Luftwaffe-льники. Часть 3

Растопырили руки в стороны, потому что малейшее прикосновение промерзшего насквозь обмундирования к относительно теплой коже персональной тушки вызывало очень неприятные ощущения. Очень!

Напоминая стадо галопирующих на взлете пингвинов, мы ввалились в родную казарму, где комнатный термометр бессовестно замерз на отметке +4 градуса. Откровенно говоря, достаточно оптимистичные показания не вызывали ни малейшего доверия.

Получив автоматы и боеприпасы, с чувством безысходной апатии «словно бычки на заклание», 45-е отделение потащилось на развод суточного наряда.

Это был самый быстрый развод за всю историю училища ВВС. Он пролетел, буквально, за пять секунд и закончился, не успев начаться. Дежурному офицеру было не до уставного политеса. Дежурный по училищу нетерпеливо махнул рукой и мы побежали принимать караул.

В помещении караулки было, на удивление, комфортно и относительно жарко. Термометр, висящий в комнате отдыхающей смены, позиционировал наличие целых +16 градусов! Обалдеть, вот оно счастье! Жара! Тропики, одним словом! Ура, живем! Хоть отогреемся, наконец.

Попытка развести первую смену по постам получилась очень быстрой. Почти стремительной. О качественной приемо-сдаче постов не было и речи. Длительно это… когда качественно и скрупулезно. А помереть молодым, проверяя наличие и целостность мастичных печатей на дверях оружейных складов, как-то не особо и хотелось.

Самое сложное при смене часовых – открыть замки внешнего периметра поста. Амбарные замки позамерзали «вусмерть». Приходилось брать кусок газеты, спички и жарить замок в открытом пламени, пока промерзший абсолютно насквозь часовой танцевал задорную «джигу с чечеткой». Мечтающий смениться с поста парень, всячески подгонял новую смену, отборно матерясь за колючей проволокой. Особо нетерпеливые грозили перестрелять всех и каждого за малейшее промедление при смене часовых.

После успешного открытия калитки поста, будучи разводящим, я брал в руки два автомата  заступающего и сменяющегося. А в это время парни быстро менялись на посту. Как это выглядело?!

Часовой, отстоявший положенный час, молниеносно сбрасывал меховой тулуп. А курсант, заступающий на пост, быстро нырял в длиннющую дубленку армейского образца. Затем сменившийся часовой забирал у меня свой автомат и автомат заступившего часового. Я вытаскивал из грудной части своей шинели вафельное полотенце, согретое моим телом, и вставлял его за клапана шапки заступившего часового, тщательно закрывая его лицо, наподобие маски: от подбородка по самые глаза. Затем поднимал огромный ворот постового тулупа. Чтобы ворот остался в вертикальном положении, брал кусок колючей проволоки, накидывал его вместо шарфика на шею часового и одним витком «колючки» фиксировал данную конструкцию.

Стоит особо отметить, что на сильном морозе, выходящий на выдохе через нос или рот человека теплый воздух сразу же осаждается на ресницах, покрывая их толстым и пушистым слоем белого инея. После пребывания на улице, длина ресниц у курсантов становилась настолько гламурная, что любая девчонка продала бы душу дьяволу за такую красоту. Правда, активно моргать глазами было категорически противопоказано, так как заиндевевшие ресницы мгновенно слипались. А намотанное на лицо полотенце уже через полчаса покрывалось приличной ледяной коркой.

«Последним штрихом» в процедуре смены часовых было следующее: я брал автомат заступившего за пост курсанта и вешал его на шею часовому на манер немецкого «шмайсера». Оставляя часового на посту, я мысленно молил Бога, чтобы парень не запутался в длинных полах тулупа и не грохнулся в сугроб, потеряв равновесие. Ибо подняться без посторонней помощи одетому в многослойное обмундирование бойцу было не под силу. Так и пришлось бы лежать бедолаге в глубоком сугробе, распластавшись, словно морская звезда, пока очередная смена не прибежит меняться.

После успешной смены следовала традиционная «огненная процедура» с успевшим основательно замерзнуть амбарным замком.

Оставив часового один на один с безжалостным морозом, мы стремглав бежали в караульное помещение в смутной надежде хотя бы символически согреться за стаканом горячего чая.

Добежали… все! Живые! Ура! Звоню в калитку караульного помещения. К нам выбегает курсант с газетой и спичками. Опять «огненные процедуры» с замком. Бля, ну что на хрень?! СССР – страна северная! Так почему нет морозоустойчивой смазки, которая бы гарантировала устойчивую работу замков при отрицательных температурах?! Космонавты в условиях вселенского холода тоже газетой и спичками замки отогревают если надумают в открытом космосе прогуляться?! Никогда не поверю, там абсолютный вакуум и горение газеты не поддерживается. Так значит низкотемпературная смазка есть?! Должна быть в конце концов…

Газета догорела, замок покрылся испариной, значит, оттаял родимый. Щелчок ключа и, наконец, мы внутри периметра караульного дворика. Вот она, металлическая дверь с маленьким окошком. Дверь, за которой есть горячий чай и целых +16 градусов остродефицитной жары! Вот она, но… перед тем, как зайти внутрь караулки, надо разрядить оружие.

А тут опять закавыка. За минувший час «приятной прогулки» на свежем воздухе автомат сменившегося часового промерз насквозь и стал «белым и пушистым» в прямом смысле этого слова. АК-74 реально покрылся слоем  ослепительно белого инея, похожего на меховой ворс.

В результате, безотказный и легендарный Калашников отказался разряжаться. Находящееся внутри автомата оружейное масло о замерзло и надежно склеило внутренности оружия в единый монолит. «Супернадежный калашик» превратился в бесполезную металлическую палку. Автомат просто-напросто не захотел сниматься с предохранителя. Пришлось тупо отстегнуть магазины с патронами и забежать в караульное помещение, спасая остатки своего здоровья. Когда АК-74 соизволил оттаять и покрылся обильной испариной, смогли снять его с предохранителя, передернули затвор и произвели контрольный спуск. Обалдеть!

И такая ерунда повторялась целые сутки с периодичностью в каждый час, при каждом возвращении ребят с охраны постов.

Получается весьма неприглядная картина. Выходит, что часовые стояли на постах, фактически с бесполезной железякой. Шутки-шутками, но на наше искреннее удивление и недоумение, хваленый автомат Калашникова оказался неспособен переводиться в боевое положение в условиях аномально холодной зимы. АК-74 объявил перманентную забастовку, тихо протестуя против нечеловеческих условий службы.

Одна надежда, что в такой немыслимый мороз ни одна вражеская скотина свой супостатский нос на улицу не высунет. Вопросов нет, в армии существует специальная оружейная смазка для условий Крайнего Севера и Заполярного круга. Но нам она не выдавалась по причине того, что Урал не подходит под определение Крайнего Севера, и тем более, под Заполярье. И такого знатного морозяки история Урала еще не помнит.

Пробегав целые сутки по постам «словно заведенные», абсолютно замученные и промерзшие, мы сдали караул следующим «счастливчикам». Чудом выжив в мерзопакостных условиях, 45-е отделение вернулось в лоно родной казармы.

В роте мы скинули оружие и патроны в оружейку. Что ни говори, а вера в легендарный «калашик» радикально пошатнулась. Так и рушатся легенды. Из-за такой мелочи, как смазка, например.

Проходя мимо телевизора, ребята услышали, как вечно счастливый диктор с нескрываемым восторгом и стандартной улыбкой законченного идиота проблеял о документально зафиксированном рекорде в -52 градуса, которые сподобились порадовать население минувшей ночью. Оп-паньки! В ночь когда мы стояли во внутреннем карауле?! Лучше бы мы этого не слышали! И не ведали! -52!!! Шок! Какой, на хрен, рекорд?! Это уже не рекорд, а полный «аллес-*здец-кальтен-капут»! Но несмотря на все это, мы все-таки выжили!

Выдавив из себя все возможное и невозможное, а также потрясся нашу психику до самого основания, товарищ Мороз, вернее  господин Великий Морозище наконец-то выдохся и пошел на попятную.

Температура воздуха повысилась до -37! Всего то?!. А завтра ожидается -31. И дальше будет лишь потепление до стандартных 25.

Ну вот, опять повезло. И именно нам подфартило проторчать во внутреннем карауле в самый кошмар?! Чем же 45-е так прогневало Всевышнего, что он нас планомерно испытывает на прочность?! М-де… а помнится на занятиях по философии кто-то говорил об эфемерной вселенской справедливости и всеобщей гармонии?! Что-то не верится…

Справедливости ради, хочется особо отметить, что все наши нац.кадры благополучно выжили и даже почти не обморозились. Так, почихали для приличия недельки две-три. Кое-кто небольшим воспалением легких переболел. Кто – односторонним, кто  двухсторонним. Некоторые в окружном госпитале повалялись под капельницей. Но, тем не менее, выжили все! И это радует.

Зомбоящик

Культурная жизнь в военном училище не блистала насыщенностью и разнообразием. Главным и единственным официально разрешенным развлечением являлся просмотр информационных телевизионных передач. Но в строгом соответствии с планом воспитательной работы.

Как уже ранее отмечалось, телевизионные программы в училище ВВС просматривались исключительно во время, определенное распорядком дня. И обязательно полным составом роты. Отсутствие курсанта на процедуре просмотра программы «Время» приравнивалось к самовольной отлучке. Уважительных причин для увиливания не существовало.

К этому виду «массового развлечения» отношение со стороны командования и политотдела училища было очень серьезное. Проводилось мероприятие организованно и строго по определенному сценарию, по заранее разработанной системе и многократно отработанному на практике алгоритму. В основе практикуемой системы лежала теория, основанная на принципах справедливости, равенства и братства.

Ровно в 21.00. личный состав 4-й роты в количестве сто сорока четырех голов размещался перед телевизором. Причем, размещался исключительно строем. Не удивляйтесь, именно строем. Не верите?! Попробую объяснить.

В 20.55. вечера дежурным офицером или старшиной роты подается команда.

– Рота! Для просмотра информационной программы «Время» приготовиться!

Все курсанты организованно бегут в спальное помещение. Захватив персональную табуретку с порядковым номером на сиденье, все выходят в центральный коридор казармы.

Кстати, порядковый номер на табуретке поразительным образом совпадает с номером на кровати и номером прикроватной тумбочки, а так же с номером на личных тапочках. Для примера, мой номер в пределах 4-й роты был – 138.

Чтобы составилось объемное предстваление, проведем небольшой экскурс по архитектуре казармы. Итак. Один из концов бесконечного центрального коридора, именуемого «взлеткой», упирался в тумбочку дневального и в перпендикулярный мини-коридорчик. Этот мини-коридор начинался у выхода из казармы, а заканчивался дверью, за которой располагался туалет. Так же в первом коридорчике размещалась оружейная комната, каптерка, бытовая комната, сушилка и умывальник.

Второй конец «взлетки» упирался в аналогичный перпендикулярный коридор, ведущий в туалет. Тот самый, который находился в бесконечном процессе перманентного ремонта после экспериментов Нахрена со взрывчатыми веществами. Второй конец этого коридорчика упирался в запасной выход из казармы, который обычно запирался на замок. Во втором коридорчике находилась канцелярия командира, кабинет командиров взводов:  лейтенанта Зайчика и еще двух «моральных недоразумений» с лейтенантскими погонами, «ленинская комната» и умывальник.

Если посмотреть сверху, то в проекции система коридоров роты образует растянутую по середине букву «Н». Попробуйте представить следующее. На границе сочленения главного коридора со вторым мини-коридорчиком, висел телевизор. Именно висел.

Не суперплоский плазменный телевизор, модно висящий на стене. Их тогда даже в дерзновенных проектах не было. Нет, достойный благоговейного почтения ламповый ящик с диагональю 61 см. После включения в сеть телевизор добрых полчаса неспешно и обстоятельно прогревался и лишь потом выдавал на экран жалкое изображение.

Массо-габаритными характеристиками это «произведение инженерно-технического прогресса» могло смело поспорить с параметрами небольшого, но  упитанного бегемота. Тем не менее, телевизор был цветным, что уже радовало. В качестве пульта дистанционного управления использовался черенок от лопаты, один конец которого был аккуратно заточен до толщины среднестатистического указательного пальца. ПДУ напоминал кий для бильярда. Рационализаторская доработка ПДУ использовалась для удобства управления кнопками и регуляторами задранного под потолок телевизора.

Дабы замечательное великолепие висело и не падало на головы обитателей казармы, которые вечно шныряют в туалет и обратно, была сварена металлическая платформа. Сама платформа крепилась к потолочной арке посредством внушительных цепей. Воистину, как «гроб хрустальный» из стихотворения Пушкина о царевне и ее семи вооруженных воздыхателях крепкого телосложения.

Цепи, державшие платформу гроба… то есть прошу прощения, телевизора… были привезены из речного порта, где служили в качестве надежной привязи для не очень большого корабля. Группа курсантов, временно переданная для оказания посильной физической помощи грузчикам речного пароходства, в качестве оплаты за «непосильный труд» посчитала возможным прихватить в училище «абсолютно никому не нужную» цепочку. Куски цепочки мгновенно разошлись по братским подразделениям.

Соединившись воедино, платформа и цепи смотрелись очень гармонично, солидно, даже грандиозно. Точно такими же платформами для телевизионных приемников обзавелись все казармы в нашем училище. Потому как главное требование общевоинских Уставов: «Даже в безобразии должно быть единообразие!» Все и у всех в армии должно быть строго одинаково. На том армия стояла, стоит и стоять будет. Унификация!

Осмелюсь напомнить, что казарму построили плененные под Сталинградом немцы, которые отбывали трудовую повинность на Урале. В ностальгической тоске по далекой родине фашистская немчура создала архитектурный шедевр в виде нашей казармы: помпезные колонны и строгие арки в стиле тевтонских замков. Монументальная красота казармы вызывала благоговейный восторг, хоть экскурсии проводи или снимай кино о зверствах средневековой инквизиции. Подходящий антураж и для первого, и для второго.

Так вот, получив команду: «Рассаживаться»… не «Присаживаться», а исключительно «Рассаживаться», личный состав роты, в соответствии с утвержденным порядком, начинал рассаживаться в колонны.

Число колонн в центральном коридоре строго соответствовало количеству учебных отделений в роте. Объясню на примере. В 4-й роте было пять классных отделений. Соответственно и колонн в сидячем строю было тоже пять. У каждого курсанта было строго определенное место, закрепленное только за ним. Меняться местами запрещено.

Первыми у телевизора садились сержанты – заместители командиров взводов. За ними –  сержанты помладше,  командиры отделений. А следом–  прочая курсантская шелупонь, но в порядке прямо противоположном своему росту. То есть, самыми ближними к телевизору оказывались низкорослые курсанты. За коротышками размещались ребята среднего роста. А великаны и крепыши довольствовались местами на галерке.

Острота зрения зрителей при рассадке отчего-то не учитывалась. Вероятно, предполагалось, что у будущих офицеров Красной армии зрение должно быть строго «единица» или 100%. И в процессе обучения его параметры остаются неизменными, как масса электрона в вакууме.

Учитывая, что после обязательной медкомиссии на вступительных экзаменах, военные медики сразу и полностью забыли о нашем существовании, то о сохранности здоровья курсантов можно бы поспорить.

При разработке системы культурного воспитания подрастающих офицеров, за систему отсчета бралось условие, что курсанты имеют исключительно орлиную зоркость.

Гениально-простое распределение курсантов по иерархии и ранжиру:  по росту, весу и по жиру, по мнению командования давало возможность сержантам занимать привилегированное положение непосредственно у телеэкрана и гарантированно любоваться цветным изображением, пусть, даже весьма сомнительного качества.

Для рядового курсантского состава тоже соблюдался принцип справедливости. Высокие ребята сидели позади коротышек и не загораживали голубой экран своими мощными спинами. Генеральный секретарь ООН может спать спокойно. Права человека на свободный доступ к информации соблюдены и повсеместно реализованы.

Будучи высоким курсантом, я находился почти в километровой удаленности от «источника культуры». Мне, определенно, не везло. Я никогда ничего не видел и не слышал, по объективным причинам оставаясь за пределами политической жизни страны.

Используя полную политическую неграмотность, упираясь носом в широкую спину Лелика, я благополучно подремывал лишние тридцать-сорок минут в день. И на том спасибо.

В свою очередь, информационная программа «Время» обилием культуры и разнообразием информации не блистала. То очередной съезд, то внеочередной пленум. То всеобщее ускорение, то эфемерная перестройка чего-то где-то там. То награждение очередной медалькой очередного борца за мир во всем мире и т.д. и т.п.

Тем не менее, обязательный просмотр программы «Время» был санкционирован начальником училища и строго закреплен в распорядке дня.

Замполит училища, тонко улавливающий любые незначительные изменения и глобальные шараханья в извилистом курсе партии, обеспокоившись уровнем курсантской грамотности и политкорректности, настоял на кардинальном увеличении объема просматриваемых телепередач. А как иначе, когда горбачевская перестройка на дворе?! Не грех и о перспективах для персональной задницы позаботится. Мало ли?! А то вдруг с теплого седалища сковырнут за политическую близорукость?!

С выходом на голубые экраны страны долгожданной, архиважной и архинужной программы «Прожектор перестройки», в Распорядке дня появилась «монаршая» запись о продлении «культурного времени» на целых пятнадцать минут.

В принципе, «Прожектор перестройки» –  те же яйца, что программа «Время», только вид сбоку. Получилась такая же информационная мутотень, только еще более тоскливая и безысходная.

Но польза от нее несомненно была, ибо суммарное время моего сна, незапланированного и преступного с точки зрения Общевоинских Уставов, увеличилось в среднем до пятидесяти минут в день. Вот оно, счастье! Спасибо генеральному секретарю Горбачеву за перестройку. Ее позитивные плоды я ощутил непосредственно на себе.

Ограничивая время просмотра телеприемника, руководство училища искренне беспокоилось о сохранении нашего здоровья. Военные медики авторитетно вливали в курсантские уши, что при длительном просмотре телепрограмм ухудшается зрение, а в организме накапливается радиация, излучаемая некачественным кинескопом допотопного телевизора отечественного производства. Ну что же, мы  ребята наивные, все поняли как надо. Сразу и на веру. Что ни говори, а культурная жизнь курсанта обилием событий и разнообразием не блещет. Это точно.

Тем не менее, нас все устраивало. В военном училище жизнь идет по принципу: «Лишь бы не стало хуже!» Если серьезно, то невинная песенка из репертуара Аллы Пугачевой с припевом «То ли еще будет, ой-ей-ей», после символической переделки стала гарантированным билетом на педсовет училища для рассмотрения вопроса об отчислении от дальнейшего обучения. Вот так!

 Позиция отцов-командиров по культурному вопросу была прямолинейна и откровенна.

– Вас сюда учиться набрали, а не тИлИвизЕр смотреть. Учиться науке побеждать, а не по театрам и по музеям толкаться да книжки всякие читать. Билиби… либитристику, тьфу, язык поломаешь. И не ногами в мазурках буржуйских и вальсах всяких дрыгать. Устав, плац и матчасть  вот курсантская стезя! А культурку во время увольнения в город почерпнуть можно. Или потом, когда офицерами послужите в гарнизонах типа Оловянное болото, Комариное стойбище или Червонодышло. Вот там в музеи и походите… в свободное от службы время. Ишь, распустились! Может вас еще в театр отвести?! Кто сказал, не помешает?! Шаг вперед! Ага, мундеркинд недоношенный, возмутитель спокойствия и злостный нарушитель воинской дисциплины! Рота, смирно! Слушай состав суточного наряда!

Информационный голод длился по полгода, от отпуска до отпуска. Иногда в увольнении заглядывали в кинотеатр. Тайно читали книги. В основном, ночью в наряде на тумбочке дневального. Просвещались, как могли. Временами случались и неплановые приятные сюрпризы.

Блатной пост

  В гарнизонном карауле был один замечательный пост, так называемый «блатной». Этот пост курсанты очень любили за его необычность и связанные с этим положительные и приятные моменты. В зимнее время это был самый обычный и абсолютно стандартный пост, а вот летом…

Прелесть была в том, что маршрут поста проходил прямо по улицам гостеприимного уральского городка. Объект охраны находился в центральной части города и представлял собой здание городского архива.

Старинный особняк располагался на пересечении двух многолюдных улиц и его охрана расценивалась, как настоящий «подарок судьбы» или билет в кино на увлекательный сеанс «Гражданская жизнь». Кому-то покажется странным, но самая обычная жизнь, которая активно кипела и шумно бурлила за высоким забором военного училища, ежедневно проходила мимо нас, лишая элементарных радостей. Воистину, права народная мудрость: «по-настоящему ценится лишь то, чего ты лишен!» Кто служил, тот понял.

Человек с ружьем обречен тосковать по любому проявлению мало-мальской цивилизации. А тут целый архив. Да еще и в центре города. Не то, что в пыльное окошко на мир посмотреть, но и среди обычных людей по тротуару пошарахаться законная возможность имеется. Обалдеть, почти что увольнение в город. На свободу! Вот оно, маленькое счастье.

Гражданскому населению эти восторги не совсем понятны. Типа, чего тут такого?! Идешь себе по улице, ну и топай, куда надобно и зачем следовал!

Но для курсанта, который длительное время ходит исключительно строем и «в ногу», видит «грудь четвертого человека» и общается лишь с себе подобными «homo sapiens’ами», облаченными в военную форму цвета хаки, а также постоянно вдыхает запах портянок, фантастический амбре умопомрачительного бигуса и незабываемый аромат половой мастики образца 1936 года, не так все однозначно. Поверьте на слово.

Пройтись по улице, пусть даже, в границах поста, и жадно втянуть в ноздри пьянящие запахи улицы вперемешку с выхлопными газами проезжающих автомобилей, насладиться чахлыми цветочками на ближайшей клумбе и неуловимым ароматом духов от «Красной Москвы» и «Дзинтаре» до супердефицитных «Клема» и «Пуазон» –   это уже дорогого стоит. А сама возможность слиться с галдящей толпой и пройти положенные табелем пятьдесят шагов по периметру поста рядом со стройной девчонкой в полупрозрачном платьице… Итак, архив.

Городской архив не имел внешнего ограждения. У него не было неприступного бетонного забора, колючей проволоки под высоким напряжением, мощных прожекторов на вышке, злых собак с бегунком на тросике вдоль периметра, капканов. Не стояли таблички с грозными надписями: «Стой! Граница поста! Стреляют без предупреждения!» Не было прочего стандартно-устрашающего антуража, который обязательно полагается мало-мальски серьезной организации.

Принадлежность старинного здания с откровенно обшарпанными стенами и вечно грязными стеклами к ценным объектам государственного значения, которые подлежат надежной охране, выдавало лишь наличие слабеньких и насквозь проржавевших решеток. Причем, только на тех окнах архива, которые выходили на проезжую улицу. И то, честно говоря, это были не внушительные решетки в полном смысле устрашающе-надежного слова: «РЕШЕТКА», а жалкое их подобие «а-ля-теоретическое пособие для начинающего вора-дилетанта».

Так называемые решетки были смонтированы лишь на окнах первого этажа и висели на «честном слове». Они поскрипывали, вибрировали от малейшего дуновения слабого ветерка, постоянно угрожая свалиться на голову прохожим.

Стены городского архива так же находились в плачевном состоянии. Они щедро осыпались отслоившейся штукатуркой. Складывалось устойчивое впечатление, что здание архива ни разу не красили и не ремонтировали со времени его первоначальной постройки в эпоху нашествия татаро-монгольского ига. В первую половину нашествия, не иначе.

О какой-либо системе сигнализации в середине 80-х годов прошлого века говорить не приходится. Не изобрели еще систему сигнализации. И в дерзновенных мечтаниях архивариусов даже не ожидалось.