Потерянный рай

«Гордец, к тебе ли идут навстречу? Ты надеялся без препятствий достигнуть той высоты, на какую ты посягал, и на то, что трон Господень останется без защитников; ты думал, они рассеются от страха перед твоим оружием или перед могуществом твоего слова. Безумец! Ты не подумал, как тщетно подымать оружие против Вседержителя, Который из малейшей пылинки мог бы поднять несметные легионы, чтобы поразить твое безумие! Который одним мановением десницы, досягающей далее всяких пределов, сразу может обратить тебя в ничто и погрузить твои легионы в бездну мрака! Но ты видишь: не все последовали за тобою, нашлись такие, что предпочли веру и любовь к Богу. Ты не видел их, когда среди твоих сил я один подымал голос против всех; ты считал, что я один в заблуждении. Сочти теперь всех, кто его разделяет, и познай, хотя уже поздно, что истина бывает иногда на стороне меньшинства, когда тысячи в заблуждении».

Смерив его презрительным взглядом, великий враг отвечает: «В час гибельный для тебя, для меня – в желанный час мщения, возвращаешься ты из бегства, бунтовщик! Тебя-то и искал я прежде всех! Получи заслуженную награду; первый узнай силу этой десницы, раздраженной тобою, как первый ты, вдохновенный духом противоречия, дерзким языком осмелился восстать против третьей части богов, собравшихся в великом синоде для утверждения своих божественных прав. Пока жива в них божественная мощь, никого не допустят они до неограниченной власти. Ты, верно, спешил опередить твоих собратьев в надежде сорвать с меня перышко и этим подвигом показать всем, что ты сразил меня. Но я промедлю еще минуту, чтобы ответить тебе (не хвались, что я смолк перед тобою), – знай: я думал прежде, что для небесных Духов Свобода и Небо нераздельны, теперь я вижу, как многие из лени предпочитают рабство! Этих слуг, приученных распевать гимны на празднествах, этих небесных песнопевцев, вот кого собрал ты под свои знамена! Ты вооружил рабство на борьбу с свободой. Что из них выше – покажет сегодняшний день.»

На это Авдиил возражает строго и кратко: «Отступник, ты все еще в заблуждении; совратившись с истинного пути, ты вечно будешь блуждать во мраке. Напрасно клеймишь ты именем рабства служение Тому, Кому Богом и Природой назначено воздавать эту честь. Бог и Природа повелевают это поклонение, когда Тот, Кто царствует достойнее, выше всех, кто под его началом. Служить безумцу, дерзнувшему возмутиться против достойнейшего, как служат тебе твои приверженцы, вот истинное рабство. Сам ты, правда, лишился свободы, став рабом самого себя, и ты осмеливаешься дерзко поносить наше священное служение. Царствуй ты в Аду, твоем царстве, меня же оставь служить на Небе Богу, вечно Славному, покоряться божественным Его законам, достойным повиновения. Но знай, не царства – цепи ждут тебя в Аду; пока же, от меня, вернувшегося, прими этот привет на твою нечестивую главу». Сказал, и высоко занесенная рука, как громовой удар, падает на горделивую голову Сатаны; быстрее взгляда, быстрее мысли был благородный удар: никакой щит не мог отразить его. На десять страшных шагов отпрянул Сатана; – на десятом пал на колено, но успел удержаться громадным копьем. Так на земле подземные бури или пробивающие себе путь воды покачнут иногда гору, и она, с покрывающим ее лесом, нависнет над морем. Мятежные Троны были поражены изумлением при виде такого падения сильнейшего из них; это еще более разожгло их злобу. Ангелы, исполненные радости, испускают клик – предвестник победы и нетерпеливого желания битвы. Тотчас Михаил повелел трубить в архангельскую трубу. По всему пространству Небес пронесся ее звук; верное войско огласило воздух громким «осанна» Всевышнему. Но и враждебное войско не теряло времени; столь же грозное, ринулось и оно в ужасную сечь. Загорелся яростный бой; такого дикого шума еще никогда не слышало Небо; звенит оружие, ударяясь о броню, бешено гремят колеса медных колесниц. Ужасен был грохот битвы! Над нами с пронзительным свистом летят тучи раскаленных стрел, образуя огненный свод над обоими войсками. Под этим огненным куполом обе стороны стремительно наступают друг на друга и смешиваются в гибельной, кипящей дикой яростью, схватке. Дрожало все Небо, и если бы Земля была уже создана тогда, вся Земля потряслась бы до основания. И удивительно ли? Когда с обеих сторон, пылая гневом, сражались миллионы Ангелов, из которых слабейший мог бы обратить эти стихии в свое мрачное оружие и сражаться всеми их силами. Каковы же были силы этих бесчисленных сонмов, когда они подняли свой ужасный мятеж! Они не могли разрушить своей блаженной отчизны, но могли бы сильно потрясти ее, если бы Вечный Всемогущий Царь, с высоты Своего небесного трона, могучей десницей не положил предела их силе. Каждый легион их равнялся по силе целому многочисленному войску; каждый воин был целый легион; каждый вождь был воин, и каждый простой ратник обладал опытностью полководца, зная, когда наступать или останавливаться, как пользоваться разными оборотами битвы, смыкать или открывать грозные ряды; о бегстве, об отступлении никто и не мыслил, ни один поступок не обличал в них страха: каждый полагался сам на себя, будто одна его рука должна была решить победу.

Славные, бессмертные подвиги совершались; они были бесчисленны! Сражение, занимая громаднейшее пространство, изменялось каждую минуту: то сражались на твердой почве стоя, то, взвившись на широких крыльях, лютым боем терзали воздух, и воздух казался тогда борющимся огнем. Долго чаша победы не склонялась ни в ту, ни в другую сторону, пока Сатана, – он выказал в тот день исполинскую силу, не встретив еще равного себе, – пробившись сквозь страшную сечу в смятенных рядах серафимов, не увидел, наконец, Михаила, который одним взмахом меча скашивал целые полки. С ужасного размаха его сильных мышц падало беспощадное лезвие, опустошая все кругом. Сатана спешит дать отпор гибельным ударам и подставляет свой несокрушимый щит, – громадный круг, в десять рядов покрытый адамантовыми плитами. При его приближении великий Архангел останавливает сокрушительные удары: он радуется в надежде сейчас же окончить междоусобную войну на Небе, сразив главного врага или заковав его в цепи. С пылающим лицом, гневно сдвинув брови, он первый обращается к нему так: «Виновник зла, до твоего возмущения чуждого Небу, неизвестного даже по имени, теперь, как ты видишь, изобильно порожденного ненавистной войной, ненавистной для всех, хотя, по справедливости, главная ее тяжесть падет на тебя и твоих сообщников. Зачем смутил ты благодатный мир Небес, внес в природу ужас, неведомый до твоего преступного бунта? Как могла твоя злоба заразить миллионы Духов, некогда чистых и верных, теперь же исполненных лжи? Но не думай нарушить наш святой мир; Небо изгонит тебя из своих пределов. Небо, обитель блаженства, не терпит деяний насилия и войны. Исчезни, и зло, твое исчадие, да отойдет вместе с тобою в обитель зла; Ад да разверзнется для тебя и твоей злочестивой шайки; там сей раздоры, пока этот карающий меч не решит твоей участи, или другое внезапное мщение, окрыленное Господом, повергнет тебя в страшнейшие муки». Так говорил Князь ангельских сил. Супостат отвечает ему: «Не думай пустой угрозой, которую разнесет ветер, устрашить того, кого не мог устрашить делами. Обратил ли ты в бегство слабейшего из моих воинов? И если кто пал, тот не встал ли вновь, непобежденным? Не думаешь ли ты легче справиться со мною повелительной речью и угрозами изгнать меня отсюда? Не заблуждайся, не так окончится борьба, которую ты называешь злом, а мы считаем нашей славой. Мы одержим победу или самое это Небо превратим в измышленный тобою Ад, – если не царствовать, то мы будем жить здесь свободными. Собери же все твои силы, призови на помощь Того, Кого величаешь ты Всемогущим; я не отступаю; тебя-то и искал я вдали и вблизи».

И оба готовятся к бою – небывалому, невыразимому! Кто, даже на языке Ангелов, может дать о нем понятие? С чем сравнить его на земле, что могло бы возвысить человеческое воображение до представления всего величия богоподобных сил? Двигались они вперед или стояли неподвижно, – по осанке, поступи, оружию, это были боги, достойные решать судьбу небесного владычества. Взмахнулись огненные мечи, описав в воздухе ужасные круги; щиты, подобные двум громадным солнцам, пылают один против другого, и в ужасе стоит Ожидание. Быстро раздвинулись ангельские сонмы, оставив им широкое поле там, где прежде была самая густая сеча: все страшатся быть вблизи подобного боя. Так как я должен описывать здесь величайшие вещи в слабых образах, то подобное было бы сравнимо, если бы вдруг разрушился порядок Природы, если бы возникла война между созвездиями и две планеты, зловещие, грозные, стремительно несясь друг на друга, яростно столкнулись среди неба и смешали в бою свои враждебные сферы.

Оба вместе грозно поднимают руки, сильнейшие после руки Всемогущего, оба метят решить все одним ударом, – повторять его было недостойно их славы. Оба казались равны в силе, в быстроте и ловкости; но меч Михаила, из Господней оружейной, был такого закала, что никакое лезвие, никакая твердыня не могли устоять против него. Он встречает меч Сатаны, тяжело опускавшийся, чтобы пасть могучим ударом, и мгновенно рассекает его надвое; потом, не останавливаясь, быстрым поворотом меча пронзает весь правый бок противника, раскрыв широкую рану. Впервые узнал Сатана боль; в судорогах метался он туда и сюда, с такой болью прошел через него острый меч. Но эфирная сущность не может долго быть разделенной; она срослась, из раны вытек поток нектар-ной влаги; она текла как кровь, такая кровь, какую могут проливать небесные Духи. Вся некогда столь блестящая броня Сатаны обагрилась ею.

Тогда со всех сторон устремились к нему на защиту многочисленные легионы сильнейших его Ангелов; одни заграждают его собою, другие уносят его на щитах к колеснице, стоявшей вдали, за пределами боя. Они возлагают на нее супостата. Он скрежещет зубами от боли, от злобы и стыда: теперь он не мог сказать, что ему нет равного. Как страдала его гордость, как был унижен он, безумно считавший себя равным Богу!

Однако рана его скоро закрылась, так как Духи живут всеми частями своего состава; они не могут, как бренный человек, умереть, когда будет уничтожена какая-нибудь отдельная часть – сердце, голова, печень, легкие. Подобно воздуху, неосязаемый состав их не может получить смертельной раны: они вполне живут сердцем, вполне живут головою, зрением, слухом, разумом, чувствами; по желанию принимают и цвет и вид, увеличивая или уменьшая свой объем.

Между тем много совершалось достопамятных подвигов и в других местах, где подвизались полки Гавриила. Со своими неустрашимыми знаменами врезался он в густые ряды Молоха, свирепого царя, который, вызывая его на брань, грозился влачить его, прикованного, к колесам своей колесницы. Самого святого имени Бога не щадил богохульный язык. Но, вдруг рассеченный до пояса, он бежит с разбитым оружием, рыча от неиспытанной еще боли. На обоих крылах Уриил и Рафаил побеждают Адрамелеха и Асмодея[127], двух кичливых врагов, как ни громадна была их сила, как ни крепка алмазная броня. Пали могучие престолы, негодовавшие быть ниже Бога, но в бегстве научившиеся смирять свои мысли, когда, несмотря на щиты и кольчуги, изнемогали от жестоких ран.

И Авдиил не уставал громить нечестивое войско; в два удара он сразил Ариила и Ариоха; стихла под огненными ударами ярость Рамаила[128].

Тысячи других мог бы я тебе назвать и увековечить имена их здесь, на земле, но эти избранники Божий, довольствуясь славой на Небесах, не ищут человеческой похвалы. И враги наши также творили чудеса геройства и также жадно стремились к славе, но имена их изглажены из священной книги Небес; пусть навек остаются они без имени, во мраке забвения: таков их жребий! Не хвалы заслуживает сила, когда она не на стороне правды, а порицания и позора, как ни заносчиво, тщеславная, стремится она к славе и думает достигнуть этого бесчестием: итак, вечное забвение да будет их уделом.

Теперь, когда усмирены были главные вожди, вражеские полки дрогнули; в них распространился беспорядок, смятение. Все поле усеялось разбитым оружием; опрокинутые колесницы с их вождями и огненными взмыленными конями грудами лежали друг на друге. Те, что еще держались, в бессилии отступали сквозь изнеможенные ряды сатанинского войска, которое едва могло защищаться. Впервые познав страх и боль, бледнея, позорно бегут они; в такое бедствие вверг грех ослушания этих Ангелов, не знавших до той поры, что значит бегство, страх или страдание.

Не то было с несокрушимым святым воинством. Твердо наступало оно четырехсторонней фалангой, неразрозненное, неуязвимое, в непроницаемых бронях: такое высокое преимущество над врагом дала им непорочность; за то, что они не согрешили, за то, что они не ослушались, они оставались в бою неутомимо, и хотя некоторые яростью битвы вытеснялись из строя, но не испытывали боли от ран.

Уже ночь наступала, распространяя темноту над Небом; с ней вместе водворился благотворный отдых и смолк ужасный шум брани. Скрылись под сумрачным покровом и победители, и побежденные. Михаил со своими победоносными Ангелами расположился станом на поле битвы и поставил кругом стражу из пламенных херувимов. С другой стороны, Сатана со своими мятежниками, углубляясь далее и далее, совсем исчез во мраке. Но не ведает он покоя: среди ночи сзывает он на совет своих полководцев и без смущения начинает речь: «О вы, дорогие сподвижники, испытанные теперь в опасностях и доказавшие, что вы непобедимы в брани, достойны вы не только свободы, – слишком малое требование, – но всего, к чему мы стремимся: почестей, владычества, славы! Целый день вы стойко держались в сомнительном бою! (если это возможно было один день, отчего не может быть так всю вечность?) С высоты Своего трона, Властелин Небес послал на нас все, что было сильнейшего, считая эти силы достаточными для покорения нас Своей воле. Но Он ошибся! Итак, Он может ошибаться в грядущем, хотя до сих пор считался всеведущим. Правда, слабейшие по оружию, мы потерпели неудачу, познали неведомою раньше боль; но, узнав, мы ее тотчас же презрели; мы знаем теперь, что наше эфирное существо не подвержено смертельному поражению, что оно неразрушимо; сколько бы язв ни пронзило его, оно быстро исцеляется собственною силою. Против столь ничтожного зла немудрено придумать средство. Быть может, в следующей битве, лучше вооруженные, сильнейшим оружием мы поправим свое дело, ухудшим положение врага или, по крайней мере, восстановим то равенство, которое должно быть между нами по закону природы. Если же в другой, скрытой причине заключается их превосходство, поспешим в общем совете, внимательным исследованием открыть эту причину, пока не затмился наш разум, наш здравый рассудок».

Он сел; за ним встает Низрох[129], первый из князей. Измученный, с раздробленным, смятым оружием, он имел вид воина, бежавшего с поля жестокой битвы. Он мрачно возражает:

«Избавитель от новых Владык, ты ведешь нас к свободе, ты хочешь завоевать нам наши божественные права: но и для самих богов тяжел и слишком неравен этот бой против врага неуязвимого, нечувствительного к боли. Такое неравенство грозит нам неминуемой гибелью. К чему послужат нам мужество и сила, хотя бы и несравненные, когда их побеждает страдание, которое покоряет себе все и заставляет опускаться самые могучие руки? Может быть, мы могли бы отказаться от чувства наслаждения жизнью и, не сетуя, жили бы довольные, а это самая спокойная жизнь; но страдание есть верх несчастия, ужаснейшее из зол, и доходя до крайней степени, превосходит всякое терпение. Кто придумает средство, каким мы могли бы ранить неуязвимого до сих пор врага, или даст нам оружие одинаковой силы, – тому, по моему мнению, мы будем обязаны не менее, чем нашему избавителю».

На это Сатана отвечает со спокойным взором: «То, что ты справедливо считаешь столь важным для нашего успеха, уже придумано мною. Кто из нас, созерцая блестящую поверхность этой эфирной почвы, на которой мы стоим, этой обширной тверди, украшенной растениями, плодами, цветами, с благоуханием амврозии, драгоценными каменьями и золотом, – кто смотрит на эти вещи столь поверхностным оком, чтобы не задуматься о том, как они зарождаются в глубоких недрах земли? Из кипящей огненной пены возникают черные, грубые семена; когда же их коснется небесный луч, оживотворенные им, они выходят на поверхность и развиваются во всей красе при озаряющем их свете. Вот это-то вещество, насыщенное внутренним огнем, похитим мы из его мрачного родника, крепко сожмем его в стволах, длинных и круглых, и с другого отверстия зажжем его; лишь только огонь прикоснется к нему, мгновенно расширясь, стремительно, с громовым треском вырвется оно, разрушая все на своем пути, и разорвет врагов на части. В страхе они подумают, что мы обезоружили Громовержца, Который Один владеет этим страшным оружием. Наш труд не потребует много времени; мы окончим его до утра. Мужайтесь, отбросим страх; к силе присоединив разум, мы ничего не должны считать трудным, а тем более приходить в отчаяние».

Он окончил, и слова его вновь пробудили упавшую бодрость и оживили ослабевшие надежды. Все дивились открытию; каждый недоумевал, как ему не пришло этой мысли; раз открытое средство казалось теперь столь простым, между тем как раньше большинство сочло бы его невозможным. Быть может, в грядущие века, если зло проникнет в мир, один из твоих сынов, Адам, для своих злобных целей, по дьявольскому наущению, изобретет подобное оружие на муку сынов человеческих, которые, узнав грех, будут воевать и уничтожать друг друга.

Не медля, из совета летят они к работе; никто не противится, бесчисленные руки готовы. В одну минуту глубоко перерывают они огромное пространство небесной почвы и там, в глубине, видят первобытные элементы природы в их грубых зачатках; они находят пену селитры и серы, смешивают их, пережигают хитрым способом и, очистив, превращают в черные зерна и насыпают их целые груды.

Одни разрывают скрытые жилы металлов и камней (также устроена внутренность и этой земли), из них куют они орудия и делают ядра – вестники разрушения; другие добывают зажигательные фитили, одного прикосновения которых достаточно для гибельного залпа. Так, до рассвета, без всякого свидетеля, кроме ночи, в величайшей тайне, окончили они свою работу и все привели в порядок осторожно, безмолвно, не возбудив ничьего подозрения.

Лишь только прекрасное утро появилось на восточной стороне Небес, встали победоносные Ангелы; утренняя труба призывает к оружию! Быстро сбирается воинство в полных доспехах, сияющих золотом. Некоторые с высоты холмов озирают местность сквозь первый проблеск утра, и разведчики в легком вооружении рассыпаются на все стороны, чтобы узнать – далеко ли враг, где его стан, бежал он или готовится к битве, идет или стоит на месте? Вскоре они завидели его: медленным шагом, но густо сомкнутыми рядами, шли вражеские полки, распустив знамена. Поспешно летит назад Зофиил, самый быстрокрылый из херувимов, и среди воздуха громко восклицает: «К оружию, воины, к оружию! Враг близок! Напрасно мы думали, что он обратился в бегство; сегодня он избавляет нас от труда преследовать его. Не бойтесь, он не бежал; он идет, как черная туча; на лицах у всех уверенность и мрачная решимость. Крепче утвердите адамантовые латы, надвиньте шлемы; подымая или опуская широкий щит, крепче держите его. По всем признакам, не мелкий дождь стрел посыплется на нас сегодня, но, подобно страшной буре, огненные, полетят они на нас».

Так предостерегал он светлое воинство; все знали об опасности. Быстро построившись и отбросив все, что могло замедлить движение, тронулись вперед легионы. Вдруг видят: невдалеке приближаются к ним необъятные массы вражеских войск; тяжело ступали они, влача в середине свои адские орудия, окруженные со всех сторон густыми рядами всадников, чтобы скрыть хитрость. Увидев друг друга, обе рати стали; но вдруг Сатана появляется во главе своих войск, и слышно было его громкое повеление: «Передние ряды, раздвиньтесь вправо и влево, пусть видят все, кто нас ненавидит, как мы ищем примирения; с открытой грудью стоим мы, готовые принять их в объятия, если они не отвернут их и ожесточенно не обратят к нам тыла. В этом я сомневаюсь. Но, что бы ни случилось, Небо свидетель, будь свидетель, о Небо! С нашей стороны предложение радушно. Вы, кого я назначил, к делу! Коснитесь слегка того, что мы предлагаем, но громко, чтобы все могли слышать». Так, издеваясь, едва произнес он загадочные слова, как вправо и влево раздвинулись передние ряды, отойдя к флангам. Вдруг что-то невиданное, странное открылось нашим взорам: в три ряда, возвышаясь друг над другом, лежали на колесах столбы медные, железные, каменные с виду (их можно было принять за столбы и выдолбленные и очищенные от ветвей стволы срубленных в лесу дубов и сосен, если бы ужасное отверстие их не разевало на нас широкой пасти и не предвещало коварного перемирия). За каждым орудием стоял серафим; в руке держал он трость с зажженным концом. Мы стояли в ожидании, колеблясь между неизвестностью и удивлением. Но не долго! Вдруг все эти серафимы протянули вперед свои трости и чуть-чуть прикоснулись ими к узким отверстиям тех столбов. Мгновенно заревом вспыхнуло Небо и тотчас же стемнело в клубах дыма; глубокие пасти адских машин, изрыгавшие их, диким ревом своим потрясали воздух и разрывали свои собственные внутренности, выбрасывая адское пламя, пучки громовых стрел и град железных шаров. Они направлены были в ряды победоносного войска и поражали с такой неистовой силой, что воины, стоявшие прежде непоколебимо, как скалы, не могли устоять против них и валились тысячами. Ангелы, Архангелы падают друг на друга; тяжелые доспехи увеличивают их бедствие; без этих броней, как Духи, они легко могли бы избегнуть ужасных ударов, быстро удалясь или внезапно уменьшив свой объем; теперь же все пришли в постыдное смятение, все ищут спасения в бегстве. Что было делать? Устремиться вперед? Но они были бы со стыдом отброшены, опрокинуты снова, и только подвергли бы себя еще большим насмешкам врага. Легко было различить, как выступает вперед другой ряд серафимов, готовясь пустить в нас второй залп громовых ударов. Вернуться, потерпев поражение, страшило нас всего более. Сатана, поняв наше трудное положение, с насмешкой взывает к своим собратьям: «Друзья, что же не двигаются вперед эти гордые победители? А как грозно они приближались; когда же мы радушно встретили их с открытыми челом и грудью (что же мы могли еще сделать?) и предложили им условия мира, вдруг они изменили мысли, бегут и так странно кривляются, точно пляшут. Однако, для танцев движения их казались несколько сумасбродными, может быть, они обезумели от радости, от предложенного мира? Но я полагаю, если бы они еще раз услышали наши предложения, то, верно, живо пришли бы к решению».

На это Велиал отвечает в таком же игривом духе: «О вождь, условия мира, что мы им послали, условия полновесные, тяжелого содержания, и выражены с такою силой, что, как мы видели, всех заняли и многих сбили с ног. Кто получил их прямо в лицо, тот уже, наверное, хорошо понял их с головы до пят; если же они не будут поняты, то за ними есть еще одно преимущество: они показывают нам, когда наши враги перестают ходить прямо».

Так подшучивали они и издевались над нами; в гордых мыслях они считали победу несомненной; посредством их изобретения им казалось так легко сравняться с Всевышним; теперь они презирали Его гром, смеялись над Его воинством, пока стояло оно в смущении; но так стояло оно не долго. Гнев ускорил его решимость и открыл орудия, способные бороться с адским оружием. Вдруг (дивись силе, какую вложил Господь в Своих могучих Ангелов!) они бросают оружие, и, быстрые как молния, бегут, летят к отдаленным горам (на земле это приятное разнообразие гор и долин есть подражание Небу). Они расшатывают эти горы, срывают их с глубокого их основания и, подняв за косматые вершины, со всем, что на них есть – с утесами, реками, лесами, тащат их в могучих руках.

Вообрази смятение и ужас, объявшие мятежных воинов, когда они увидели, что на них грозно идут горы, сорванные с основания. И вот громады эти наваливаются на тройной ряд их проклятых орудий и глубоко погребают под своей тяжестью все их надежды; потом поражение распространяется и на них-, громадные скалы, мысы летят на их головы, затмевая воздух, и подавляют целые легионы. Их собственное оружие, раздробленное, смятое, вдаваясь в их естество, причиняет им невыразимые муки. Долго слышались их тяжкие стоны; долго боролись они под давившими их громадами, пока освободились из этой темницы, хотя были Духами чистейшего света. Да, некогда были они такими, теперь же их естество огрубело от их преступления.

Следуя нашему примеру, они прибегают к тем же орудиям-, они также исторгают ближайшие горы; тогда в воздухе горы сталкиваются с горами, яростно швыряемые с обеих сторон, и падают с грохотом. Как бы под землею, сражались мы под их грозной тенью. Адский был шум и треск! В сравнении с этой борьбою, война показалась бы мирною забавой. Страшное смятение возрастало с каждой минутой, все Небо обратилось бы в развалины, если бы Всемогущий Отец, восседающий в Святилище Небес на неприступном Своем троне, Сам не положил предела этой битве. Он предвидел все и допустил распрю, дабы исполнить Свое великое решение: прославить Помазанного Сына и явить все могущество, дарованное Ему для сокрушения врагов. Он так вещает Своему Сыну, Соучастнику Его трона: «Возлюбленный Сын! Лучезарное сияние Моей славы! Сын, видимый образ невидимого Моего Божества! Твоя десница да исполнит Мои веления.