Собрание сочинений. Том 3. Из дома вышел человек

58. Неожиданный улов

Сын сказал отцу: – Отец,Что же это наконец?Шесть часов мы удим, удим,Не поймали ничего.Лучше так сидеть не будемНеизвестно для чего.– Замолчишь ты наконец! —Крикнул с яростью отец.Он вскочил, взглянул на небо.Сердце так и ухнуло!И мгновенно что-то с небаВ воду с криком бухнуло.Сын, при помощи отца,Тащит на берег пловца,А за ним на берег рыбыТак и лезут без конца!Сын доволен. Рад отец.Вот и повести конец.Даниил Хармс1941

59. «Девять…»

ДевятьКартинНарисованоТут.Мы разглядели ихВ девятьМинут.Но если бИх былоНе девять,А больше,То мыи глазелиНа них быПодольше.1941

60. Лиса и петух

Лиса поймала петухаИ посадила в клетку.– Я откормлю вас,Ха-ха-ха!И съем васКак конфетку.Ушла лисица,Но в замокЗабыла сунуть ветку.ПетухСкорейИз клеткиСкок!И спряталсяЗа клетку.Не видя в клетке петуха,Лисица влезла в клетку.Петух же крикнул:– Ха-ха-ха!И запер дверь на ветку.1941

Переводы

61. В. Буш

Плих и Плюх

Глава перваяКаспар Шлих, куря табак,Нес под мышкой двух собак.«Ну! – воскликнул Каспар Шлих, —Прямо в речку брошу их!»Хоп! взлетел щенок дугой,Плих! и скрылся под водой.Хоп! взлетел за ним другой,Плюх! и тоже под водой.Шлих ушел, куря табак;Шлиха нет, и нет собак.Вдруг из леса, точно ветер,Вылетают Пауль и Петер,И тотчас же с головойИсчезают под водой.Не прошло и двух минут,Оба к берегу плывут,Вылезают из реки,А в руках у них щенки.Петер крикнул: «Это мой!»Пауль крикнул: «Это мой!»«Ты будь Плихом!»«Ты будь Плюхом!»«А теперь бежим домой!»Петер, Пауль, Плих и ПлюхМчатся к дому во весь дух.Глава втораяПапа Фиттих рядом с мамой,Мама Фиттих рядом с папой,На скамеечке сидят,Вдаль задумчиво глядят.Вдруг мальчишки прибежалиИ со смехом закричали:«Познакомьтесь: Плюх и Плих!Мы спасли от смерти их!»«Это что ещё за штуки?» —Грозно крикнул папа Фиттих.Мама, взяв его за руки,Говорит: «Не надо бить их!»И к столу детей ведёт.Плих и Плюх бегут вперёд.Что такое?Что такое?Где похлёбка?Где жаркое?Две собаки Плюх и ПлихСъели всё за четверых.Каспар Шлих, куря табак,Увидал своих собак.«Ну! – воскликнул Каспар Шлих, —Я избавился от них!Бросил в речку их на дно,А теперь мне всё равно!»Глава третьяНочь.Луна.Не дует ветер.На кустах не дрогнет лист.Спят в кроватяхПауль и Петер,Слышен толькоХрап и свист.Плих и ПлюхСидели тихо,Но, услышаСвист и храп,Стали вдругЧесаться лихоС громким стукомЗадних лап.Почесавзубами спиныИ взглянувс тоской вокруг,На кроватиПод периныПлих и ПлюхПолезли вдруг.Тут проснулись оба братаИ собак прогнали прочь.На полу сидят щенята.Ах, как долго длится ночь!Скучно без толку слонятьсяИм по комнате опять, —Надо чем-нибудь заняться,Чтобы время скоротать.Плих штаны зубами тянет,Плюх играет сапогом.Вот и солнце скоро встанет.Посветлело всё кругом.«Это что ещё за штуки!» —Утром крикнул папа Фиттих.Мама, взяв его за руки,Говорит: «Не надо бить их!Будь хорошим.Не сердись.Лучше завтракать садись!»Светит солнце.Дует ветер.А в саду,Среди травы,Стали рядомПауль и Петер.Полюбуйтесь каковы!Грустно воют Плюх и Плих,Не пускают цепи их.Плих и Плюх в собачьей будкеАрестованы на сутки.Каспар Шлих, куря табак,Увидал своих собак.«Ну! – воскликнул Каспар Шлих, —Я избавился от них!Бросил в речку их, на дно,А теперь мне всё равно!»Глава четвертаяМышку, серую плутовку,Заманили в мышеловку.Эй, собаки,Плюх и Плих!Вот вам завтрак на двоих!Мчатся псы и лают звонко;Ловят быстрого мышонка,А мышонок не сдаётся,Прямо к Паулю несётся.По ноге его полезИ в штанах его исчез.Ищут мышку Плюх и Плих,Мышка прячется от них.Вдруг завыл от боли пёс,Мышь вцепилась Плюху в нос!Плих на помощь подбегает,А мышонок прыг назад,Плиха за ухо хватаетИ к соседке мчится в сад.А за мышкой во весь духМчатся с лаем Плих и Плюх.Мышь бежит,За ней собаки.Не уйти ей от собак.На путиЛевкои,Маки,ГеоргиныИ табак.Псы рычатИ громко воют,И ногамиЗемлю роют,И носамиКлумбу роют,И рычат,И громко воют.В это время Паулина,Чтобы кухню осветить,В лампу кружку керосинаСобиралась перелить,Вдруг в окошко погляделаИ от страха побледнела,Побледнела,Задрожала,Закричала:«Прочь скоты!Всё погибло.Всё пропало.Ах, цветы, мои цветы!»Гибнет роза,Гибнет мак,Резеда и георгин!Паулина на собакВыливает керосин.КеросинПротивный,Жгучий,Очень едкийИ вонючий!Воют жалобно собаки,Чешут спиныИ бока.Топчут розы,Топчут маки,Топчут грядки табака.Громко взвизгнула соседкаИ, печально крикнув: «У-у-у!»,Как надломленная ветка,Повалилась на траву.Каспар Шлих, куря табак,Увидал своих собак,И воскликнул Каспар Шлих:«Я избавился от них!Я их выбросил давно,И теперь мне всё равно!»Глава пятаяСнова в будке Плюх и Плих.Всякий скажет вам про них:«Вот друзья, так уж друзья!Лучше выдумать нельзя!»Но известно, что собакиНе умеют жить без драки.Вот в саду, под старым дубом,Разодрались Плих и Плюх.И помчались друг за другомПрямо к дому во весь дух.В это время мама ФиттихНа плите пекла блины.До обеда покормить ихПросят маму шалуны.Вдруг из двери мимо нихМчатся с лаем Плюх и Плих.Драться в кухне мало места:Табурет, горшок и тестоИ кастрюля с молокомПолетели кувырком.Пауль кнутиком взмахнул,Плиха кнутиком стегнул.Петер крикнул:«Ты чегоОбижаешь моего?Чем собака виновата?»И кнутом ударил брата.Пауль тоже рассердился,Быстро к брату подскочил,В волоса его вцепилсяИ на землю повалил.Тут примчался папа ФиттихС длинной палкою в руках.«Ну, теперь я буду бить их!»Закричал он впопыхах.«Да, – промолвил Каспар Шлих, —Я давно побил бы их.Я побил бы их давно!Мне-то, впрочем, всё равно!»Папа Фиттих на ходуВдруг схватил сковороду,И на Шлиха блин горячийНахлобучил на ходу.«Ну, – воскликнул Каспар Шлих, —Пострадал и я от них.Даже трубка и табакПострадали от собак!»Глава шестаяОчень, очень, очень, оченьПапа Фиттих озабочен…«Что мне делать? – говорит, —Голова моя горит.Петер – дерзкий мальчуган,Пауль – страшный грубиян,Я пошлю мальчишек в школу,Пусть их учит Бокельман!»Бокельман учил мальчишек,Палкой по столу стучал,Бокельман ругал мальчишекИ как лев на них рычал.Если кто не знал урока,Не умел спрягать глагол, —Бокельман того жестокоТонкой розгою порол.Впрочем, это очень малоИль совсем не помогало,Потому что от битьяУмным сделаться нельзя.Кончив школу кое-как,Стали оба мальчуганаОбучать своих собакВсем наукам Бокельмана.Били, били, били, били,Били палками собак,А собаки громко выли,Но не слушались никак.«Нет, – подумали друзья, —Так собак учить нельзя!Палкой делу не помочь!Мы бросаем палки прочь».И собаки в самом делеПоумнели в две недели.Глава седьмая и последняяАнгличанин мистер ХоппСмотрит в длинный телескоп.Видит горы и лесаОблака и небеса,Но не видит ничего,Что под носом у него.Вдруг о камень он споткнулся,Прямо в речку окунулся.Шел с прогулки папа Фиттих,Слышит крики: «Караул!»«Эй, – сказал он, – посмотрите,Кто-то в речке утонул».Плих и Плюх помчались сразу,Громко лая и визжа.Видят – кто-то долговязыйЛезет на берег дрожа.«Где мой шлем и телескоп?»Восклицает мистер Хопп.И тотчас же Плих и ПлюхПо команде в воду бух!Не прошло и двух минут,Оба к берегу плывут.«Вот мой шлем и телескоп!»Громко крикнул мистер ХоппИ прибавил: «Это ловко!Вот что значит дрессировка!Я таких собак люблю,Я сейчас же их куплю.За собачек сто рублейПолучите поскорей!»«О! – воскликнул папа Фиттих, —Разрешите получить их!»«До свиданья! До свиданья!До свиданья, Плюх и Плих!»Говорили Пауль и Петер,Обнимая крепко их.«Вот на этом самом местеМы спасли когда-то вас,Целый год мы жили вместе,Но расстанемся сейчас».Каспар Шлих, куря табак,Увидал своих собак.«Ну и ну! – воскликнул он, —Сон ли это, иль не сон?В самом деле, как же так?Сто рублей за двух собак!Мог бы стать я богачом,А остался не при чём».Каспар Шлих ногою топнул,Чубуком о землю хлопнул,Каспар Шлих рукой махнул —Бух!И в речке утонул.Трубка старая дымится,Дыма облачко клубится.Трубка гаснет наконец.Вот и повестиконец.1936

62. В. Буш

Как Володя быстро под гору летел

На салазочках ВолодяБыстро под гору летел.На охотника ВолодяПолным ходом налетел.Вот охотникИ ВолодяНа салазочках сидят,Быстро под гору летят.Быстро под гору летели —На собачку налетели.Вот собачка,И охотник,И ВолодяНа салазочках сидят,Быстро под гору летят.Быстро под гору летели —На лисичку налетели.Вот лисичка,И собачка,И охотник,И ВолодяНа салазочках сидят,Быстро под гору летят.Быстро под гору летелиИ на зайца налетели.Вот и заяцИ лисичка,И собачка,И охотник,И ВолодяНа салазочках сидят,Быстро под гору летят.Быстро под гору летели —На медведя налетели!И Володя с той порыНе катается с горы.1936

Проза

1928

63. Озорная пробка

В 124-м Детском доме, ровно в 8 часов вечера, зазвонил колокол.

Ужинать! Ужинать! Ужинать! Ужинать!

Девчонки и мальчишки бежали вниз по лестнице в столовую. С криком и топотом и хохотом каждый занимал свое место.

Сегодня на кухне дежурят Арбузов и Рубакин, а также учитель Павел Карлович или Палкарлыч.

Когда все расселись, Палкарлыч сказал:

– Сегодня на ужин вам будет суп с клецками.

Арбузов и Рубакин внесли котел, поставили его на табурет и подняли крышку. Палкарлыч подошёл к котлу и начал выкрикивать имена.

– Иван Мухин! Нина Веревкина! Федул Карапузов!

Выкликаемые подходили, Арбузов наливал им в тарелку суп, а Рубакин давал булку. Получивший то и другое шёл на свое место.

– Кузьма Паровозов! – кричал Палкарлыч. – Михаил Топунов! Зинаида Гребешкова! Громкоговоритель!

Громкоговорителем звали Сережу Чикина за то, что он всегда говорил во весь дух, а тихо разговаривать не мог.

Когда Сережка-Громкоговоритель подошел к котлу, – вдруг стало темно.

– Электричество потухло! – закричали на разные голоса.

– Ай, ай, ай, ты смотри, что ты делаешь! – громче всех кричал Громкоговоритель.

– Громкоговоритель в супе купается, – кричал Кузьма Паровозов.

– Смотри, не подавись клецками, – кричал Петр Сапогов.

– Тише, сидите на местах! – кричал Палкарлыч.

– Отдай мне мою булку! – кричала Зинаида Гребешкова.

Но тут стало опять светло.

– Электричество загорелось! – закричал Кузьма Паровозов.

– И без тебя вижу, – отвечала ему Зинаида Гребешкова.

– А я весь в супе, – кричал Громкоговоритель.

Когда немного поуспокоились, Палкарлыч опять начал выкрикивать:

– Петр Сапогов! Мария Гусева! Николай Пнёв!

На другой день вечером, когда Палкарлыч показывал детям новое гимнастическое упражнение, вдруг стало опять темно.

Федул Карапузов, Нина Веревкина и Николай Пнёв, повторяя движения Палкарлыча, поскользнулись в темноте и упали на пол.

Петр Сапогов, воспользовавшись темнотой, ударил Громкоговорителя кулаком в спину.

Кругом кричали:

– Опять потухло! Опять потухло! Принесите лампу! Сейчас загорится!

И действительно электричество опять загорелось.

– Это ты меня ударил? – спросил Громкоговоритель.

– И не думал, – отвечал Сапогов.

– Тут что-то неладно, – сказал Палкарлыч. – Ты, Мухин, и ты, Громкоговоритель, сбегайте в соседний дом и узнайте: если там электричество не тухло, как у нас, то надо будет позвать монтера.

Мухин и Громкоговоритель убежали и, скоро вернувшись, сказали, что, кроме как в Детском доме, электричество не тухло.

На третий день, с самого утра, по всему Детскому дому ходил монтер с длинной двойной лестницей-стремянкой. Он в каждой комнате ставил стремянку, влезал на нее, шарил рукой по потолку, по стенам, зажигал и тушил разные лампочки, потом зачем-то бежал в прихожую, где над вешалкой висел счетчик и мраморная дощечка с пробками. Следом за монтером ходили несколько мальчишек и с любопытством смотрели, что он делает. Наконец монтер, собираясь уходить, сказал, что пробки были не в порядке, и от легкой встряски электричество могло тухнуть. Но теперь все хорошо, и по пробкам можно бить хоть топором.

– Прямо так и бить? – спросил Петр Сапогов.

– Нет, это я пошутил, – сказал монтер, – но во всяком случае теперь электричество не погаснет.

Монтер ушел. Петр Сапогов постоял на месте, потом пошел в прихожую и долго глядел на счетчик и пробки.

– Что ты тут делаешь? – спросил его Громкоговоритель.

– А тебе какое дело, – сказал Петька Сапогов и пошел на кухню.

Пробило 2 часа, потом 3, потом 4, потом 5, потом 6, потом 7, потом 8.

– Ну, – говорил Палкарлыч, – сегодня мы не будем сидеть в темноте. У нас были пробки не в порядке.

– А что такое пробки? – спросила Мария Гусева.

– Пробки, это их так называют за их форму. Они…

Но тут электричество погасло, и стало темно.

– Потухло! – кричал Кузьма Паровозов.

– Погасло! – кричала Нина Веревкина.

– Сейчас загорится! – кричал Громкоговоритель, отыскивая в потьмах Петьку Сапогова, чтобы, как-бы невзначай, дать ему подзатыльник. Но Петька не находился. Минуты через полторы электричество опять загорелось. Громкоговоритель посмотрел кругом. Петьки нет как нет.

– Завтра позовем другого монтера, – говорил Палкарлыч. – Этот ничего не понимает.

«Куда бы мог пропасть Петька? – думал Громкоговоритель. – На кухне он, кажись, сегодня не дежурит. Ну ладно, мы с ним еще посражаемся».

На четвертый день позвали другого монтера. Новый монтер осмотрел провода, пробки и счетчик, слазил на чердак и сказал, что теперь-то уж все в исправности.

Вечером, около 8 часов, электричество потухло опять.

На пятый день электричество потухло, когда все сидели в клубе и рисовали стенгазету. Зинаида Гребешкова рассыпала коробочку с кнопками. Михаил Топунов кинулся помогать ей собирать кнопки, но тут-то электричество и погасло, и Михаил Топунов с разбега налетел на столик с моделью деревенской избы-читальни. Изба-читальня упала и разбилась. Принесли свечу, чтобы посмотреть, что произошло, но электричество загорелось.

На шестой день в стенгазете 124-го Детского дома появилась картинка; на ней были нарисованы человечки стоящие с растопыренными руками, и падающий столик с маленьким домиком. Под картинкой была подпись:

Электричество потухлоРаз, два, три, четыре, пять.Только свечку принесли —Загорелося опять.

Но, несмотря на это, вечером электричество все-таки потухало.

На седьмой день в 124-ый Детский дом приезжали какие-то люди. Палкарлыч водил их по дому и рассказывал о капризном электричестве. Приезжие люди записали что-то в записные книжки и уехали.

Вечером электричество потухло.

Ну, что тут поделаешь!

На восьмой день, вечером, Сергей Чикин, по прозванию Громкоговоритель, нес линейки и бумагу в рисовальную комнату, которая помещалась внизу около прихожей. Вдруг Громкоговоритель остановился. В прихожей, через раскрытую дверь, он увидел Петра Сапогова. Петр Сапогов, на ципочках, то и дело оглядываясь по сторонам, крался к вешалке, под которой висел счетчик и мраморная дощечка с пробками. Дойдя до вешалки, он еще раз оглянулся и, схватившись руками за вешалочные крючки, а ногами упираясь о стойку, быстро влез наверх и повернул одну пробку. Все потухло. Во втором этаже послышался визг и крик.

Минуту спустя электричество опять зажглось, и Петр Сапогов спрыгнул с вешалки.

– Стой! – крикнул Громкоговоритель, бросая линейки и хватая за плечо Петьку Сапогова.

– Пусти, – сказал Петька Сапогов.

– Нет, не пущу. Это ты зачем тушишь электричество?

– Не знаю, – захныкал Петька Сапогов.

– Нет, врешь! Знаешь! – кричал Громкоговоритель. – Из-за тебя меня супом облили. Шпана ты этакая.

– Честное слово, тогда не я тушил электричество, – завертелся Петька Сапогов. – Тогда оно само тухло. А вот когда монтер сказал, что по пробкам хоть топором бей, – ничего, я вечером и попробовал одну пробку ударить. Рукой, слегка. А потом взял ее да повернул. Электричество и погасло. С тех пор я каждый день тушу. Интересно. Никто починить не может.

– Ну и дурак! – сказал Громкоговоритель. – Смотри у меня; если еще раз потушишь электричество, я всем расскажу. Мы устроим товарищеский суд и тебе не поздоровится. А пока, чтобы ты помнил, получай! – и он ударил Петьку Сапогова в правую лопатку.

Петр Сапогов пробежал два шага и шлепнулся, а Громкоговоритель поднял бумагу и линейки, отнёс их в рисовальную комнату и, как ни в чём не бывало, пошел наверх.

На следующий, девятый, день Громкоговоритель подошел к Палкарлычу.

– Товарищ учитель, – сказал он, – разрешите мне починить электричество.

– А ты разве умеешь? – спросил Палкарлыч.

– Умею.

– Ну, валяй, попробуй, авось никому не удавалось, а тебе удастся.

Громкоговоритель побежал в прихожую, влез на вешалку, поковырял для вида около счетчика, постукал мраморную дощечку и слез обратно.

И что за чудо! С того дня в 124-ом Детском доме электричество горит себе и не тухнет.

Д. Баш1928

64. Перо Золотого Орла

Было решено, что как только кончится немецкий урок, все индейцы должны будут собратся в тёмном корридоре за шкапами с физическими приборами. Из корридора нельзя было видеть, что делается за шкапами, и потому индейцы всегда собирались там для обсуждения своих тайных дел. Это место называлось «Ущельем Бобра».

Бледнолицые не имели такого тайного убежища и собирались, где попало, когда в зале, а когда в классе на задних скамейках. <Но зато у Гришки Тулонова, который был бледнолицым, была настоящая подзорная труба>. В эту трубу можно было смотреть и хорошо видеть всё, что творится на большом расстоянии. Индейцы предлогали бледнолицым обменять «Ущелье» на подзорную трубу, но Гришка Тулонов отказался. Тогда индейцы объявили войну бледнолицым, чтобы отнять у них подзорную трубу силой. Как раз после немецкого урока индейцы должны были собраться в Ущельи Бобра для военных обсуждений.

Урок подходил уже к концу и напряжение в классе всё росло и росло. Бледнолицые могли первые занять «Ущелье Бобра»; в виду военного положения это допускалось.

На второй парте сидел вождь каманчей Галлапун, Звериный Прыжок, или, как его звали в школе, Семён Карпенко, готовый каждую минуту вскочить на ноги. Рядом с Галлапуном сидел тоже индеец, великий вождь араукасов Чин-гак-хук. Он делал вид, что списывает с доски немецкие глаголы, а сам писал индейские слова, чтобы употреблять их во время войны.

Чин-гак-хук писал:

Ау – война

Кос – племя

Унем – большое

Инам – маленькое

Амик – бобр

Дэш-кво-нэ-ши – стрекоза

Аратоки – вождь

Тамарака – тоже вождь

Пильгедрау – воинственный клич индейцев

Оах – здравствуйте

Уч – да

Мо – орёл

Капек – перо

Кульмегуинка – бледнолицый

К-уру – чёрный

– Сколько минут осталось до звонка? – спросил своего соседа Галлапун.

– Восемь с половиной, – отвечал Чин-гак-хук, едва двигая губами и внимательно глядя на доску.

– Ну, значит, сегодня спрашивать не будет, – сказал Галлапун.

«Надо сказать Никитину, чтобы он минуты за две до звонка попросил-бы у учителя разрешение выйти из класса и спрятался-бы в Ущелье Бобра», – подумал про себя Галлапун и сейчас-же написал на кусочке бумажки распоряжение и послал его Никитину по телеграфу.

«Телеграфом» назывались две катушки, прибитые под партами, одна под партой Галлапуна, а другая под партой Никитина. На катушках была натянута нитка с привязанной к ней спичечной коробочкой. Если потянуть за нитку, то коробочка поползёт от одной катушке к другой.

Галлапун положил в коробочку своё распоряжение и потянул за нитку. Коробочка уплыла под парту и подъехала к Никитину. Никитин достал из неё распоряжение Галлапуна и прочел: «Галлапун, Звериный Прыжок, вождь каманчей, просит Курумиллу за две минуты до конца немецкого плена бежать <в> „Ущелье Бобра“ и охранять его от бледнолицых».

Внизу послания была нарисована трубка мира, тайный знак каманчей.

Курумилла, или как его звали бледнолицые учителя – Никитин, прочел распоряжение Галлапуна и послал ответ: «Курумилла, Чёрное Золото, исполнит просьбу Галлапуна, Звериного Прыжка».

Галлапун прочел ответ Никитина и успокоился. Теперь Никитин сделает всё, что требуется от индейского воина, и бледнолицым не удастся занять Ущелья.

– Ну, теперь «Ущелье» наше, – шепнул Чин-гак-хуку Галлапун.

– Да, – сказал Чин-гак-хук, – если только не помешают нам мексиканцы.

– Какие мексиканцы? – удивился Галлапун.

– А вот видишь, – сказал Чин-гак-хук, разворачивая лист бумаги. – Перед тобой план нашей школы, а вот посмотри, – это карта Северной Америки.

Я дал каждому классу американские названия. Например, Аляска на карте помещается наверху, в правом углу, а на плане нашей школы там находится класс Д. Потому класс Д я назвал Аляской. Классы А и Б на нашем плане стоят внизу. В Америке тут как раз Мексика. Наш класс – Техас, а класс бледнолицых – Канада. Вот посмотри сюда! – И Чин-гак-хук подвинул к Галлапуну лист бумаги с таким планом:

– Значит, мы техасцы? – спросил Галлапун.

– Конечно! – сказал Чин-гак-хук.

– Перестаньте разговаривать! – крикнул им учитель. Чин-гак-хук уставился на доску.

Вдруг раздался звонок. Шварц и Никитин вскочили со своих мест.

– Урок ещё не кончился! – крикнул учитель.

Шварц и Никитин сели.

– По моим часам осталось ещё три минуты до звонка, – сказал Чин-гак-хук.

– Значит, часы твои врут, – сказал Галлапун. – Но как-же быть? Ведь бледнолицые могут занять Ущелье.

– К следующему разу выучите §§ 14, 15, 16, 17 и 19, – диктовал учитель.

В корридоре уже поднимался шум. В классе Б, верно, уже кончился урок. Сейчас и индейцы освободятся, но вдруг бледнолицые раньше! Здесь важна каждая секунда.

– Ну, теперь в зал! – сказал учитель.

Никитина как ветром сдуло. Он вылетел из класса как пуля. Выскочив из дверей, он прямо всем телом налетел на Свистунова. Свистунов был самым сильным бледнолицым. Бледнолицые вышли из класса одновременно с индейцами, и Свистунов бежал в «Ущелье». За Никитиным выбежал из класса Галлапун. Увидев Галлапуна, Свистунов толкнул Никитина и кинулся к «Ущелью».

Но не даром Галлапуна звали Звериным Прыжком. Не успел Свистунов сделать и четырех шагов, как сзади его обхватили сильные руки Галлапуна. Кругом столпились мексиканцы, мальчишки и девчёнки, и смотрели на борьбу двух силачей.

– Эй-го-ге! – раздался крик Чин-гак-хука. В то время, как Галлапун бился с Свистуновым, Чин-гак-хук прибежал в «Ущелье».

– Эй-го-ге! – крикнул Чин-гак-хук.

Галлапун оставил Свистунова и присоединился к Чин-гак-хуку. «Ущелье Бобра» осталось за индейцами.

– Скорей, скорей, – торапился Чин-гак-хук, – надо обсудить военные дела до конца перемены. Осталось четыре минуты.

Все индейцы были уже в сборе. Никитин встал охранять вход в Ущелье, а Чин-гак-хук сказал:

– Краснокожие! Нас всех, не считая девчёнок, 11 человек. Бледнолицых хоть и больше, но мы храбрее их. У меня есть план войны. Я вам разошлю его по телеграфу. Если вы согласитесь, то мы предложим его бледнолицым, чтобы война шла правильно. Сейчас я предлогаю вам обсудить один вопрос. Мы все время на уроках думаем: как-бы бледнолицые не заняли Ущелья. Это мешает нам заниматься. Давайте предложим сейчас бледнолицым, чтобы они не занимали Ущелья без нас. Когда мы тут – пусть нападают. И кто во время звонка к уроку будет в Ущелье, – тому Ущелье и будет принадлежать на следующей перемене.

– Правильно! – в один голос ответели все краснокожие.

– Кто пойдет разговаривать с бледнолицами? – спросил Пирогов или, как его звали индейцы, – Пиррога, что значит лодка.

– Пусть Чин-гак-хук и идет разговаривать! – кричали индейцы.

– Я согласен, – сказал Чин-гак-хук, – только пусть раньше пойдет кто-нибудь и предупредит бледнолицых.

– Пусть Пиррога и пойдет, – сказал кто-то.

– Хорошо, – сказал Чин-гак-хук. – Но у индейцев есть такой обычай, что если человек идёт с миром, то он должен нести с собой трубку мира. У меня есть такая.

Чин-гак-хук достал из кармана маленькую трубочку, должно быть, своего отца. К трубке сюргучом были прикреплены куриные перья.

– Ступай в Страну Больших озер и покажи бледнолицым эту трубку, – сказал Чин-гак-хук Пирроге. – Потом приходи назад и приведи с собой кого ни будь из бледнолицых. Я поговорю с ним в тёмном корридоре, или как я это называю, – Калифорнии.

Пиррога взял трубку мира и пошёл из Ущелья. Выйдя в корридор, он был окружен толпой любопытных мексиканцев.

– Николай Пирогов

Поймай воробьев!

кричали ему мексиканцы. Но Пиррога шёл, гордо закинув голову, как и подобало ходить настоящему индейцу.

В Стране Больших озёр было очень шумно. Рослые жители Аляски носились по зале, ловя друг друга. Тут были и мексиканцы, но мексиканцы народ маленький, хоть и очень подвижный.

В углу Пиррога увидел бледнолицых. Они стояли и о чём-то сговаривались. Пиррога подошел к ним по ближе. Бледнолицые замолчали и уставились на Пиррогу.

Пиррога протянул им трубку мира и сказал: