Ложь и правда русской истории. От варягов до империи

Л.Н. Гумилев предполагает, что Гостомысл – вовсе не имя, что это была скорее партия «гостомыслов», то есть людей, симпатизирующих иноземцам, гостям. Вот они-то, гостомыслы, и наняли варягов, чтобы установить свои порядки.

А дальше все пошло, как часто бывало и бывает в истории. Наемники, почувствовав свою силу и слабость мирного города, просто-напросто захватили власть в Новгороде. И когда два года спустя, в 864 году, Вадим Храбрый поднял восстание, жесточайшим образом расправились с ним и его сторонниками.

«Оскорбишася новгородци, глаголюще, яко быти нам рабом и многа зла всяческа пострадати от Рюрика и ради его… Того же лета уби Рюрик Вадима Храброго и иных многих изби новгородцев советников его» (Никоновская летопись).

Вслед за Новгородом варяги захватили власть и в других русских городах.

То есть варяги были – «призвания» не было. Была узурпация. Обычная история в Средневековье.

Особые отношения

Между Новгородом и князьями Рюрикова дома были особые отношения. Обычно активную к ним нелюбовь, неприязнь новгородцев объясняют демократическими традициями вольного города. Но это применимо только к ситуации, возникшей в более поздние века. А тогда, в изначальные времена, никаких таких традиций, ни демократических, ни аристократических, еще не было.

Но если Новгород призвал варягов Рюриковичей и – так получилось – навязал их всей Руси, то новгородцы должны, по логике, на всех углах говорить, какие варяги хорошие, отважные, как защищают народ и как плохо будет всем, если они уйдут. То есть должны быть главной опорой Рюриковичей.

Однако все было наоборот. Русь признала Рюриковичей, а Новгород их не любил и не скрывал этого. Такое ощущение, будто новгородцы знали о Рюриковичах что-то такое… Мол, это вы в других городах Руси можете вешать лапшу на уши, что вас призвали, а мы-то знаем, что вы бандиты-захватчики… И Рюриковичи как будто это понимали… Во всяком случае, с великой неохотой шли туда на княжение. Например, когда распределялись уделы между внуками княгини Ольги, то Новгород отвели Владимиру, потому что на лучшее он не мог претендовать, так как был сыном Святослава от рабыни Малуши. На тебе, что нам негоже.

Похоже это на отношения «добрых князей» и «благодарных пейзан», с поклоном позвавших князей владеть ими?

Да и с принятием христианства Новгород не спешил, оставаясь верным своим языческим божествам, защищая волхвов от княжеской расправы. Мы привыкли к идеализированно-лубочному образу волхвов, с длинным волосами и постно-благообразным выражением лица. На самом же деле и зачастую это были бесноватые личности, которые в XI веке прошли по Русской земле от Суздаля до Новгорода, сжигая живьем женщин, обвиняя их не то в возникновении голода, не то во всех остальных бедах. И этих изуверов новгородцы закрыли собой, спасли от княжеского гнева. Можно сказать, что христианство установилось в Новгороде только в XIII веке, когда волхвы подняли восстание, снова надеясь на народную поддержку, но новгородцы отвернулись от них и, более того, расправились с ними.

Безусловно, в первоначальном и долгом неприятии христианства сказалась удаленность от Киева как центра русского православия. Но вполне возможно, что здесь сыграла роль и неприязнь к Рюриковичам. Народ заранее с предубеждением воспринимал все, что исходит от них, в том числе и новую веру.

И здесь читатель может сказать: «Да, выдумка о призвании варягов – это самоуничижение. Но хрен редьки не слаще и час от часу не легче! Выходит, нашими князьями-правителями стали бандиты и наемники?!»

Как создаются династии

Увы, такова история. Правящие династии часто приходили со стороны. И далеко не всегда из среды высокородной и благонамеренной. Скажем, отчаянные вояки – туркмены сами жили трудно и тяжко, спасались от врагов в пустыне. Но в то же время многие правящие династии Азии – туркменского происхождения. Основатели их – бывшие гвардейцы, охранники, наемники. Даже главный притеснитель туркмен персидский Надир-шах был по матери туркменом.

Богатый Египет на невольничьих рынках мира скупал мальчиков, воспитывал их в военных лагерях и создавал армию и гвардию мамелюков. В XIII веке мамелюки половецкого происхождения во главе с Бейбарсом (сейчас он в Казахстане считается героем национальной истории) захватили власть и основали свою династию. Из рабов – в султаны!

Норманны-викинги через три века после начала походов и сами выдохлись, и европейские государства окрепли и выгнали их. Они закрепились лишь на полуострове, названном Нормандским, и создали свое государство – герцогство Нормандское. Затем Вильгельм, герцог нормандский (бывший варяг, к тому же бастард), переправился через Ла-Манш, разбил англосаксов при Гастингсе и стал основателем английской королевской династии.

Или, например, кто нынче король в стране викингов – в Швеции? Карл-Густав XVI, из династии Бернадотов, далеко не древней и не нордической. И вообще – не шведской. Основал ее совсем недавно, в начале XIX века, выходец даже не из дворянского рода, а сын юриста, француз, точнее – гасконец Бернадот, начинавший военную службу рядовым солдатом во французской армии. Дослужился до маршала в армии Наполеона и был посажен им на шведский трон.

Правящие династии давно уже интернационал, в который влились и варяжские конунги. И потому главный вопрос: каким образом в летописи появились строки об униженном «призвании»?

А зачем Нестор так написал?

Повесть временных лет создавалась через три века после событий в Новгороде. Уже три века, как Русью правят князья из династии варяга Рюрика. Они, Рюриковичи, крестили Русь и ввели ее в русло новой, христианской цивилизации. Они, Рюриковичи, везде и всюду, от Киева до Новгорода, от Владимира до Волыни. За эти триста лет в стране сменилось десять – пятнадцать поколений. Что должны были и что могли помнить, думать о своих князьях воины, монахи и смерды через триста лет после их прихода во власть? Что внушали своим подданным князья?

Разумеется, что их власть от Бога, что их призвали и позвали!

И вполне понятно, что Нестор так и думал, так и написал.

Ну а если предположить, что он знал правду, так мог ли он написать, сидя под рукой и мечом киевского князя, что Рюриковичи родом из бандитов, опять же бандитски захвативших власть?

Весьма и весьма сомнительно. Это потом, гораздо позже, летописание стало будничной работой, обязанностью, службой монастырей. К тому времени церковь стала более самостоятельной и даже влияла на князей. А когда создавалась Повесть временных лет, церковь полностью была подконтрольна Рюриковичам и ни о какой неподцензурной летописи, видимо, говорить не приходилось. Свидетельство тому – судьба одного из первых летописцев, Никона, который бежал из Киева в Тмуторакань от гнева князя Изяслава.

Однако предположим невероятное: летописец Нестор знал правду о варяге Рюрике и написал правду.

Но исследования историков говорят, что летопись потом редактировалась монахом Сильвестром под присмотром Владимира Мономаха, а затем еще раз редактировалась неизвестным монахом под присмотром Мстислава, сына Владимира Мономаха.

Более того, не исключаю, что к Повести временных лет приложил руку и сам Владимир Мономах. У него были к тому все предпосылки. Во-первых, абсолютная власть над иноками-летописцами. Во-вторых, собственный личный интерес к слову, к литературному творчеству. А самое главное – образование, культура и большой литературный талант.

Но самое главное – причина. И причина эта – легитимизация власти.

Написанное пером – не вырубишь топором.

Все так писали…

Д.С. Лихачев считал сюжет о варягах «легендой искусственного происхождения».

В.Я. Петрухин, автор скрупулезнейшей монографии «Начало этнокультурной истории Руси IX–XI веков», возражает, доказывает естественность, которая проявляется как раз в ее противоречиях: если бы это были позднейшие вставки, тогда бы уж позаботились о гладкости.

Но оба они сходятся в одном: сюжет отвечает традициям.

У Лихачева – традициям средневековой истории, возводящей происхождение правящей династии к иностранному государству.

У Петрухина – коренным фольклорным традициям самых разных стран и народов.

Действительно, у разных народов есть такие легенды.

Одно смущает: что это за фольклорная традиция, уничижающая народ? Самоназвания часто говорят, что народы скорее склонны к возвеличиванию своего и умалению чужого. Самоназвания некоторых народов в переводе означают: «настоящий народ», «настоящие люди», «большие люди» и даже просто «люди». Как же одно сочетается с другим?

Но зато все довольно точно встает на свое место, если предположить, что эти «фольклорные традиции» инициировались представителями правящих династий. Для оправдания, для утверждения законности и возвышения династии и своего правления.

Доказательством от противного может служить завоевание Англии Вильгельмом Нормандским. Здесь ничего возвышать и узаконивать не надо было – более сильное государство завоевало более слабое. Потому и нет легенд. Думается, пожелай Вильгельм или его ближайшие потомки – и нашлись бы летописцы, и сложились бы, и вошли бы в историю Англии сказания о призвании норманнов. Но потомки Вильгельма в этом не нуждались.

Итог: «Мы от рода русского»

Опять же надо начинать сначала. Потому что с самого начала в дело вмешалась идеология, то есть настроения, мнения, симпатии и антипатии, эмоции… Которые никуда не делись и ныне.

Например, нынешней исторической науке известна древняя скандинавская сага (на древнеисландском языке) об Олаве Трюггвассоне. Олав, сын норвежского конунга и будущий норвежский король, спасаясь от врагов, бежал на Русь и жил при дворе нашего киевского князя Владимира-Вальдамара. Со своей дружиной, разумеется. Затем пустился в странствия по белу свету, принял христианскую веру и уговаривал Вальдамара принять крещение.

Странно, что эта сага не вошла в широкий исторический обиход. Мы ведь любим, даже с неким преувеличением, приписывать себе широкие европейские связи и европейскую значимость. Казалось бы, вот свидетельство европейских связей Древней Руси. И сага подлинная, древняя, не записанная в поздние века, не переписанная, как наши летописи. И речь в ней идет о реальном историческом персонаже, короле Норвегии Олаве Трюггвассоне! Однако она не часто встречается в популярных работах о том периоде. Видимо, потому, что противоречит столь любимой и якобы патриотической теории, по которой никаких варягов-германцев не было, а варягами звали исчезнувшее южнобалтийское славянское племя. А тут – прямое свидетельство, что спустя сто лет (!) после Рюрика норвежский конунг считал киевского Владимира своим и прятался у него от врагов. Но… «Не надо нам этого!» У нас иногда не только чужие источники отбрасывают, но и свои летописи искажают.

Так, титулованный историк Андрей Сахаров в интервью «Норманская теория – абсурдное дело!» утверждал:

«Варяги – представители южнобалтийского, поморского славянства… Речь ведь идет о тех, кто не знает твоего языка, чужд тебе и приходит как завоеватель, насильник… А у Нестора сказано, что славянский язык и русский язык (то есть варяго-русский) «суть един». И ученые отмечали, что язык новгородских, ильменских славян очень близок по многим параметрам языку южнобалтийского славянства» («Известия», 17.07.2004).

Через десять дней газета опубликовала мою реплику – под заголовком «Назначил Нестора пропагандистом». В частности, в ней говорилось:

«Еще В.О. Ключевский считал споры о «норманской теории» беспредметными. Но они не прекращаются. И не прекратятся. Я же поведу речь о другом – о корректности спорщиков.

Андрей Сахаров… не приводит ни одного доказательства, разве что говорит о языковой близости исчезнувших южнобалтийских племен и ильменских славян… Но зато переиначивает летописца Нестора так, что даже страшно: «Когда Нестор говорит о варягах, он пишет: есть норвежцы, шведы, есть датчане, а есть варяги – «русь». То есть он перечисляет определенные этносы и среди них отдельно выделяет скандинавский и отдельно – варяго-русский этнос».

Ничего подобного Нестор не писал, «норвежцев» и «датчан» не «перечислял» и уж тем более «скандинавский этнос» не «отделял»! У него написано так: «И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы…»

Зачем же так искажать источник, уважаемый директор Института российской истории?! Это уже не наука, а пропаганда» («Известия», 28.07.2004).

И таким образом искажает первоисточник, то есть совершает надругательство над исторической наукой, не какой-нибудь воспаленный дилетант, а академик, на тот момент директор Института российской истории.

Норманская теория, теория норманнского, западного происхождения русской государственности и Русского государства, возникла в XVIII веке не где-нибудь на стороне, на Западе, а в России, в Санкт-Петербурге, в научном, интеллектуальном центре страны – в Академии наук.

И основатели академии, академики Готлиб Байер и Герард Миллер, возвели теорию не на голом месте, а исключительно на фундаменте русских летописей.

Создателями и первыми членами Петербургской академии наук были исключительно иностранцы. В том числе и европейски знаменитые ученые Леонард Эйлер, братья Иоганн и Даниил Бернулли… Первый русский академик – Ломоносов – появился только в 1745 году, через двадцать лет.

Я не из числа тех, кто любит возмущаться «засильем иностранщины». А по отношению к тем временам, считаю, это подло и неблагодарно. Ибо иностранцы создавали русскую науку. Другое дело, что были среди них и такие, что свысока или высокомерно снисходительно относились к «русским аборигенам». Равно как и среди русских были те, кто ничего не мог предъявить науке, кроме своего местного урождения, и недостаток таланта оправдывали «немецким засильем».

Старый и вечно новый, как мир, сюжет.

Но очевидно, что уже к середине XVIII века в академии возникла атмосфера смутно обозначенного противостояния. И когда Готлиб Байер написал работу о варягах, а затем, почти через двадцать лет, Герард Миллер сделал попытку выступить на торжественном собрании Академии наук с речью «О происхождении народа и имени Российского», вспыхнули далеко и не только научные страсти. Вспомним еще раз слова Ключевского: «Причиной запальчивости этих возражений было общее настроение той минуты… Речь Миллера явилась не вовремя; то был самый разгар национального возбуждения».

В борьбе с норманской теорией впопыхах, в порыве ущемленного самолюбия, «в разгаре национального возбуждения» изначально неправильно был сформулирован вопрос. Говорили не о призвании, а вообще о варягах!

Одни утверждали, что варяги – это славяне. Обратимся к языку – самому надежному свидетелю. Если Рюрик был южнобалтийским славянином, как говорится в интервью Сахарова, то и его имя – славянское. Как же может быть иначе? Однако Рюрик – это совсем не Ростислав, к примеру… Аскольд и Дир – тоже. Хорошо, три имени ничего не доказывают и не опровергают. Но летописец Нестор приводит ряд имен в неоспоримом контексте – послы киевского князя Олега подписывали с византийскими императорами Александром, Львом и Константином договор, который начинался так: «Мы от рода русского – Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид – посланные от Олега, великого князя…» (Повесть временных лет).

Мы – от рода русского… То есть это все имена русские (варяжские). Но не славянские.

Другие выдвигали теории, что это – литовцы, а третьи – что варягов вообще не было. Но куда ж от них денешься, если вот они, имена.

И потому четвертые говорили, что да, варяги были, но в очень небольшом количестве и в русской истории никакой роли не сыграли.

От кривой палки не бывает прямой тени. Неправильный вопрос неизбежно порождает двусмысленный ответ. Разгорается борьба. В ходе которой окончательно теряется существо дела.

Но так или иначе, а именно идеологи от истории и историки от идеологии навязали нации два исторических комплекса: норманнский комплекс и комплекс «татаро-монгольского» ига. Для них это – «борьба», занимающая их жизнь и дающая им пропитание.

А людям неискушенным с этим приходится жить.

Изначально же национальное унижение состояло не в варягах – такие варяги есть в истории каждого народа, – а в их «призвании», в формулировке: «Земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».

Надеюсь, мне удалось доказать, что такого не было и не могло быть. А легенду о призвании придумали, вставили в летопись по велению тогдашних князей Рюриковичей или же вполне добровольно, в угоду им. По-современному говоря – для легитимизации их власти. Рюриковичей. Причем «легитимность» – не столько «законность», как утвердилось нынче в массовом сознании и журналистско-политическом обиходе, а «общепризнанность».

Только и всего.

Так что у нас не было и нет никаких поводов для национального комплекса неполноценности.

Правда часто неприятна

Почти уверен, что особой радости и даже удовлетворения мое опровержение призвания варягов не вызовет. Причем не у отдельных специалистов, а у населения. Ведь в массе своей люди часто не хотят знать правду. Тут много причин. И личных («Выходит, я, веривший во все это, теперь дурак дураком?»), но прежде всего – общественных.

У нас всегда говорят о вечном противостоянии государства и интеллигенции, а шире – государства и народа. Откуда пошло – не знаю. Но никто не сомневается, вроде как фундамент и краеугольный камень.

А на самом деле наш народ почти всегда был и есть на стороне государства. Даже так: народ и государство – едины. И все официальные мифы государства удивительным образом совпадают с желаниями и потворствуют настроениям масс. Или – с веками преобразовываются так, что потворствуют. Тот же миф о призвании варягов. Какое неприятие вызвал он среди русских академиков в 1749 году! А сейчас поди опровергни. Заклюют!

Причем академики, может, и промолчат. А вот широкие массы возмутятся. Потому что миф с веками приобрел новое наполнение. Мол, мы не лыком шиты и не лаптем щи хлебаем, мы тоже – Европа (!), ведь нас основали «благородные князья германского происхождения» – так и написал мне один разгневанный читатель.

Ну, варяги все-таки область немассового знания. А вот с «татаро-монгольским» игом просто беда. Все всё знают. И все во всём уверены. Вросло в кожу, начнешь отдирать – кровь идет. Больно и обидно. Так, что тебе морду разобьют за твои слова о том, что ига не было. Со школы привито. Всё упрятано в подсознание или вообще стерто, или искажено так, что тяжко становится. Получается: признавать, что русский народ триста (!) лет жил под монгольским сапогом, терпел иго – это вроде как совсем не позорно и даже патриотично. А попробуй отрицать – тут же обзовут антипатриотом. Суть – все в том же преобразовании мифа, в служении его новой лжи. Если мы – Европа, то у нас ничего общего не могло быть с азиатами – монголо-татарами, никакой общей жизни в общем государстве, это все злопыхательство, а было только вечное противостояние и вечная война. В которой мы в конце концов победили. Отрицать иго – значит отрицать еще и великую победу над могучим врагом.

Вот как закручено.

Причем начали утверждать в сознании народа миф об иге великие русские историки прошлого, пред именами которых нельзя не склониться в почтении. Их поддержали и продолжили коммунисты, и продолжают нынешние… А народ в результате массовой обработки со школьной скамьи, однажды приняв и освоив, сросся с мифами, как со своими кровными.

О мифологизациии сознания, вообще о мифе как национальной идее, очень сильно и очень точно написал современный ученый-богослов Александр Мусин: «История – всегда проблема. Миф – прост и понятен. Тем и привлекателен для народа и власти. Но всеобщая усредненность и ожидаемая «легкость бытия» могут стать невыносимыми для России».

Иными словами, нельзя все время самим себе вешать лапшу на уши. Это может плохо аукнуться в будущем.

Загадочное слово – «русский»

«И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы…»

Вроде бы все ясно. Русы, русичи, русские ведут свое название от варягов, от какого-то варяжского сообщества людей, называемого «Русь».

Но тут мы столкнулись с такой частью истории, где до истока дойти очень сложно. Дело в том, что народ редко именуют так, как он сам себя назвал – по самоназванию. К примеру, чеченцы – нохчи или вайнахи, немцы – алеманны, албанцы – скептарии (шкиптарии), венгры – мадьяры и т. д. Как правило, название народу чаще всего дают соседние племена. И пути здесь неисповедимы. (Например, германцев-алеманнов мы назвали «немцами», то есть немыми, не говорящими на понятном нам языке.)

Яркий пример – венгры.

В Казахстане в 60-х годах среди обычных среднеграмотных слоев населения популярна была легенда о родственных казахско-венгерских связях. Находились деятели в той и в другой стране, которые успешно спекулировали на «родственной» теме.

На самом деле родства нет. Было очень близкое соседство. Откуда и некоторое количество слов, общих по звучанию и значению.

В действительности венгры – народ угро-финского происхождения. Но с фантастически причудливой судьбой. В древние времена венгры – по самоназванию мадьяры – обитали в среднем течении Оби, в районе нынешних Тобольска и Тюмени. Они составляли южную часть родственного сообщества западносибирских угро-финских народов. На севере – ханты и манси, а на юге – мадьяры.

В первые века нашей эры началось Великое переселение народов. Начали его гунны, ввергнувшие в общий водоворот многие племена и народности, перекроившие карту Древнего мира. Северным крылом гунны подхватили, сорвали с насиженных территорий мадьяров. И те в течение несколько веков кочевали в конгломерате гуннских племен, в основном тюркских по языку. Отсюда – заимствованные тюркские слова в их лексиконе.

Столицей Гуннской империи, ставкой вождя гуннов Аттилы, была Паннонская низменность. Соседние германские племена Аттилу обожествляли. Чему свидетельство – древнегерманский эпос «Песнь о Нибелунгах», в котором вожди германских племен приезжают на поклон к королю Этцелю. Этцель – германское произношение имени Аттила.

В середине V века Гуннская империя распалась. Мадьяры, сохранившись как единое племя, остались жить в Паннонии. И их, мадьяров, угро-финнов по происхождению, по языку, соседние германские племена называли гуннами, хуннами, хунграми. Так и страна называется доныне – Хунгария. По-нашему – Венгрия, венгры. Хотя к гуннам-хунну они имеют отношение соседское.

Сохранилось главное – язык.

И доныне одно из самых популярных имен в Венгрии – Аттила.

Вот какими фантастическими путями возникают иногда названия народов. Еще пример – «татары» и «таджики». «Татарами» называли себя несколько союзных родов в монгольской степи. Китайцы распространили это название на всех кочевников. Однако по велению Чингисхана с 1206 года все его подданные стали «монголами». Но этноним «татары» дошел до Европы и сохранился: еще в XVI веке европейцы Русь называли Татарией. А русские стали именовать «татарами» подданных Астраханского, Крымского и Сибирского ханств, оставшихся после распада Золотой Орды. А также – жителей Казанского ханства. Тюркоязычные степняки-болгары, ушедшие на Дунай, сменили язык на славянский, но остались «болгарами». А болгары, ушедшие на Каму и Волгу, сохранили язык, но известны ныне как «татары».

В Центральной Азии в VII веке «таджиками» называли пришедших сюда арабских воинов. Но современные-то таджики – персы. Какие водовороты истории тут бурлили – даже представить трудно!

Происхождение этнонима «русский» затеряно в тумане веков. Точных ответов нет, есть лишь версии, более или менее непротиворечивые. Ведь в Скандинавии не было и нет, не выявлено никаких следов рода (племени, народа) «Русь». Значит, открывается широкий простор для фантазий и гипотез. Чего только не придумывали, где только не искали корни слова! От кельтов-рутенов и иранцев-роксоланов до сирийцев.

Мне из сонма предположений наиболее вероятной представляется версия В.Я. Петрухина. Вспомним – часть населения Новгорода составляли чудь, вепсы и меря, угро-финские племена. А они издавна называли выходцев из скандинавской стороны «рууси» или «рооси». Древнескандинавские корни этого слова означают: «гребец, участник похода на гребных судах».

Тут многое совпадает и по словам, и по логике жизни. «Варяги-викинги» – не этнос, а социальная группа. «Русы» – «участники похода на гребных судах». Они потом стали княжескими дружинниками. А своих, доморощенных речных разбойников в Новгороде именовали ушкуйниками. От слова «ушкуй» – большая лодка.