Собрание сочинений. Том 1. Полет в небеса

Даниил Хармс

Собрание сочинений. Том 1. Полет в небеса

С классической основой…

Вспоминая о Д. Хармсе, которого привлек к работе для детских журналов, С. Маршак говорил о нем как человеке «с абсолютным вкусом и слухом и с какой-то – может быть, подсознательной – классической основой»[1]. Можно по-разному интерпретировать понятие «классической основы» у Хармса, но несомненные данные об освоении им предшествовавшей словесности говорят, по крайней мере, о литературной школе высочайшего уровня. Даже самые ранние записные книжки писателя (1925–1926) полны библиографических записей о книгах Пушкина, Достоевского, Лескова, Чехова. В большом списке стихотворений, которые Хармс в эту пору знал наизусть, – имена Блока, Гумилева, Сологуба, Ахматовой, Маяковского, Есенина[2]. Это было, несомненно, освоение и усвоение самых разнообразных творческих явлений, которые не могли в дальнейшем не трансформироваться в собственном творчестве Хармса.

Сложность отыскания у Хармса следов этого усвоения связана с основополагающей его установкой на тотальную инверсию и решительный уход от любых прямых значений. «Ухо на щеке» (II, 2)[3] – можно сказать, эмблема всего хармсовского творчества. И всякий раз загадка: откуда это ухо, так сказать, съехало на щеку.

Не стоит, разумеется, и преувеличивать зашифрованности текстов Хармса: в них достаточно прямых цитат и прозрачных реминисценций из произведений Пушкина, Гоголя, Козьмы Пруткова, Достоевского, Блока и др. При этом наиболее эффективный путь отыскания связей текстов Хармса с предшествовавшей ему «классической» литературой лежит в области ономастики: имена, отчества и фамилии хармсовских персонажей впечатляюще свидетельствуют о прочности таких связей.

Вообще тексты Хармса густо населены персонажами с именами и фамилиями. По нашим подсчетам, Хармс использует более 330 фамилий и более 130 имен. Многие из них повторяются (причем в разнообразных комбинациях).

Статистика наиболее употребляемых имен персонажей (5 и более раз) такова (в порядке убывания): Иван – 45 (в т. ч. 9 Иванов Ивановичей); Петр – 37 (в т. ч. 5 Петров Павловичей); Мария – 29; Николай – 23; Антон (и женский вариант Антонина) – 20; Федор – 16; Владимир – 13; Михаил (в т. ч. 2 Михеля) – 13; Андрей – 10; Анна – 9; Елизавета – 9; Наталья – 8 (в т. ч. 2 Натальи Ивановны); Сергей – 7; Александр (и женский вариант Александра) – 7; Ольга – 6; Пантелей – 6; Алексей – 5; Нина —5; Марина – 5.

Наиболее употребляемые фамилии персонажей (3 и более раз): Петров – 12; Петраков (в т. ч. Петраков-Горбунов) – 8; Бобров (в т. ч. 3 Антона) – 6; Козлов – 6; Окнов – 5; Пирогов (и женский вариант Пирогова) – 5; Палкин – 4; Комаров – 4 (в т. ч. Камаров); Пузырёв – 4; Пятаков – 4; Колпаков – 3 (в т. ч. Колпакоп); Липавский – 3; Макаров – 3; Никандр (и вариант Никанор) – 3; Семёнов – 3.

Частота воспроизведения одних и тех же имен и фамилий порой инициирована у Хармса ближайшим окружением – родственниками и друзьями. Среди них, конечно, надо отметить его постоянных друзей и единомышленников Л. Липавского (1904–1941) и Александра Введенского (1904–1941); Марину Малич, вторую жену писателя (1912–2002); теток: Марию Ивановну (1882–1943) и Наталью Ивановну Колюбакиных (1868–1945) и сестру Елизавету (1909–1994); псевдоним Николай Макаров был у Н. М. Олейникова (1898–1937).

Вместе с тем множество данных свидетельствует о литературном происхождении имен и фамилий и способах их сочетания и функционирования в произведениях Хармса.

Нельзя не заметить у него многочисленных парных персонажей: Козлов – Окнов, Петров – Камаров, Машкин – Кошкин, Пакин – Ракукин, Пузырёв – Бобырёв, мистер Пик – мистер Пак, наконец – Фадеев – Калдеев – Пепермалдеев. Это совершенное подобие явления, не раз уже отмеченного в литературе о поэтике Гоголя. У него находим: дядя Митяй – дядя Миняй, Фома Большой – Фома Меньшой, Карп – Поликарп, Перхуновский – Бербендовский, Добчинский – Бобчинский и др. Эти так называемые «двойчатки» у Гоголя являются и в сочетаниях имени и отчества: Антон Антонович, Акакий Акакиевич… У Хармса это явление приобретает гомерические размеры: Адам Адамыч (I, 347), Алексей Алексеевич (II, 193<11>) и даже Алексей Алексеевич Алексеев (II, 114, 161), Андрей Андреевич (II, 156, 193<16>), Антон Антонович (I, 348; II, 15, 91, 138), Федор Федорович (II, 63), Семен Семенович (II, 133, 193<6>), Николай Николаевич (II, 141). Особый разговор об Иванах Ивановичах. Выше отмечено, что имя Иван в текстах Хармса и относительно и абсолютно занимает первое место. Это сопрягается с высокой частотой появления Иванов у Гоголя. Степень населенности Иванами произведений Гоголя можно представить даже только по одним «Игрокам», где слуга Гаврюшка перечисляет дворню своего хозяина: «Игнатий буфетчик, Павлушка, который прежде с барином ездил, Герасим лакей, Иван – тоже опять лакей, Иван псарь, Иван опять музыкант, потом повар Григорий…»[4] При этом число совпадений в сочетании этого имени с соответствующими отчествами у Хармса и Гоголя настолько велико, что не может быть случайным: Иван Яковлевич, цирюльник в «Носе» Гоголя, который «проснулся довольно рано и услышал запах горячего хлеба» (III, 44), – и три Ивана Яковлевича у Хармса (II, 68, 125, 135); Иван Антонович, заведующий крепостной канцелярией в «Мертвых душах», – Иван Антонович у Хармса (II, 43); Иван Петрович, главный герой в «Утре делового человека», – Иван Петрович Лундапундов (II, 14); Иван Андреевич, почтмейстер в «Мертвых душах», – Иван Андреевич Редькин у Хармса (II, 142); Иван Григорьевич, председатель палаты в «Мертвых душах», с которым, по словам Чичикова, он очень приятно провел время, – Иван Григорьевич Кантов (II, 7); Иван Федорович (Шпонька) – Иван Федорович в рассказе без заглавия у Хармса (II, 27). Особое место, как сказано выше, занимают и у Хармса и у Гоголя Иваны Ивановичи. У Гоголя это: хозяин квартиры, которую в пору своей бедности нанимал художник Чартков («Портрет»); крестный отец Акакия Акакиевича («Шинель»); один из гостей помещика Сторченка, к которому приезжает Иван Федорович Шпонька; его высокопревосходительство («Утро делового человека»); наконец, один из главных персонажей «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». У Хармса, как отмечено выше, это персонажи девяти текстов (I, 1, 343, 344; II, 114, 140, 193<26>; III, 1 и др.), причем Иван Иванович Никифоров – это явная контаминация гоголевских Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича.

Что же касается других «двойчаток» у Хармса в соотнесении с гоголевскими, то можно сопоставить его Антонов Антоновичей (см. выше) с Антоном Антоновичем Сквозник-Дмухановским («Ревизор»); Федора Федоровича Колпакопа (см. выше) с двумя Федорами Федоровичами у Гоголя (барин в сцене «Лакейская» и начальник отделения Леницын во 2-м томе «Мертвых душ»).

С гоголевским влиянием, вероятно, следует связать и несколько достаточно экзотических для хармсовского времени имен персонажей. Имя кучера и слуги Селифана из «Мертвых душ» трижды встречается у Хармса (II, 158, 192.12, 27; в последнем случае это более правильное воспроизведение старообрядческого по своему происхождению имени Селиван); отставной офицер Никанор Анучкин из «Женитьбы» встретится у Хармса (I, 138, 152; II, 39; сюда причисляем и вариант этого имени Никандр); Андрон из «Мертвых душ» (V, 198) появится в виде Андрония у Хармса (I, 143).

Наконец, должны быть отмечены «гоголевские» фамилии в произведениях Хармса: Пирогов, поручик, неудачно ухаживающий за хорошенькой блондинкой («Невский проспект»), трижды встречается у Хармса (I, 343; II, 43 и черновой набросок); помещик Бобров, о котором вспоминает Коробочка в «Мертвых душах» (V, 47), трансформируется у Хармса в шестерых Бобровых (среди которых и отмеченная выше «гоголевская» «двойчатка» Антон Антонович); Бобов, о котором говорится в «Записках сумасшедшего» (III, 184), появится в качестве главного персонажа в неозаглавленном рассказе Хармса (II, 135)[5].

Обследование под углом зрения ономастики совпадений в текстах Хармса с произведениями другого его любимого писателя – Достоевского, безусловно, должно учитывать также то, давно уже ставшее аксиомой, положение, что сам Достоевский находился под значительным влиянием гоголевской поэтики и ее пародированием преодолевал это влияние. Поэтому, разумеется, у Достоевского встречаем всё те же «гоголевские» «двойчатки» в наименованиях персонажей и прочие, отмеченные выше свойства, в проявлении которых у Хармса невозможно отделить влияние Гоголя от Достоевского. Скажем, вышесопоставленные у Хармса и Гоголя Антоны Антоновичи присутствуют и у Достоевского в «Записках из подполья» и «Записках из Мертвого дома»; Федоры – в «Бедных людях» и «Записках из Мертвого дома»; Иваны Ивановичи – в «Селе Степанчикове…» и «Записках из Мертвого дома»; Иваны Петровичи – в «Униженных и оскорбленных» и «Романе в девяти письмах»; Иваны Андреевичи – в «Чужая жена и муж под кроватью» и «Романе в девяти письмах».

Наряду с этим в наименованиях персонажей у Хармса и Достоевского находим и оригинальные совпадения: Семен Семеныч у Достоевского («Крокодил», «Преступление и наказание») встретится также в двух текстах Хармса (см. выше); Иван Матвеевич («Крокодил» и «Записки из Мертвого дома») имеется и у Хармса (I, 35); Елену Ивановну («Крокодил» и «Преступление и наказание») обнаруживаем у Хармса (II, 4); Фома («Село Степанчиково…» и «Господин Прохарчин») – одно из любимых хармсовских имен (II, 19, 29, 42); по два раза появляется имя Тимофей у Достоевского («Бедные люди» и «Крокодил») и Хармса (II, 193<29>); отмеченной высокой частоте имени Петр у Хармса корреспондируют Петры у Достоевского («Бедные люди», «Двойник», «Роман в девяти письмах», «Как опасно предаваться честолюбивым снам», «Преступление и наказание»); кухарка Пелагея, являющаяся во сне в «Как опасно предаваться…» Достоевского, встретится и у Хармса (II, 1; едва ли не в той же функции); многочисленные хармсовские Елизаветы (см. выше) находятся и у Достоевского («Чужая жена и муж под кроватью», «Записки из подполья», «Преступление и наказание»); Глафиру из «Чужая жена и муж под кроватью» Достоевского найдем у Хармса (I, 159); многочисленные хармсовские Андреи (см. выше) у Достоевского присутствуют в трех произведениях («Двойник», «Господин Прохарчин» и «Преступление и наказание»). Обращает на себя внимание то, что из «Крокодила» Достоевского у Хармса встречаются имена всех действующих лиц (за исключением немца). Укажем также на многочисленные совпадения в фамилиях персонажей Достоевского и Хармса: Тюльпанов из Достоевского («Село Степанчиково…») появится в двух текстах Хармса (I, 73, 108; в первом случае – прямая аллюзия на произведение Достоевского); Пузырёв («Чужая жена и муж под кроватью») – в трех прозаических текстах Хармса (II, 107 (вариант), 114; III, 70); многочисленным Петровым у Хармса (см. выше) найдется однофамилец и у Достоевского («Записки из Мертвого дома»); в том же произведении Достоевского имеется Орлов, которого также встретим у Хармса (II, 193<2>); там же – Михайлов, который дважды встречается у Хармса (II, 148, 193<2>); Марков из «Бедных людей» обнаруживается у Хармса (II, 193<24>); в том же произведении Достоевского имеется Ермолаев, которого найдем и у Хармса (II, 126); Блинову из Достоевского («Как опасно предаваться честолюбивым снам») отыскиваются однофамильцы в двух произведениях Хармса (II, 126 и примечание); наконец, в «Записках из Мертвого дома» встретим еще две фамилии, Антонов и Гвоздиков, которые есть и у Хармса (соответственно II, 68; III, 87); бросается в глаза, наряду с «Крокодилом», большое число совпадений фамилий персонажей «Записок из Мертвого дома» с произведениями Хармса.

За пределами представленных ономастических параллелей располагается обширное поле исследования того, как мотивы и сюжеты Достоевского интенсивно трансформируются у Хармса[6]. Оснований для такого исследования множество. Достаточно, например, отметить такую «хармсовскую» сцену в «Неточке Незвановой» Достоевского: «…я упала на улице и пролила всю чашку. Первая моя мысль была о том, как рассердится матушка. Между тем я чувствовала ужасную боль в левой руке и не могла встать. Кругом меня остановились прохожие; какая-то старушка начала меня поднимать, а какой-то мальчик, пробежавший мимо, ударил меня сапогом в голову» (Достоевский Ф. Полн. собр. соч.: В 30 т. М., 1972. Т. 2. С. 161). Можно обратить, например, внимание на параллель такой впечатляющей детали «Старухи» Хармса, как неведомо куда отлетевшая челюсть мертвой старухи, со сном Степана Петровича Верховенского в «Бесах» Достоевского, в котором ему является раскрытая челюсть: М. С. Альтманом эта деталь у Достоевского интерпретируется как крайняя степень опасности, по народному поверью предвещающая близость смерти[7].

Достойны параллельного сопоставления сны у Достоевского и Хармса; эротические коннотации мотива насекомых у обоих писателей[8]; соотношение у них частоты употребления слова «вдруг»[9] и еще целый ряд важнейших для обоих писателей мотивов и свойств их поэтики.

Таким образом, ассоциирующееся с Хармсом понятие «авангардного писателя», которое предполагает обновление языка, поэтики, самого взгляда на мир, не только не отменяет фундаментальной классической основы его творчества, но она уже обнаруживается и еще должна быть выявлена в таком масштабе, что самое понятие «авангарда» применительно к творчеству Хармса потребует существенных корректировок.

Валерий Сажин

Стихотворения

1925

1. О том как иван иванович попросил и что из этого вышло

Посвящается Тылли и восклицательному знаку

иван иваныч расскажики́ку с ко́кой расскажина заборе расскажиты расскажешь паровозпочему же паровоз?мы не хочим паровоз.лучше шпилька, беренда́с хи ка ку гой берендазаверте́ла берендакак то жил один столяртолько жилистый столярмазал клейстером столярделал стулья и столыделал молотом столыиз оре́шника столыбыло звать его ивани отца его ивантак и звать его ивану него была женане мамаша, а женаНЕ МАМАША А ЖЕНАкак её зовут теперья не помню теперьпозабыл те́ – пе́рьиван иваныч говориточень у́мно говоритпоцелуй[10]* говорит.а жена ему: нахал!ты муж и нахал!убирайся нахал!я с тобою не хочуделать это не хочупотому что не хочу.иван иваныч взял платокразвернул себе платоки опять сложил платокты не хочешь, говоритну так что же, говоритя уеду, говорита жена ему: нахал!ты муж и нахал!убирайся нахал!я совсем не для тебяне желаю знать тебяи плевать хочу в тебя.иван иваныч поглупелмежду протчим поглупелу усикирку поглупела жена ему сюдаразвернулась да сюдада потом ещё сюдав ухо двинула потомзубы выбила потоми ударила потом!иван ива́нович запнулсятак немножечко запнулсяза п… п… п… п… п… пнулсяты не хочешь, говоритну так чтоже, говоритя уеду, говорита жена ему: нахал!ты муж и нахал!убирайся нахал!и уехал он уехална извощике уехали на поезде уехала жена осталась тути я тоже был тутоба были мы тут.Даниил Заточник (Хармс)1925 ноябрь

2. От бабушки до Еsther

баба́ля мальчиктре́стень гу́бкарукой саратовской в мыло уйдусыры́м седе́ньемще́ниша ва́льгикудрявый носикплатком обут —капот в балахскольжу трамваемВладимирскую поперёкпосельницамсыру́нду сваигрубить татаринув окно.мы улицувалу́нно ла́чими валенками набекреньи жёлтая рука иначекупается меж деревень.шлён и студеньфарсится шляпойлишь горсточкалишь только трилишь настеж балериной снятаи ту́кается у ветрин.холодное бродяга брюховздымается на костылирезиновая старухаа может быть павлина может бытьвот в этом домеба́баля очередо́мканды́жится семью попамисоломенное ведро.купальницапоёт карманыиз улицыв прыщи дворовнадушеннаясе́лью рябчикараспахиваетсяпод перо —и кажетсяона Владимирскаясадится у печеря́серёжками —– как будто за́ города сумочкою —– на меня шуро́ваннаятак и катитсяза ба́баля калеты́репейникомпростое платьецеи ленточкою головы —ПУСТЬ– балабошит ба́бушкаБЕЛьгию и бленыпусть озирает до́хлаяро́станную полыньсердится кошечкойоколо котавырвится вырвитсявырвится в ладшубкою о́коньюля́женьем в буньма́ханьким пе́рсикомвихрь таба́ньа́льдера шишечками́ндера бульу́лька и фа́нькаи ситец и я.ВСЁ<1925>

3. Наброски к поэме «Михаилы»

I Михаилкрю́чником в окошкоска́ндит ска́ндитрубль тожема́ху киньулитала кеноремза папаху серуюулитали пальцамика́ – за́ – ки́лезет у́теромвсякая уткашамать при́снубла́ – гословио – ко – я́нныечерез пояспо́яс у́тканпо́яс у́брандо зарёзудо Софи́и.ду́ет ка́пеньСимферополяши́ре бо́рова русси́из за мо́рява́ром на́ полева́жно фылятпа́ – ру́ – са́.и текло́текло́теклянопо немазаным усамразве малоили водкато посея – то пошлаа́ се́ го́ дня́ на́ до́ во́т ка́кдо́ по́с ле́д ня́ го́ ко́в ша́II МихаилСта́нем би́тьсяпо гулянепред ико́ною ами́ньруковицей на коле́низаболе́ли мужики.вытерали бородоюблюдцабыло боязно пороюоглянутьсянад ерёмой становилсякаменья́ферон кабылку сюртука́мизабоя́ферт —– и куда твою деревнюпокатило по гурта́мза ело́вые дере́вьязадевая тут и там.Я держу тебя и холюне зарежешь так прикиньчтобы правила косоювозле моста и рекиа когда мостами речказаколо́дила тупы́шиесусовый предте́чаокунается тудыж.ты мужик – тебе пахабатолько плюнуть на негои с ухаба на ухабыот иконы в хороводпод плясу́лю ты оборванты ерёма и святыйзаломи в четыре горла– дребеждящую бутыль —– разве мало!разве водка!то посея – то пошла!а сегодня надо во́т как!до последняго ковша.III Михаилпа́жен хо́лкамамина була́вкаче́ – рез го́ – ловыпосле завтраесли на вера́н – дуо́зера ману́ливи́дел ра́носта́ – ни́ – сла́вву́лды а́лыео́ – па́ – саясьза́ дра́ жа́лина́ ки́ та́йсе́рый выганпе́ ту́ ха́ ми́станислаuвуша́р ку́ ну́бин то ва́латы́ моя карбоuлкаты мой па́руско ра лёкзалетуuляза ру ба́шкума ка ро́ныбо́ си́ ко́мзуб аку́лийне пока́жетне пока́жети сте – кло́ляда па́хнет пержимо́льюальмана́хами нога́чтобы пе́ли в комсамо́лепарашу́ты и ноганчтобы лы́ко станисла́вувозноси́ло балабу́за московскую заста́ву —пар ра шу́ тыи но га́низ пеще́рыв го́рукаменьбуд – тов ти́тюмо ло котя́нет го́лы – ми рука́мипо́сле за́втана́ – ба́л – ко́ну́ ко́ – го́те́ пе́рь не вста́нетвозле пу́паго́ – ло́ – ва́ра́зве ма́ – лоили во́д – като посе́ято пошла́а́ се́ го́д ня́ на́ до́ во́т ка́кдо́ по́с лед ня́ го́ ко́в ша́.ВСЁ<1925>

4. Говор

Откормленные лы́лывздохнули и сказалии только из под банкии только и тютю́кати́тесь под фуфе́луфафа́лу не перма́жтеи даже отваля́лаиз мя́киша кака́ —– косы́нка моя у́лькапода́рок или си́тецзелёная сало́нкачаничка купры́шсегодня из под а́ндыфуфы́лятся рука́миоткормленные лы́лыи толькои тютю́.ВСЁ<1925>

5. Землю, говорят, изобрели конюхи

Посвящаю тем, кто живет на Конюшенной.

вступ

вертону́ финики́юзерном шелдону́бисире́ла у зака́такриволи́ким типуно́мполумё́на зырыня́калиту́шу шельдону́.

начало

приоткрыла портсигарыот шумовок заслоняи валяша как репейникс’ел малиновый пирогчуть услыша между креселпероче́нье ранда́шаразгогулину повесилваринцами на ушахИра маленькая куклахочет ка́кать за моряпод рубашку возле пупаи у снега фанаряа голубушка и пряниктянет крышу на шушуживота островитянефиникийские пишуЗелено́ твоё ры́лои труба́и корыто зипунамибарабанполетели панталоныбахромойчудотворная иконаи духиголубятина не – надоüberallподарила выключательи уздуа куха́ми нижет а́лы – еторапи́ покое был…………… даже пальму строить надодля руины кабалына цыганах уводи́лаали жмыхи половя́за конюшни и уди́лафароонами зовяфиникия на готовепереходы полажумагомета из конюшничепраками вывожувалоамова ослицапародила окунятвезело́нами больницашераму́ра окиня́и ковшами гычут ла́доземлю пахаря былин…………… даже пальму строить на́додля руины кабалыСы́на Авроа́мовао́ндрия гунты́по́том зашело́милабухнула гуртыма́монта забу́лялёда карабино́тарью капи́лищао́трок на руссибусами мала́нитсяпенистая мовьшлёпая в предбанницелысто о порогны́не португалиято́же сапогирыжими калёсамитоже сапогиуранила вырицутоже сапогикалабала девочкато́же говорита лен – тыдан – тыбур заборлови́хоро – шийпе́ – рехо́дтвоя́ колодапе – региба па́ – раходаса́ – погинадо ки́кать лукомо́рьедля конюшенной ездыиз за острова Амо́ньявинограда и уздыи рукой её вертелии руина кабалаи заказаны мете́лизолотые куполаи чего-то разбеля́неткацавейкою вдалиа на небе кораблямипробегали кораблинадо ки́кать чернозёмома наки́кавшись втрубукумачёвую алёнуи руи́ну кабалуне смотри на печене́гуне увидешь кочерги…………… а в залё́тах други́ми спа́ржамителегра́ммою на версты́алекса́н – дру так и кажетсякто-то ки́кает за кусты́………… целый день до заката вечераот парчи до палёвок князевыхвстанут че́ляди изувеченотьмами синеми полуазии………… александра лозя́т ара́быцелый остров ему бове́койалександр лози́т карабльминота́вра и челове́ка………… и апостола зы́да ма́сломче́рез шею опраки́нулв море остров в море Па́тмосв море ша́пка финикии.ВСЁ<1925>

6. Ки́ка и Ко́ка

IПод ло́готьПод ко́куфуфу́и не кря́кайне могутьфанфа́рыла-апошитьдеба́ситьдрынь в ухо виляетшапле́ ментершу́лакагык буд-то лошадькагык уходырьи свящ жвикави́ети воет собакаи гонятся ли́стьясюды и тудыА с не́ба о хря́щивсе чаще и чащевзвильнёт ви ва вувойи мрётся в углы́ньС пине́жек зире́липотя́нутся ко́койпод логоть не фу́кай!под ко́ку не плюй!а если чихнётсягуба́стым саплю́номто Ки́ка и Ко́катакой же язык.IIЧеруки́к дощёным ша́гомосклабясь в улыбку ки́ку     распушить по ветровулу!     разбежаться на траву     обсусаленная фи́га     буд-то ки́ка     на паро́мбуд-то папа пилигримомна камету ускакала́у деа́у дербады́раа́у деа́у дерраба́раа́у деа́у хахети́ти     Мо́нна Ва́нна     хочет пить.IIIшлёп шляпшлёп шляпшлёп шляпшлёп шляп.ВСЁ<1925>

7. «Тише целуются…»

Тише целуются– комната пуста —ломками изгибами —– полные уста: —ноги были белые:по снегу устал.Разве сандалииходят по песку?Разве православныецеркви расплесну?Или только кошечкиПисают под стул?Тянутся маёвкамикрасные гроба́ситцевые девушки —по́ небу губа;кружится и пляшетсябудто бы на бал.Груди как головытело – молокоглазом мерцальнаясолнцем высоко…Бог святая троицав небо уколол.Стуки и шорохикровью запиши;там где просторнееку́киши куши́:Вот по этой лесенькедевушкой спешил.Ты ли целуешься?– комната пуста —Так ли слома́лися– полные уста?:Ноги были белые:по снегу устал.ВСЁ<1925>

8. Сек

gew. (Esther)

И говорит Мишенькарот открыв даже– ши́шиля ки́шиляЯ в штаны ряжен. —Н ты эт егофиньть фаньть фуньтьб м пи́льнеофуньть фаньть финьтьИ́а И́а Ы́аН Н НЯ полы мылаН Н Ндриб жриб бо́буджинь джень бабахлесь хлясь – здо́рово —ра́зда́й мама!Вот тебе ши́шелю!финьть фаньть фуньтьна́кося ки́шелю!фуньть фаньть финьть.ВСЁ<1925>

1926

9. Полька затылки (срыв)

писано 1 января 1926 года

метит балагур татаринв поддёвку короля лукошкеа палец безымянныйна стекле оттаяли торчит гербом в окошко     ты торчи себе торчи     выше царской колончираспахнулся о́рлик бу́бойсели мы на бочкурейн винаокеан пошёл на убыльв небе ки́чку не видатьв пристань бухтусерую подушкутристо молодоки сорок семьпо́ют китайца жёлтую душув зеркало смотряти плачат все.вышел витязькашей гурьевойгу́жил зи́мкурыл долотанакути Ерёмавздуй еговздулась шишкав лоб золотаяблин колокольный в ноги. бухалпереколотил на четвёртый разсуку ловил мышиным ухомщурил в пеньсолодовый глаз.приду́ приду́в Маргори́ткухло́пая зато́рамикаянский прупа́ла́ша́ми́ка́лику едрит твоюоколо бамбукапальцем тпрскоро шаровары позавут татаринакниксен куклаполька турмне ли петухамикика пу́ подареначи́рики боя́рикии пальцем тпрзырь мани́шкапу́говицей пли́совойгрудку корявуюах! обнимай     а в шкапу то     ни чорта лы́сого     хоть бы по́лки     и тех нема.шея заболела на корону у́былав жаркую печку затылок утёкне осуди шерстяная публикагромкую кичку[11]Хармса – дитё.Хармса – дитё.ВСЁДаниил Хармс1926, 1 янв.

10. Вью́шка смерть

Сергею Есенину

ах вы се́ни мои се́ния ли гу́сями вяжу́при́ходил ко мне Есе́нини четы́ре мужика́и с чего́-бы это ра́доватьсяло́жкой стуча́тьпошиве́ливая па́льцамигру́сть да печа́лькак ходи́ли мы ходи́лиот поро́га в Кишинёвпроплева́ли три неде́липотеря́ли кошелёкты Серё́жа рукомо́йниксары́нь и дуда́разохотился по мо́ймусовсе́м не туда́для тебя́ ли из корежё́ныору́жье шты́кне тако́й ты Серё́жане тако́й уж ты́по́й – ма́йщё́ки ду́лискарлоти́ну перламу́триз за во́рота поду́лиVа́ter Únser – Líeber Gо́ttя пляса́ла сокола́мивозле де́рева круго́многи то́пали пляса́ливозле де́рева круго́мразмога́й меня заты́кана кало́ше и ведре́походи́-ка на заты́лкемимо за́пертых двере́йгу́ли пе́ли ха́лваду́чири́кали до́ ночи́на́ засеке до́лго ду́малкто поёт и брови чинитне по́ полу пе́рваязалуди́ла пе́рьямисперва́ чем то ду́дочны́мвро́де как уха́бица́полива́ла сы́палане ве́рила ле́бе́дя́ми́зашу́хала кры́льямизуба́ми зато́палас э́тако́го по ма́терис э́такого ку́баремв обни́мку целу́ется́в о́чи ва́лит бли́ньямиа лета́ми плю́й его́до бе́лой доски́ и ся́дьдобреду́ до Клю́ева́обра́тно заки́нуся́просты́нкой за ро́динуза ма́тушку ле́вуюу де́рева то́неньказа Ду́нькину пу́говку́пожури́ла де́вица́неве́ста сику́рая́а Серё́жа де́ревце́мна груди́ не кла́няетсяна груди́ не кла́няетсяне бу́кой не вечеро́мпосыпа́ет о́коло́сперва́ чем то ду́дочны́м14 января 1926Даниил ХармсШкола чинарей Взирь з́ауми