, что Джамшед заворожённо смотрит на эту юную девушку. А когда я ловил его взгляд, он смущённо отворачивался от неё.

– Красивая, красивая, я тоже заметил её, – шутя подмигивал я ему.

– Везучий же тот парень, которого она любит, – тихо сказал Джамшед и снова с интересом взглянул на неё через окно.

– А с чего ты взял, что она уже кого-то любит?

– Не знаю, так подумал…

– Не надо ничего думать, иди и знакомься.

– Не-ет, я не смогу, я же не такой общительный, как ты. Это ты у нас с помощью своего обаяния можешь запросто знакомиться с девушками. А я… А может, ты попробуешь, а?

В этот момент я тихо встал со своего места и присел на свободное сидение у окна. Стекло уже успело высохнуть, и я чётко видел склонённую над книгой голову девушки.

Я наклонился к стеклу и тихо подул, чтобы оно снова запотело. И пальцем, в зеркальном отражении, справа налево, то есть чтобы ей с улицы было удобно читать, написал: «Джейн будет счастливой», а потом постучал по стеклу.

Девушка оторвалась от книги и с удивлением посмотрела на мою надпись. Сначала она ничего не могла понять, а потом заулыбалась. Я снова подул на стекло чуть ниже и написал: «Джейн всё ещё в пансионате?».

Она, немножко подумав, с улыбкой отрицательно покачала головой. Затем, подмигнув Джамшеду, который удивлённо смотрел на меня, я вышел на улицу.

– Саломолек, – первым поздоровался я с девушкой. Она чуть отодвинулась, освобождая место для меня, и тоже поздоровалась.

– Не рассказывай мне дальше, что будет с Джейн, а то неинтересно будет читать.

– Хорошо, не буду, мне просто очень радостно от того, что в наши дни ещё кто-то читает книги. Ты, наверное, студентка какого-нибудь филологического факультета?

– Нет, не угадал. Я вообще не студентка.

– Ну, на учительницу ты совсем не похожа – слишком юная.

– Спасибо за комплимент. – Она заложила между страниц закладку, сделанную из фольги от шоколада, и прижала книгу к коленям. Я понял, что общение со мной ей не так уж и неприятно.

С близкого расстояния её глаза были просто жгучей красоты, невероятно лучистые. Ни грамма косметики, всё естественно. И брови красивой формы, и ресницы от природы чёрные и длинные, и губы ещё по-детски нежно пухлые. Да и сама она была немного полненькой – но это была та полнота, которая добавляет девушкам только шарма, чуть выразительнее вырисовывая юную девичью стать. Тут скорее подойдёт выражение «не худая», чем «полненькая». Мысленно я согласился со словами Джамшеда: кому-то действительно повезёт… если уже не повезло.

Вспомнив о своём друге, я посмотрел в его сторону и знаками показал, чтобы он вышел из зала. Он отрицательно покачал головой…

Мы с девушкой разговорились. И разговаривали так, как будто выросли вместе на одной улице, учились в одной школе. Она сказала, что её мама работала в библиотеке, поэтому она с детства любить читать. Рассказала, как она была под впечатлением от «Всадника без головы» Майна Рида, как плакала над не вернувшимся с Марса (или Венеры?) космонавтом из «Страны багровых туч» братьев Стругацких… Я называл имена героев из прочитанных ею книг: Зебулон Стумп, Касий Кольхаун, Генри и Луиза Пойндекстеры и так далее…

– Ту аз ка фами?15 – с неподдельным удивлением, на мгновение застыв, спросила она.

– Из фильмов, – слукавил я (не хотелось хвастаться, что я их тоже читал). – А какие песни ты любишь? – спросил я её после небольшого молчания.

– Разные. Сейчас слушаю Демиса Руссоса, «Сувениры», «Good bye my love, good bye» и всё остальное.

– Good bye my love, good bye, – спел я строчку из знаменитой песни Демиса на высоких нотах.

– Goodbye and au revoir, as long as you’ll remember me, I’ll never be too far, – подхватила она и засмеялась. Голос у неё был очень красивый. И спела она без фальши, точно попадая в ноты. Мне становилось всё интереснее и интереснее с ней…

Но в это время объявили, что начинается посадка на рейс Душанбе – Хорог. Джамшед ждал меня у входа. Напротив нас была зелёная изгородь из невысоких кустов легустры, а прямо под ними в изумрудно-зелёной траве цвели большие апрельские одуванчики. Я сделал несколько шагов в сторону цветов и сорвал три одуванчика, затем снова подошёл к девушке, взял у неё книгу, вытащил из неё закладку из шоколадной фольги и положил на её место одуванчики.

– На память. Сделаешь из них закладку. – Она смущённо склонила голову, и те самые непослушные черные пряди волос снова выпали и прикрыли её чуть покрасневшие щёки. – И счастливого полёта.

– А ты разве не летишь? – удивлённо и немного разочарованно спросила она меня.

– Нет, я провожаю друга. – И я позвал Джамшеда. Он, смущаясь, подошёл к нам, поздоровался. Затем мы все вместе пошли на посадку. Люди, боясь, что рейс снова могут отменить, чуть ли не бегом понеслись в сторону стойки для регистрации. Посадка закончилась быстро.

Девушка, завершив регистрацию, прошла мимо нас и, слегка махнув мне рукой, чуть задержалась возле меня и тихо произнесла: «До свидания».

– Как тебя зовут? – успел спросить я.

– Индира. Индира Мак… – В это время с грохотом включился громкоговоритель с объявлением, и я не разобрал её фамилию (а может, и не фамилию, а что-то другое). Она ещё раз взмахнула рукой и пошла в сторону автобуса для посадки.

– Как это у тебя получается? – со смехом спросил у меня Джамшед.

– Теперь и у тебя будет возможность познакомиться с ней – в самолёте. Желаю удачи.

Мы попрощались, и Джамшед после троекратных таджикских объятий тоже побежал в сторону автобуса.

Зная по опыту, что у нас в Душанбе даже после посадки могут отменить рейс, я стал ждать взлёта самолёта. Скажу вам по секрету, в тот момент я поймал себя на малодушной мысли: мне почему-то захотелось, чтобы рейс снова отменили…

Я подошёл к той самой скамейке, где несколько минут тому назад мы беспечно беседовали с Индирой. На скамейке лежала закладка из фольги от шоколада. Я поднял её и машинально начал вертеть в руке.

Туман полностью рассеялся, начинался яркий весенний день. Пахло дождём и травой.

Перейдя на солнечную сторону дороги и обходя дождевые лужи, я медленно побрёл в сторону остановки и размышлял, идти ли мне сегодня на занятия в институт или отправиться домой. Взглянув на часы, я сообразил, что ещё успеваю на третью пару. Третья пара у нас была по теории грамматики английского языка.