Долгая дорога

Заметив, как ее тянет к красивому инструменту, мы поставили дочке «смягченный» ультиматум: учиться музыке будешь обязательно, а на чем – на фортепиано или гитаре – выбирай сама! Эська, разумеется, выбрала гитару… Могу признаться: мне кажется, между моей дочкой и гитарой есть некое внутреннее сходство. Да-да, не смейтесь надо мной! Звуки гитары – то радостные, звонкие, то исступленно рыдающие – разве это не похоже на характер нашей младшенькой? Не забыть, как на мой день рождения – Эстер было тогда десять лет – она исполняла свой коронный номер: накинув на талию обруч (он тут же, без всяких ее усилий, начал вертеться), схватила в руки гитару – и под звон струн запела «Хеппи бёздей». Вся семья подхватила, я тоже стал хлопать. Веселая энергия Эстер передавалась нам, как когда-то от ее бабушки…

Но прежде чем дочка по-настоящему полюбила гитару, натерпелись мы немало. За три года пришлось сменить трех учителей – не желали они переносить ее выходки. Обезьянка продолжала в ней буйствовать… И все же играть она научилась сносно, не раз выступала со своей группой в общественных местах и в парках. Хитрый папа объявил, что хочет брать у дочки уроки – и постепенно Эстер действительно превратилась в моего учителя. С ее помощью я овладел инструментом настолько, что мы нередко в две гитары исполняем любимые песни моей юности. Особенно я люблю, когда звучит «Представь» Великого битла Джона Леннона:

Нет стран и нет религий —Представь в мечтах своих!И убивать не надо,И умирать за них.Представь: хотят все людиЖить в мире без войны…

Мне кажется, такие замечательные песни, как эта, лучше всяких поучений и нравоучений пробуждают в детях стремление к добру. Их лирика, всем доступная, это как бы промежуточная ступень к пониманию высокой поэзии.

Маленькая Эстер полюбила стихи, сама нередко сочиняла. У меня даже записаны некоторые ее произведения. Вот они:

PONYPony, Pony you are the best.I hold on to your chest.Your purple shines on your back.Your white thick tail flies as we ride.Pony, pony I love you so much.You keep me safe as we ride.THE EARTHWhy is the Earth round?Nobody knows!I would love to tell you if I knew.All I know is that Earth is blue,Green and round.Why is the Ears round?Do you know?How come the Earth would not be flat orSquare or a triangle and any other shapeYou can think of.Though to me I am happy with the way ourEarth is.Are you?MOMMy mom has black, beautiful wavy hair.She is nice everywhere.She smells like a flower.She is not so big and she is not so small.My mom looks like a rose when she does not scream,And she looks like a lion or tiger when she screams.But my mom will always look beautiful when she hasA smile on her face.

А вот еще песенка – юмористическая, на этот раз – на русском языке:

Я хочу плов из нашего огорода,Но он там не растет.Ах, почему же ты не растешь в огороде, плов?

Конечно, большого поэтического дара эти стишки не показывают, но о проснувшемся интересе к поэзии они, мне кажется, говорят. А ведь это главное, чего я добивался: пробудить интерес… Занималась дочка и рисованием. У меня и сейчас хранится картинка, которую она написала маслом к моему дню рождения, когда ей самой было десять лет. Среди замечательных книг – «Поэмы Эдгара По», «Моби Дик» Мелвилла – лежат две мои книги: «Все начинается с детства» – и вот эта, еще недописанная, «Долгая дорога»… Очень лестный подарок! Правда, может быть, и с долей насмешки?

…Пробудить интересы – а уж там пусть сама выбирает, чем будет заниматься, к чему окажется больше способностей и стремления. Широта интересов, их направление – это ведь в значительной степени и составляет богатство духовного мира человека. И уж если говорить о богатствах, то, на мой взгляд, одним из самых ценных достояний души является любовь к природе. Как развить ее в ребенке? Мне кажется, что сделать это можно только «через себя» – передавая то, что чувствуешь сам.

…По утрам, отвезя Эстер в школу, я ехал на работу недолгой и очень приятной дорогой: вдоль заброшенного озера Ивы (Willow) и Лесного парка. Озеро это обнесено проволочным заграждением. Его окружают деревья и высокие заросли тростника. Весной, когда проезжаешь мимо, озеро мелькает среди цветущих крон и манит своей серебристой гладью. Манит оно и птиц. Когда я в первый раз увидел там цаплю – она сидела на сухой ветке, недалеко от озера, – я решил: сегодня после школы привезу сюда Эстер. Увидим, если повезет – как цапля охотится на лягушек! И нам повезло – к тому же не один раз. Помню, как однажды, притаившись за тростником, наблюдали мы за белой гостьей. Не торопясь, будто о чем-то раздумывая, прогуливалась она вдоль берега. Но вот остановилась, замерла, вытянув длинную шею. Ух, какими хищными стали ее желтые, неморгающие глаза! Желтый клюв, подобно молнии, пронзил воду – и вот уже, выпрямившись, цапля закинула голову с трепыхающейся в клюве рыбешкой…

Нередко бывали мы с дочкой и на озере Флашинг Медоу. Это пригородное озеро создано людьми. Я уже писал, что следят за ним плохо, не чистят. И все же народа на берегах полно: хочется ведь посидеть у воды на свежем воздухе, закусить, в футбол поиграть или покататься на велосипеде. Но нас с Эстер привлекало сюда другое. Отойдя подальше от людского шума и гама, у заросших тростником берегов мы наблюдали то за утиным выводком, то за куликами и чайками, то за белыми лебедями, то за плавающими в воде черепашками. Я готовился к этим встречам, кое-что читал. Рассказывал дочке, что лебеди, как и гуси – мигрирующие птицы, но что некоторые канадские гуси предпочитают зимовать на озере, где их подкармливают… Тут Эська, не дожидаясь зимы, стала привозить из дома белый хлеб. С одним из гусей даже подружилась: этот гусь – и с виду необычный, крупный, бело-коричневый, к тому же весьма сообразительный, увидев Эську в ее красном велосипедном шлеме сразу подплывал к берегу. Подружилась она и с гусем, которого прозвала «Поломанный клюв» – оказалось, что он тоже на озере зимует. «Папа, как он выживет?» – тревожилась Эстер. И старалась посытнее накормить своего приятеля.

За первые два года поездок я побывал с Эстер на озере около восьмидесяти раз. Скормили птицам десятки буханок белого хлеба (серый они едят неохотно) и лепешек. Дочка все больше интересовалась живыми обитателями озера, красотой природы. Задавала мне все новые вопросы. Сама просила: «Давай-ка снова поедем на наше озеро». Полюбила бывать в музее естествознания… Надо ли говорить, как меня это радовало! Я рассказывал ей, что знал (а порой мне для этого приходилось разыскивать подходящие книги) – о том, например, что такое солнечный свет, почему небо голубое… Теперь бывает, что и дома она кричит мне со двора: «Неси скорее фотоаппарат, облака очень красивые!»

Но наш город-гигант – не лучшее место для того, чтобы ребенок ощутил, как прекрасен мир. Мы со Светой и старшими детьми совершили немало поездок по национальным паркам и заповедникам. Теперь участницей таких путешествий стала Эстер. Все началось с путешествия в Йеллоустон, первый в мире Национальный парк. Раскинулся парк в штатах Вайоминг, Монтана и Айдахо в Скалистых горах, на площади более двух миллионов акров. Не парк, а чудо природы: здесь сменяют друг друга хвойные леса и зеленые долины, горные реки и озера, гейзеры (их больше трех тысяч) и водопады, отвесные скалы и глубокие ущелья… Все это образовалось на дремлющем супервулкане – самом большом на континенте. В древности он несколько раз извергался с огромной силой – и возможно, еще покажет себя… Да – вот где ощущаешь красоту и могущество Природы!

Как только мы въехали в парк, начались путевые встречи. Неподалеку, у опушки леса, лакомился какими-то ягодами гризли. Он делал это не спеша, не обращая на нас никакого внимания. Тут появились откуда-то люди в форме – работники парка: «Не выходите из машин!» Но нам и в машине было хорошо. Эська, широко открыв глаза, вопила от радости и тут же, схватив фотоаппарат, высунулась из окна. Да и мы со Светой мало чем от нее отличались. «Какой лохматый!» – «Вот это лапы!» – «Смешно-ой!» – перекрикивали мы друг друга.

Не меньше порадовала дочку и другая встреча – во время поездки верхом по долине Ламар. Группа детей ехала впереди взрослых. Первой в группе была, конечно же, Эстер, что вполне в ее характере. И вдруг я услышал ее крик: «Папа, бизоны!» Большущие, с висящими по бокам клочьями остатков зимней шерсти, бизоны мирно щипали траву возле самой тропы. «А вон малыши, папа, вот они!» – Моя дочь не только не испугалась – ее глаза сияли от восторга и были так широко открыты, как могут открывать их только дети в самые счастливые минуты. И этим счастьем от новых впечатлений Эстер не замедлила поделиться со мной… Действительно, стоило посмотреть, как в центре стада, охраняемый со всех сторон, пасется беспечный приплод. Быки, насторожившись, тут же подняли головы и уставились на нас налитыми кровью глазами.

В этом прекрасном парке к посетителям относятся очень внимательно и заботливо. Для детей, например, создана образовательная программа. Мы, конечно же, воспользовались ею: Эстер участвовала в экскурсиях по парку – проводил их лесник – а потом дети письменно отвечали на вопросы о животном мире заповедника. Мне кажется, Эсе было приятно получить нашивку: «Младший охранник парка»… Мы со Светой радовались тому, с каким огромным интересом Эська все вокруг разглядывает, сколько задает вопросов проводникам, как часто кричит «папа, смотри!». За неделю поездки она сделала больше тысячи снимков.

Я боюсь здесь увлечься описанием наших поездок-походов, скажу только, что каждый из них прибавлял что-то новое к восприятию Эсей природы, ее красоты и многообразия. В национальном парке «Глейзер» это были ледники. Около двух миллионов лет назад создавала природа это чудо: горы с зубчатыми пиками, увенчанные ледниками, озерами, хвойными лесами. Увы – как ни печально, это чудо исчезает. Из 150 ледников, существовавших еще в середине XIX века, сохранилось всего 26. Ученые опасаются, что лет через десять не останется ни одного: идет потепление планеты, ускоренное растущей индустриализацией. Но пока еще парк прекрасен, он очень популярен, славится альпинизмом. Вот и мы стали альпинистами, хотя в труднодоступные места не забирались.

В парке «Глейзер» Эстер удалось сфотографировать горного барана-толсторога – могучего, с гордо поднятой головой… Пожалуй, ни у одного животного не встречал я такого выражения гордости, на которое невольно отвечаешь чувством, похожим на уважение. И снова сияли восторгом глаза дочки… Да и мои, признаться, тоже.

Но в этом же походе довелось ей испытать страх – возможно, самый сильный в жизни. Она шла впереди одна, скрылась за поворотом – и вдруг мы услышали отчаянный крик: «Волк, волк!» Спотыкаясь и оглядываясь, с перекошенным лицом, Эська бежала нам навстречу. Мы тоже испугались, остановились, дочурка прижалась к нам. Но волка что-то не видно было… Стали расспрашивать, Эська, взмахивая руками, описывала, как выглядел лесной разбойник – стало ясно, что тропу перед дочкой перебежала лисица.

* * *

Случилось так, что в одном из походов в «Глейзер» нам удалось познакомиться с коренными жителями страны. Знакомство было таким, что и у нас, и у дочки навсегда осталось чувство уважения к этим людям. Произошло это, когда мы поднимались к высокогорному озеру Алпайн. Вела нас туда женщина-лесник Су, невысокая проворная женщина со смоляными волосами. Оказалось, что Су – индейка из племени Блекфут – то есть Черноногих, прозванных так когда-то по цвету мокасин. Племя это оказалось удачливее могикан и делавар, которые были почти что полностью уничтожены европейцами во времена колонизации материка. Блекфут спаслись, возглавив миграцию к подножью Скалистых гор. Их резервация и по сей день расположена западнее «Глейзера». Живут они вполне современной жизнью, в контакте с «белыми», что видно и по профессии Су.

Вот этого никак не могла понять Эстер, которая знала об индейцах только по книгам. Она донимала Су вопросами: «А как вы строите вигвамы? А из лука стрелять умеете?»

Случилось так, что в тот же вечер встретились мы с еще одним, очень интересным и ярким представителем племени блекфут. Звали его Джек Гладстон. Он выступал в гостинице как композитор и исполнитель музыкального индейского фольклора. Гладстон прекрасно играл на гитаре (достаточно было взглянуть на восхищенное личико Эськи, которая училась играть уже три года) и оказался превосходным рассказчиком. Пел он и рассказывал о временах, давно ушедших, о безвозвратно утерянной земле предков, где теперь обитают лишь духи праотцов.

Предок Глэдстона имел вполне индейское имя – Мекэйсто (Красная ворона), в середине XIX века он был предводителем племени Блад (кровь). Правил долго и мудро, участвовал более чем в тридцати схватках. Он был одним из немногих лидеров, понявших, что с приходом белых завоевателей придется жить иначе – прекратить вражду с ними, заниматься не охотой, а земледелием и рыболовством.

Джек Глэдстон оказался человеком довольно известным. Штат Монтана не раз присуждал ему почетные грамоты за вклад в сохранение национального искусства. Но думается мне, что гордится он не грамотами, а тем, что удается ему рассказывать современным американцам о своем народе и оставаться носителем, хранителем древних традиций. Я слушал его с волнением и стыдом. Я думал о том, почему же правительство США до сих пор не извинилось официально за насилие, за истребление коренных жителей страны. Ведь такие предложения не раз поступали в американский конгресс, но дальше обсуждения дело так и не пошло…

* * *

Вот так, со Светой вместе, мы и растили маленькую Эсю. Но и старшие наши дети, Даниел и Виктория, вложили немало усилий, были с сестрёнкой в постоянном общении. Им удалось передать Эстер свои увлечения музыкой и мозаикой. Втроём то минору из стекла и камня смастерят, то шахматный столик.

Не всегда, конечно, их отношения складывались гладко. Особенно между братом и младшей сестрёнкой. Даниел был строг и требователен к Эсе. А она упрямилась, не хотела подчиняться и зачастую начинала реветь. Не успевали в такие минуты мы вмешаться, как появлялась Вика. Она брата покорит, а Эсю успокоит. После чего сядет в гостиной за пианино и попросит сестрёнку взять гитару.

Играет музыка, и дети втроём поют полюбившиеся нашей семье песни. Среди них: «Пусть будет так», «Ты когда-нибудь видел дождь?», «Гостиница Калифорния».

Присоединяемся к детям и мы со Светой. В какой-то момент мы переглядываемся и улыбаемся. Нам и без слов понятны наши мысли: «Мы вырастили хороших детей. Пусть по жизни они пройдут вот так – дружно и весело».

Согласитесь, ведь каждый родитель желает своим детям наилучшего.

Книга вторая

«Эстер»

Глава 1. Приговор

В апреле 1993-го маме, как и ежегодно, сделали маммографию – обычное профилактическое обследование.

Через неделю позвонил мамин доктор.

– У мамы все в порядке, – сказал он успокоительно, – но нужно пройти вторичную проверку у онколога.

Нас принял один из ведущих онкологов Лонгайлендовского Джуиш Медикал Центра, очень известного в Нью-Йорке госпиталя. Разглядывая рентгеновский снимок, он указал на большое светлое пятно у основания левой груди.

– Надо взять пункцию… Не думаю, что есть основания беспокоиться. У женщин вашего возраста, – объяснял он матери, – часто возникают кальциевые затвердения.

Но вернувшись из кабинета, где маме делали пункцию, онколог не счел нужным скрывать от меня свои опасение:

– Большая вероятность, что это раковая опухоль. И не маленькая: восемь сантиметров в диаметре. Это будет ясно через неделю, когда я получу анализы.

Неделя прошла в тягостном ожидании. И вот мы снова у онколога. Теперь он уже откровенен и с мамой.

– Миссис Юабова, у вас рак груди. Опухоль довольно большая…

Мама сидела, подняв руку, пытаясь нащупать шишку. Доктор помог ей.

– Вот она… Глубоко сидит…

Я все еще не мог поверить в беду.

– Как это так? Два года назад, когда сделали маммографию, все было хорошо… Значит, за это время…

– Нет, к сожалению, опухоль развивается уже давно. Но она очень глубоко расположена, машина не засекла ее…

Нас попросили подождать в прихожей. Я сел напротив мамы, у окна. Там, за окном, простиралась, насколько мог видеть глаз, зеленая, залитая солнцем долина, кое-где застроенная домиками. Там била ключом жизнь: все дышало, росло, радовалось и надеялось. А здесь, в уютно обставленном офисе, не было надежды, здесь сурово прозвучал приговор: рак в запущенной форме…

«Интересно – думал я, – какой это сегодня по счету приговор? Полдень еще не наступил… Наверное, первый или второй».

Я боялся взглянуть на маму и перевел на нее глаза, только услышав всхлипывания.

Она плакала. Так же, как всегда – очень тихо, не жалуясь. Она смотрела вниз, на носовой платок, перебирая его, будто пытаясь найти в нем ответ на вопрос: что же теперь делать.

Я думал, что знал эту женщину, вот такую простую, молчаливую, скрывающую от нас и горести свои, и недуги. Такую же терпеливо-печальную и сегодня, когда на нее обрушилась новая беда. Пытающуюся, быть может, понять, почему жизнь, никогда не баловавшая ее, не хочет и к старости дать ей отдохнуть от невзгод.

– Мама, не плачь… – Вот и все, что я сумел ей сказать. – Не плачь, не бойся…

– Я не боюсь. Мне жалко вас, – ответила она.

Я-то думал, что знал ее… Вся моя жизнь, насколько я ее помнил, какими-то рваными кусками, вразброс, вдруг понеслась перед моими глазами. И в каждом из этих кусочков была она, наша мама, наш друг, защитник и опора – такая хрупкая и такая стойкая. Ведь даже сейчас, когда жизнь ее была в опасности, она думала не о себе, а о нас. Мне хотелось сказать ей: «Хватит, мама, давай подумаем о тебе». Но я чувствовал, что она просто не поймет этого.

Я сидел бессильный, подавленный, не понимая, как жить дальше.

Доктор позвал нас, мы выслушали его указания. Маме необходима была операция. Но прежде предстояло пройти курс химиотерапии и облучения, чтобы опухоль уменьшилась в размере. Все это пугало, я спросил, какие у химиотерапии побочные действия. Доктор ответил, я задал еще какие-то вопросы… Доктор все хотел, чтобы и мама участвовала в разговоре, чтобы я подробно переводил ей с английского. Но я просто не мог причинять ей еще боль, не хотел рассказывать, что скоро у нее начнут выпадать волосы или что будет дурнота, тошнота. Я придумывал какие-то успокоительные ответы. Сделают, мол, операцию – и все будет нормально. Болезнь уйдет.

Она тихонько сидела в углу, не проявляя особого интереса к разговору. На мои пояснения отвечала: «Хорошо, бачим. Как надо, так и сделаем». А я все спрашивал и спрашивал, я боялся упустить что-то важное, спасительное. И все яснее и яснее понимал, что никаких спасительных мер нет и быть не может. Что любые только затормаживают болезнь.

Глаза у доктора были добрые. Я видел и чувствовал, что он хочет помочь нам. Искренне хочет. Мне почему-то казалось – даже больше, чем кому-либо из других пациентов… Но дело было в том, что не имел он этой возможности, как не имела ее медицина вообще. И в его долгой практике мама становилась одной из многих сотен женщин, заболевших этой страшной болезнью. Моя мама становилась статистической единицей, только и всего. Я чувствовал себя таким ничтожным, не зная, как предотвратить это.

Дорога домой казалась вечностью. Да я и не совсем ясно соображал, как и куда еду.

Над нами пролетал самолет. Господи, подумал я, летаем мы все выше, ездим все быстрее, а ведь на самом деле мы – как это пелось в той песне? – мы только «пыль на ветру». Пыль на ветру…

Глава 2. Надежды

К тете Вале мы заехали просто потому, что надо было с кем-то близким поделиться горем.

– Плохи дела, – объявила мама. И рассказала, что произошло у доктора. Рассказала спокойно, негромко, как всегда.

Воцарилась тишина. Мы сидели на диванах, мягких, удобных. Казалось, к чему сейчас эти разговоры – лишние, ненужные. Хотелось вот так сидеть, расслабившись, заснуть, проснуться с легкой головой, как будто заново родившись – и чтобы ничего этого не было. Не было… А надо вставать, идти куда-то, что-то делать, что-то решать. Что? Как?

– Эся, Валера, послушайте, – воскликнула вдруг Валя. – Вы что – забыли о травнике из Намангана?

Травник из Намангана… Я о нем не то чтобы забыл, но… Уж слишком это была невероятная история. Вернее, целая серия невероятных историй.

Начались они с самой Вали. Она долго болела астмой, безуспешно лечилась. Помог ей этот самый наманганский лекарь. Диагноз поставил удивительным способом – по пульсу. Определил, что у Вали больная печень, астма – лишь следствие. Лечил ее травами…

Потом пациентом травника из Намангана стал Юрка, мой двоюродный братишка. Он был тогда студентом в ташкентском университете и случайно во время лабораторных химических опытов наглотался ядовитых паров. Юрка не знал об этом да и ничего не почувствовал поначалу. А через несколько недель свалился: начались нестерпимые рези в желудке. Доктор определил причину болезни своим обычным способом – по пульсу. Затем последовало долгое лечение травами. Но дело свое доктор сделал. Юрка выздоровел…

Новая беда случилась с Валиной сестрой. Рак лимфоузлов, операция груди, метастазы. И отчаяние, полная безнадежность… Валя снова бросилась к доктору из Намангана. Он сказал, что на этот раз не сможет помочь – болезнь слишком запущена. Валя его буквально умолила, вынудила… И что-то он там делал непонятное. Кроме травяных настоев – теплый телячий навоз к оперированной груди велел прикладывать. Каждый день и именно телячий… Сказал, что если начнется улучшение, где-то в теле соберется и выйдет наружу гной. Через несколько месяцев так и произошло: гной вышел из стопы…

Невероятные истории! Я так к ним и относился, очевидно – с недоверием. Потому и задвинул вглубь сознания. Грозный канцер – и какой-то там телячий навоз… Но ведь жизнь этой женщины была спасена. Врачи подтвердили прекращение метастазирования. Это же было, было – думал я. А что предлагает современная традиционная медицина? У нее великолепная техника. Она помогает диагностировать – но далеко не всегда точно. Уже найден, пойман бракованный ген-носитель. Все так, но лечения-то нет! Операционное вмешательство, радиация, химиотерапия – все это в лучшем случае приостанавливает процесс. А зачастую – ускоряет… И смертность от рака занимает второе место, уступая лишь сердечно-сосудистым заболеваниям…

Я понимал, что от этих мыслей уже никуда не денусь, что надо будет решать, делать выбор…

Но разве я уже не сделал его? Разве смогу я отказаться от надежды, которая блеснула так внезапно?

Утопающий хватается за соломинку…

* * *

– А зачем непременно нужно ехать в Наманган? – спросил меня мой бухгалтер Лев, узнав о нашей беде. – Пульсовой диагностикой сейчас занимаются многие, в Чайна-тауне есть прекрасные лекари-травники…

Оказалось, что Лев знает одного из этих лекарей. У его сына были неприятности с желудком, врачи помочь не смогли, а помог китаец Кенни, лекарь из Чайна-тауна.

Уговаривать меня не пришлось. Чуть ли не на другой день мы оказались среди пестрых уличных реклам этого шумного китайского островка в огромном Нью-Йорке – и в каком-то тихом переулочке нашли офис травника Кенни – здесь у него была школа «Тай-чи», контактного спорта карате, а также врачебный кабинет.

В этом кабинете мы провели довольно много времени. Кенни – невысокий человек неопределимого, как многие немолодые китайцы, возраста, вел себя, как самый обыкновенный доктор: долго расспрашивал маму, что ее привело к нему, где и какие боли, каково заключение врачей. Затем, положив мамину руку на подушечку, он стал прослушивать ее пульс у кисти – как это делают все терапевты, чтобы познакомиться с работой сердца. Затем, надев стетоскоп, он пригласил маму в соседнюю комнату – смотровую. А потом – потом он вышел ко мне один (мама еще одевалась) – и сказал:

– Вылечить вашу маму я, к сожалению, не смогу. Сожалею, но болезнь ее неизлечима… Сожалею… Облегчить состояние – попробую. Сейчас дам вам состав корений и трав. Пусть принимает…

И он вышел.

«Тот же самый приговор, – думал я. Сейчас появится мама – и что я ей скажу? Что? Будешь пить лекарство, которое тебя не вылечит? Леченья нет…» Пусть сам пьет свои травы!

Пакет мы все же взяли. Травы, когда мы их заварили, пахли отвратительно, будто мы варили червей. Это был какой-то черный отвар с «обломками кораблекрушения». Но что делать – мама начала пить эту гадость и через несколько дней действительно стала чувствовать себя получше. Доктор этот не был обманщиком. Он сделал, что смог…

Нет – лекаря из Намангана необходимо было найти. Он оставался последней нашей надеждой.