Десять/Двадцать. Рассказы

Да, я забыл. Дипломат-то остался открытым.

Кирпичи

Опять же однажды один пенсионер купил грузовик бракованных кирпичей. Они были толи пережжёные, толи весили не по ГОСТу, а скорее всего и то, и другое. Их свалили кучей, и пенсионер аккуратно выкладывал их в штабеля, пока не стемнело. Ночью случилась гроза, пенсионер проснулся от молниеносных вспышек и грозового рокотания. Поворочался с боку на бок, выпил двадцать капель корвалола и уснул уже теперь до самого утра.

Через прикрытое тюлем окошко ясно светило солнце, и ещё щемило где-то возле мочевого пузыря. Наш главный герой вышел во двор и обомлел: кирпичи разбухли и стали в несколько раз больше. Если раньше они были двенадцать-на-двенадцать-на-двадцать пять, то теперь стали двадцать-на-двадцать-на-сорок. Мужчина тут же ринулся в панике за сотовым телефоном с желанием позвонить водителю, чтобы тот забрал свой бракованный товар и вернул деньги, но по дороге призадумался: вот надвигается туча, а если кирпичи после дождя станут ещё больше? Какая выгода! Человек он был практичный и терпеливый, поэтому пережидая очередной дождик, поспал за разгадыванием кроссворда. И действительно, кирпичи росли как грибы. Через неделю из одного кирпича можно было уже вырубить целый дом. Для этого наш главный герой вызвал по телефонному номеру, который нашёл в газете с кроссвордом бригаду с болгарками, те вырезали у кирпича внутренности и окошки с дверью, поудивлялись типа:

«Ну, ты даёшь, папаша», и уехали, взяв за всю работу тысяч пять или двенадцать. Благо, в кирпиче были полости, так, что получились раздельные комнаты.

А ещё через неделю из оставшихся кирпичей пенсионер решил устроить кемпинги и танцплощадку, поэтому теперь у него на двенадцати сотках проводят вудстоки, а сам пенсионер на вырученные гонорары кормит всю свою многодетную непутёвую семью, и даже что-то остаётся на благотворительность.

Александр Петрович

(Собрание миниатюр про жизнедеятельность отдельно взятого гражданина)

Про Реку Оредеж

Александр Петрович в реке Оредеж поймал рыбу фугу. Пожарил как корюшку и накормил друзей. Нет, никто не умер, все просто часто бегали до ветру.

Про то, как Александр Петрович гирю возил в лифте

Александр Петрович купил гирю, но не смог донести её до дома. Так она в лифте и ездит.

Про Сигареты «Прима» без фильтра

Александр Петрович бросил курить, когда в продаже не стало сигарет «Прима». Поэтому в глухом переулке Мариенбурга он не нашёл, что ответить на страшный русский вопрос: «Закурить не найдётся?».

Про Аппетит

Однажды Александр Петрович захворал, и у него пропал аппетит. Пришёл доктор с клеткой яиц, и аппетит у Александра Петровича появился.

Про то, как Александр Петрович любил танцевать

Александр Петрович любил танцевать. Но с ним никто танцевать не любил.

Про Стоматологию

У Александра Петровича было мало зубов. Он пошёл в стоматологию. Теперь слишком много.

Про Жену, Александра Петровича и жареные грибы, которые жена Александра Петровича не сумела приготовить

Александр Петрович пошёл за грибами, принёс жене, но она не умела их готовить. Он её отругал и всё съел как карпаччо, сырым.

Борода

Только ленивый не писал о бороде. Я, пожалуй, тоже напишу. Про свою бороду, правда, я писать не стану, потому что это неинтересно. А, точнее напишу про неё очень коротко: она у меня сперва становится как у Атоса, Портоса, Арамиса и д'Артаньяна вместе взятых, а затем получается такое безобразие, что хоть в зеркало не смотри, и приходится всё сбривать. Поэтому я буду рассказывать про чужую бороду.

Например, вот у Владимира Аркадьевича вдруг заболела борода. Я не хочу сказать, что ему было просто больно бриться или было больно её перед зеркалом расчёсывать на подбородке – нет, борода болела постоянно, мучительно и уничтожающе, как зубы. Он, не зная, что делать, пошёл к семейному врачу. Там сидела полная женщина с накрашенными губами и сильно подведёнными глазами, выслушала пациента, выкинула в урну чуть почирканный медицинский бланк и отправила человека с бородой к цирюльнику.

У цирюльника, как и следовало ожидать, не было никакой анестезии, поэтому, когда он тронул бороду опасной бритвой, Владимир Аркадьевич так завопил, что у цирюльника выпал из рук инструмент, и с тех пор начали так дрожать руки, что ему пришлось сменить профессию: сами понимаете, что цирюльнику с дрожащими руками недалеко и до смертного греха. Цирюльник стал проводником в плацкартном вагоне, ибо проводник плацкартного вагона с дрожащими руками – это далеко не редкость.

Естественно, Владимир Аркадьевич со своей бородой снова вернулся к семейному врачу. Полная женщина, увидев его, почему-то вздохнула и выписала номерок в какой-то шестой кабинет.

В шестом кабинете ему пощёлкали перед глазами, задали пару дурацких вопросов и выписали номерок в кабинет номер тринадцать, где стояла кабина с рентгеновской аппаратурой. Рентгеновская техника выявила только какую-то несущественную гадость, к нашему рассказу не относящуюся.

И вот собрался консилиум видных в городе докторов, который, недолго думая, решил под анестезией сбрить Владимиру Аркадьевичу его злосчастную бороду. Его подбородок кругом обкололи новокаином и начали брить.

Два дня Владимир Аркадьевич не мог даже открыть рта, не ел и не разговаривал с коллегами по офису, потом наркоз отошёл, но за это время выросла новая щетина, и муки повторились. Делали даже эпиляцию, которой пользуются женщины, но и её хватало максимум на одну неделю.

Дважды Владимиру Аркадьевичу предлагали пересадку кожи (не знаю откуда) на подбородок, но он так на неё и не решился. От боли он готов был лезть на стенку, что, в конце концов, и сделал. Теперь Владимир Аркадьевич сидит на стенке и горько плачет.

Фигут

Стажёр

Суслов очень не любил подвыпивших людей. Даже если симпатичный ему соратник по партии вдруг на банкете начинал с воодушевлением говорить пусть даже и правильные вещи, Суслов весь изгибался, как уж, и просил с жалостливой миной:

«Николай Анисимович, давайте обсудим после», – и снова сосредоточивал внимание на своей тарелке с нетронутым крабовым салатом.

Одно время какой-то бывший стажёр исполнял обязанности его помощника. Это был смышлёный парень, бойкий и эрудированный. Но Суслов постепенно начал к нему присматриваться с явным подозрением. То пахнёт от того без сомнения неприятно, то выскажется вроде бы весело, но с какой-то иносказательностью.

«Вы, верно, употребляете?» – спросил однажды Суслов.

Тот многозначительно поморгал и промямлил что-то невразумительное.

«Вот что, голубчик, садитесь-ка сегодня вон там, за краешек стола для заседаний и разберите всю стопку накопившихся документов, но так, чтобы я вас целый день видел».

Бывший стажёр сдался.

Весь день он переписывал по несколько раз бумаги, пытался сосредоточиться, рвал в отчаянии листы и потел. Под вечер в изнеможении даже отбросил канцелярские принадлежности и схватился руками за голову.

«Так», – трагически вздохнул, глядя на него, Суслов. И снисходительно добавил:

«Пей, но дело разумей!»

Бывший стажёр послушался и благополучно продолжил карьеру в госаппарате.

Пельмени

Многие, наверное, знают историю про то, как студент купил на Сенном рынке у старухи пельмени, принёс их в общежитие, кинул в кастрюлю, а они у него не всплыли: оказались гипсовыми. Он ещё потом выяснил, что бабка, которая ему их продала, живёт на Гороховой, подкараулил бабку в параднике, затащил за волосы на кухню и под страхом смерти заставил проглотить эти её миниатюрные скульптурные поделки.

Старуха сразу же послушалась, всех до единого пельменя по очереди закинула себе в рот, икнула, с минуту просидела неподвижно, потом опрокинулась со стула, немного засучила ногами, будто поехала куда-то на велосипеде и на веки затихла.

Потом, на следующий день прибыли милиционеры, сперва заподозрили в произошедшем наследницу квартиры Софью Тагировну, но после пары допросов поняли, что, скорее всего, старуха самостоятельно рехнулась и объелась дряни.

Так бы история и закончилась, однако у студента однажды утром после кошмарного сна вдруг сменились жизненные идеалы, нравственные ориентиры и моральные принципы. А всё вместе это означает, что откуда не возьмись, проснулось в нём довольно неприятное чувство: угрызение совести. Он сначала забросил учёбу, а потом съехал из общежития в какую-то подозрительную семейку, где самой порядочной была мать его девушки, которая если бы не шептала постоянно ему в след: «Когда же ты подохнешь, психопат!», то была бы вполне себе обыкновенной тёщей. Короче говоря, эта часть истории заканчивается тем, что бывший студент собрал одним хмурым ранневесенним утром в рюкзак своё бельишко и пошёл в околоток с повинной: мол, это я отравил старуху. Пенитенциарная система долго не думала, и студент скоро поехал в свой «мёртвый дом».

Но прежде чем выбросить из повествования тёмные годины его острожной жизни и рассказать о дальнейшем развитии событий, следует добавить ещё сценку, предшествующую судебному процессу.

Для проведения следственного эксперимента тогда старуху эксгумировали, сняли с неё все мерки и размеры, сделали набитое ватой чучело, похожее на фигуру потерпевшей, и на квартире начали представление с вырезанными из картона пельменями, которые студент неловко пихал в специально нарисованный рот. На вопрос: «Сколько же было этих, так сказать, заготовок?», студент ответить не смог, помялся, взглянул, словно ища помощи, на присутствующую толпу людей и неожиданно для себя нашёл в этой размазанной человеческой гуще – глаза… Глаза женщины, которые лучились от счастья, восторга и восхищались героизмом преступника.

«Сорок или, может, сорок два пельменя, не помню…», – смущённо потупив взор, пророкотал студент и опять взглянул в глаза (не будем скрывать) Софьи Тагировны.

Вы, конечно, поняли, что полоумная старуха Софье Тагировне, откровенно говоря, опостылела более, чем всем остальным, взятым вместе, а тут как гром среди ясного неба с освежающим после дождём – вот он, долгожданный дон Кихано гарцует на своём Росинанте.

Так вот, прошло пять лет и Иннокентий Владимирович (кажется, я до этого момента не назвал по имени-отчеству главного персонажа), освободившись по УДО, неспешно прогуливался по залитому весенним солнцем Невскому проспекту. Все эти годы Софья Тагировна не забывала Кешу: посылала ему передачи с тёплым бельём и съестными продуктами, писала письма с тонким подтекстом и недомолвками, а под конец хлопотала о досрочном освобождении, своём разводе, решении других неприятностей, чего в конце концов и добилась. И вот они встречаются в «катькином сквере». Он пришёл первым, согнал со скамейки каких-то странных мужиков в кожаных штанах и сел ровно напротив Гаврилы Романовича Державина, который глядел с постамента отстранённо в пространство и, разведя руки, похоже, что декламировал по книжке свои стихи. Иннокентий Владимирович же погрузился в чтение газеты «Работа для вас».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.