Детский сад, штаны на лямках

– Там, – неопределенно махнула рукой воспитательница. – Пройдите к заведующей, с вами хотят поговорить.

Мать вспомнила, что минуту назад видела перед воротами полицейскую машину, и испугалась:

– С Костей что-то случилось?

Воспитательница ничего не ответила, и охваченная паникой Ленка помчалась к руководству.

В маленький кабинет набилась куча народу. Сначала Алябьева выхватила лицо заведующей садом Марины Георгиевны Бизенковой, потом узнала инспекторшу из соцзащиты, кажется, ее звали Ольга Валентиновна Махнач. Остальные трое мужчин были полицейскими в форме. При ее появлении все встали, один страж порядка, тот, что постарше, зачем-то вытащил резиновую дубинку и принялся постукивать ею по ладони.

Ленка поняла, что случилось что-то страшное, и прошептала ватными губами:

– Где мой сын? Он жив?

– С Константином все будет в порядке, – сухим тоном отозвалась инспектор Махнач. – Елена Сергеевна, довожу до вашего сведения, что отдел опеки и попечительства принял решение изъять у вас ребенка.

До Ленки не сразу дошел смысл сказанного. Сначала она обрадовалась: «Жив, жив Костик! Если хотят изъять, значит, жив!» Потом обомлела:

– Как «изъять»? За что?!

– За ненадлежащее исполнение родительских обязанностей. С ребенком жестоко обращаются в семье. Мы зафиксировали на его теле синяки и ссадины, которые остались после побоев.

– Вы в своем уме?! – закричала мать. – Я Костика не бью! Да, у него есть синяки на ногах, но это от катания с горки! Покажите мне хотя бы одного ребенка, который катается на санках, без синяков!

Присутствующие никак не отреагировали на ее эмоциональную речь. С тем же успехом Алябьева могла обращаться к детским стульчикам, расписанным под хохлому.

Инспекторша продолжила обвиняющим тоном:

– Психолог отмечает, что мальчик замкнут, тревожен, не хочет говорить о матери, боится идти домой. Ребенок неухожен, явно голодает, ходит в грязной одежде.

– Ну что за бред вы несете! – Елена воззвала к заведующей детсадом: – Марина Георгиевна, да скажите же им! Разве я бью Костика? Разве он голодает? Разве у него грязная одежда? Это ведь неправда!!!

Бизенкова не ответила, только закатила глаза к потолку, словно сцена действовала ей на нервы.

Алябьева поняла, что все бесполезно. Что бы она ни сказала, это ничего не изменит. Они пришли забрать Костика и заберут его в любом случае. Что-то странное стало происходить со слухом, слова долетали до нее с огромными паузами. Махнач ритмично открывала и закрывала рот, а Елена слышала лишь обрывки: «жестокое обращение… существует угроза жизни ребенка… немедленно изъять».

Ленка осознала, что еще секунда – и она грохнется в обморок. Усилием воли она заставила себя стоять, даже расправила плечи.

– Отдел опеки и попечительства подал в суд иск о лишении вас родительских прав. Заседание состоится через неделю, вот повестка, распишитесь. – Инспекторша сунула в руки Алябьевой бумажку.

Лена отпрянула:

– Я не буду подписывать!

– Это ничего не изменит. Заседание состоится в любом случае, даже если вы не явитесь.

– Где мой сын?! – закричала мать.

Полицейский, который держал резиновую дубинку, подал голос:

– Успокойтесь, иначе мы применим к вам силу.

Ленка сердцем чувствовала, что Костик еще находится в саду, его не успели увезти. Мать выскочила из кабинета и кинулась открывать все двери, какие попадались ей на пути.

– Костя! – кричала она. – Костик Алябьев! Сынок, ты где?

За одной из дверей послышался детский плач. Ленка толкнула ее, но она оказалась заперта.

– Костик, ты тут?

– Мама! – закричал Костик. – Забери меня отсюда!

Алябьева видела, как мужчины высаживают дверь ногой, никогда раньше ей не приходилось это делать, но сейчас она приказала:

– Сынок, отойди подальше от двери, к самому окну!

И с первого удара выбила хлипкий замок.

Она бросилась в комнату, схватила своего малыша в охапку, вдохнула родной запах…

Но к ним уже бежали. Пока трое полицейских держали Елену, инспекторша соцзащиты пыталась отодрать Костика от матери. Мальчик верещал что есть сил, вырывался, укусил злую тетку за руку.

– Вот гаденыш! – скривилась Махнач, разглядывая кисть. – До крови прокусил, никакого воспитания! Так, ребята, – сурово обратилась она к стражам порядка, – шутки кончились, приступайте к работе.

Пожилой полицейский убрал резиновую дубинку и вытащил электрошокер. Когда двое его коллег оттащили ребенка, он приставил шокер к шее Алябьевой и пустил разряд.

Елена упала на пол. И до последней секунды, пока не потеряла сознание, в ее ушах звучал душераздирающий крик:

– Мамочка-а-а!!!

* * *

Ленкин рассказ поверг меня в шок.

– Вот скоты! – повторяла я. – Какие же они скоты!

– А дальше что было? – спросила Алка, нервы у которой, вероятно, были покрепче.

– Как пришла в себя, выбежала на улицу, но полицейской машины уже и след простыл.

– Скоты! – вставила я.

– Дальше у меня идет небольшой провал в памяти, – продолжала Алябьева. – Наверное, я села прямо в снег и просидела так довольно долго, потому что превратилась в ледышку. Чтобы согреться, пошла куда глаза глядят. Потом побежала, потому что не могла спокойно идти. Помню, несколько раз падала, довольно сильно ударялась, но боли не чувствовала. У меня окоченело не только тело, но и душа. Я не представляла, как буду жить без Костика. Не видела смысла идти домой, если его там нет. Без ребенка вообще ничего в жизни не имеет смысла, ничего!

Тут Ленка, которая столько времени держалась молодцом, разрыдалась. Я принялась гладить ее по спине, а Алка подлила коньяку:

– Выпей, полегчает!

Одним глотком Алябьева осушила рюмку, и ей действительно полегчало. Она могла рассказывать дальше, хотя язык у нее уже заплетался.

– В общем, на какую-то секунду у меня отключились мозги. Сейчас-то я понимаю, что если умру, то уж точно не верну Костика. Но тогда меня охватила такая безысходность… Я не видела другого выхода… Вы меня понимаете?

Я сочувственно кивнула:

– Понимаем. Ты не могла больше выносить эту боль.

Ободренная моей поддержкой, Ленка зачастила:

– Да, правильно, не могла выносить боль. Вот и решила, что если брошусь под машину, кошмар закончится. Если бы не ты, Люська, размазало бы меня по асфальту, как муху. Девочки, вы меня осуждаете?

– Ни в коем случае! – заверила я. – Даже не смей так думать! Сейчас надо думать о другом – как вернуть ребенка. Куда его увезли?

– Я не знаю! – в отчаянии выкрикнула Ленка. – Они не сказали!

– Наверное, в детский дом, – предположила Алка, – у нас в городе есть один. Или, возможно, его отправили в соседний Ногинск… Если честно, мне непонятно, с чего вдруг тобой заинтересовалась соцзащита. Ты состоишь там на учете?

Алябьева ощетинилась:

– По-твоему, я похожа на алкоголичку или наркоманку?

– Ну, что ты, конечно, не похожа, – мягко сказала я, – просто Алке кажется странным, что они прицепились именно к тебе.

– Ни на каком учете я не состою! – упорствовала Ленка.

Я тоже не отступала:

– Но ведь ты узнала инспекторшу из соцзащиты. Как, говоришь, ее зовут?

– Вроде бы Ольга Валентиновна Махнач.

– Значит, ты с ней знакома?

– Видела один раз. В субботу она приходила к нам домой с проверкой.

Неделю назад в квартиру Алябьевых позвонили. На пороге стояла женщина в енотовой шубе, в руках она держала папку для бумаг. Дама представилась инспектором соцзащиты. Она объяснила, что в отдел опеки и попечительства обратились Ленкины соседи с жалобой, что в квартире часто плачет ребенок. Инспектор Махнач пришла, чтобы поговорить с мальчиком и проверить, в каких условиях он живет.

Первым делом Ольга Валентиновна осмотрела кожные покровы ребенка на предмет наличия следов побоев. Таковых не оказалось. Потом чиновница приступила к допросу:

– Маму любишь? Что сегодня ел на завтрак? А на обед?..

Костик хотя и стеснялся незнакомой тети, но отвечал, что маму любит, на завтрак ел омлет с горошком, а на обед – рыбный суп, картофельное пюре с котлетой и компот…

Ленка объяснила, что Костик очень любит купаться, может часами плескаться в ванной, из воды всегда вылезает со скандалом и слезами. Скорей всего, именно эти крики и слышали соседи.

Чиновница осмотрела комнату, убедилась, что у мальчика есть отдельное спальное место, вдоволь одежды и игрушек. Заглянула в холодильник, увидела масло, сыр, курицу, пересчитала бутылочки с детским йогуртом… Результатом проверки Ольга Валентиновна в целом осталась довольна, хотя и сделала замечание по поводу неглаженого белья, которого у Елены скопилась целая корзина. Инспектор ушла, и до сегодняшнего дня Алябьева ее не видела…

– Причем тут неглаженное белье? – удивилась я. – Какое отношение оно имеет к воспитанию ребенка? Да оно у всей страны не глажено!

Неожиданно Ленка стукнула кулаком по столу, да так сильно, что зазвенели тарелки.

– Я их ненавижу! Я их убью! Даю вам слово, я их убью!

Уткнувшись лицом в ладони, она раскачивалась взад-вперед и твердила словно заведенная:

– Убью, убью, убью…

Очевидно, Алябьеву окончательно развезло. Ох, не следовало ей пить на пустой желудок!

Хозяйка подхватила ее под руки:

– Пойдем-ка баиньки, дорогая! Я постелю тебе на диване в гостиной.

Они ушли, и уже через пять минут Алка вернулась.

– Спит. Рухнула в кровать и мгновенно отрубилась.

– Неудивительно, – отозвалась я, – у нее сегодня был ужасный день. Наверное, самый страшный в жизни.

Алла села за стол, задумчиво пожевала листик салата и спросила:

– Что ты обо всем этом думаешь?

Эмоции у меня закипали через край.

– Это просто безобразие! Произвол и насилие! Как можно было так жестоко отнять ребенка у матери? Трое полицейских с резиновыми дубинками и электрошокерами на одну женщину! Тьфу!

– Да я о другом, – отмахнулась Алка. – Ты ей веришь? По-твоему, она говорит правду?

– О чем ты? – искренне не понимала я.

– Да о том, что у нормальной матери никогда не заберут ребенка! Мне кажется, Ленка что-то не договаривает. Наверняка она давно состоит на учете в соцзащите. Ты обратила внимание, как она коньяк хлещет? Как заправская алкоголичка.

– А ты бы не хлестала, если бы у тебя отняли ребенка? Ты только представь!

– Не буду я представлять, – надменно отозвалась Алка, – со мной такого никогда не случится. К твоему сведению…

Договорить она не успела, потому что в этот момент в замке повернулся ключ, и входная дверь открылась.

– Это Никита, – зашептала Алка. – Я не говорила ему, что ты приедешь, хотела сделать сюрприз. То-то он обрадуется!

Ага, подумала я, а еще больше он обрадуется, когда обнаружит пьяную в лоскуты Алябьеву на диване в гостиной.

Хозяйка выскочила в холл, а я осталась на кухне. Со своего стула я не могла видеть, что происходит в коридоре, зато отлично слышала.

– Привет, – сказала Алка.

В ответ супруг что-то неразборчиво пробурчал.

– Ты почему так поздно? – Алкин голос звучал, как мне показалось, на полтона выше обычного.

– Были дела, – отозвался Никита.

– Какие еще дела?

– Возникли проблемы с пожарной инспекцией.

– В десять вечера?! – прошипела жена.

Воздух мгновенно стал густым, как взбитые сливки. Я вжалась в стул и перестала дышать, боясь выдать свое присутствие.

Однако Алке удалось взять себя в руки.

– Дорогой, у нас гости. Тебе будет любопытно узнать, кто это.

– Извини, не сегодня. У меня дико раскалывается голова, пойду лягу.

– А как же ужин?! – Голос жены взвился под потолок.

Муж не удосужился ответить. Заскрипели ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж.

Я почувствовала себя неловко. Ясно как божий день, что семья Нащекиных находится на грани распада. Все эти занавески, мебель на заказ и прочие внешние атрибуты не в состоянии воскресить то, чего давно уже нет: любовь и понимание. Впрочем, чего это я тороплюсь с прогнозами, миллионы семей живут без любви и понимания и разводиться не собираются.

Вернувшись на кухню, Алка зыркнула на меня с такой злобой, будто это я была виновата в том, что ее брак не удался. Чтобы сгладить неловкость, я вымученно зевнула и сказала:

– Пожалуй, пойду спать. Утро вечера мудренее.

– Тебе придется лечь на ковре в гостиной, – заявила хозяйка, – спальных мест больше нет.

Я усмехнулась: тоже мне, элитное жилье называется, спальные места для гостей ограничены одним диваном.

Алка интерпретировала мою усмешку по-своему.

– Не переживай, – обнадежила она, – я дам тебе спальный мешок.

Глава 4

Утром я проснулась на удивление свежая и бодрая. Было ощущение, что я вернулась в детство. Ребенок вскакивает с кровати, как только открывает глаза. Его манят игрушки и мир за окном, такой огромный и интересный. Взрослый же знает, что ничего интересного в этом мире нет, а когда он продерет зенки, его встретят опостылевшая работа, долги по кредитке и раскабаневшая жена. Так стоит ли вообще просыпаться?

Лично я валяюсь в постели до упора. В мобильнике есть такая функция – «подремать». Будильник можно переставить на десять, пятнадцать минут вперед и снова окунуться в объятия Морфея. Я могу оттягивать пробуждение в течение нескольких часов, так что дела, которые запланировала на утро, автоматически переносятся на вечер. Или – что чаще – вообще отправляются ко всем чертям.

Но сегодня я проснулась без всякого будильника, готовая к трудовым свершениям. Причина, скорей всего, заключалась в спальном мешке. Надо бы купить такой мешок домой и практиковать сон в нем. Глядишь, с помощью этой нехитрой уловки я превращусь из закоренелой «совы» в «жаворонка» и хоть изредка буду любоваться на рассвет собственными глазами.

Диван был пуст, значит, Алябьева уже встала.

Я обнаружила ее на кухне в компании Никиты. Сблизив головы, они о чем-то тихо беседовали. Ленка с Никитой были похожи на бывших супругов, которые развелись и даже успели вступить во второй брак, однако сохранили хорошие отношения.

Пожелав им доброго утра, я пошла умываться. А когда вышла из ванной, увидела, что Алка наблюдает за своим мужем и бывшей одноклассницей точно так же, как я несколько минут назад. И выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.

Со второго этажа спустилась няня с прелестной белокурой Наденькой. Возникла радостная суета, которая всегда сопровождает появление маленького ребенка.

Сославшись на работу, Никита поспешно покинул квартиру. Вот любопытно, какие срочные дела могут возникнуть у ресторатора в полвосьмого утра? Алке, вероятно, тоже хотелось бы это знать, потому что вид у нее стал совсем угрюмый.

А Ленка, увидев маленькую девочку, пала духом, еще секунда – и зарыдает.

– Люська, а что, если они никогда не вернут мне сына? – прошептала она.

– Такого не может быть, – убежденно заявила я. – Это какая-то чудовищная ошибка. Я уверена, что в соцзащите перегнули палку. Перестраховались. Не разобрались. Надо поехать к той самой инспекторше и спокойно с ней поговорить. Спокойно, понимаешь? Возможно, уже сегодня тебе отдадут Костика. Правда ведь, Алка?

– Угу, – отозвалась Безруких, погруженная в свои мысли.

Мало-помалу Ленка проникалась моей уверенностью.

– Да, точно, это ошибка. Надо поехать и во всем разобраться.

– Тебе нужно запастись документами, подтверждающими, что ты хорошая мать, – советовала я. – Медицинская карта Костика где находится? В поликлинике?

– Нет, дома. Как раз сегодня мы собирались идти к стоматологу.

– Значит так, сначала езжай домой и возьми карту. Она доказывает, что ты занимаешься здоровьем ребенка, водишь его к стоматологу. Может, еще найдутся какие-нибудь справки?

– Есть договор с секцией плавания, Костик ходит туда два раза в неделю.

Я кивнула:

– Отлично, договор тоже надо показать в соцзащите, он подтверждает, что ты физически развиваешь ребенка.

– Еще Костик несколько раз сходил в студию рисования, – вспомнила Ленка, – но ему там не понравилось. Никакого договора со студией я не заключала.

– Мне кажется, об этом следует упомянуть в разговоре с инспекторшей. Это доказывает, что ты развиваешь ребенка не только физически, но и эстетически. Скажи, что преподаватель студии может подтвердить твои слова. Кстати, не исключено, что тебе действительно придется обратиться к нему за свидетельскими показаниями.

– Ты говоришь так, словно на меня завели уголовное дело.

– Практически так и есть. Не забывай, что через неделю состоится суд, на котором тебя могут лишить родительских прав. Так что свидетели со стороны защиты не помешают.

Вспомнив про суд, Алябьева спала с лица.

– Господи, я этого не переживу! Просто не представляю, где найти силы, чтобы спокойно разговаривать в соцзащите! Боюсь, я сорвусь на крик, и они выгонят меня взашей. Люська, может, сходишь со мной? Поддержишь меня морально, а?

– Конечно, поддержу!

– Нет, она не может, – встряла Алка. – Утром ей надо быть в школе, я уже договорилась с Марией Николаевной об интервью.

Я махнула рукой:

– Не волнуйся, я везде успею.

Наскоро позавтракав вчерашними салатами, мы с Алябьевой оделись и пошли к выходу. Когда мы уже стояли на пороге, маленькая Наденька, будто чувствуя настроение взрослых, подошла к грустной тете Лене.

– Не плачь, – она протянула своего плюшевого зайчонка с оторванным ухом, – он будет тебя любить.

Даже у меня комок подступил к горлу, чего уж говорить про Алябьеву. Всю дорогу до автобусной остановки она вытирала слезы.

В каждом российском городе есть улица Мира, и располагается она, скорей всего, в центре. В моем родном городе улица Мира практически вся застроена сталинскими домами в четыре-пять этажей. Разглядывая их из окна маршрутки, я только диву давалась: возможно, коммуникации в домах устарели, но фасады выглядели безупречно.

– Отсюда до мэрии рукой подать, – объяснила Ленка, – поэтому потемкинский ремонт у нас делают каждый год.

– Почему потемкинский? – не поняла я.

– Сейчас увидишь.

Мы зашли под арку, и я увидела, что парадный вид дома имеют только с улицы. Со стороны двора кирпичная облицовка почти полностью отвалилась, словно по ней долгое время вели снайперский обстрел. Надо же, потемкинским деревням скоро уже двести пятьдесят лет исполнится, а трюк до сих пор по всей России работает![2]

В подъезде Ленка не стала подниматься по лестнице, а открыла первую квартиру на первом этаже.

– Проходи, – она распахнула простенькую железную дверь.

Я переступила порог и ахнула:

– Вот это хоромы!

– Четыре комнаты, – безо всякого выражения ответила Алябьева.

Меня поразило, насколько много в квартире пространства и воздуха. Большая прихожая плавно перетекала в широкий коридор, куда со всех сторон выходило, как мне сначала показалось, какое-то безумное количество дверей. Оправившись от изумления, я подсчитала, что дверей всего семь. Впечатление большого пространства усиливалось из-за того, что мебель практически отсутствовала. На всю прихожую – только круглая вешалка для одежды и тумбочка для обуви. Первая комната, в которую я заглянула, оказалась вообще пустой, зато с эркером и чудесной лепниной на потолке. Задрав голову, я разглядывала гипсовых купидончиков, целящихся своими стрелами друг в друга.

– Потолки сколько метров? Три?

– Три сорок.

– Класс!

– Ничего классного, – отозвалась из коридора Ленка. – Лампочку в люстре поменять – и то чудовищная проблема. Я еще не говорю о других недостатках.

– Господи, да какие у высоких потолков могут быть недостатки?

Ленка не ответила. Выйдя в коридор, я увидела, что хозяйки там нет. Я обнаружила ее в одной из комнат. Выдвинув ящик письменного стола, Алябьева рылась в бумагах.

– Так чем плохи высокие потолки? – повторила я вопрос.

Привычно, как будто делала это уже не один раз, Ленка принялась перечислять:

– Прежде всего зимой тут дикий холод. Чувствуешь, как по ногам сквозит? Конечно, причина не только в высоких потолках. Во-первых, это угловая квартира, почти все стены – наружные. Во-вторых, здесь первый этаж, что тоже не способствует сохранению тепла. В-третьих, деревянные окна рассохлись и в них безбожно дует. В-четвертых, батареи старые, внутри проржавели, толком не нагреваются, а площадь большая. Мы с Костиком пользуемся только одной комнатой, остальные держим закрытыми, чтобы не оттягивали тепло. В общем, квартира ужасная, зимой здесь холодно, а летом жарко.

– Зачем же ты ее купила? – удивилась я.

– Я не покупала, это подарок.

Ни фига себе людям подарки делают! Я оставила Ленку искать документы, а сама тем временем обошла всю квартиру. Да, жилищу настоятельно требовался ремонт, но, как говорится, были бы кости, а мясо нарастет! Что бы там Алябьева ни утверждала, но высокие потолки – это роскошь, доступная немногим. Как и арочные окна, которые действительно были в очень плохом состоянии. Заменить их стеклопакетами – и все дела! Конечно, окна такой оригинальной формы обойдутся дороже, но зато результат будет великолепным!

Когда я вернулась в единственную обжитую комнату, то увидела, что хозяйка вывалила из шкафа на диван детские вещи и сосредоточенно их разбирает.

– Знаешь, я решила собрать кое-какую одежду для Костика. Возможно, сегодня мне его не отдадут, – Ленкин голос дрогнул, но она сдержала рыдания, – так что ему понадобятся вещи на смену. Возьму трусики, колготки, теплые носочки…

– Отличная идея, – поддержала я.

Не нравился мне ее убитый вид. Чтобы отвлечь Ленку от грустных мыслей, я решила сменить тему:

– Ты давно живешь в этой квартире?

– Три года. Нет, уже почти четыре.

– А ремонт чего не делаешь?

– Денег нет, – просто ответила Алябьева, высматривая пару к синему носочку.

– Кстати, а ты где работаешь? Наверное, надо позвонить на работу и предупредить, что сегодня не придешь?

– Не надо. В данный момент я не работаю. Ищу вакансию, но не попадается ничего подходящего.

– На что же вы живете? – удивилась я. – Отец ребенка хоть помогает?

– Он умер, – бесстрастно отозвалась Ленка.

Да-да, в последнее время многие мужчины взяли привычку умирать, когда у них рождается ребенок. Некоторые дают дуба, едва узнают, что их подруга беременна. Другие отдают концы, когда младенец появляется на свет и начинаются первые бытовые трудности. Или вот еще тенденция: молодые папаши резко меняют профессию, становятся летчиками, моряками дальнего плавания или космонавтами и бесследно исчезают где-то на бескрайних просторах Вселенной. Очевидно, с отцом Костика произошла такая же печальная история. Не вынес своего счастья.

– Ты хотя бы получаешь пенсию по потере кормильца?

– Мы не были расписаны, – сухо бросила Алябьева, и я поняла, что эта тема неуместна.

Соцзащита находилась в десяти минутах ходьбы. Путь пролегал мимо мэрии, так что это была единственная улица в городе, посыпанная песком.

– У меня появилась гениальная идея! – сказала я, выпуская пар изо рта. – Знаешь, что надо сделать, когда закончится весь этот кошмар и тебе отдадут Костика? Продать квартиру! Для вас двоих она великовата, зато отлично подойдет под магазин или офис. Да она же наверняка стоит баснословных денег! Можно купить жилплощадь поскромнее, а на разницу в цене поднимать ребенка. До совершеннолетия тебе предстоит еще ого-го сколько вложений! Да и после тоже: поступить в институт, отмазать от армии… Ну, что скажешь?

Ленка замотала головой:

– Нет, это плохая идея.

Но я уже закусила удила. Тема недвижимости – мой конек, я могу говорить о ней часами. Меня хлебом не корми, дай поделить чужие квадратные метры. Это у меня осталось еще с тех времен, когда я, бесквартирная провинциалка, снимала угол в Москве и проводила вечера за изучением журналов по недвижимости. Читала объявления о продаже, разглядывала схемы типовых серий домов и мечтала о том, что когда-нибудь, если я буду много и тяжело работать, у меня тоже появится собственное жилье в Белокаменной. Оно и появилось, но отнюдь не от трудов праведных. Совершенно незнакомый человек оставил мне в наследство квартиру практически в самом центре столицы. Правда, потом меня обвинили в убийстве, но это долгая история[3].

– Ну ладно, не хочешь продавать – тогда разменяй на две «двушки». В одной будешь жить, а другую – сдавать. Неплохая прибавка к зарплате получится!

Алябьева тяжело вздохнула:

– Ох, Люська, если бы всё было так просто! Твои бы слова – да богу в уши.

Глава 5

Около соцзащиты Ленка остановилась.

– Ну, вот мы и пришли… – вздохнула она и вдруг с горячностью добавила: – Люсь, спасибо тебе, ты так много для меня сделала! Я хочу, чтобы ты знала, как я это ценю, правда!

Я засмущалась:

– Да ладно, ничего особенного я не сделала.

– Наверное, тебе уже надо идти? Время поджимает? – спросила Алябьева, но я видела, что ей совсем не хочется, чтобы я уходила.