Меценаты зла

Когда звездолетчик ополовинил тарелки, в столовую впорхнула стайка из четырех женщин. Среди них он узнал Ангелину и Марию. Кирилл сделал над собой усилие, чтобы как ни в чем не бывало продолжать жевать сразу ставший пресным салат.

– Говорят, ты грибочков попробовал? Ну и как? – широко улыбаясь, спросила Ангелина. В голосе звучал неподдельный интерес. – Что видел? Расскажи!

– Кто говорит? – мрачно поинтересовался Громов. Аппетит пропал окончательно.

– Лера, кто ж еще.

– Гадость ваши грибы. Отрава и мерзость, убивающая личность.

– Неправда, – обиделась одна из женщин.

– Радость рабов, – зло продолжал Кирилл, – счастье дураков. И вообще, мне можно спокойно поесть?

«Любая женщина на их месте давно бы обиделась», – с тоской подумал Громов, наблюдая, как женщины усаживаются за стол. Кириллу казалось, что он попал в общество инопланетян. Хотя так почти и было. Их отцы и деды родились и выросли в бункере, где, в силу замкнутости, возникла совсем другая мораль, появились иные цели и стремления. Черное и белое постепенно стало серым.

– Кирилл, ты уже знаешь, чего мы хотим. Неужели так трудно нам помочь? – спросила Ангелина, придвинувшись вместе со стулом вплотную к нему.

Громов взорвался. Слова и эмоции, словно ревущий водопад, ринулись наружу.

– Вы понимаете, на что обрекаете своих детей? Не будьте эгоистками! Вы хотите, чтобы на двадцать младенцев было два отца? Вы хотите, чтобы ваши дети родились, выросли и умерли в бетонной клетке? Уже для них ресурса реактора может не хватить! Вы живете в тюрьме с комфортом, а ваши потомки будут гнить здесь, словно запертые в каменном мешке крысы! Или вы думаете только о том, как быстрее попасть на ферму наркотиков?

– Ты видел мою дочь, – накрыв своей рукой его, сказала Мария. – Я просто, как и любая женщина, хочу здорового ребенка.

– А зачем ребенку, даже и здоровому, такая жизнь? – с горечью в голосе, спросил Кирилл.

– Любая жизнь лучше небытия, – сказала Ангелина. – Помоги нам.

– Нет, – вставая, сухо ответил Громов. – Ничего вы не понимаете.

Кирилл вышел из столовой. По улице шел Псих. Он шатался из стороны в сторону, словно пьяный на палубе легкого морского корабля. После каждого шага казалось, что сейчас брат Ивана запутается в нелепой робе и шмякнется на паркетный пол.

– Здравствуй, – автоматически поздоровался с ним Громов.

Псих схватил Кирилла за руку. Его выпуклые, как у гигантской жабы глаза, вытаращились еще сильнее обычного. Громов затаил дыхание, ожидая от невменяемого парня чего угодно. Псих сделал судорожный вдох и монотонно заговорил:

– И придут другие, страх перед которыми обратит все распри человечества в обиды внутри детской песочницы. Но знают они, когда приходить, ибо вначале рухнет на человечество Первая Галактическая Война, что истощит недра и напомнит людям их истинную сущность.

Затем он поглядел на Кирилла долгим пронзительным взглядом:

– Ты будешь там.

Пальцы Психа разжались, и он побрел неверной походкой дальше. «Снова пророчество?» – с иронией подумал Кирилл, но было не до смеха. Слова Психа врезались в мозг, словно прочитанный сотню раз устав космолетчика. «Если оно сбудется, значит, я выберусь из этого проклятого бункера», – утешил себя Громов.

Утомленный от наркотической встряски, разомлевший от еды, организм просился на боковую. Зайдя в дом, Кирилл с удовольствием обнаружил, что он пуст. Снизив на системе климат-контроля температуру на пару градусов, Громов с удовольствием забрался на кровать.

В этот раз он не раздевался.

***

На следующий день Кирилла вызвали к Ростиславу Генриховичу. Старейшина, против обыкновения, был раздражен.

– Я не позволю сеять смуту среди моих подопечных! – громко сказал он, стоило Громову перешагнуть порог. – Что за разговоры про детей, про реактор? Думаешь, у этих людей без тебя мало страхов?! Чего ты добиваешься?

– Всего лишь того, чтобы женщины оставили меня в покое.

– Возьми кого-нибудь в жены. Ангелину, Софью… кого угодно.

Кирилл вспомнил, как Софья скакала на Жаке и, поморщившись, спросил:

– Так просто?

– Как тебе на плантации? – перевел тему старейшина. – Ты все-таки попробовал?

– Скорее, меня отравили, – сдержанно улыбнувшись, ответил Громов. Так и не дождавшись приглашения, он сел в кресло напротив. – Еще на меня напали трое абсолютно невменяемых мужиков.

– Я предупреждал, что за пределами бункера – другая жизнь, – наставительно ответил Ростислав Генрихович.

– Люди-то те же. Из бункера, – пожал плечами звездолетчик.

– Тоже верно, – кивнул Ростислав Генрихович.

«Что он от меня хочет? То кричит, то учит, то снисходит до диалога», – подумал Громов.

– Скоро кончится неделя, – продолжал старейшина. – Ты подумал, чем бы ты хотел заниматься?

«Умыкнуть оружие, починить лифт и умчаться куда подальше», – мысленно ответил Кирилл. А вслух произнес, с осторожностью подбирая слова:

– У меня было две профессии. Я бы мог совмещать их и здесь. Ремонтировать и создавать какие-то приборы, а также охранять то, что требует, по вашему мнению, бдительного контроля.

Так Громов надеялся получить доступ к мастерской и оружию.

– Я тоже рассчитывал на подобное, – легко согласился Ростислав Генрихович. – Но после твоих, мягко говоря, смелых разговорчиков… я начал сомневаться в твоей профпригодности.

«Вот оно что. Хочет сделать из меня послушную овечку, кормя вместо сочной травы действий сухим сеном обещаний».

– Впредь я буду сдержаннее, – смиренно произнес Кирилл. – Сказалась привычка. Ведь я вырос не на Тайле, славящейся железной дисциплиной. Я постараюсь соблюдать правила вашего города.

– Постепенно привыкнешь, – благосклонно кивнул Ростислав Генрихович.

«Преодолеть десять парсеков, чтобы сгнить в бетонной берлоге… Нет! Лучше уж взрыв, разгерметизация, астероидная бомбардировка, – подумал Громов. Лицо его оставалось каменным, но в сердце бушевала буря. – Для космоса родился, в космосе и умру. Чего бы мне это не стоило».

– Я могу идти?

– Да-да, я сам вызову тебя.

– Всего доброго, – вставая, попрощался Кирилл.

«За последний месяц я соврал больше, чем за всю предыдущую жизнь», – с грустью подумал он, покидая здание администрации.

На входе повстречался Матвей, на улице – Поэт. Сын старейшины ограничился сухим кивком, а золотоволосый расплылся в счастливой улыбке, словно встретил не угрюмого мужика, а любимую девушку после недельной разлуки. Громов успел заметить, как шесть человек скрылись за дверьми кинотеатра, а двое вышли из бассейна и зашагали к столовой.

– Ты знаешь, что Софья и толстушка, сестра Марии, уже беременны? – без предисловий заговорил Иван. – Доктор доволен. Говорит, уже лет двадцать таких хороших показателей зародыша не видел.

– Я счастлив, – сквозь сцепленные зубы, процедил Кирилл.

– Не пройдет и пяти лет, как в бункере будет не протолкнуться от французиков-карапузиков, – с ироничной улыбкой продолжал Поэт. – От судьбы не уйдешь, Верхний мир продолжает вносить коррективы в жизнь подземного царства, одурманенного однообразными десятилетиями и бесовскими грибами.

– Вчера твой брат снова пророчествовал, – сказал Кирилл. Он не заметил, как сам вошел вслед за Иваном в оранжерею.

– Все запомнил? – небрежно поинтересовался Поэт.

– Ага.

– Значит точно пророчество, – кивнул Иван, золотые волосы на миг полностью закрыли лицо. – Пока не сбудется – из памяти его не выкинешь.

– Почему ты мне не сказал про грибы?

– Я дорожу своей свободой, – со вздохом сказал Поэт. – О происходящем на ферме не говорят.

– Что ж это за свобода? Когда ты даже друзьям не можешь сказать правду? – с презрительным смешком спросил Громов.

– Я тоже решил, что лучше ты все увидишь сам! – оскорбился Иван.

– Узнал, – кивнул Кирилл и перевел тему: – У тебя есть доступ к мастерской?

– Да. Я часто делаю там тетради и чернильные перья.

– Отлично, – улыбнулся Громов. – Хоть одна хорошая новость за утро. Иван, не в службу, а в дружбу, принеси чего-нибудь поесть и выпить. Не хочу появляться в столовой.

– Постарайся забыть это имя. Я тебе его не называл, – сказал он и вышел.

Кирилл прождал полчаса и начал уже сомневаться, что Поэт вернется. Желудок требовал пойти в столовую, а не рассиживать голодным среди благоухающих цветочков. Организм потихоньку забывал истощивший его побег из тюрьмы, но Кирилл чувствовал, что потерял добрых полдесятка килограмм мышечной массы.

Между завтраком и обедом он планировал добраться до тренажерного зала. Слабость в мышцах была ощущением непривычным и страшным. А сейчас, когда неизвестно, откуда придет возможность для побега, нужно быть в форме постоянно.

«Пора потихоньку запасать провизию, – подумал Кирилл. – Потом это может привлечь внимание. Только где взять сумку или рюкзак? Рюкзак в бункере, пожалуй, самая бесполезная вещь».

В оранжерею зашел улыбающийся Иван с подносом на вытянутых руках. Держался он так, словно каждый день прислуживал официантом в дорогом ресторане.

Поэт опустил пластиковый поднос на плетеный столик. На одной тарелочке красовалось два бутерброда с маслом и крупной красной икрой, на другой – куриный жульен. Три стакана с рубиновым напитком исходили паром и терпким запахом специй: корицы, имбиря, тмина, гвоздики и чего-то нежного и едва уловимого, словно принесенный ветром дух цветочной поляны.

– Безалкогольный глинтвейн, – поймав взгляд Кирилла, отрапортовал Иван и взял один стакан себе. – Приятного аппетита.

– Спасибо большое, – кивнул Громов. – То, что нужно.

Поэт сел рядом и начал потягивать глинтвейн. После каждого глоточка он в умилении, словно кот лакавший сметану, прищуривал глаза.

Громов насыщался неторопливо. Икра лопалась под крепкими зубами, промасленные кусочки курятины и грибов таяли на языке. От горячего гранатового глинтвейна согревающая волна прокатилась по пищеводу, ухнула в желудок и там застыла, словно теплый шар.

– Спасибо большое, – повторил Кирилл, когда от позднего завтрака не осталось и крошки.

– Еда – материя, но без нее наш дух слабеет и перестает стремиться к высокому, – доставая из широкого кармана куртки-пиджака тетрадь и ручку, проговорил Поэт. – Я бы не стал есть ни икру, ни птицу, как неугодную Богу пищу, но синтезатор все сравнял. Даже самая вкусная еда стала пустой и бездушной, радуя только язык и чрево.

Кирилл с сомнением посмотрел на проповедующего Ивана. Жульен и икра очень уютно устроились внутри, радуя звездолетчика полностью.

– Каждому веку – свои особенности, – попытался он закрыть тему мудрой по звучанию, но ничего незначащей по смыслу фразой.

Кирилл перебрался с кресла на лавку и лег, глядя в неярко светящийся потолок. Матовое свечение и свежий запах растений успокаивали, напоминая реабилитационный санаторий для космонавтов. Громов побывал в нем дважды, и более скучных дней в его жизни не встречалось.

Иван шуршал перьевой ручкой, Кирилл дремал. Будь он стариком, возможно, и порадовался такой жизни. Без забот и хлопот. Еда, бассейн, медицинский центр, природа какая-никакая…

Громов резко встал. До старика ему было еще лет сто, не меньше. А до того времени прогресс может шагнуть еще дальше.

– Куда? – не отрывая взгляда от бумаги, поинтересовался Поэт.

– В тренажерку.

– Я тоже иногда туда хожу. Ночью.

– Ночью спать надо.

– Здесь это неважно, – грустно улыбнулся Поэт. – Иногда мне кажется, что если я увижу солнце, то умру от счастья…

– Умирать лучше в космосе, – ответил Громов. – Среди сотен тысяч солнц.

– Мне хватит и одного, – произнес Иван и посмотрел в глаза звездолетчика долгим пронизывающим взглядом.

– Я помню, – кивнул Кирилл и вышел.

Глава десятая

К удивлению Громова, в пустующем зале был только Жак.

– Странно, что здесь нет десятка-другого женщин, – с сарказмом произнес звездолетчик. – Как же ты их оставил?

– Решил тело немного в порядок привести. А то жру сейчас по пять раз на дню – живот начал расти.

– Бабы все равно тебя не бросят, – елейно заметил Кирилл.

– Они думают, что ты любишь меня как мужчину и ко всем ревнуешь. Говорят, что ты абсолютно равнодушен к женскому телу, – крутя педали велосипеда, сказал Жак.

– Скоро скажут, что я изменяю тебе с Поэтом и Психом, – поморщился Громов, навешивая на гриф штанги металлические блины. Для разминки он решил взять полцентнера.

Экс-водитель хмыкнул и ускорил темп.

– Софья перестала меня замечать. Словно меня и нет, – пять минут спустя пожаловался Жак.

– А большая сестренка Марии? – мгновенно среагировал Громов.

– Тоже, – хмыкнул Жак, – но это я как-нибудь переживу.

Тут его лицо вытянулось. Француз захлопал глазами и с опаской поинтересовался:

– А почему ты спросил?

– Они обе беременны. Ни я, ни ты им на фиг не нужны – только солнечное семя. Так они называют нашу сперму.

– То есть как…? – обескуражено проговорил француз.

– Стоит тебе обрюхатить всех желающих, как твоя постелька опустеет минимум на год, – сделал контрольный удар по самолюбию француза Громов. – Хоть качай пресс, хоть не качай.

– Такое настроение было, – вздохнул Жак.

– Сам жаловаться начал. А я тебя, как боевого товарища, предупредил.

– И что ж теперь делать?

– Или оставаться в этом псевдораю, либо бежать в большой жестокий мир, где смерть поджидает на каждом перекрестке.

– И чем же там лучше?

– Меня влечет космос, тебя – не знаю.

Кирилл довесил еще полсотни килограмм и лег на снаряд. Автоматическая система безопасности зацепила штангу двумя крюками, чтобы человек не смог уронить ее на себя. Громов скептически хмыкнул и взялся за гриф. Мышцы приятно напряглись, почувствовав серьезный вес. Штанга, под могучее и шумное дыхание, загуляла вверх-вниз.

После трех подходов по два десятка повторений, Кирилл начал прохаживаться по залу, выбирая следующий тренажер. Жак в задумчивости сидел на лавке.

– Тебе здесь не нравится? – спросил он наконец.

– Неправильный вопрос, – покачал головой звездолетчик. – Здесь хорошо, но прожить тут еще сотню лет? Тоска смертная. Некуда стремиться, целей нет и не может быть.

Француз кивал головой, но думал, кажется, о другом.

– А куда я стремился до этого? Когда был обычным гражданином Тайлы, водителем-грузчиком со средним жалованием?

– Для большинства людей нормально просто жить, – пожал плечами Кирилл. – Единицы поднимают мир вверх, единицы усиленно тянут его в болото. А масса – стабильна. Работает, радуется, страдает, но все – не выходя за пределы жестких рамок. Причем рамки чаще ставит даже не государство, как на Тайле, а сам человек. – Громов на миг задумался, а затем продолжил: – Вроде все свободны, а свободой никто не пользуются. И все довольны: и власть, и люди.

– Власть… – повторил Жак. – Ты так говоришь, будто там не такие же люди сидят.

– Люди, да не совсем. Мозги у них по-другому работают, и желания иные. То, чем озабочен простой человек, они даже не замечают.

– Да откуда ж они сами берутся, как не из простых людей?! – не выдержал француз.

– Когда ты разгружал жратву для правительства – ты был одним человеком. После побега – стал другим. А когда попал сюда – от того беззаботного водителя уже почти ничего не осталось. Власть – это мясорубка, которая меняет каждого, хоть хорошего, хоть плохого. Но еще больше людей меняет сытая жизнь, отсутствие забот, случайные сексуальные связи и полное отсутствие нормальной занятости, – Громов закончил разговор тем, с чего все и началось.

– Я подумаю, Кирилл, но сейчас обещать ничего не буду.

– Главное, держи язык за зубами. И думай поскорее. Если у меня получится – уйду без тебя.

В зал вошла Ангелина, и спутники резко замолчали.

– Ой, я помешала! – всплеснув руками, воскликнула она. – Не думала, что вы здесь вдвоем.

Кирилл продолжал работать, не обращая на девушку внимания. Жак открыл и закрыл рот, не зная, что ответить.

– Кирилл, я последний раз прошу тебя… – так и не дождавшись ответа, начала Ангелина.

– Обратись к Жаку, – оборвал ее Громов, – это он у нас всех без разбора в постель тащит.

– Ты моложе, сильнее, с отличным здоровьем! Подари городу здорового ребенка! – воскликнула она, словно француз превратился в пустоту.

– Здоровье ребенка больше зависит от матери, – попробовал вразумить ее Громов.

– Я здорова! – закричала Ангелина. – Это мужики все зачахли, сраный импотент!

Она развернулась и вышла из зала.

– А что ты на меня стрелки переводишь? – обиженно спросил Жак.

– Хотел подогнать тебе еще одну бабенку, – невинно ответил Кирилл и повис на турнике.

– Тебе про обязательные процедуры рассказали? – сменил тему француз. – Раз в неделю – карантинная камера, раз в две недели – обследование в медицинском центре. Тебя Матвей искал, нужно пропуск получить.

– Отлично! – обрадовался Кирилл и спрыгнул с перекладины. – Не ходи в карантинную, пока я не скажу. И думай, думай скорее.

– Хорошо, – кивнул Жак.

Матвея Громов нашел лишь час спустя. Сын старейшины уговаривал Психа сходить в медицинский центр. Тот показывал чистые ногти, широко, словно у стоматолога на приеме, открывал рот, а по щекам текли молчаливые слезы.

– С братом пойдешь? – устало спросил Матвей.

Псих еще сильнее выпучил глаза и ответил:

– Я не умею болеть. Единственный недуг, который может меня поразить – Смерть. Но она придет не раньше, чем позволит Бог.

– Черт с тобой, – махнул рукой сын старейшины, – Ивана попрошу ручным сканером тебя проверить.

Провидец остался стоять на месте, даже когда Матвей повернулся к Кириллу.

– Тебя не найдешь, – сказал он.

– Тебя тоже, – усмехнулся Кирилл.

Матвей протянул звездолетчику карточку с магнитной лентой.

– Твой электронный ключ-пропуск. Одноразовый доступ в карантинную камеру обновляется раз в неделю. Когда будешь работать или пройдет достаточно много времени, то тебе откроется доступ в другие инфраструктуры, и информация на пропуске автоматически обновится. Так что не потеряй его.

После слов Матвея осколки мыслей выстроились в четкий план.

– Слушай, а где можно посидеть за компьютером? – спросил Громов. – Расчетами какими-нибудь позаниматься, записи сделать?

– Компьютерами никто не пользуется, вот я и забыл показать, – оправдался Матвей. – Информационный центр находится в здании кинотеатра. Заходишь и сразу направо. Но если хочешь что-то узнать – лучше иди в библиотеку или музей.

– Неужели никто не увлекается моделированием? – сделал большие глаза Кирилл. – Теоретической физикой конденсированного состояния, пикоманипулированием, обычной математикой, в конце концов?

Матвей скептически хмыкнул.

– Да на хрена это здесь кому-то нужно? – спросил он. – Если только от безделья…

– Вот именно, – с улыбкой кивнул Кирилл. – А то мозг протухнет.

– Книги читай, – посоветовал Матвей. – Я этим только и спасаюсь.

– Спортом занимался, отдохну немного, – начал прощаться Кирилл, – Счастливо.

– Пока, – кивнул Матвей и прошел мимо застывшего, словно статуя, Психа.

После тренажерного зала и беготни по бункеру хотелось в душ. Громов спрятал электронный ключ в карман и вошел в дом. Не разуваясь, он протопал в ванную комнату, которую в Бункер-сити называли гигиеническим модулем. Раздевшись и бросив в стиральную машину только белье, Кирилл с наслаждением лег в ванну и включил гидромассаж. Струи горячей воды ударили с четырех сторон, разминая мышцы и суставы. Громов в блаженстве задремал.

Щелкнул дверной замочек и в комнату ворвались двое. Кирилл успел приподняться на руках, и тут же плюхнулся обратно в воду – луч парализатора ударил в грудь.

***

Сознание возвращалось урывками. «Надеюсь, я не останусь дауном после такого разряда, – была первая оформленная мысль. – Если вообще выживу».

Спустя несколько минут Кирилл смог поднять веки и слегка пошевелить глазными яблоками. Громов увидел Ангелину и ее подругу, чьего имени так и не узнал. Девушки сидели на полу, не отрывая от него взгляда.

– Очнулся, – расплылась в улыбке рыжеволосая, словно увидела любимого мужа после долгой командировки.

Затем Ангелина сняла маечку, обнажая небольшую красивую грудь, и добавила:

– Может это поможет тебе прийти в себя.

В ответ Громов не смог даже промычать. Гортань и язык застыли окаменевшей колодой, словно после троекратной анестезии. В знак протеста он смог лишь закрыть глаза.

Вечность перетекала в вечность, секунды складывались в бесконечные минуты, а цепкий капкан паралича и не думал разжиматься. Кирилл снова открыл глаза и дьявольским усилием сместил голову на несколько сантиметров.

Он лежал на одеяле, заботливо расстеленном на полу. И ноги и руки были предусмотрительно связаны в двух местах.

– Знакомься, это Кэт – мать твоего будущего ребенка, – сказала Ангелина.

– Привет, – подмигнула Кэт и, обведя рукой гигиенический модуль, добавила: – Не лучшая обстановка для свидания, зато оригинально.

Ангелина со скучающим видом играла его скуксившимся мужским достоинством.

В дверь постучали.

– Долго еще? – недовольно спросил Жак.

– Занято, – захихикала Ангелина. – Я тру Кириллу спинку.

Громов попытался что-то сказать, но онемевший язык оказался неподъемным. Получилось лишь сдавленное мычание.

– Слышишь, как стонет от удовольствия? – не преминула заметить Ангелина.

– Понял, – с дурацким смешком произнес француз, и Кирилл услышал его удаляющиеся шаги, а затем и легкий хлопок входной двери.

Под натиском Ангелины, первым в себя пришел именно мужской признак. Кирилл проклинал природу, которая не дала мужчинам никакого контроля над собственным органом. Глаза и он, даже после паралича, очухались первыми!

Юбка полетела в сторону.

– Расслабься и получай удовольствие, – посоветовала ему Кэт. – Мы же не какие-нибудь старые жирные уродины.

Громов лежал и думал, что так над ним еще не издевались. Лучше уж били. После долгого воздержания лоно Ангелины приносило огромное удовольствие, но от этого вся ситуация не переставала быть унизительным изнасилованием.

Не прошло десяти минут, как он застонал по-настоящему. Ангелина сразу же упала рядом на спину и подняла ноги и таз вверх, не давая семени вытечь.

Кэт, не брезгуя и не медля ни мгновения, заняла место подруги.

«Хоть вообще форму не снимай. И купайся только под ионным душем и в лучах ультрафиолетовых ламп», – с тоской подумал звездолетчик.

Почему-то Кирилл вспомнил своих бывших сокамерников: Джона и его сына Эдда. Как они там? Живы ли еще? Стали правительственными рабами или искалеченные заживо гниют в каменных мешках темниц? Вряд ли их там парами насилуют красивые сочные женщины.

Лоб и грудь Кэт покрылись испариной, из подмышек вытекли первые капли пота. Девушка глубоко и сосредоточенно дышала, словно выполняла какое-то сложное упражнение на мудреном тренажере.

Ангелина уселась на край ванны, натянув юбку и короткую майку. В руках она вертела небольшой парализатор, сделанный в виде черной трубки с кнопкой пуска и регулятором мощности. Стрелка показывала на максимальное значение.

Кирилл чувствовал, как мышцы понемногу наливаются силой. Гортань и язык тоже оттаяли, но говорить он не торопился. Он мог бы изогнуться и попробовать скинуть Кэт, но боялся травмы в самом деликатном месте, и знал, что девушки все равно выполнят задуманное.

Вскоре он снова застонал против воли, и Кэт, хватая воздух ртом, упала на спину. Полежав с поднятыми ногами пару минут, она начала одеваться.

– Доброго дня, милый, – сказала Ангелина, – мы искренне благодарны тебе за порцию солнечного семени.

– Я вам сам аборт сделаю, – с легкой улыбкой пообещал Громов.

Спокойствие, с которым он это сказал, напугало Ангелину и Кэт больше, чем любой крик или череда гневных угроз. Они развязали ему руки в одном месте и поспешно выскочили из гигиенического модуля.

Полчаса ушло, чтобы полностью освободиться от веревок. Забравшись в душ, он быстро помылся и натянул чистое белье и форму. Собрав в охапку веревки, он направился прямиком к дому старейшины – в администрацию.

– Скажите Ростиславу Генриховичу, что пришел Кирилл по срочному делу, – протараторил звездолетчик едва успевшему открыть рот охраннику.

– А веревки зачем? – тупо спросил тот.

– Для наглядности.

Старейшина, услышав громкий разговор, отворил дверь сам.

– Что случилось? – спросил он.

– Беспредел! – заходя в кабинет, ответил Кирилл. Он бросил веревки на стол и произнес: – Меня только что изнасиловали Ангелина и Кэт!

Губы старика сами растянулись в снисходительной усмешке. Сейчас Кирилл ему казался недалеким мальцом.

– Вы улыбаетесь? – с затаенным гневом спросил Громов. – Я требую, чтобы мне дали оружие для самозащиты!