Небо Мадагаскар

– Мага.

– Ну, хорошо.

Азербайджанец выпил коньяк и начал медленно петь, но не просто песню, а гастрономию и базар, сеть продуктовых магазинов и последние мысли Христа. Мага слушал его и пощипывал бородку себе. «Хорошо ведь поет, потому что азербайджанцы, армяне и евреи сильны в торговле. Родственные? Не знаю. Не через субъект, но объект. А вообще, бывает так, что у человека армянский мозг, азербайджанское сердце, еврейские почки, грузинские руки, русское лицо и так далее и не обязательно, что так, поскольку у всех по-разному».

3

Утром Мага проснулся у себя с Надой, удивился тому и начал припоминать. «Видно, сильно напился, это поднадоело». Нада не спала, а лежала рядом и играла с волосами на его груди.

– Знаешь, – сказала она, – я подумала о фильме «Зита и Гита».

– Что надумала?

– Многое.

– Например?

– Что фильм о том, что людей подменяют. Зиту забирают на экзопланету, а вместо нее подселяют Гиту. Также наоборот.

– Это фильм о всех людях?

– Ну да. Очень просто. Как Маяковский написал? «Точку пули в своем конце». Он дописал роман – самого себя – и поставил точку. После чего книга его тела и души пошла в издательство. Была издана. Вот. А в комнате нашли черновик.

– Да, остается открытым вопрос, каким тиражом издали Маяковского.

– Наверно, огромным.

– Верно.

Они позавтракали, съели жареной колбасы, выпили кофе «Везувий», который накрыл в своих мыслях весь город и погреб его под собой, проглотили таблетки, чтобы быть на колесах, и пошли на аллею Есенина. Пропустили мимо себя пожилую езидку с собакой и сели на лавку, чтобы побыть вдвоем, но их планы разрушил огромный армянин, который присел с ними рядом.

– Вы думаете, я пришел? – спросил он. – Я настал. Армяне не приходят – они настают.

– Понятно, – промолвила Нада.

– Хорошо вам вдвоем?

– Да, – сказал Мага.

– Если любите, то любите, – продолжил армянин, – но мир невозможен без капелек крови на концовках волос.

– Это как? – вопросила Нада.

– Когда кончик волоса источает кровь.

– Для чего? – удивился Мага.

– Просто красиво.

Сказав, армянин поднялся и медленно пошел прочь, источая вокруг себя все армянское, все горное и могучее. «Ну это булгаковское построение дорог, не пути, а строки «Мастера и Маргариты», вот ноги читают их». Мага закурил и взял руку Нады в свою. Он поглаживал ее ладонь, ловил ее тепло, впитывал в себя, ощущал. Они просто сидели под небом, которое представляло из себя зонт, идущий дождем, хоть никакого дождя не было, поскольку фантазии еще не вся реальность, но кастрюля, прикрытая крышкой действительности.

– Чем отличается армянин от чеченца? – спросила Нада.

– Армянин растет в ширину, чеченец – в высоту.

– Они крест?

– Ну, наверно.

– А я думала, весь Кавказ – вертикаль.

– Да, так и было, никто не хотел опоясывать планету, потому армянин сделал этот шаг.

– Экватор – это ремень?

– Да, Земля есть живот, и мне кажется, японец уже сделал ей харакири.

– Не знаю даже, но могу сказать точно: Земля питается трупами. Вот в таком месте мы живем.

– А еще так: Земля – плод, ядро скоро пустит росток или уже пустило, обещая дерево, огромное дерево, на которое мы все переселимся, чтобы жить, не погибнуть.

Зазвонил телефон Маги, обозначился незнакомый номер. Он ответил на вызов. Заговорила девушка.

– Здравствуйте, – сказала она, – я Кэт, мне ваш номер дал редактор Мамед Рашидович, которому вы оставили свой роман. Я его прочитала. Хочу взять у вас наперед интервью. Вы не против?

– Я – нет.

– Завтра вы свободны?

– Да.

– Давайте встретимся в час дня на аллее Булгакова. Вам будет удобно?

– Да.

– Хорошо. До свидания.

– Всего доброго.

– Да.

Мага выключил телефон и начал изучать свои ногти.

– Интересные?

– Ну.

– Давай изучать твои ногти вместе.

Нада вынула из сумочки пилку и ножницы и стала то ли всерьез, то ли в шутку работать с ногтями Маги.

– Никого же нет, – сказала Нада.

Она обработала ногти, укоротила их, отрезав кожицу по краям, и выщипнула зубами пару волосков из бороды Маги.

– На память?

– Конечно, – отвечала она. – Давай я протру пальцы – мало ли.

Она достала спиртовые салфетки и прошлась парой из них по местам срезов.

– Приятно, – промолвил Мага.

– Ну и что, – улыбнулась Нада.

Они закурили одну на двоих сигарету, подымили в разные стороны и поцеловали друг друга. «Вот поцелуй – два голубя или один голубь и один коршун. Или два медведя, самца, если даже целуются мужчина и женщина. А вообще, рот – берлога: в ней спит медведь». Они встали и пошли в библиотеку, где устроились среди книг, взяли Ахундова и начали погружаться в Азербайджан девятнадцатого века, падать в него, перелистывать горы, кюфту, долины, реки, томаты, гранат и талышей, смеющихся из каждого слова.

– Что такое убийство? – спросила Нада и посмотрела на Магу. – Подойти и выстрелить из пистолета в голову или в сердце? Вонзить нож в живот?

– Нет. Убийство – это самоубийство Ван Гога. Или слова «мы все умрем».

– Это не констатация?

– Нет, это убийство.

– Всех?

– Одного и всех.

– Страшно. И тяжело.

Открыли том Абовяна и увидели тысячи армян, спускающихся с гор. «Это его страницы – предложения, буквы. Трудно читать такое. Можно и умереть». Мага закрыл книгу и остановил тем самым наступление армян. «Пусть отдохнут, хватит уже воевать, хотя война – точка, а мир – запятая, так как восклицательный знак – ружье с пулей, летящей вниз». От этих мыслей его отвлек чеченец, вошедший в зал и взявший Хемингуэя.

– Люблю остроту, – сказал нохчо.

Он положил кинжал на стол и начал чтение книги.

– Читать книгу – потягивать виски в кафе, через соломинку, пить водку или коньяк, – продолжил он. – А экранизация книги – то же самое, но просто пить, напиваться, бухать. Ну, слово – это соломинка.

– Не думаю, – ответила Нада, – слова – это червяки, читать – это умирать и лежать в гробу книги, пока тебя жрут червяки.

– А потом? – спросил Мага.

– Воскрешение эпилога. Захлопывание гроба и выход.

– Интересно вы говорите, – промолвил чеченец, – потому я подумал, что книга – это автобус, в нем строки – сиденья, водитель – это писатель. Книга везет. Герои входят, выходят, платят.

– Конечно, – сказала Нада, – ведь машины есть бейты. Мотор – писатель, багажник – читатель.

– Слишком много умности, – отметил чеченец, – от нее может стать мягкой кость.

– Мягкое сильнее всего, – не согласилась Нада.

Чеченец посмотрел на нее, достал лезвие из ножен, провел им по языку и покапал кровью на страницы американца.

– Понятно, – сказала Нада, – я поняла, откуда берутся рыбы: сидит женщина в начале всех рек и держит раскрытыми ноги.

– И из ее вагины выплывают все рыбы, – закончил мысль Мага.

– Да, – рассмеялась Нада.

– И вы так всегда общаетесь? – спросил их чеченец.

– Нет, только при жизни, – пояснила Нада. – Просто Карабах такое место, где говорить нужно так. А там, глядишь, все станут такими.

– Просто в Чечне не так, – встрепенулся чеченец, – там только лестницы.

– Конечно, – продолжил Мага, – Чечня – полное собрание сочинений Маяковского, тринадцать томов, разрыв двенадцати месяцев, расцепление их.

– Ну, если странно говорить, то скажите мне странно: что есть Арцах? – спросил чех.

– Рэмбо, – ответил Мага. – Мы внутри человека. В голове или в почках.

– Неплохие места, – отметила Нада.

Она полистала Абовяна и начала негромко его читать. Звук ее голоса наполнил библиотеку, как мясом желудок. «Пусть читает, приятно, воздушно, почти легко, так как если некий Вася сорвет болячку и бросит ее и ее съедят муравьи, то их будут звать Васями, пока они не съедят болячку, скажем, Петра. Поэтому вопрос в том, что откладывается на боках, а не в том, что вышло из них».

– Террорист – это тот, в ком взрывается сердце, в ком взрывается мозг – писатель, – сказал чеченец, прервав чтение Нады и размышления Маги.

– Терроризм – это работы Сёра, война или мир – почти все остальные картины. Не все знаю, конечно, – оживился Мага, – но могу сказать, что на днях видел сон, где воскрес немец из «Судьбы человека» и пытал меня.

– Какой немец? – удивилась Нада.

– Которого возил Соколов и сдал после русским.

– Ну вот он и отомстил тебе, – вмешался чеченец.

– А я Соколов?

– Тебе лучше знать, – вынес вердикт чеченец.

Все замолчали, поклевали глазами буквы, рассыпанные в книгах, насытились и откинулись на спинки стульев.

– Я вот подумал, – сказал чеченец, – Печорина же хотела убить девушка в Тамани, а он сбросил девушку в воду. Он же не прав. Это было признанием в любви с ее стороны. Он должен был расслабиться и получать удовольствие от смерти – оргазма. А после нее жениться на девушке и жить до ста лет.

Мага и Нада промолчали, посмотрев друг на друга тем, что вокруг глаз. Чеченец тоже больше не говорил. Он ворошил Хемингуэя, будто бы потрошил, после чего встал и ушел. Нада хмыкнула и открыла газету «Заря Карабаха», начала листать ее, отчего семечки – буквы – посыпались из нее. Тут же в открытое окно прилетели голуби и склевали все черные буквы.

– Вот, – сказала Нада, – а из букв могли взойти подсолнухи. Альтернативы солнцу.

– Подсолнухи – фонари?

– Думаю, да.

– Ну так что ж, пусть будет так. Каждый фонарь мечтает стать солнцем.

– Конечно. И это происходит везде. Просто когда фонарь начинает разрастаться и дарить лето зимой, появляется хулиган и гасит его кирпичом.

– Зачем ему это?

– А потому что хулиган правит миром, и ему ни к чему перемены.

– Он кидает кирпич в лицо Цою?

– Конечно. Барышня и хулиган. Мир сейчас – это война Маяковского и Цоя. Битва меж ними. Один основал Советский Союз, другой разрушил его.

– Не только они одни.

– Понятно, но оба – главные.

– А я подумал, что если разрубить надвое льва, то две гиены побегут в разные стороны, оставив на песке лужицу крови.

– Лужа – это заплатка.

– Лужа – шпион океана. А ногти и когти – клювы. Не кисть, а пять птиц.

Мага замолчал, чихнул, сжав пальцами нос, проводил Наду и забурился к себе. Посмотрел телевизор – старый, пузатый, толстый, откормленный, с перевариваемой пищей внутри – с сосисками, пивом, яичницей и зеленью, – и уснул.

4

На следующий день он, после пробежки, завтрака и душа, пошел на свидание с Кэт, хоть это и было интервью. Она уже ждала его на аллее. «Совсем еще девчонка. Ну ладно. Не в возрасте дело. Много лет – много пищи, годы – еда, кто живет долго, тот обжирается. А после сует два пальца в рот и блюет. Ерунда. Заново начинает есть. Заново начинает жить. Жить – это есть». Они поздоровались и сели на лавку. Кэт включила диктофон.

– Скажите, – сказала она, – почему вы решили писать про Карабах?

– Трудно сказать что-то одно, комплекс причин, но главная состоит в том, что Карабах центр мира, в нем заключены тайны жизни и смерти, тайна бессмертия. В нем сокрыта тайна Иакова и его борьбы.

– Какие писатели оказали на вас влияние?

– Больше философы, а писатели – Цой, Кобейн, Меркьюри. Они писали строки – ряды в зале, концертном.

– Люди – их тексты?

– Теперь разрозненные их книги ходят на работу, ездят в машине и пьют вино и коньяк.

– Давно вы пишете?

– Двадцать примерно лет.

– Много, знаете как. Пишете постоянно?

– Нет, путешествую, смотрю мир.

– Вы пишете свои тексты в кафе?

– Пока нет, но хочу. Кофе, сигареты, письмо.

– Романтично, вы знаете. Сколько времени у вас уходит на книгу?

– Бывает – год, бывает – три месяца.

– Считаете?

– Так кажется.

– Не пробовали писать на другом языке?

– Изучал армянский – не вышло. Русский родной.

– Отлично. Пишете только романы?

– Нет, не только они.

– Трудно писать, понимая, что литература сейчас на отшибе?

– В наших силах вернуть ей центр.

– Думаете?

– Уверен. За то, что сейчас никому не нужно, завтра может начаться бойня.

– Интересно. Литература что дает человеку?

– Космос.

– Не телескоп?

– Телескоп – ручка, из который в глаз стекают чернила – черный-пречерный космос.

– Печорина вспомнила.

– Да. Он черен, поэтому ему нет места среди белых.

– Как проходит ваш день?

– Кофе, сигареты, прогулка, работа за нетбуком или смартфоном.

– Много в день пишете?

– Нет, редко такое, две-три страницы.

– Близок ли вам Есенин?

– Трудно сказать, поэмы после революции очень круты у него. Видимо, небо раздвинулось в 1917 году и стали возможны открытия и откровения. Там есть место и космосу.

– Космос – это ведь то, что вырвалось из головы человека?

– Да, скорее всего, и не исключено, что он вернется обратно.

– В уменьшенном виде?

– Он пасся.

– Есть советы писателям?

– Писать о том, что не знаешь. Там возможны открытия.

– Писатель – Колумб?

– И он.

– А как же тогда уничтожение индейцев?

– Бумага была исписана?

– Да, потому что – стерка.

– Ластик?

– Конечно, да.

– Стирание красной пасты?

– Восстание против учителя.

– Именно. Хорошо.

– Не геноцид. Никак. И последний вопрос: чей Карабах?

– Он всех.

– Благодарю вас. Ваше интервью выйдет в газете или как предисловие к книге.

– Хорошо.

– До свидания.

Они встали и пошли в разные стороны, исчезли из вида друг друга. Мага зашел в кафе и заказал кружку пива. Сделал глоток и задумался, пока к нему не подсели парень и девушка. Они представились именами Андро и Осень. Тоже выпили пива.

– Что за пиво? – спросил Андро.

– Краснодарское, – молвил Мага.

– Ну а у нас немецкое.

– Хорошо.

– Это да, – согласился Андро.

Осень улыбнулась и сделала глоток пива.

– Карабах – это черепаха, – сказала она.

– Морская? – спросил Андро.

– Конечно. Она на поверхности моря.

– Она не перевернута? – поинтересовался Мага.

– Нет. Зачем? Но была. И ее хотели зажарить и съесть.

– Кошмар, – сказал Мага на слова Осени.

Осень взяла чипсы и сухарики, положила их на середину стола и предложила всем есть.

– Карабах мужского пола, – продолжила Осень, – когда он найдет себе самку и спарится с ней, вскоре десятки Карабахов распространятся по всему миру.

– Страшно, – промолвил Мага.

– Это только начало, – проговорил Андро.

Они продолжили пить, разомлели и раскраснелись, стали ужасно молодыми и честными, стали вынимать деньги из карманов и совать их друг другу в руки. Даже вставать иногда и обниматься. Пожимать руки друг другу. Пить из чужих бутылок, хотя слово «чужие» стало чужим и лишним. Мага зачитывал куски из романа, Андро слушал, Осень скучала. А вообще были будто на сцене, будто сотни людей смотрели на них. Всем было хорошо, ракеты не падали, бомбы не взрывались. Пули – пчелы – не дарили кровь, то есть мед, из постоянных тел.

– Мед, мед, мед! – спела и воскликнула Осень.

– Мед течет по жилам, а пчелы его выпускают наружу, – отметил Андро.

В это мгновение в дверях показался мужчина, представился Маге Николом и сел с ними за стол.

– Это наш друг, – произнес Андро.

Никол взял азербайджанский коньяк и разлил его в рюмки.

– После пива можно коньяк, – сказал он.

– Ты тоже пил пиво? – спросил его Мага.

– Ну, было дело вначале.

Парни продолжили пить, а Осень закружилась по залу.

– Я Осень, – шептала она, – вы видите не девушку, нет, перед вами прохлада, дождь, листопад. Вот так вот. Нам всем светло. Ведь облако – это парус, а молния – это мачта.

Мага глотал коньяк, делал небольшие глотки, впитывал небеса и гром, впускал рычание «КамАЗа» себе внутрь. «Озвереть можно запросто, только надо понять, какие насекомые – это безумие, а какие – психическое здоровье, какие животные – солнце, какие – луна, а какие – земля. И надо делить людей и их сознание на кастрюлю и крышку». Мага сделал еще глоток, сощурился, вздрогнул и посмотрел на Андро. Тот сидел в телефоне. На какое-то мгновение Маге показалось, что он видит, как файлы летят из головы в смартфон и обратно, будто wi-fi работал, связывая сознание Андро и телефона.

– Мне кажется, – сказал Мага.

– Что? – вопросила Осень.

– Связь.

– Ничего подобного, – молвил Андро и убрал телефон.

Осень села за стол и сказала:

– Умирать – это девятнадцатый век.

Все рассмеялись, а потом задумались. Стали думать над этим. Мага даже выдернул заусенец и смочил слюной ранку.

– Что ты делаешь? – спросила его Осень.

– На автомате, – ответил Мага.

– Понятно. Не делай так. Зараза, и все дела, – молвила Осень.

– Здесь можно курить? – задал всем вопрос Мага.

– Думаю, да, – предположил Никол.

Мужчины закурили и начали пускать дым, похожий на посмертную маску Бродского. «Ну а что, Бродский столько курил, что превратился в конце концов в сигаретный дым и стал небом, тучами над головой, каплями дождя, которые заправляют в электронные сигареты и курят каждое стихотворение Бродского по отдельности».

– Почему все молчат? – поинтересовалась Осень.

– А что говорить? Мы в Карабахе, – ответил Никол.

– Этим все сказано? – спросил Андро.

– Конечно, – промолвил Мага.

– Здесь решается все.

Все выпили по коньяку и посетили Азербайджан по отдельности, кусками, теплом, лицом. Каждый надел на себя Баку и прошелся по его улицам в людях, в банках, в машинах. «Хорошо плавить лбом Азербайджан, как стекло, потому что сок винограда и граната течет тебе в рот».

– Коньяк – замечательный просто, – произнес Мага и щелкнул языком.

– На то и рассчитан, – молвил Никол. – Коньяк – это то, что внутри и снаружи бутылки. Даже над ней.

– А почему Адамов покончил с собой? – спросил Мага.

– Кто это? – спросила Осень.

– Он уперся в стену, разделся до отсутствия себя и перешел преграду, – объяснил всем Андро.

– Ясно, я поняла. И мне пришла в голову мысль, есть два жанра литературы – мир и война. Есть книга мир, есть книга война.

– Давайте лучше пить, – вмешался Никол.

Он заказал коньяк, открыл его и пошел за лимоном.

– Сиди – принесут! – крикнул Андро.

Никол ничего не ответил и вернулся через минуту с блюдцем с лимоном.

– Как аккуратно нарезан, – сказала Осень и выпила.

– Официантка люкс, – улыбнулся Никол.

Мага почесал бородку, побарабанил пальцами по столу и огляделся: мужчина, похожий на Камю, женщина – вылитая Бовуар. «Приятно здесь, будто время остановилось, так как устало идти и решило покурить на ветру». Мага разломал сигарету и выкурил обе части.

– Ну и зачем? – спросил у него Андро.

– Сделал двоих детей из одного взрослого.

– Ну, я так и подумал, – ответил Маге Андро.

5

Вечером, расставшись с компанией, Мага сидел в компании Жаклин у нее дома и пил с нею кофе. У нее постоянно звонил телефон, она отвечала, сердилась и улыбалась, положив ногу на ногу. Мага и Жаклин прихлебывали горячий напиток и молчали вокруг себя. Будто материя исходила из них.

– Вот бы елку украсить своим сердцем, почками, кишечником, мозгом, печенью и селезенкой, – сказала Жаклин.

– И смотреть на это своей пустотой.

– Конечно. Глаза тоже на елке, они смотрят на своего бывшего владельца, рикошетят от него и видят себя и елку.

– Фотографируют в мозг.

– А как прошел день? – спросила Жаклин.

– Давал интервью и пил.

– Один?

– Нет, компанией.

– Что говорил в интервью?

– Разное. О Карабахе, ползающем по земле. О самой большой любви. О том, что скоро в гробы будут класть только виноград, вино и изюм. И закапывать их.

– Это же интересно.

– Или класть труп с топором и лопатой.

– О, это очень круто. Мертвецы вылезут из могил и из гробов выстроят храм.

– А вокруг засадят картофель, чтобы он пропитался смертью и дал неземные плоды.

– Я бы его сварила и пожарила тоже.

– Вкусно будет, потому что книга – это скелет, а картина и музыка – плоть.

– А фильм?

– Кино есть одежда.

– Я бы сняла ее.

Отложили чашки и начали грызть фисташки, которые достала Жаклин. «Орех – это в черепе мозг, он мыслит, он думает, он пишет и знает «Пир». «Тимей» у него внутри».

– Будешь водку? – спросила Жаклин.

– Нет, я вчера писал о ней.

– И это тоже глубокая мысль: писать о водке – практически пить ее.

– Опьяняет сквозь текст.

У Маги зазвонил телефон. Обозначилась Нада.

– Ты с женщиной, – сказала она. – Я тебя жду. В кафе «Эфиоп».

Мага ничего не ответил, только закурил, попрощался с Жаклин и пошел к себе. Дома лег на диван и начал смотреть в потолок. Он уже не мог жить на разрыв. Просто болело все. Он задремал и уснул. Увидел во сне бытие, абстракцию, душу, секс сам по себе и ничто. Очнулся от поцелуев. Рядом сидела Нада и целовала его.

– Как ты сюда вошла?

– Ты не запер дверь.

– Странно.

– Не говори.

Мага и Нада слились в поцелуе, Нада раздела Магу и расцеловала его всего.

– Не могу иначе, – сказала она, – всего тебя хочу целовать и ласкать.

– А что еще скажешь?

– Философское? Любой смартфон – это зеркало.

– Открытый на любом сайте?

– Да. А ты что скажешь?

– Человек – это самоубийство, и перед ним основная задача – вывернуть себя наизнанку.

Замолчали, пошли на кухню, стали пить чай. «12 стульев – двенадцать часов, вершина – с бриллиантами стул, Новый год, когда двенадцатый час лопнет и из него посыплются бриллианты, сделав богатым каждого, а не только Осю и Кису». В дверь позвонили. На пороге стояла девушка.

– Я Нести, – сказала она. – Можно войти?

– Входите, – дал разрешение Мага.

Нести вошла и села за стол. Мага налил ей чай.

– Я ненадолго, просто мой парень на работе сейчас, а мне стало скучно. Знакомый дал ваш адрес, сказал, вы интересный писатель. Можно с вами болтать.

– Ну, можно, и я не против.

– Тогда скажите, торт – это СССР. Да?

– Допустим, – сказала Нада.

– А СНГ – это тот же торт, но нарезанный.

– Мысль ваша ясна, – не удивилась Нада.

– Ну, день рождения, например, праздник 1991, торт надо нарезать, иначе он испортится целиком, – продолжала Нести, – и его не съешь, потому так и вышло, наконец, его разрезали, чтобы все съели, а не стоял он на столе и кис.

– Выходит, СНГ обречено, будущее его в желудках, – заметил Мага.

– Видимо, так. Ничего не поделать, – согласилась Нести.

– Можно построить другую схему, – возразила Нада, – торт стоит, а рядом с ним пирожные – Россия, Украина, Грузия, Беларусь.

– А, ну не все вступили в СНГ. Не все хотят быть съеденными, – расхохоталась Нести.

– Конечно, – согласился Мага, – ведь евреев уничтожали за то, что они евреи, а армян и русских за то, что русские – армяне, а армяне – русские.

– Интересная мысль, – отметила Нада, – но лучше сидеть в кафе, курить, пить кофе и говорить это всё.

– Рано идти в кафе, – возразила Нести. – Давайте устроимся здесь, создадим кафе тут. Задернем шторы и зажжем свечи.

– Ну хорошо, – сказал Мага.

– Вот книга открытая – это птица, – продолжала Нести, – птица в полете, закрытая – птица сидит, на ветке или земле, то есть чем дальше птица, тем она понятнее и доступней. Птица, летящая на юг, – это роман. Птица по городу есть рассказ. Птица может быть орлом или голубем. Книга может съесть книгу. Книга может спариться с другой книгой и породить новую книгу.

– Вы на философском учились? – спросила у Нести Нада.

– Нет, просто философия везде, всё, что мы видим, есть философия.

– И поэзия, – добавила Нада. – И вообще, подсолнухи и тыквы есть головы, грызть семечки – впитывать животом мысли, мышление, философствовать телом. А дыни и арбузы такие головы, чьи семена порождают только головы, воспроизводят самих себя. Они нарциссы.

– Конечно, – отметил Мага, – но они вкусны, потому что художник, рисуя картину, порождает ребенка, только другим путем. Из дома бывает один выход, но бывает и два.

– Дом – это женщина, – согласилась Нести, – и его могут ограбить: когда женщина спит, из нее могут выкрасть ребенка.

– Понятное дело, – нашлась Нада, – и к тому же мужчина и женщина – одно целое, арбуз, дыня или тыква, но так их нельзя есть, и потому человек берет нож и делит их. Причина смерти есть голод.

– Какой человек их делит? – не поняла Нести.

– Вообще человек, – за Наду ответил Мага.

– Мужчина или женщина?

– Ни тот, ни другой. Человек – это третий пол, – продолжила Нада.

– Трансгендер? – спросила Нести.

– Нет, человек вообще. Голый. Который снял с себя мужскую или женскую одежду. Потому что пол есть одежда. А человек – это тот, кто гол, даже если он одет в шубу и в валенки.