Три рассказа

С достопримечательностями только городу не повезло, абсолютно не на что посмотреть, никакой мало-мальски приличной архитектуры. Показать нечего, вот, мол, прекрасный образец водонапорной башни, выполненный в псевдоготическом стиле. Ничего такого здесь нет, все строения в городе, если и могут чем привлечь внимание, то только своей несуразностью и хаотичностью застройки – к пристрою пристрой, потом ещё пристрой, всё из чего попало и как придётся.

Есть конечно и другие здания, побогаче, с фонтанами и подземными гаражами, резиденции граждан зажиточных, отцов, так сказать, города, но и они мало чем отличаются от первых, несуразных и хаотичных. Казалось бы сколько мрамора и хрусталя ушло на убранство этих горделивых сооружений, а какие ковры там постелены – застывшие сказки Шахиризады, а не ковры, а какая мебель – вся из ценнейших пород до последнего завитка, на стенах сплошь зеркала в причудливых рамах из чистого золота, только вот выглядит всё – кто бы знал почему – настолько серо и убого, что никакие деньги не смогут исправить.

Стороной обходите такие места, не приближайтесь к ним. Пошлость и безвкусица навсегда поселились там. Даже трущобы и те, могут выглядеть порой живописно, но такие вот, с позволения сказать, дворцы – никогда.

Достопримечательного мало, что правда, то правда, если не сказать совсем нет, и ни к какому памятнику не поведёт вас красноречивый экскурсовод, нет здесь экскурсоводов, как нет и памятников. Ни одна знаменитость не родилась в этом городе, не проживала и не останавливалась проездом, и никто из известных сюда даже помирать не приехал, как Чехов в Ялту. Конечно же все мы знаем, Чехов умер в Германии, в Баденвайлере, но последние то годы, по совету врачей, провёл в Ялте.

Теперь там прекрасный дом-музей, куда уже столько лет тропа не зарастает как почитателей, так просто людей культурных, и каждый помимо того, что билетик купит ещё сувенирчики разные, открыточки, буклетики. Вот ведь свезло ялтинцам, нечего сказать. А тут совершенно никто ничем не отличился и даже не нашкодил, как, например, Достоевский в Баден Бадене взял и сбежал из гостиницы, не заплатив. И висит в той гостинице сейчас на стене его неоплаченный счёт, как реликвия, привлекает посетителей. Вот это маркетинг, что значит Европа. Только вы уж, если вдруг окажитесь в Баден Бадене, больше не пытайтесь проделать этот фокус с неоплаченным счётом, нынче и в Европе люди учёные, будет ли из вас ещё великий писатель неизвестно, благоразумный европеец больше в подобные спекуляции не пускается.

Здесь, конечно, не Баден Баден, хотя тоже казалось бы курортный город, но совершенно ведь не за что зацепиться. Разве что набережная, пожалуй единственное место достойное внимания, наиболее посещаемое как туристами, так и местными жителями. В данных обстоятельствах Низамову идти туда особенно не хотелось. Там на набережной как раз и собирались представители того славного цеха, к которому принадлежал сам Бахрам. Это люди, добывающие себе хлеб насущный, фотографируя туристов.

Первое, что вам предложат – сфотографироваться на фоне моря, с набережной открывается прекрасный вид. Впрочем, просто на фоне моря теперь каждый сам сфотографироваться возможность имеет. У нас ведь у каждого если не фотоаппарат, то телефон уж точно есть. Попробуйте ка представить, насколько странно в прежние времена звучала бы фраза: сфоткаться на телефон. Наверное так же, как сейчас – позвонить на фотоаппарат. Хотя, кто знает, может и это совсем скоро будет восприниматься вполне нормально. Жизнь меняется так стремительно. На данном этапе технического развития, здешние фотографы фотографами называются больше по старой памяти, сами себя они называют фотокоммерсантами, кто-то придумал – так и пошло.

Теперь им, фотокоммерсантам, в столь сложных для бизнеса обстоятельствах, приходится обзаводиться чем-то таким с чем или в чём охочий до диковинок турист захотел бы увековечиться, дабы потом иметь возможность сказать, просматривая снимка, в кругу гостей долгими зимними вечерами: А вот я Иоан Васильевич Грозный. Поверьте, это важно.

Хотите стать какой-нибудь исторической личностью, литературным героем, побывать в шкуре любого сказочного персонажа – милости просим. Или, ежели желаете, пожалуйста и совсем не дорого можно стать, к примеру, джигитом, просто просунув физиономию в дырку одного из представленных фанерных щитов на выбор, в данном случае с нарисованным всадником в бурке и папахе. Ещё вы можете побыть укротителем, силачом, русалкой, богатырём, уносимым через леса через моря. Или, почтеннейшая публика, не надо совать голову ни в какую дырку, вот вам настоящая бурка и не менее настоящая папаха и вы в миг станете действительно самым настоящим джигитом. Вах, какой получится снимок на память! Да, спору нет, это очень важно.

Но всё вышеперечисленное – это так, низшая каста. Фотокоммерсанты по чище работают с живыми зверюшками. Крылья, лапы и хвост всегда в тренде. У кого попугайчик, вам сажают его на плечо, надевают на голову потрёпанную треуголку и вы становитесь Джоном Сильвером. Попугаев очень много, ещё больше обезьянок, все, надо сказать, не в лучшем виде – грязные, пахнут псиной, блохастые, с гнилыми зубами. Эксплуатируют бедных животных нещадно, абсолютно точно, практически каждая из них на амфетамине. Где они, пресловутые зоозащитники – их нет.

Можно также обмотаться флегматичным удавом, только все эти удавы, обезьяны, попугай для Бахрама Низамова не составляли совсем недавно никакой конкуренции. Единственным для него реальным соперником мог бы стать тогда разве Иван Кузьмич, старый прохиндей, дилетант и шарлатан, но у него имелся целый живой крокодил, правда маленький, кайман по имени Кузька.

Сейчас Кузьки нет в городе, поговаривают, что ушёл с бродячим цирком. А было время крокодил пользовался на набережной большой популярностью и приносил стабильный и неплохой доход своему патрону Кузьмичу. Кузьку тискали, запросто брали на руки, к туристам он оставался абсолютно индифферентным, но не к хозяину, которого хитрое земноводное уже пару раз пыталось сожрать. В итоге прокусанное колено левой ноги, от чего Кузьмич теперь слегка прихрамывает, и ещё отсутствие среднего пальца на правой руке. Истинно, прав был Антуан де Сент-Экзюпери, написавший, что мы должны быть в ответе за тех кого приручили. Безответственность всегда даст свои горькие плоды, отсюда и прокусанное колено и отсутствие среднего пальца. А не надо выставлять его, когда тот, кого ты приручил у тебя поесть просит.

Вот такая подленькая личность конкурент Иван Кузьмич, хотя сам то он о себе был всегда весьма высокого мнения. Достаточно сказать, что считал он себя, ни много ни мало, потомком славного рода Гогенцоллернов. Дома у Кузьмича в красном углу висел портрет Фридриха Вильгельма 1, курфюрста Бранденбургского, прозванного королём-чародеем. Егор Кузьмич сумел каким-то образом разглядеть в этом портрете удивительное сходство с собой, что он и проповедовал всякому, кого удавалось заманить к себе в логово. Кузьмич вставал с указкой у картины в профессорской позе и по долгу и по пунктам, с научной точки зрения, доказывал очередной жертве, тыча в курфюрста указкой, что он, Иван Кузьмич, и Фридрих Вильгельм 1 практически одно лицо.

Да уж, Курфюрст Брандербургский это вам не какой-нибудь хорунжий, но зато, в отличие от Кузьмича, у которого как мы знаем, был крокодил, Бахрам Низамов владел, нет, не владел, имел в качестве компаньона самого настоящего красного дракона. Да, дракона, с которым судьба свела его очень, очень давно, в незапамятные времена, как ему самому, во всяком случае, представлялось. Тогда они оба переживали не лучшие времена. Дракон просто умирал с голода. Бахрам нашёл его возле мусорных баков на заднем дворе привокзального ресторана, куда сам буквально на минутку вышел освежиться, нашёл грязного, замёрзшего, больного, под красной чешуёй кишели паразиты. Сердобольный человек зверя отмыл, обогрел, откормил, подлечил, что, принимая во внимание вечную дороговизну медикаментов, встало в копеечку, и это несмотря на то, что сам Бахрам тоже сильно нуждался.

Обладая исключительной чуйкой на то, что сулит хоть какие-то дивиденты, Низамов сразу смекнул – эта встреча станет для обоих судьбоносной, с далеко идущими взаимовыгодными последствиями. Как только Дракоша немного оклемался, тут же учредили трест «Горыныч и Ко», который в миг произвёл фурор в городе и деньги потекли рекой. Кузьмич первое время так просто слёг от злобы и зависти. Кому теперь нужен какой-то кайман, маленький крокодил, когда тут настоящий красный дракон в человеческий рост.

Разумеется, созданный трест заткнул за пояс абсолютно всех на набережной. Наибольшей популярностью у туристов пользовалась живая картина «Чудо о змие», змия конечно же изображал Дракоша. Он ложился живописно между ног того, кто в данный момент пожелал стать Святым Георгием, который, в свою очередь, с угрожающим видом, насколько новоиспечённому святому артистизма хватало, тыкал специально для этого заведённым копьём в раскрытую пасть змия. Приятного правда мало, когда тебе в рот то и дело палкой тычут, но что делать – за это хорошо платили. В остальном же всё было просто замечательно, Дракоша сразу стал всеобщим любимцем, и даже местные наперебой, особенно поначалу, изъявляли желание сделать с ним селфи, что тоже не бесплатно.

Бахрам нарадоваться не мог, особенно нравилось ему то, что зверь оказался на все сто веганом, то есть травоядным абсолютно. Из всего растительного картофельно-капустно-морковного многообразия Дракоша отдавал наибольшее предпочтение редиске. Уж чем, чем, а этим Бахрам мог снабдить своего золотого друга в любом объёме. В общем, дела шли как нельзя лучше, трест «Горыныч и Ко» процветал до поры до времени, пока не лопнул.

Сейчас вот уже вторая неделя, как дракон куда-то пропал, просто совсем сгинул. Где только старый перс его не искал, исходил весь город, даже в такие злачные углы заглядывал, о которых пропавший компаньон его и представления не мог иметь, являясь зверем кристальной чистоты и невинности. Чего только человек не передумал, Дракоша ведь такой наивный, доверчивый, его ж кто угодно с истинного пути сбить может, ничего удивительного если сидит он сейчас в цепях, бедный, в тёмном подземелье, куда хитростью завлекли его завистливые конкуренты, может и в живых его уж нет, убивался Бахрам Низамов. Он и мысли не допускал, что дракон просто так, взял и сам ушёл, от него, Бахрама, того, кто его выходил, выкормил, в люди вывел. Нет, не мог зверь так поступить с Бахрамом Низамовым… или мог… да, нет – это всё происки коварных завистников. Они, они злыдни. Это заговор, точно – заговор! Все желают зла несчастному, беззащитному персу, все хотят его уничтожить!

Теперь будут лезть со своим лицемерными, лживыми соболезнованиями, а сами за спиной руки потирают. Найдется ли хоть один кто бы искренне посочувствовал – вряд ли. Нет, на набережную Бахрам не пойдёт, а заглянет ка он лучше вот в эту чайхану, гостеприимно раскрытые окна и двери которой с непростительным вероломством источают умопомрачительные ароматы какого-то волшебного плова. Решительно нельзя пройти мимо.

Бахрам, к слову сказать, считал себя неплохим кулинаром и не без оснований. Особенно удавалось ему такое блюдо, как Кайзер Шмар, и вы не смотрите, что это по сути всего лишь яичница, безжалостно раздербаненая на сковородке. С такой интерпретацией кулинар Низамов не за что не согласится, раздербанивание раздербаниванию рознь, многозначительно заметит он. Что ж, не станем спорить, во всём есть свои тонкости.

В чайхане яблоку негде было упасть. По большей части всё люди знакомые. Не очень то хотелось, в данных обстоятельствах, с кем-то общаться, пришлось бы что-то отвечать, ловить на себе отовсюду соболезнующее взгляды, прекрасно зная, что сожаление совсем неискренно, а сочувствие – лживо.

Бахрам старался не привлекать внимание, но только он нашёл себе укромное местечко, как в его с трудом обретённую приватность вероломно вторглась вездесущая Лиза Быстрицкая, юная особа, отличающаяся неистощимым энтузиазмом, если она сейчас пред исполкомом в защиту чего-либо с транспарантом не стоит, то наверняка где-нибудь ещё самоотверженно волонтёрит – бомжам смердящие язвы мазью вишневского смазывает, тёплые вещи собирает жертвам пожара, паводка, всемирного потопа. Все в городе знали: Лизавета – девушка с беспокойным сердцем.

Бахрама с ней познакомила некто Агнесса, тоже в своём роде личность. Уже не первой молодости, она отличилась в глазах вселенной безукоризненно целомудренным житием, о чём в городе даже молва ходила, в том смысле, что посмеивался над Агнессой всякий, кому не лень. Правда, был у неё тут недолгий, но очень яркий роман с одним залётным квадрокоптером, который оказался в итоге сукиным сыном и проходимцем. Теперь, когда местные босяки-беспринципные зубоскалы спрашивают, куда, мол, задевался её ненаглядный, она всегда отвечает, взор свой устремив высоко в горние дали, он улетел, но обещал вернуться. Очень возвышенная дамочка, ничем её не проймёшь.

Низамов терпеть не мог ни ту ни другую. Эта Быстрицкая! Как же она всегда не вовремя. Вечно у неё что-нибудь да не слава богу, вот опять весь город бурлит, а Бахрам и ухом не ведёт.

В городе действительно творилось чёрт знает что. Высочайшим указом отменили сотовую связь – это первое. В расклеенных повсюду разъяснительных листах говорилось: в связи с осложнением обстановки… во избежание нежелательного использования… с целью снижения негативного воздействия – словом, говоря по-простому: хорош базарить, эфир засорять, только работать мешаете компетентным органам. Такого плевка себе прямо в обострённое чувство справедливости Быстрицкая снести не могла, и пусть это повлечёт за собой какие угодно ужасные последствия, но она молчать не будет, не такая у неё гражданская позиция.

– Они так и интернет запретят – возмущалась Лиза – вот посмотрите, а мы всё молчим, всё молчим. Вы что, Низамов, правда ничего не слыхали? Весь город гудит.

Весь город действительно гудел, а Бахрам со своей бедой правда ничего не слыхал. Не слыхал и того что, наряду с запретом сотовой связи ещё – и это второе – под шумок ввели налог на экспорт пеньки, которого отродясь не было, и повысили акцизы на ГСМ, и этого, ладно Низамов, вообще почему-то как бы никто не заметил, даже Быстрицкая со своим поразительно острым умом.

Увлечённая девушка без зазрения совесть увязалась за старым персом, который опять уже брёл куда-то по кривым улицам верхнего города, пытаясь пропускать мимо ушей трескучую Лизину болтовню.

– Вы представляете, Низамов – тарахтела она – вчера возвращаюсь домой от… впрочем не важно, вижу котёнок мяучит, смотрю, а у него передние лапы проволокой смотаны. Вы представляете, какой ужас! Он так прыгает, прыгает, мяучит. Я его на телефон сфоткала, вы же тоже фотограф, вы меня поймёте, Низамов, потом выложила и вы представляете, такой отклик, я не ожидала. Тут же группа образовалась, подобные случаи, всё такое… Вы меня слушаете, Низамов? Ну, в общем приятно была удивлена, народ у нас такой неравнодушный.

– Что же – вдруг очнулся Бахрам – так и ушла?

– Я же говорю – горячилась Быстрицкая – как я могла так уйти, сфотографировала, у себя на страничке выложила и…

– Бред – оборвал Бахрам, засмотревшись на проезжающую мимо белую карету, запряжённую четвёркой прекрасных белых лошадей и было что-то, как ему показалось, крысиное в этих прекрасных белых лошадях, а карета удивительным образом смахивала на тыкву. Пока перс разглядывал сказочный экипаж, Быстрицкая успела куда-то телепортироваться. А была ли девочка…

Снова Низамов остался наедине со своей бедой. Острая игла безысходности и отчаяния засела в сердце его, своим неумолимым ядом лишая сил и рассудка. Стали появляться разные нехорошие мысли, странные видения. Вот он, Бахрам, уже не Бахрам, а тот несчастный стреноженный котёнок. Беспомощный, он мяучит, просит о помощи. А вокруг какие-то люди шумят. толкаются, кто в папахе и чёрной бурке, кто в сверкающих латах трясёт клочком седой бороды в кулаке, у кого рога, у кого ослиные уши, кто в шапке мономаха, а кто в будёновке с красной звездой. Ухают совы, сбираются в кольца удавы, скачут морские свинки, кричат попугаи, верещат мартышки, и свист со всех сторон и хлоп и топ – и все лезут, ежесекундно ослепляя вспышками фотокамер. Он не сходит с первых полос всех известных европейских изданий, «Юманите», «Нью-йорк таймс», « Гардиан», «Вечирний Харькив», «Дейли Телеграф», «Индепендент» – он у всех на устах, но всё также котёнок Бахрам стреножен и по-прежнему одинок.

И чего этому красному не хватало, почему оставил он благодетеля своего, того кто, можно сказать, спас от неминуемой гибели, отдал столько сил, времени и денег. Да и денег, теперь уж не до щепетильности, Бахрам потратился, сам, между прочем, тогда нуждаясь. Правда, давно уже все убытки возмещены и даже с лихвой, да ещё с какой лихвой. Теперь уж одни прибытки. Ну и тем более не мог этот неблагодарный зверь так с ним поступить. «А обо мне он подумал – ругался Бахрам – подумал этот …» и тут оскорблённый, брошенный, не молодой уже человек наделял дракона всевозможными, даже самыми неблагозвучными, эпитетами. Конечно, мы здесь этого озвучивать не станем, тем более, разумеется, всё не со зла, а лишь от отчаяния. Скажем только, что старый перс в выражениях не стеснялся и как только бедного зверя не называл, даже земляным червяком.

Что же дракон, куда он в самом деле так внезапно исчез и где он сейчас, жив ли здоров? Успокоим сразу: и жив и здоров. Никакими он завистниками-злодеями конечно не схвачен и ни в каких застенках в цепях в кандалах не сидит. Рискуя разбить сердце Бахраму, всё же, с прискорбием приходится признать, что его компаньон и даже друг ушёл сам, по собственной воле.

Да, дракон, скажем прямо, бросил человека, которому был так обязан и ведь прекрасно всё понимал и что обязан, и что бросает. Это был дракон вполне способный оценить чужое участие, тепло и заботу. Нелегко далось ему решение уйти, уйти вот так не объяснившись, без последнего слова. Поверьте, с тяжёлым сердцем оставлял он своего друга, оставлял, поскольку никак не мог задержаться и минуты долее.

Неужели же, спросим мы, так плохо жилось ему у Бахрама? Голодал он – нет, обижали его, обращались с ним плохо – нет и нет. Всё получал он что только желал, ни одного грубого слова в свой адрес не слышал он. Может трудно ему было, работа тяжёлая, может он просто устал – да нет же, то чем он занимался ему, можно сказать, даже нравилось, копьё втыкаемое в пасть не в счёт, о такой работе кто другой только мечтать может.

Что же тогда, в чём же в конце-то концов дело? А дело в том, что у дракона была мечта. Да, у дракона была мечта. Какая же, спросите вы, у дракона, у рептилии, так сказать, может быть мечта. А вот, представьте себе, может, и это вы напрасно рептилия там и всё такое. Мечта, она, знаете ли, такая вещь хуже любой бациллы – эболы, ко всякой твари дрожащей – букашке прицепиться, никого не пощадит.

Дракоша уже очень давно страстно желал научиться пыхать огнём, как его далёкие, далёкие предки. Он знал, много лет назад, во тьме веков, во времена мифологические, где-то в далёком Китае жили-были драконы, которые в отличие от него, могли, во-первых, вырастать до гораздо больших размеров и ещё они обладали такой способностью – извергать из пасти пламя, волшебное пламя, способное сжечь всё и камень-гранит и самый жаростойкий металл, или напротив, огонь лишь ласкал, не причиняя вреда даже льнувшему к нему неразумному мотыльку. Пламя могло обратить в пепел, а могло избавить от тяжёлого недуга или даже наградить сверхспособностями, всё зависело от состояния духа дракона.

Древние полагали, драконы не имеют души, но у них есть дух. Вся жизнь драконов, а жило они долго, определялась состоянием их духа. Они и летали, драконы в то время ещё умели летать, они и летали лишь только по достижении определённого духовного состояния, занимаясь разными сакральными практиками. Полет, в случае с драконами, не самоцель, а что-то вроде побочного эффекта на пути к просветлению через развинчивание чакр и аскезу.

Крылышки, конечно, у драконов имелись, но не для того, чтобы с их помощью отрываться от погрязшей во грехе земли, как многие ошибочно считают, назначение этих, в общем то, крошечных крылышек всегда было исключительно декоративное. В те далёкие времена всё в жизни дракона зависело не от какой-нибудь физики в разных её проявлениях, включая аэродинамику, а от духовно-нравственной предрасположенности. Как и всегда вариантов два – свет и соответственно тьма. Выбор определял, повторяем, всё – цвет глаз и чешуи, качество огня, высоту палета.

В дальнейшем драконы каким-то образом перебрались в Европу, где начали стремительно деградировать и в конце концов канули в пучине средневекового клерикализма, конечно не без помощи благородных рыцарей, заражённых скверной алчности и тщеславия. Во славу святого престола и разумеется дамы сердца кровожадные рыцари веками истребляли драконов. Истребление, как резня вообще, кого бы то ни было, драконов ли гугенотов, да хоть самих гоблинов с высоты всемирной истории обычное дело, главное потом воспеть всё по-куртуазней.

Так что сейчас наш Дракоша может быть единственный существующий на земле. Говорят, видел одного в бананово-лимонном Сингапуре, промышляющего воровством рыбы прямо из сетей у местных рыбаков, но это не точно. Ещё, что совсем уж мало вероятно, в Израиле один будто бы дракон спалил правление еврейского колхоза – кибуца. В такое мы конечно же ни за что не поверим, наглое враньё.

Что касается старушки Европы, тут и говорить нечего. Последнее свидетельство о драконах датируется аж столетней войной, 1453 годом. Во время битвы при Кастийоне сражающиеся вроде бы видели летающих, точно валькирии, над полем брани двух чёрных драконов. Только скорее всего это всего лишь массовая галлюцинация разгорячённых боем воинов и не более того, или просто за драконов они приняли клубы дыма от уже появившегося тогда как мы знаем, огнестрельного оружия – пушек.

Дракон догадывался, даже где-то в глубине души уверен был, что он последний, но никакой беды в том не видел. Когда ты единственный в своём роде, одиночество уже не пугает, напротив придаёт существованию особое значение и исключительность. Не без оснований подозревая в себе дремлющие недюжинные силы, зверь, чем бы он ни занимался, всегда осознавал, что есть иное, настоящее, для чего он действительно ещё живет на этом свете, топчет землю четырёхпалыми мультяшными лапами. Потому он и решил наконец, как бы это банально не звучало, отправиться искать себя настоящего. Дракон понимал, что только так, скитаясь по свету, он сможет набраться духовности, чтобы, как его китайские предки, извергать огонь и может быть даже у него получится летать. Вот так уйти понятно было не легко, принять окончательное решение помог крокодил Кузька, который, в надежде найти лучшую долю, сбежал от своего алчного патрона Кузьмича, чтобы стать артистом бродячего цирка.

Бегства крокодила, воспринятое драконом как руководство к действию, не оставляло выбора. Конечно, не исключено в итоге опять оказаться на заднем дворе у мусорных баков, такой поворот, скажем прямо, даже весьма вероятен, но ведь кроме этого ещё столько всего, с такой же вероятностью, может случиться, всё что угодно может случиться. Стоит ли на это смотреть, когда уже с одержимостью пиромана жжёшь за собой мосты, когда всё что осталось – дорога за горизонт!

Старый перс всё равно никогда бы не понял своего друга и компаньона, не такого полёта это был человек. Потому дракон и ушёл вот так без объяснений, укрылся на самом краю города в домике на дереве, где пролежал безвылазно, подложив под голову «Поэтику ранневизантийской литературы» Аверанцева, сколько не известно, дни терялись, путаясь с бессонными ночами. Известно одно, когда Низамов Бахрам общался с Лизой Быстрицкой в благоухающей чайхане, дракон выходил через восточные ворота, навсегда покидая ненавистный город, суетный, шумный, лживый, ненасытный, погрязший в нищете и роскоши. Глухие заборы особняков и зловоние трущоб, блеск парадных улиц и грязь подворотен, глумливую набережную с заплёванной мостовой – всё оставлял красный дракон.

Вот он идёт сейчас по дороге, идёт налегке, свободный, хвостатый, чешуйчатый, красный. Солнце ещё высоко, на небе ни облачка, ветер, пахнущий травой и полевыми цветами, наполняет грудь, шаги легки, хвост пистолетом. Вперёд, вперёд только так всегда налегке, прочь лишний груз нерешительности и сомнений. Вперед с чистым сердцем и верой в себя. Ну разумеется, каждый водитель на трассе, особенно дальнобойщик, почтёт за честь посадить себе в кабину странствующего дракона, угостит бутербродом с сыром, нальёт из термоса ароматный кофе, развлечёт интересной беседой. Любой пустит его на ночлег, тем более что нужно дракону совсем немного, всего-то где-нибудь в уголку рогожку постелить, а нет он в стогу скоротает ночь или просто залезет на дерево.