Корабль плеядцев шел через Солнечную систему, держа курс к любой планете, более-менее подходящей для предстоящей утомительной операции ремонта вспомогательного ядерного двигателя.

Основной двигатель был исправен и прекрасно вел себя, работая в штатном режиме, но проходя сквозь звездные системы, его приходилось выключать – гиперпространственный двигатель не годился для преодоления густонаполненных космическими телами секторов пространства, подобных Солнечной системе.

Однако при приближении к Солнцу, когда основной двигатель по приказу командира был выключен, вспомогательный при запуске вдруг дал сбой, и заработал как-то неровно, словно бы всхлипывая.

А если учесть, что работал этот агрегат огромного корабля обитателей созвездия Плеяд на ядерном топливе, станет понятной озабоченность командира и инженеров корабля – ядерный двигатель следовало поскорее выключить, охладить и затем произвести ремонтную диагностику и устранение неполадок.

А еще совсем недавно, преодолевая с огромной скоростью космические просторы, плеядцы радовались и веселились, словно дети. Они только что они закончили успешное обследование очередной планетной системы и даже отловили и захватили с собой странное местное порождение фауны – бесформенное, как комок амебы (правда, большой по размеру амебы) существо, которое сразу же, как только попало на борт корабля, принялось веселить их – принимало разнообразные формы, пыталось даже копировать стрекозообразные тела плеядцев с крыльями и даже махая ими – летать.

Получалось уморительно – существо, конечно же, не могло взлететь при всем его желании – оно было слишком тяжелым для полета. Ведь вес обычного обитателя планет системы Плеяд не превышал 40 килограммов; существо же с исследуемой планеты даже на глазок весило в два раза больше.

Так что отсмеявшись и определив пойманного обитателя в предназначенную для образцов камеру, плеядцы разошлись и разлетелись по исследуемой планете, дивясь странному обстоятельству – планета была экологически безупречна, на ее поверхности имелись сооружения, выполненные, несомненно, разумными существами, но самих обитателей не было. Судя по следам, они покинули планету на космических кораблях, а возможно и параллельно еще каким-то образом. Как бы то ни было, плеядцы, находившиеся на поверхности исследуемой планеты вот уже десятый оборот ее вокруг местного голубого цвета солнца, обнаружили научные лаборатории (об этом свидетельствовали многочисленные приборы явно научно-исследовательского характера. Уж химические колбы и реторты трудно было не узнать). Нашли они и следы взлетов космических кораблей – но ни одного самого корабля на планете не было.

Как не было и никаких иных наземных обитателей на поверхности планеты. И это было странно. Птицы – летали в небе, везде летали также насекомые, а вот по земле ничто не ходило, ни бегало, ни ползало.

Только существа, подобные уже пойманному исследователями.

А так как экспедиция плеядцев была ксенобиологическая, то вскоре они поняли, что исследовать им здесь особо и нечего. И проверив, как чувствует себя их единственный трофей (тот, по всей видимости, впал в спячку, так как был недвижим и ни на что не реагировал), космонавты свернули исследования и вскоре летели в пространстве, сначала – обычном: а после запуска основного двигателя – в гипере. Движение в этом режиме позволяло развивать сверхсветовую скорость и передвигаться от одной звездной системы к другой за считанные дни.

Конечно, в системе отсчета плеядского времени, а не земного. День на родной планете космонавтов был в три раза длиннее земного, а год – в два раза.

Что касается неисправности вспомогательного двигателя, то это было это и немудрено – экспедиция находилась в свободном исследовательском поиске уже более пяти лет.

Плеядских лет, естественно.

Так что когда при запуске в Солнечной системе атомный двигатель забарахлил, командир не удивился. А просто тут же отправил на родную планету сообщение обо всем, что случилось с кораблем после передачи последнего сообщения, о том, что намеревался делать, после чего отдал приказ идти к ближайшей подходящей планете (ею чисто случайно оказалась Земля), выбрать на её поверхности укромное местечко и приземлиться.

Для проведения, как уже упоминалось выше, тщательного ремонта. А пока идти на частично неисправном двигателе, который, в общем-то, работал более-менее удовлетворительно.

Как вскоре оказалось, «менее», а не более. Но поняли это плеядцы слишком поздно.

Пролог

30 июня 1908 года рано утром в бассейне притока Енисея – речки Подкаменная Тунгуска, ничто, казалось бы, не предвещало беды.

Как обычно, тянули вверх к небу хвойные кроны древесные гиганты, начали петь птицы, в внизу, среди деревьев раздался треск – это продирался сквозь заросли подлеска бурый медведь, король местных территорий. И вдруг…

В восьмом часу утра по местному времени над тайгой пронеслось огненное тело, которое взорвалось затем в небе, распустившись гигантским огненным цветком – шаром.

Через некоторое время самописцы Иркутской обсерватории отметили возмущение магнитного поля Земли, закончившееся только через пять часов.

Современники оценивают силу взрыва как равную сорока мегатонным водородным бомбам. Как бы то ни было, на площади около 500 квадратных километров все деревья были повалены, за исключением самой точки взрыва – здесь остались стоять голые столбы стволов, и это свидетельствовало, что взрыв произошел не на поверхности планеты, а над ней.

Взрыв породил землетрясение, отмеченное чуть ли не повсеместно в Европе и Азии. В последующем на территории Южной Сибири, Средней Азии и почти всей Европы необыкновенно ярко и с непривычными цветовыми оттенками несколько ночей светилось небо.

Организованные в последующие годы экспедиции в район «падения Тунгусского метеорита» так и не нашли никаких следов этого самого метеорита. Были найдены стоящие голые стволы деревьев, но вот каких либо осколков чего-то этакого так найдено и не было.

И тогда некоторые советские ученые (дело происходило уже в советский период времени) высказали предположение, что метеорита не было, а был космический корабль – гость из космоса, который по каким-то причинам не долетел до поверхности Земли – взорвался.

Гипотеза эта так и осталась гипотезой. Не подтвержденной, но никем и не опровергнутой доказательно – да что там, гипотез о «тунгусском диве» были десятки!

И лишь теперь гипотеза о взорвавшемся в 1908 году в небе над Восточной Сибирью корабле подтвердилась, но каким жутким образом!

Что ж, очевидцы взрыва тогда, в далеком 1908 году и не могли разглядеть, что были-таки осколки после взрыва! Но что можно было разглядеть в огненном небе в тот момент?

Между тем несколько частиц корабля взрывной волной отнесло в юго-западном направлении. Они пронеслись над территориями нынешних Томской и Кемеровской областей и упали на землю уже в Южносибирском крае.

Причем мелкие частицы осыпались на поросшую елями и кедрами болотистую равнину Затайгинского района края, а вот самый большой кусок… самый большой кусок упал на окраине города Южносибирска. Во двор дома, стоявшего на краю высокого обрыва, возвышающегося над широкой гладью неспешно текущей здесь реки Оби. Пробив при этом крышу сарая стоявшего на самом краю обрыва, как принято говорить, крепкого подворья.

Напомним, что произошло все это еще до Октябрьской революции. Вставший поздно в этот день мещанин Остроухов Кузьма Гордеич обнаружил продырявленный сарай ближе к обеду – а до этого он валялся на постели и страдал от похмелья.

Накануне он оформил все документы и торжественно открыл скобяную лавку в центре города. И, естественно, это дело отметил с единственным другом – инвалидом русско-японской войны одноногим Иваном Серафимовым. Который торжественно был принят на должность приказчика-продавца нового торгового заведения.

Так что похмелье было естественным продолжением наполненного важными событиями предыдущего дня.

Но вставать-то было необходимо. И полечившись капустным рассолом, воспрянувший вскоре духом и телом новоявленный лавошник вышел во двор.

И увидел дыру на крыше сарая. А когда вошел внутрь сарая – там-то его не вполне протрезвевшему взгляду предстало авто.

Да-да, ни много, ни мало – а автомобиль, самый настоящий, новенький, блестевший черным лаком и с брезентовым верхом новомодный самодвижущийся агрегат. Каких в Южносибирске в то время было лишь два – у губернатора края, да еще у общества золотодобычи «Южносибирскзолото».

Кузьма Гордеич, 38-летний солидный мужчина, основательный и осмотрительный, в панику не ударился и удивления никакого не проявил. А сначала вышел и обследовал свое подворье и в особенности изгородь и подъездную к калитке дорогу.

Нигде не было следов подъезжающего к его дому авто, да и ширина проулка, в конце которого стоял дом Остроухова, не позволила бы протиснуться здесь ничему, кроме одноконной повозки.

Постояв в задумчивости и почесав взлохмаченные спросонку волосы, Кузьма Гордеич вернулся в сарай.

Что-то не нравилось ему в этом механизме. Что-то с ним было не так.

Кузьма Гордеич подошел поближе и коснулся сверкающего лакированной краской борта самодвижущегося экипажа. Поверхность вдруг подалась под давлением пальцев Остроухова и он испуганно прянул в сторону. Как так? Ну никак не может автомобиль быть мягким – это в то время знал уже любой горожанин бескрайней России.

Думал в последующем он недолго. Что бы это ни было, о нем не следовало никому говорить – ведь он только-только «встал на ноги», открыл накануне лавку, о которой мечтал столько лет и на которую копил деньги, из лета в лето уходя в тайгу мыть золото – а теперь все прахом? В одночасье?

Ведь и полиция затаскает, а если вмешается приходской батюшка… подумать страшно! Еще обвинят в сношении с сатаной – и действительно, кто его знает, что это такое стоит в него в сарае… И откуда оно взялось. Так что…

Всю вторую половину дня Остроухов посвятил плотницко-столярным работам. Он пилил доски, ошкуривал столбы, которые затем вкапывал в сарае.

К вечеру ново объявившийся механизм был надежно упрятан от любых глаз – к вкопанным четырем столбам Кузьма Гордеич прибил доски – одну к другой, надежно и плотно. Да еще и накинул сверху, опустив по бокам края, полотнище из мешковины.

А если кто будет спрашивать – что там упрятано внутри, можно сказать, что в сарае он прячет наиболее ценные товары. А в подтверждение на его дверях он «пришпандорил» скобы, сквозь которые была продета дужка огромного амбарного замка.

Так что некому будет спрашивать, думал Оcтроухов. Попробуй-ка, попади в сарай сначала!

Забегая вперед, скажем, что подворье Остроухова пережило безутратно и гражданскую войну, и последующие годы… Ну, вот так повезло Кузьме Гордеичу…

Между тем в его доме женились, рожали детей, но вот как-то так получилось, что за все эти многие годы в сарай никто не заглядывал. Тем более что само строение постепенно обветшало, замок на дверях заржавел. А в щели стен внутри можно было разглядеть лишь какую-то пыльную мешковину, которая прикрывала… Да что там она могла прикрывать в старом сарае? Сеновал скорее всего, в котором сено давным-давно сгнило.

Или какое-нибудь другое барахло…

И хотя проезд к дому Остроуховых давно был расширен, все эти годы по нему ездили другие автомобили, Судьба же агрегата в сарае так и оставалась неясной.

Ведь Кузьма Гордеич умер вскоре после второй мировой войны, так ничего никому и не рассказав о странной находке в своём сарае.

Все дальнейшее началось гораздо позже и произошло через много-много лет, а если сказать точнее – то в апреле, в 2009 году, на пасху.

Глава первая

За полгода до этого умерла Ксения Захаровна Остроухова, невестка давно почившего Кузьмы Гордеича. И дом перешел в наследство её внуку, Сереге Остроухову – студенту Южносибирского госуниверситета, худому и длинному лохматому двадцатилетнему шалопаю. И вот вступив накануне в права наследства, Серега не придумал ничего лучшего, как пригласить компанию приятелей отметить день святой пасхи в своем новом доме.

На природе, значит, на берегу Оби. Воздух там!.. Обалдеть!

И вот 23-го апреля вечером, где-то в половине восьмого, компания была в сборе, причем обеспеченная по полной – спиртное в количестве «вне разумных пределов», закуска, наоборот, «в пределах весьма разумных», и главное – «музон» в виде переносного двухкассетного магнитофона, именуемого за легкий вес и удобства в транспортировке в среде молодежи «потаскушкой».

В данный момент «потаскушка» была включена, заряжена аудиокассетой с песнями Третьякова, очень любимого в среде студентов за легкое и проникновенное содержание текстов, манеру исполнения под гитару и симпатичный внешний вид, Сейчас на улицу доносилось из зала дома Остроуховых слова исполняемой песни:

…мне всего четыре года, карамель за щекой,

я иду и улыбаюсь прохожим,,,

Доносившийся временами шум, веселые выкрики и смех говорили, что веселье было в разгаре, а его интенсивность, заглушающая звуки песни – что компания уже успела « принять на грудь», малую толику горячительного. А скорее всего – не такую уж и маленькую,

– … И я сам на карамельку похо-о-жий! – закончил песню Третьяков, что на веселье никак не повлияло.

Что ж, стоит немного уделить внимание приятелям Сергея и описать их.

Во главе стола сидел заводила и лидер компании Ваня по прозвищу Важно. Нет-нет, грузином он не был, а просто носил узко пробритые усики на смуглом лице, был слегка горбонос и любил изображать время от времени кавказский акцент, обращаясь при этом к друзьям: «Да-арагой, защем это, ара!..»

Ну, где-то так. Хотя «ара» – это из лексикона жителей Армении, а не Грузии. О чем Вано, скорее всего, просто не знал.

Справа от него сидел Серега Остроухов, рядом с Сергеем – его подруга Оля. Девушка была внешне ничего себе, но ее слегка портила поза – она любила изображать из себя этакую вальяжную теледиву. Какими она представляла себе этих кинодив – томными, с выражением скуки на лице, непременно с сигаретой, зажатой между пальцами. Ну, примерно вот так.

Сейчас она сидела, полу прикрыв голубые глаза и вытянув ноги и лениво наблюдала, как неспешно развивается пиршественное действо.

Прямо напротив нее расположился последний участник пирушки – Женька Кульков по прозвищу, естественно, «Кулек». Кудрявый и голубоглазый, верткий, он, хотя был невысокого роста, нравился девочкам их курса и слыл сердцеедом. Однако не это было главным качеством характера Женьки, то бишь – вовсе не любовь к прекрасному полу. Главной особенностью его характера было неуемное любопытство – если было во что сунуть из любопытства нос – Женька его обязательно совал. И хотя частенько нос ему за это прищемляли, ничто не могло остановить его. Ну, такой вот у парня был характер, что ж поделаешь!

Так что на карамельки (это если следовать словам песни, звучавшей из динамиков магнитофона), члена компании похожи не были.

Можно добавить еще, что все они были студентами местного университета и учились на разных факультетах, что не мешало их тесной дружбе.

Тем временем веселье набирало силу, компания уже успела изрядно принять горячительного, о чем свидетельствовали несколько пустых бутылок, стоявших сбоку от Сереги на полу у ножки стола.

– А мы не пили еще за любовь! – кричал Серега. – За любовь еще не пили!

– Ара, какое упущение! – поддерживал его Вано. – Наливай!

Сергей принялся наливать бокалы, и скоро в воздух взвились четыре наполненных рубинового цвета жидкостью сосуда, раздался звон, живительная влага поменяла свое местонахождения, приятно освежив четыре алчущих рта.

И в такт их действиям, в унисон тосту из динамиков полетело:

«Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую,,,»

И веселье продолжалось, правда через некоторое время всегда любопытствующий Женька перевел ход мыслей компании с романтически-облачного настроя на дела сугубо практически приземленные.

Все это время он шарил взором вокруг, изучая окружающую обстановку.

Изучать, впрочем, особо было и ничего. Большой зал был ярко освещен горевшей под потолком люстрой, и взору Женьки открывалось все – обстановка, фотографии на стенах, домотканые дорожки на полу. Но интересного ничего не было – мебель представляла из себя причудливое смешение стилей и эпох – если у одной стены стоял вполне современный трельяж с посудой, то у противоположной стены, между двумя окнами – явно старинный, может быть даже – антикварный комод, на котором стояли фарфоровые статуэтки, шкатулка (с документами, скорее всего) и самовар.

Женька встал и прошелся сначала по залу, потом заглянул в остальные комнаты,

– Ну и хоромы! – сказал он, возвращаясь, садясь на место и наливая себе вина в бокал. Троица остальных его приятелей была занята кто чем – Сергей и Оля топтались рядом со столом, обнявшись и изображая медленный танец, а Вано внимательно рассматривал на свет свой бокал с теперь уже янтарного цвета жидкостью,

– Ты что же, Острый, – (Острый – это было прозвище Сереги), – теперь уйдешь из общаги и будешь здесь жить? Один? – спросил Женька.

– Пачэму один? – ответил ему Вано, легким движением опустошил бокал, взял с блюдца и положил в рот оливку. – С любимой дэвушкой, понимаэшь!

И оба повернули голову в сторону топчущихся на месте Сереги и Оли. Выражение лица Оли скорее опровергало мнение псевдогрузина, чем подтверждало его. Впрочем, Сереге этого видно не было – его лицо было повернуто в другую сторону.

Женька тем временем уже вновь успел встать и медленно двигаясь вдоль стены с развешенными на ней фотографиями, принялся внимательно рассматривать их. Однако вид однообразных мужских, женских и детских лиц быстро ему надоел и он, подойдя к танцующей парочке, спросил Серегу:

– А еще фотографии есть? Ну, альбомы там всякие…

– Да-да! – поддержала его Оля, который наскучило это топтание на месте. – Давайте фотографии посмотрим!

– Но сначала выпьем! – закричал Серега, размыкая руки, которыми он тесно прижимал к себе Ольгу. – За любовь!

Ему, похоже, идея жить в ново обретенном доме с любимой девушкой пришлась по сердцу.

Выпили за любовь. Затем из ящика комода были извлечены альбомы и все, рассевшись на диване, принялись листать их и рассматривать фотографии – старые и новые, черно-белые и цветные.

Любопытный Женька при этом то и дело тыкал пальцами в очередное фото и спрашивал:

– А это кто (или «что»)? А это?

Сергей давал пояснения, но он знал далеко не всех, чьи лица были на снимках.

Но вот в руках у Женьки оказалось большое цветное фото подворья дома Остроуховых, выполненный съемкой со стороны калитки ограды. На ней был виден дом, окруженный плодовыми деревьями, на заднем плане – голубая ширь Оби, а сбоку фотографии виднелся расплывчатый случайно угодивший на снимок угол старого сарая.

– Это я фотографировал! – сказал Сергей. – В прошлом году!

– А это что? – спросил, тыкая пальцем в размытый край фотографии любопытный Женька. Он показывал на краешек угла сарая.

– Да это сарай! – досадливо ответил Серега. – Старый сарай во дворе!

– А что там, в сарае? – не унимался Кулек.

– Всякая старая дрянь, ара! – ответил ему Вано.

А Сергей добавил:

– Я не знаю. Бабушка все время мне говорила: «Смотри, к сараю и близко не подходи!» Да его никогда и не открывали – там на воротинах замок ржавый висит, наверное, еще прадед до революции повесил…

– А пойдемте посмотрим! – тут же предложил Женька. – Прямо сейчас! Что-то там ведь прятали, раз нельзя была в сарай заходить!

– Да у меня и ключа от этого замка нет… – принялся слабо сопротивляться Серега. – Давайте лучше выпьем! За любовь!

– Налэвай, конэчно, выпьем, понимаэшь! – поддержал Сергея Вано. – И сразу в сарай пойдем!

Он сказал на чистом русском языке, обращаясь к Сереге:

– Замок – не проблема! Я, когда мы в дом заходили, в сенцах топор видел, так что с замком сейчас разберемся!

Уже через пять минут, наскоро выпив и закусив, кампания вывалила во двор, предварительно вооружившись фонарями. Впрочем, со столба у дома светил фонарь, но лампочка была слабой, и, конечно, не позволила бы ничего разглядеть внутри старого строения. Так что в руках у Женьки и Оли были фонарики, а Вано нес в руке топор.

То, что сделал неожиданно Серега, можно было объяснить либо предчувствием, либо заложенной в генах еще от деда осторожностью и неким знанием. Знанием, недостаточным для того, чтобы остановить приятелей, но заставившим Сергея вернуться в дом со словами: «Ну, вы тут крушите, а я пойду пока приберусь в доме – стол почищу, посуду помою и вообще…

Грохот сбитого с проржавевших скоб воротин замка совпал с моментом, когда Сергей закрывал за собой дверь.

Он действительно собрал со стола и перемыл посуду, вытер залитую и запачканную вином и частицами пищи клеенку, потом зачем-то веником прошелся по полу зала. И только после этого вышел на крыльцо.

А во дворе было тихо. Над его головой лишь равнодушно светила слабым светом шестидесяти ваттная лампочка, а слева перед ним чернел зев открытого сарая, воротины входа в который были широко распахнуты.

Тишину нарушал лишь шепот протекающих справа внизу обрыва вод реки Оби.

Сергей обратил внимание, что были распахнуты и ворота ограды, открывая подъездную дорогу, которая вела к дому Остроуховых, стоявшего на середине проулка и изначально образовывающего тупик.

Почему-то на цыпочках Сергей осторожно приблизился к сараю и взглянул внутрь. Там было пусто.

Он сумел разглядеть лишь четыре столба, валяющиеся со всех сторон возле них доски и грудой лежавшую у стенки сарая старую полусгнившую мешковину.

И более ничего. И никого.

Все происшедшее в дальнейшем Сергей не смог бы объяснить и сам себе. Опять почему-то на цыпочках он зачем-то подошел и закрыл въездные ворота. Потом зашел в дом, собрал валяющиеся на диване альбомы с фотографиями и положил их на место – в ящик комода. И только после этого достал из кармана куртки мобильный телефон и позвонил в милицию.

И потом до приезда дежурного наряда Сергей сидел на ступенях крыльца и смотрел в темный зев по-прежнему открытых дверей сарая. А над ним равнодушно светил тусклый фонарь, к которому вскоре присоединилась выкатившаяся из-за дальней излучины Оби полная Луна, которая была сегодня, как показалось Сереге, какого-то зловещего багрового оттенка.

Серегу всего колотило. Хотя он не мог видеть, как Вано сбил замок, как с восторженными криками все, сорвав мешковину, принялись сдирать старые доски со столбов и как внезапно замолчали при виде открывшегося им зрелища.

Под мешковиной оказался автомобиль. Шикарный новенький джип «Гранд-Чероки». «Ух ты…» – только и прошептала Оля, после чего открыла дверцу и взяв с сидения связку ключей, подняла ее над головой.

Женька помчался к ограде и, открыв створки въездных ворот, вернулся обратно.

Через несколько секунд троица уже сидела внутри приятно пахнувшего новой кожей салона. Вано вставил в замок зажигания ключ и повернул его…

Всего этого Сергей не видел. И тем не менее его трясло от ужаса. Словно на самом деле он воочию видел и это все, и то, что произошло следом за поворотом ключа…

Глава вторая

У калитки, прижавшись вплотную к ограде, стояла «канарейка» – ярко-желтого цвета милицейская машина с синими проблесковыми маячками на крыше.

Прислонившись спиной к ее капоту, стоял и лениво покуривал сержант-водитель. Остальные члены экипажа были в доме.

– Значит, говоришь, трое друзей пропали? – в который раз задавал один и тот же вопрос капитан милиции в серой помятой курточке с орденом Мужества на груди. – А почему ты решил, что пропали? Ведь сам говоришь – ты зашел в дом, убрался в комнате, а когда вышел – друзей твоих во дворе не было, ворота были открыты – а раньше были закрыты, ты хорошо помнишь. Значит, кто-то ворота открыл, так? А кто, кроме твоих друзей, мог это сделать? Место здесь глухое, тупик, мимо никто проехать не мог. Значит, кто-то из вас ворота и открыл, открыл – и ушли твои друзья…

– Не могли они уйти! – упорно отвечал Серега. – Они пошли посмотреть, что в сарае, открыли сарай – вон ведь замок валяется!

– Ну, и дальше что? – спросил, закуривая, капитан. – Нет ведь ничего в сарае, ты же с нами вместе смотрел! Доски, тряпки… Все старое, сгнившее… Что такого особенного они могли найти в сарае, что после этого тайком, не предупредив хозяина, то есть – тебя, сбежали? Ты же говоришь, что сарай этот никто никогда не открывал? А почему, кстати?

1 2 3...6 >

На страницу:

Перейти

1 из 6