Проклятье из Тридесятого царства

– Фил, ты мой лучший друг, поэтому я должен быть честным с тобой. Приключение показалось мне интересным, в какой-то момент я даже сам увлекся этим делом. Но признай очевидное: мы простые студенты, которые немного заигрались. У нас нет и малой части тех ресурсов и инструментов, что должны быть у настоящих детективов, чтобы реально можно было найти пропавшую девочку и наказать тех подонков, что ее похитили. Я правда хочу помочь, мне безумно жаль ее и ее родителей. Если хочешь, давай в месте пойдем к следователю, который ведет это дело и предложим ему нашу помощь, вдруг мы чем-то сможем быть ему полезными. Но самим нам вот так вот просто не справиться. Наш поход в «Сказку» это наглядно продемонстрировал. Хотя, должен признать, твоя идея обратиться к орнитологам довольно необычная. Что скажешь?

Фил шел молча, пиная листья. Выдержав паузу, он выпалил:

– Хан, нам надо поговорить.

Они вошли во двор, окруженный панельными девятиэтажками, в центре которого располагалась спортивная площадка. Судя по ее состоянию, жильцы этих домов были сплошь спортсменами – на ней места живого не было: краска стерта до самого металлического основания, местами прогнулись перекладины, кое-где отсутствовали некоторые детали, что, впрочем, не мешало держаться всей конструкции уже долгих тридцать, а то и более лет. Сидеть на мокрой скамейке не очень-то и хотелось, поэтому парни уселись на перекладины шведской стенки, примыкавшую к турникам.

– Я весь – внимание, Фил.

– Кхм-кхм, не знаю, как все это и рассказать. Хан, все не просто, – Фил явно замешкался. – Я не помню, чтобы я кому-то об этом рассказывал. Это история из моего детства. И если честно, я не совсем уверен в том, что именно со мной произошло. Я тоже считаю тебя своим другом, Хан. И тоже хочу быть с тобой максимально честным. При этом, я боюсь, что ты меня не поймешь.

– Фил, сколько лет мы с тобой знакомы? То, что ты слегка странный, я понял достаточно давно, чтобы к этому привыкнуть, – усмехнулся Хан.

– А если не слегка?

– Думаю, я и к этому смогу привыкнуть, в крайнем случае – нет, – не смотря на улыбку, Хан был серьезен, как никогда. – Я волнуюсь за тебя, Фил. Во что ты там уже успел в детстве вляпаться? Я точно об этом не знаю?

– Понимаешь, эта история с Милой меня зацепила потому, что я тоже был ребенком, которого пытались похитить. Скажу сразу: никаких гусей там не было.

– А, ну, хорошо, что тебя все-таки не похитили, и хорошо, что это были не гуси. Кстати, а кто тогда? Надеюсь, не лебеди?

– Нет, какая-то женщина. Именно после этого случая моих родителей лишили прав на меня, и я переехал в Москву к бабушке.

– Я почему-то думал, что тебя отобрали у родителей потому, что у них были… проблемы с алкогольной зависимостью, разве нет?

– Да, – вздохнул Фил, – но, все же, не совсем. Понимаешь, если бы мама с папой вместо того, чтобы бухать следили за мной, то не произошло бы того, что произошло.

– Давай, выкладывай.

– Мне было, примерно, столько же лет, сколько и Миле, ну, может, чуть больше. Я помню, что наш дом, если эту развалюху можно так назвать, стоял в самом конце улицы на углу. Дальше – небольшой пустырь, за которым лес. Я не считал, что как-то плохо живу, мне казалось, что у всех так. Родители не просыхали. Это уже был финиш. Но это я теперь понимаю, а тогда… Знаешь, единственное чего мне не хватало – это еда. Я постоянно был голоден. Летом ел то, что находил в огороде, но, когда пришла зима, то реально голодал. Да, я не думал ни об игрушках, одежде, играх – это не имело значения. Я хотел кушать. Иногда меня подкармливали соседи, когда видели на улице, но мне не всегда счастливилось с ними пересекаться, в детский сад я не ходил – некому было водить и забирать. Временами, мать приходила в себя и наготавливала еды. Она отлично готовила. По крайней мере, так говорят, лично я – не помню. Помню только, как однажды она напекла невероятно вкусных булок, таких я больше не ел, этот запах запомню на всю жизнь. Но больше, если честно, ничего хорошего вспомнить не могу. Так вот, в один из периодов родительских запоев, я играл на улице возле двора. Была зима, уже вечерело и всех друзей с нашей улицы родители позвали домой. Я остался один, меня ведь никто не звал. Ну, и ладно. У меня было важное дело: долепить снеговика. Снег валил такими крупными пушистыми хлопьями… И тут спиной почувствовал чей-то взгляд и когда обернулся, то понял, что не ошибся – я был не один. Позади меня стояла женщина. Хан, она показалась мне самой красивой на свете! Женщина подошла ко мне поближе и спросила: «Филипп, ты, наверное, голоден?». Я подумал, что эта тетя – одна из соседок с нашей улицы. Я еще забыл упомянуть, что она была шикарно одета, и вообще выглядела отлично: высокая, стройная, в длинном темном пальто и в сапогах на каблуке. Пальто было расстегнуто, и я мог рассмотреть ее красивое фиолетовое платье. Волосы! Они были до самого пояса, такие темные и гладкие. Лицо худое, но не острое, нос прямой, губы в красной помаде, а глаза… как два темных блюдца. Я тогда ничего ей не ответил. Я застеснялся и побежал во двор. Постояв минуты три за калиткой, я вышел, но уже никого не было, а под ногами я увидел сверток. Внутри были конфеты, пирожки и пара яблок. Я все съел прям там. Все, кроме одного яблока. Я отнес его маме. К слову, она не оценила: разрезала на части и подала на стол, как закуску для себя, отца и еще троих друзей. Мне было обидно, я хотел, чтобы она с папой его съели сами. На этом история с тетей не закончилась. Она стала приходить и вручать мне пакеты с едой регулярно. Я ее ждал всегда вечером, когда возле дома зажигался фонарь. Она появлялась, как будто, из неоткуда, как всегда красивая и одетая не по погоде. Но я не мог с ней заговорить, возможно, из-за того, что я в принципе этого не умел. Забегая наперед: когда меня изымали социальные службы, то сказали, что я «социально и педагогически запущен». Всякий раз, когда видел эту женщину, я сразу убегал во двор, ждал за калиткой пять минут и после – забирал пакетик. Потом она стала меня звать: «Филипп, выходи». Но я не сдавался. Ожидания за калиткой стали более длительными, приходилось слушать, как она пытается меня безуспешно выманить. Я воспринимал происходящее, как игру, и поэтому выходить не собирался. Но странно, что она не ждала меня долго, как мне сейчас кажется, это было не более получаса. Не потому ли, что была легко одета? Вряд ли, иначе, как объяснить то, что было дальше. Однажды, в один прекрасный, или не очень, день она не пришла. Не пришла и на следующий. Когда в очередной раз простоял под двором и понял, что она не придет, я заревел. Мне хотелось кушать. Мой плач услышал отец. Он сидел на пороге и курил. Мне было так обидно, что я не мог успокоиться, и это очень взбесило папу. Он закричал: «Заткнись!». Но я заплакал еще сильнее. И тогда он взял меня за капюшон и со всей дури швырнул об стену дома. Я упал в сугроб и, подняв голову, увидел красные капли на снегу – из носа что-то текло. Когда вытер рукавом лицо, то снова увидел эти красные пятна, которые отпечатались на одежде. Я так испугался, аж плакать перестал. Хорошо, что был в шапке, иначе мог бы серьезно повредить голову. Когда отец ушел в дом, я все еще стоял на коленях на снегу и боялся пошевелиться. И тут я услышал высокий женский голос: «Филипп, выходи». Это пришла она. Я тут же обо всем забыл. Боль прошла и обида вместе с ней. Отворив калитку, я увидел женщину, как всегда, одетую в пальто и фиолетовое платье, она протянула мне сверток с едой прямо в руки. Я взял. «Филипп, – проговорила она, – пойдешь со мной? Я заберу тебя туда, где тебе больше никогда не будет больно и голодно, обещаю». Я готов был с ней пойти, но знаешь, о чем я подумал?

– О чем?

– Как мои родители будут без меня? Как я их оставлю? И поэтому той женщине ответил: «Нет». Тогда она моментально поменялась в лице, оно скривилось в жуткую озлобленную гримасу. Я испугался и хотел было дать деру во двор, но она схватила меня за плечо и больно сжала. Я вырвался и побежал почему-то не в сторону дома, а в лес. Бежал со всех ног, бежал, что было сил.

– Она гналась за тобой? – спросил Хан.

– Я не знаю, не видел. Мне не хватило смелости обернуться. Ну, а дальше ты помнишь. Меня нашли в лесу, замершего, истощенного, едва живого. Сколько я там пробыл – точно не установлено. Возможно, больше суток. Теперь ты понимаешь, почему меня задела именно история Милы? Она похожа на мою.

– Фил, то, что ты мне доверился… я ценю, правда. Но ведь таких историй больше, чем одна, верно? Отчего именно эта? Уверен, если порыться в делах, то можно найти прям идентичную твоей.

– Ты прав. Я всю жизнь старался не вспоминать то, что со мной произошло. И уже, кажется, даже забыл. Когда на практике я оцифровывал документы следователя и наткнулся на эту папку, то меня, как будто, молнией пронзило. В голове сразу замелькали кадры этой жуткой истории. Призраки прошлой жизни ворвались в мое сознание. Скорее всего ты прав, и просто сработал некий психологический триггер, и на самом деле, ничего особенного в этой истории с Милой лично для меня нет. Цель последних происходящих дней заключалась в том, что мне нужно было просто излить душу, рассказав о самом страшном кошмаре своего детства.

– Я всегда готов тебе помочь и выслушать, дружище, – сказал Хан, хлопнув Фила по плечу.

– Ау, полегче!

Тепло распрощавшись, ребята пошли каждый к своему дому. Фил жил двумя кварталами дальше, предстояло еще пройтись. Отзвонившись бабушке, он побрел в сторону дома. Круговорот мыслей не давал возможности ускорить шаг. Нужно было подумать. В частности, о том, как объяснить самому себе свою собственную неискренность в отношении лучшего друга? Ведь этот разговор изначально затевался с целью рассказать все то малообъяснимое, что с ним произошло. Хан должен все знать. Зачем было скрывать о том, что на самом деле его испугало в этой незнакомке? Ну, ладно, допустим показалось. Но подробности нахождения в лесу? Почему не рассказал про старушку, которая спасла его? Это ведь ключевое в этой истории! Так нельзя было поступать. Дав себе честное слово, все рассказать Хану (на этот раз, действительно все), Фил шагнул в подъезд.

Глава 4. Наша Маша

Время тянулось невыносимо долго, будто старая жвачка, которая потеряла вкус еще вчера, но ее зачем-то продолжали жевать. Солнце светило в гигантские окна аудитории так интенсивно, что хотелось постоянно жмуриться, а это было чревато негативными последствиями, например, внезапным приступом сна. Время близилось к обеду. Думать о чем-то, кроме еды – миссия не выполнима.

– Ну, молодые люди, на этом, пожалуй, все, – как пробуждающее заклинание от вечного сна, прозвучал голос преподавателя. – Прошу учесть, что сегодняшняя тема будет в списке вопросов на экзамен.

«Кто бы сомневался» – буркнул Фил.

Столовая находилась на первом этаже северного корпуса. Сейчас там как раз был самый разгар голодного зомби-апокалипсиса. «Пирожкиии, пиццааа, кофееее» – с глазами «на выкате», сбиваясь в единую синхронную толпу пробирались к прилавку вечно голодные студенты. Сотрудницы столовой стойко, храбро и отчаянно держали оборону, запасшись мелочью и вооружившись банковским терминалом.

Получив свою долю адреналина и сосиску в тесте, друзья решили выйти на университетский двор и перекусить, сидя где-нибудь на скамейке. Солнце, все-таки, не частый гость в октябре.

Говорить ни о чем не хотелось, поэтому Фил и Хан тупо смотрели в экраны телефонов, поедая свой паек.

– Эй, кислолицые, где вас два дня носило? – послышался знакомый голос откуда-то сверху.

Не поднимая голов, ребята в один голос вяло произнесли:

– Привет, Маша.

– Привет, ну так? Объяснения будут? – девушка включила менторский тон на максимум.

Друзья привыкли, что Маша Синицина – существо хоть и безобидное, но весьма беспардонное. До сих пор остается загадкой, почему она решила, что они – ее друзья; какой логикой она руководствуется, когда пытается влезть в их дела – тоже не ясно. Но как бы там ни было, Фил и Хан терпеливо и стойко переносили ее присутствие в своей жизни. А Маши там было очень много.

– Маш, отстань. Ты видишь, мы заняты, – все так же не отрываясь от смартфона ответил Хан.

– О, да. Вижу. Великие дела. А я бы на вашем месте, все-таки, поинтересовалась, что было в универе, пока вы нагло прогуливали! – девушка демонстративно скрестила руки на груди по подняла подбородок вверх, чтобы придать своему выражению лица еще более надменный вид.

– И что же? – поднял взгляд Фил.

Голубые глаза Маши загорелись – было видно, что она довольна вопросом. Откинув легким движением руки светлую косу за спину, она произнесла:

– Я, между прочим, вас, неблагодарных олухов, отмазала: уговорила нашу старосту не ставить вам «Н» -ку в журнал. Кто тут молодец?

– Кого уговорила? Лизку-подлизку что ли? Да ну… не шутишь? – недоверчиво спросил Хан?

– Не-а.

– Ты ей угрожала? – изобразил на лице испуг Фил. – А, нет! Ты ее била? Закрыла в темном подвале? Она жива?

– Ой, Катков, я, конечно, девушка импульсивная, но не настолько. Нет, договорились полюбовно.

Со старостой их группе, мягко говоря, не повезло. Все надеялись, что расклад будет стандартным: старостой станет скромный, помешанный на учебе человек-ботаник, а если уж совсем повезет, то ко всему прочему, еще будет и командным игроком, горой стоящим за свою группу. Но что-то пошло не так. Старостой стала девушка, по правде сказать, внешности привлекательной – этого, конечно, не отнять, но… на этом ее достоинства заканчиваются. Обладая очень скромными умственными способностями, Елизавета Щукина пыталась изо всех сил компенсировать это упущение бурной деятельностью. И нужно отметить, что в этом она была неподражаема. К концу первого курса Щукина достала всех: одногруппников, преподавателей, ректорат, и даже Министерство образования. Каждый неверный, с точки зрения Лизы, шаг – это прямой путь в Ад, вымощенный благими намерениями и состоящий из жалоб, претензий и объяснительных. Именно поэтому друзья не на шутку обеспокоились такой неожиданной щедростью со стороны любимой старосты.

– Хан, ты тоже предчувствуешь неладное? – насторожено спросил друга Фил.

– Вам не о чем беспокоиться, правда. Дело пустяковое, – натянула белоснежную улыбку Маша. Получилось не искренне.

– Дело? Синицина, что ты учудила? Выкладывай, – Хан улыбнулся, но внутри ему было не до смеха.

– Хан, тебе то как раз не о чем беспокоиться, – поспешила заверить его Маша.

– А, вот как… Теперь уже нервничаю я, – голос Фила звучал угрожающе.

– Наша Лиза решила принять участие в очередной самодеятельности. На этот раз в буквальном смысле, – Маша сделала паузу. – Конкурс красоты: «Мисс университет».

– Все рады за нее, конечно. Но я-то тут при чем?

– При всем, Фил. Ты будешь танцевать с ней танец, – Маша старалась преподнести эту новость, как радостную.

Хан засмеялся так громко, что на него обернулись все, кто был рядом в радиусе ста метров:

–Танец? С Лизой? На конкурсе красоты? Ах-ха-ха-ха, Фил! Вот это ты попал!

– А ты не смейся, Хан. Вообще-то, изначально она тебя в качестве партнера рассматривала, но мы с Лизой прикинули, что если она будет на каблуках, то ты ей по росту не подходишь: низковатый, а Катков – в самый раз.

– Ну спасибо, удружила, Синицина. А вы с ней не прикинули насчет того, что я не умею танцевать? – спросил Филипп.

– Об этом не волнуйся. Лиза сказала, что научит.

– Я так и не понял: ты помогла нам или отомстила? Где я так перед тобой провинился? Если честно, лучше бы она отметила, что нас не было…

– За себя говори, Фил, лично меня все устраивает – прервал его Хан.

– Я дело свое сделала: сказала Лизе, что уговорю Фила танцевать с ней, если она не поставит вам «прогул». Какие ко мне претензии, ребят?

– Никаких. Совершенно. Маша, ты просто солнце! – раскинув руки в стороны, сказал Хан. -А сейчас, если мы не поспешим, то рискуем опоздать на следующую пару.

А опаздывать было нельзя. Следующей парой была экономика у самого профессора Звягинцева. Если ты опоздал, то проще было не прийти, а если не пришел, то проще было набить себе на лбу татуировку: «Прошу отчислить меня по собственному желанию». Троица ускорила шаг.

Войдя в аудиторию ровно за 5 секунд до начала, друзья увидели, что преподавательское место пустует. «Странно, Звягинцев никогда не опаздывает» – шепнула Маша, когда ребята уже сели на свои привычные места. Прошло две минуты, дверь аудитории резко распахнулась, и в кабинет вошел… нет, вовсе не профессор. Первая мысль, которая мелькнула в голове у студентов: «Какой-то он странный». К преподавательскому столу уверенным шагом шел, хотя нет… не шел, а дефилировал молодой мужчина. Что-то в его походке было по женственному грациозное: легкий шаг, прямая спина, плавные движения кистей рук, подбородок смотрел вверх. Одет он был в бежевые укороченные брюки с тщательно отутюженными стрелками, бордовый джемпер, плотно обтягивающий худощавый торс, на ногах красовались замшевые светло-коричневые мокасины, из-под которых виднелись носки в тон джемпера. Безупречные стрижка и укладка его светлых (явно крашенных) волос выглядели, как наглядное пособие для начинающего барбера. «Ох, вы гляньте, каков модник» – с насмешкой шепнул Фил. «Ага, хороводник. Но лицом как-то не вышел» – скривилась Маша.

Отчасти это было правдой. Лицо мужчины было не то, чтобы некрасивым, но скорее непропорциональным: крючковатый нос, маленькие глаза и широкий рот. При всем этом, он максимально притягивал к себе внимание, на него было интересно смотреть и за ним было интересно наблюдать.

– Мое имя Петр Иванович Стравинский. Кандидат филологических наук. Профессор Звягинцев был вынужден срочно отправиться в командировку на север нашей необъятной родины, – его речь и произношение были такими же манерными, как и жестикуляция. – А по сему, ближайший час мы с вами посвятим интереснейшему рассуждению по теме отечественной литературы.

– Извините пожалуйста, – громко прозвучал менторский голос с первой парты, – мое имя Елизавета Сергеевна Щукина, староста этой группы. Вынуждена напомнить, что образовательной программой высшего учебного заведения предусмотрено определенное количество часов, отведенных на каждый предмет. А так как русскую литературу мы закончили изучать в прошлом семестре и даже сдали экзамен, то смею предположить, что произошла какая-то ошибка в расписании. А по сему, считаю правомерным не принимать участие в интереснейших рассуждениях.

Группа замерла в ожидании скандала.

«Лизочек окончательно берега попутала» – хотел шепнуть друзьям Хан, но воздержался, так как даже едва слышный шепот мог прозвучать в этой звенящей тишине громче иерихонской трубы.

– Оу, ну надо же какой редкий экземпляр совести народной, – изобразил восхищение Стравинский, улыбаясь во все лицо своим широченным ртом. – Елизавета, а Вы мне нравитесь своей прямолинейностью, – прощебетал он, подойдя почти вплотную к месту, где сидела Лиза.

– Не рассказывайте сказки, я же Вам откровенно нахамила, – выпалила девушка, совершенно не ожидавшая такой реакции преподавателя.

– Сказки? Я просто обожаю сказки, – сменив тон на максимально серьезный, произнес Стравинский. – И я с удовольствием поведаю Вам парочку любопытных …

– Да что Вы говорите… – перебив преподавателя, сказала Лиза, которая, кажется, начала входить в кураж. – Нам некогда сказки слушать, мы – юристы, а не дети малые.

– А с чего Вы, солнце мое, взяли, что сказки придуманы для детей?

– Я – не солнце, и плевать хотела, для кого они там придуманы. Мне это ни к чему.

– А зря, солнце мое, зря. Я изучаю сказки много-много лет, – Стравинский зашагал по

аудитории, сложив руки за спину, – и скажу Вам, что сказка – это мудрость поколений,

облаченная в привычные для нас формы. Она содержит тайные смыслы, которые требуют тщательного декодирования. Даже самая обычная, на первый взгляд, сказка таит в себе целый спектр мудрости природной и человеческой. Сказка – ложь, да в ней намек – улыбнулся преподаватель.

– Извините, а можно вопрос? – прозвучал голос Фила задней парты.

– Конечно, молодой человек, – обрадовался Стравинский.

– А какой тайный смысл или мудрость заложены в сказке «Гуси-Лебеди»?

В аудитории снова повисла тишина. Выдержав паузу, пристально посмотрев на Филиппа, Стравинский произнес:

– Прекрасный вопрос, молодой человек. Эта сказка – одна из моих любимейших. Смыслов в ней больше, чем кажется на первый взгляд. Эта история – кладезь тайных и сакральных знаний о потустороннем мире. Сами по себе гуси-лебеди – всего лишь посредники между двух миров. И главный вопрос – кому и для чего они служат.

– В сказке они служили Бабе-Яге.

– То, что они доставили маленького Иванушку бабе Яге, вовсе не означает, что они ей служат, – задумчиво произнес Стравинский.

– Типа «Служба доставки детей»? – усмехнувшись спросила Лиза.

– А почему бы и нет? И я бы на Вашем месте, молодой человек, – обратился он к Филу, – поинтересовался бы еще, кто такие ведьмы и какова их роль в этой сказке.

– Но в этой сказке нет ни слова о ведьмах. Я думал, что главная и единственная злодейка и ведьма – Баба-Яга. Других женщин с магическими способностями я что-то не припомню – задумчиво произнес Фил, стараясь не замечать взглядов одногруппников, явно осуждающих такой странный разговор.

– Сказки, дошедшие до наших дней, утратили значительный пласт важной информации. И при чем здесь магические способности? Сегодня в сказке всякая ведьма – сразу Баба-Яга. Но это не так. Ведьмы – это, прежде всего, те, кто знают намного больше других, в частности, о магических предметах и существах. Магия крайне редко существует в человеческом теле – ей нужен предмет, как некий сосуд. Ну, вспомните: шапка-невидимка, молодильное яблоко, волшебное кольцо и прочее. А уж ведьма знает об этих предметах все, поверьте, – Стравинский, выдержав паузу, продолжил, – и кем же, по-вашему, была Василиса Прекрасная, если не ведьмой? То, что написано в книге и то, что было на самом деле – это совершенно разные истории.

– То есть, Вы всерьез рассуждаете, что сказки – это вовсе и не вымысел, а реальные исторические события? – не скрывая пренебрежение на своем лице, спросили Лиза.

– Не совсем, – спокойно продолжил преподаватель. – То, что читали Вы – это, скорее всего, сказки, вымысел. А вот «персонажи» – это, вполне себе, реальные люди.

Даже Филиппу, не говоря уже о всех присутствующих, сложно было понять и оценить происходящее. Неужели весь этот разговор на самом деле происходит? Слишком много сказок за последние несколько дней.

Стравинский в это время посмотрел на часы:

– Оу, вынужден откланяться господа, сосем позабыл, что у меня есть еще уйма важных дел. Ах, да! Чуть не забыл, – повернулся он к Лизе, – мое прекрасное солнце, вот Вам подарочек, – Стравинский протянул девушке небольшое зеркальце в серебряной оправе, – я всегда не против затеять диспут и должен поблагодарить Вас за проставленное удовольствие. Преподавателб взял свой замшевый чемодан, похожий на ридикюль, и пошел в сторону выхода из аудитории, затем резко обернулся и добавил: «И еще одно, запомните: сказку лучше посещать по вечерам. Пока, солнышки мои!»

Щукина фыркнула, и посмотрев на «подарок», подумла: «Да уж, Лизонька, приехали – мусор нам еще не дарили.

После пары Фил, Хан и Маша направлялись через холл первого этажа к выходу из здания. В этот момент они услышали за спиной спешные шаги, пытающиеся их догнать:

– Фил, подожди, – обернувшись они увидели приближавшуюся к ним Лизу. – А как же наша репетиция?

– А я не знал, что она сегодня, – промямлил парень. – Лиза, может, давай завтра? Я не готов… Мне надо настроиться.

– Нет, это невозможно. Хореографический класс свободен только сегодня, а в следующий раз – неизвестно когда. Поэтому, давай, не отлынивай. Если хочешь, можешь взять кого-нибудь из этих двоих, – показала она пальцем на двух друзей, – но не Хана, а то я Вас знаю: будете ржать, как два коня.

– Ой, очень надо! – скривился Хан. – У меня, как раз, есть одно важное дельце в деканате.

– Хан, можно я пойду с тобой? – спросила Маша.

– Ну, вы и друзья, конечно, – возмутился Фил. – Решили меня оставить с моей проблемой наедине?

– Ладно, – сдалась Маша, – пойдем танцевать.

Распрощавшись, друзья разошлись по разным коридорам: Хан пошел в деканат, а ребята в хореографический класс.

Поворот ключа – и перед глазами предстал светлый кабинет, залитый осенним солнцем. Там не было ничего, кроме зеркал, по всему периметру класса, исключая стену, на которой расположилось огромное окно без подоконников, и блестящего темного паркета. Кинув сумки на пол, Маша и Фил уставились на Лизу, которая демонстративно стала посреди зала, чтобы громко и доходчиво изложить суть предстоящего номера. И по мере того, как Щукина излагала свой план, глаза ребят становились все шире, а нижняя челюсть опускалась все ниже.