Участковый. Ментовские байки. Повести и рассказы. Книга первая

– Ну да, дескать, Полевые пьют-гуляют и своим аморальным поведением не дают папам и мамам воспитывать советских детей. И я тоже, как дурак, вслед за тобой, раз уж мы побратались, лично выступлю в суде и как представитель власти, как свидетель, и как надоумивший на глупость молодого лейтенанта наставник. Мы вдвоём расскажем всю правду об этой семейке, ведущей паразитический и антиобщественный образ жизни, укажем, что в жилищном кодексе судьи могут найти статью и выселить паразитирующих элементов за сто первый километр. Считаешь, что нужно всего лишь очень серьёзно подойти к решению данного вопроса и отработать зарплату?

– А как же мне заработать квартиру? Сами же говорите – без «палок» никак не обойтись.

– В нашем деле не качество главное, а количество – «палки». А если по судам таскаться, где напасёшь результатов на жильё?

Значит, на судебных делах «палок» для начальства не нарубишь?

– Не знаю, не знаю… Но могу утверждать совершенно точно – судебной практики о выселении плохих жильцов из квартиры нет. Нет ни одного судебного решения, нет и прецедента. И у Полевых несовершеннолетний сын.

– А-а!

– А ты думал, что вы с женой одни такие умелые?

– Тоже, сравнили!.. Но я всё же попытаюсь первым создать такой судебный прецедент. Что-то мне хочется выселить эту злополучную семейку.

– В тридцатые годы за этот подвиг тебе бы дали переселиться на освобождённую жилплощадь.

– Да лучше застрелиться, чем жить даже с такими мыслями! Я же о том, что не поддамся ни одной тут заразе!

– Я это вижу, ты честный будешь работник.

– И на том спасибо.

Мы долго молчим. Уже на подходе к опорному пункту наставник вдруг говорит:

– Лично я тоже двумя руками за выселение Полевых. Хоть бывает кишка и тонка, но и попытка не пытка. А если и впрямь выселить эту семейку, после столь громкого дела можно работать адвокатом. Да… – И капитан опять вдруг поглядев на себя, что-то стряхнул со своей одежды и о чём-то тайном вздохнул.

Старший участковый открывает опорный пункт милиции. Войдя в свой служебный кабинет, он виртуозно, метров с трёх, бросает толстую чёрную папку на рабочий стол. Таким же путем его милицейская фуражка летит на крючок стоящей в углу железной вешалки. Подойдя к небольшому овальному зеркалу на стене, дядь Юра вынимает из внутреннего кармана кителя расчёску и принимается тщательно расчёсывать густые чёрные волосы.

Смотрю на его отражение и, кажется, испытываю будто радость: с наставником вроде бы повезло. Спокойный, уравновешенный и уверенный в себе, знающий законы, жизнь. Есть грехи, а кто без греха?

В дверь без стука вбегает с заплаканным лицом женщина, истерично кричит:

– Помогите, родненькие! Убивает меня мой изверг!..

Капитан спокойно подходит к ней, взяв за руку, говорит:

– Вера Васильевна, прекратите истерику. Вашему горю слезами не помочь. А муж сюда не придёт, я его трусливую душу давно знаю. Мы сейчас же пойдём к вам и разберёмся в деталях.

– Ага! Давайте-ка в деталях разберитесь там с ним… Пойдёмте, дядь Юра, я готова. – С этими словами женщина старательно вытирается носовым платком.

Капитан представил меня:

– Познакомьтесь со своим новым участковым…

– Это вместо Черникова? – Женщина с сомнением разглядела меня с ног до головы. – А что случилось с «Анискиным»?

– Не важно… Это Полищук Семён Александрович. Как говорится, прошу любить и жаловать. Все ваши конфликты теперь будет разрешать он. Но поскольку у Полищука сегодня первый рабочий день, и ему будет затруднительно найти язык общения с вашим мужем, я готов оказать коллеге посильную помощь. Если нет возражений, не мешкая ведите нас к вашей половине.

– Фу, половине! Скажете тоже! Конечно, я не возражаю, и пусть ему сейчас же не поздоровиться! Это – вирус! Его надо изолировать! – уже вполне себе бодрым голосом отвечала заявительница, разворачиваясь к выходу из опорного пункта, как санитар, готовый спасти весь микрорайон.

Мы направляемся к сорок восьмому дому. Вспоминаю, что там проживает «сборная солянка». «Каждый день будешь сюда захаживать», – слышу голос капитана. Слова наставника уже сбывались.

Муж гражданки Ворониной лежит в кровати и мирно похрапывает. Старший участковый присаживается на стул и просит хозяйку принести его паспорт. Достав из своей толстой чёрной папки административный протокол, он начинает его заполнять. Минут за десять протокол составлен. Капитан знакомит с ним заявительницу, показывает, где поставить подпись, затем протягивает бумагу мне для ознакомления, сам же, выйдя в коридор, звонит по городскому телефону в дежурную часть.

– Шилов? Дядь Юра на проводе. Решили с Полищуком подсобить тебе. Для выполнения, так сказать, суточного плана по «пьяной» сто шестьдесят второй. Направляй воронок с архаровцами к сорок восьмому… да, по Шипиловской же… Подъезд третий, этаж шестой, ждём.

Читаю в протоколе: «Гражданин Воронин находился у дома… корпус… по улице… в пьяном виде, слабо держался на ногах, падал, своим внешним видом оскорблял человеческое достоинство и общественную нравственность».

Пьяный хозяин, разбуженный громкими посторонними голосами, поначалу ворочается в кровати, а затем просыпается. Его осоловелый блуждающий взгляд останавливаются на мне.

– Что здесь происходит? Ты кто такой? – Пьяный делает попытку приподняться на кровати, но это ему не удаётся. Он продолжает лежать, в верхней одежде и в ботинках. Подсунув ему под горло резиновую палку-«успокоитель», наставник строго предупреждает:

– Сейчас, Воронин, ты медленно поднимаешься и встаёшь с кровати, не делаешь резких движений, особенно в сторону жены. Во избежание с моей стороны греха смертного, проедешься сейчас в ментовку.

Хозяин медленно сползает с кровати, сквозь нечленораздельное до слуха доносится: «У-у, су-уу-ка! Опять сдаё-о-шь меня в менто-о-вку. Погоди-и, я тебе-э это припо-о-мню-у. Убью-у, стерву-у! Отсижу-у срок, но убью-у, гадину-у! Пригре-эл змею-у на свое-эй груди-и. Прописа-а-ал тамбо-о-вскую-у волчи-ы-цу в свое-эй кварти-ыре…»

Заявительница, не выдерживая психической атаки, уходит восвояси на кухню. Мы удерживаем приподнятого гражданина от повторного падения на кровать, его ноги не желают держаться ровно и вертикально, но с нашими усилиями шестипудовая ноша медленно тащиться от кровати до коридора прихожей. В это время раздаётся звонок в дверь.

На пороге стоят два милиционера.

– Милицию вызывали? – спрашивает старшина у хозяйки квартиры.

– Да, проходите. Милицию вызвал ваш сотрудник, дядь Юра, – отвечает Вера Васильевна, пропуская в квартиру прибывший наряд.

Волоком тянем Воронина к двери.

– Ребята, подсобляйте, – обращается старший участковый к сотрудникам патрульно-постовой службы.

– Это мы завсегда-пожалуйста, дядь Юра, – тут же откликается почти двухметрового роста старшина.

Без промедления, с необыкновенной проворностью и сноровкой великан перехватывает у нас ношу, и, словно мешок, взваливает на могучие плечи. Второму сотруднику остаётся только поддерживать Воронина, ругающегося матерными словами в адрес жены:

– Убью-у-суку-у-змею-у-подко-о-ло-о-дную-у…

Выбираемся, наконец, из квартиры. На лестничной площадке вызываем лифт. У подъезда стоит милицейский «УАЗик». Старшина и водитель заталкивают груз внутрь «воронка». Но пьянице удаётся схватиться руками за открытую дверцу машины, и начинается отчаянное сопротивление милиции.

– Не хочу-у в ментовку!.. Домой хочу-у! Жена-а!..

Наставник обращается ко мне:

– Нам, Семён, здесь делать больше нечего. Старшина Цалко обламывал и не таких буйних. Сейчас отдам ему бумаги, а затем пройдёмся с тобой дальше по участку.

Слышны душераздирающие крики несчастного, видно, старшине приспичивает применить в отношении буйного пьяницы резиновый «успокоитель».

Я прошу наставника объяснить, почему в протоколе записано, что Воронин задержан по «пьяной» статье от дома и корпуса, тогда как доставляем его в отделение не с улицы, а из собственной квартиры.

– Не является квартира общественным местом, и мы с тобой не имеем права оттуда доставлять пьяных в «обезьянники». С лестничной площадки можем, как приравненную к общественному месту, как стадион или сквер. Разберём что и как… Мы сейчас доставляем пьяного в контору по устному заявлению благоверной супруги, так? Доставал её, оскорблял, ругался матом, угрожал, мы это слышали. С другой стороны, с письменным заявлением к нам не обращались, стало быть, за мелкое хулиганство по сто пятьдесят восьмой никого тут ни с какого бока не притянешь. Нет ни свидетелей, ни опрошенных соседей. Факт?

– Факт. А отреагировать на заявление страдалицы мы обязаны. Какой выход? И вот мы, спасая заявительницу, задерживаем её благоверного по «пьяной», пишем в протоколе, что «задержан от дома».

– И не оставь тут без внимания устное заявление гражданки, реагируй на него! А что, если пожалуется, что обратилась в милицию, а она не отреагировала? Понял теперь, зачем Воронина бежит к нам в опорный и разыгрывает целый спектакль: убивает-де её изверг?! А тот, как видел, преспокойно почует в квартире, видит сладкие сны, открывает глаза, а тут четыре архаровца!

Совесть моя была возмущена. Здесь и сейчас совершалась несправедливость: жена – не по щучьему велению, а по-своему хотению – упекла благоверного муженька подальше от себя – в милицейский «обезьянник». Наставник будто читает мои мысли.

– Не переживай. Мы доставляем пьяного Воронина в ментовку и даём проспаться.

– Если бы она его в стационар, подлечиться… Было бы понятно и не обидно.

Старший участковый широко улыбается.

– Конечно, ты прав. – Но больше наставник не добавляет ничего и лезет за пачкой курева. Мы стоим у подъезда. Воронина уже затолкали в машину. Дядь Юра смотрит вверх, я тоже: в квартире наблюдавшая за нами заявительница удовлетворенно задёргивает тюль. Капитан достаёт из папки административный протокол, передаёт составленную бумагу старшине. Затем, повернувшись ко мне, отдаёт распоряжение:

– После работы в отношении Воронина напишешь рапорт и отдашь дежурному Шилову. – И опять к старшине: – Поезжайте, хлопцы, а мы с Полищуком – в опорный. Целке от нас привет!

Старшина садится в машину, громко хлопает дверкой, водитель заводит двигатель и «воронок» увозит Воронина в контору. Я спрашиваю, кто такой Целка, за что к нему такое пренебрежение. Если дурной человек, что означает ему «привет»?

– Не бери в голову. Фамилия его Целко. В конторе у нас почти каждый имеет прозвище, главное – не каждому говорить его в лицо. Дежурный капитан Шилов – «капШило», у замполита Ловцова – «Подстава». Мы, участковые, своего шефа зовём ласково – «Божок». Ты и месяца не прослужишь, как получишь прозвище. Как тебе, лейтенант Полищук, если станешь «Полщукой» или того хуже – «Поллитрой»? Хорошо, если не за обидное, к примеру, когда половину дела будешь оставлять на других, а, выпивая, наоборот, себе наливать больше.

– Не буду, чужого на других не перекладываю, чужого не пью, сигареты чужие не курю.

– Похоже, что так. Ладно… – Капитан докуривает, бросает окурок под ноги.

Я мысленно благодарю шагающего рядом со мной коренастого капитана за оказанную мне, стажёру, помощь в мой первый рабочий день.

– Запомни, Воронина коварная и двуличная, – поучает наставник. – Воронин сегодня глаза залил, спору нет, но он трудоголик – шесть дней в неделю вкалывает, как ломовая лошадь, а на седьмой день расслабляется, покупая пару бутылок пива. А его жена, стерва, и за пиво врывается в опорный и истерично вопит, что убивают.

– Побил бы он её хоть, что ли? – с надеждой спрашиваю я.

– Представь, ни разу и пальцем жену не тронул. Но язык, что помело, угрожает – и это уже факт, многие слышат.

– Наверное от горя запил, что расписался с ней.

– А у вас как в семье, без драк?

– Да, всё в порядке, ревнивая только сильно, зря угрожать не станет, если что – и впрямь пристрелит спящего в кровати.

– Ну, в общем, я другого и не ожидал. Любовь это… ценить надо! Ты постарайся, за жильё-то… И не таким, а и всяким прощелыгам давали. Ты пробьёшься, я верю.

«Спасибо, дядь Юра», мысленно благодарю участкового.

Наставник продолжал что-то говорить, а я уже думал о семье.

– Ну, Семён, ты где? Слышишь ли?

– Да, да, конечно, я слушаю.

– …Так вот, рассказывал мне один алконавт, вернувшись из «элтэпе». Построили, говорит, нас, вновь прибывших, на плацу, как солдат. Вышел к нам начальник лечебного профилактория и объявляет: «Запомните, алкоголики московские, наше главное правило – вы сюда приехали работать на государство, а лечиться будете дома, в Москве!.. Ха-ха-ха!..

– Да уж, смешно…

– Ну, точно? Всё нормально?

– Да, всё нормально. «Всё нормально!» – отзывалось в сознании будто эхом.

Глава 4

От теории к практике

Возвращаемся в опорный. Мой наставник первым делом вытряхивает на стол из своей видавшей виды чёрной папки ворох документов; уму непостижимо, как все они поместились в ней? Знакомя меня с бумагами, каждую характеризует:

– Вот эта – обыкновенный запрос из организации, присланная по месту жительства гражданина. Тебе надлежит проверить, проживает ли он по данному адресу, и выполнить просьбу отдела кадров – указать полный состав семьи… А эта вот бумага из наших доблестных внутренних органов – коллеги просят написать характеристику на молодого человека, недавно вернувшегося из армии. Ты обязан в трёхдневный срок выполнить их указание. Во-первых, проверь этого дембеля на компромат, пробей по милицейским учётам и картотекам. Далее надо, как водится, опросить в устной форме соседей по лестничной площадке и жильцов с верхнего и нижнего этажей. Проси, пусть охарактеризуют соседа – каков характер и отношение к людям. Затем составишь подробный рапорт-отчёт, подпишешь у руководства и отправишь по канцелярии инициатору запроса. Запомнил?

– Да, запрос исполнять в трёхдневный срок.

– Поехали, что ли, дальше?

– Поехали.

– Тогда держи вот, заявление гражданина Снегирёва, на трёх листах… Рассматривается согласно законодательству в месячный срок… но это не значит, что его нужно таскать в папке целый месяц – чем раньше исполнишь его, тем тебе же лучше, не будут дёргать на совещаниях. Замначальника по службе майор Божков ведёт статистику исполнения участковыми заявлений граждан, кто и в какие сроки их исполняет. Стоит раз попасть в его отчётность, как волокитчик, и весь твой наработанный авторитет насмарку. И ещё заруби на носу, на каждое заявление и жалобу ты обязан направить гражданину письменный ответ. Печатаешь его вот на этом аппарате… – Он указал на стол с электрической печатной машинкой «Оптима». – У начальника милиции, или у нашего шефа Божкова подписываешь ответ гражданину, а все материалы заявления относишь в канцелярию. Татьяна Алексеевна «спишет» их в архив.

– Постараюсь запомнить…

– Ладно. Считаю, что для первого рабочего дня знаний по бумажным волокитам достаточно. – Подытожив, наставник начал убирать некоторые документы в сейф, а другие засовывая назад в кожаную папку. Далее вновь закурил, и, сделав две глубокие затяжки, выпустил ноздрями две большие струи дыма, как из выхлопных труб двух мотоциклов «Урал». – Но это ещё не всё… Из своего восьмичасового рабочего дня на бумаги я трачу не менее четырёх часов. Сижу здесь, в опорном и, как заправская канцелярская крыса, сочиняю на машинке многочисленные ответы. Как-нибудь, посидим с тобой, научу, какие материалы собрать для суда на того же Воронина, если запьёт, дабы отправить в лечебно-трудовой профилакторий, «элтэпэ», на два года. Что?.. Расхотелось?.. Тут дело хозяйское. Далее следует знать, какие основания дают тебе право выносить постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Самая распространенная, злободневная и повседневная для нашего брата «сто двенадцатая ука» – это нанесение побоев. В компетенции участковых инспекторов по кодексу имеется несколько статей, по которым мы только собираем материалы, а затем передаём их в службу дознания, она самостоятельно проводит предварительное досудебное следствие. Или же мы, участковые, по указанию начальника милиции, как органа дознания, по согласованности с прокуратурой возбуждаем уголовное дело. Например, по двести шестой – хулиганство. И проводим предварительное следствие. По его завершению, с подписанными у начальника милиции и прокурора материалами, направляем дело в суд. Статья же сто двенадцатая предполагает рассмотрение дела в порядке частного обвинения в суде… Потерпевший сам обращается в народный суд. Уразумел?

– Так точно дядь Юр! – сплоховал я.

– Вот сейчас ты у меня, наконец, получишь!

– Виноват, исправлюсь, – отвечаю со смехом.

– Так-то лучше!..

Раздаётся телефонный звонок. Первый конфликт улажен.

Старший участковый поднимает трубку.

– Дядь Юра слушает. Ты, «капШило»? Что случилось?.. Пишу адрес… А-а, эти! Известная семейка, адрес помню… от Полевых позвоню.

«Сам себя называет дядь Юрой, другие так зовут. Кто ни попадя к нему также, а я чем хуже?..»

Бросив трубку, восклицает:

– Ну, а я что тебе говорил?! Всё тот же неблагополучный сорок восьмой дом! Сигнализируют: из сто пятьдесят третьей квартиры раздаётся мат-перемат, кто-то орёт дурными голосами, и там, со слов соседа, кого-то убивают.

– Для первого рабочего дня только убийства не хватает…

Наставник, поглядев на меня, успокаивает:

В этой квартире и есть самый известный в микрорайоне притон, где пробавляется перепродажей водки то самое семейство Полевых. Думаю, бытовое явление: собрались опять друзья-алкаши на попойку, теперь бьют друг другу морды.

– Ну, да.

Капитан достал из шкафа резиновую палку и протянул мне, как выдал автомат перед боем.

– Эта у меня храниться про запас. Бери. Без этого инструмента туда соваться небезопасно. И отныне один туда не заходи, не посоветую одиночке и с «калашом».

Выходим из опорного и спешно направляемся к «шесть на восемь», как я уже окрестил злополучный сорок восьмой. На ходу, наставник разъясняет диспозицию:

– Возможно, запротоколируем мелкое хулиганство, это сто пятьдесят восьмая «коап», а может и сто двенадцатая и даже двести шестая «ука» – хулиганство, но покажет только вскрытие. Стажировка твоя удалась, лучше и не закажешь… Сто шестьдесят вторую «коапа» ты изучил полчаса назад на пьяном Воронине. В притоне, уверен «каша» покруче, думаю, как минимум, хулиганство. – Он говорил, словно, в чём-то убеждая себя самого.

На лифте поднимаемся на восьмой этаж… сто пятьдесят третья квартира… доносятся крики, пьяная ругань… дверь была не заперта от того, что внутренний замок в старой грязной двери попросту отсутствовал. Входим с капитаном в неосвещённый и довольно мрачный коридор. Из чёрного патрона, свисающего с потолка на кривом проводе, торчат стеклянные осколки. Первая, левая по ходу комната открыта настежь, из неё-то и слышится пьяный шум, в том числе громкая ругань вперемежку с отборным матом.

– Как зайдём в комнату, ты становись у двери и держи оборону. Бей наотмашь всех, кто станет прорываться в коридор. Я сейчас мигом осмотрю кухню, туалет и ванную комнату. Если начнут выходить из залы, громко зови меня, но удерживай сектор обороны!

– Есть!

На цыпочках наставник ушёл по темному коридору, завернув за угол, в кухню; тихо хлопнула дверь туалета, а через несколько секунд и ванной комнаты. Убедившись, что посторонних лиц там нет, он возвращается ко мне. Шепчет:

– Осталось проверить вторую, малую комнату. Она справа. А затем быстро с ними разберёмся. – Тем не менее он с тревогой вслушивается в орущую на всю «ивановскую» комнату. – Ладно, я пошёл… – Наставник бесшумно толкает от себя дверь правой комнаты, исчезая за ней. Целых несколько минут, показавшихся бесконечными, дядь Юра отсутствует, проверяя помещение.

Решаюсь, бросив «боевой» пост, заглянуть в эту тихую комнату, но из неё показывается голова и плечо, наконец, капитан плотно закрывает за собой дверь.

– А сейчас, Сеня… на-ка, возьми мою папку. План прежний. Стоишь у двери с поднятой дубинкой. Кто делает попытку покинуть «окоп», того бьёшь, как врага, можешь наотмашь, чья рожа не понравится, только не по голове.

– Да знаю!..

– Пошли! – Скомандовал старший участковый, и мы, словно два бойца, стремительно ворвались в «окоп» противника, к пьяной вдрызг компании, где было всего пять человек.

Закрываю за собой филенчатую дверь, состоящую из двух половинок, где о стёклах забыто давно, и принимаю боевую позу: поднимаю над головой устрашающую резиновую палку.

– Всем сидеть на своих местах! Кто дёрнется с места, тому сделаю очень, очень больно! – Рявкнул капитан, стоя посередине комнаты, приподняв над собой грозное оружие, как боевую гранату, из которой вынул чеку.

Возможно, это было излишество торжества. Всего-то трое пьяных мужчин и две женщины, сидящие мирно за столом, хотя и с громким базаром. При возникновении перед ними двух фигур в милицейской форме они тут же осеклись. Показалось, правда, что не чрезвычайно удивились, что им опять могут помешать. Осоловело и безмолвно алконавты взирали на пришельцев из далекого тверезого мира. Несколько рук, однако, тут же затушили окурки в тарелке с горкой совсем коротких сплющенных бычков.

На столе среди того, что оставалось от закусок и среди пустых бутылок стояла недопитая на три пальца бутылка водки.

Носком ботинка старший участковый задевает по пустой бутылке, лежащей на полу, она катится по грязному линолеуму, ударяется о плинтус и отскакивает от него, произведя много шума.

– Зачем пинаешь бутылку, дядь Юра? Ты не у себя дома!

– Это я нечаянно, не видите, что ли?!

– Ну, так извинись, хотя бы!

– Ага, щас, разбежался. А по загривку вот этим не хочешь?..

– Мы сидим, мирно разговариваем, никого не трогаем. Чё те от нас надо? – Грубо и развязно мычит одна из женщин, видать, хозяйка квартиры.

Капитан не собирается сдавать занятых позиций даже в отношении её, он суёт резиновую палу ей в шею и приподнимает подбородок.

– Объясняю, гражданка Полева. Я тут не для того, чтобы за соседей извиняться, а что они обратились в органы власти с письменным заявлением. Полищук, покажи им!.. – От неожиданности я открываю папку и вынимаю первый попавшийся листок.

– Вот!

Палка капитана уткнулась в бумагу.

– В нём они указали, что вы – грубые нарушители общественного прядка: мало того, что распиваете спиртные напитки, так ведь орёте же, мешаете отдыху трудящихся, которым утром на работу. А посему я сейчас составлю на каждого из вас административный протокольчик, да-да! Мужиков ваших, мадам, отправлю отдохнуть в «обезьянник». Ты, Зин, останешься дома, а твоя подружка Ритка-маргаритка уберётся, как водится, восвояси.

Та, которую звали Ритка, фыркнула и повела плечом. Сидящий между нею и хозяйкой лет сорока мужик в грязной мятой рубашке с короткими рукавами, весь с блатными татуировками, приподнимается на стуле и заплетающимся языком высказывается в защиту законных прав и свобод граждан:

– Мне по освобождению досрочно вообще полагается отдых! Я имею право пожаловаться прокурору. И мы отсюда никуда не пойдём. А ты, дядь Юра, шёл бы, как и раньше, своей дорогой!

– Ах, ты!.. Да когда ж я шёл своей дорогой?!

Тут участковый наносит резиновой палкой вдоль спины правозащитника два резких удара:

– На тебе, а ещё вот – на! – Мужик опять рухнул вниз. – И вот так сидеть, и не рыпаться, я сказал! Разве тебе, Мордвинов, я дал последнее слово?

– Ну, ты чисто деспот, дядь Юра!

– А – ай!..

Ещё один защитник доброты и порядка, желавший не пасть лицом, корчась от боли, медленно опустился туда, где сидел.

– Вот так-то! Здесь я ваш и судья, и прокурор!

– Да поняли мы уже. Шли бы вы и правда, дядь Юра! Надоели, право! – сказала развязно Ритка.

– Слишком прыткие! Вот составлю пять протоколов и разбежимся.

– Ну, так и начинай с меня. И впрямь, пойду-ка я домой.

– Так-то лучше, Реброва. У тебя и своя хата есть, там и допьёшь сегодня. Что тебе у Полевых, мёдом намазано?

– Ты, начальник, знай, составляй бумагу, я подпишу. Не начальник цеха нотацию читать, за каким станком мне стоять и с кем спать.

– Полищук, подай-ка мне папку. Кстати, познакомьтесь со своим новым участковым, не человек, а зверь, – представляет меня он всей хмельной честной компании.

– А что «Анискин»? – Интересуется мужик в густой щетине и с взлохмаченными волосами, забывшими о расчёске.

– Это тайна… Полищук, иди, опрашивай соседей. В первую очередь, отыщи того, кто позвонил в милицию. Пусть напишет заявление на имя начальника милиции.

– Ага, отыщи и адресок его нам дай, – сказала хозяйка.

– Ну-ну, не шути такими вещами, а если с ним что случиться не по вашей вине, так на вас и повесят.

– Ладно, начальник, поняла. Не тронем мы никого.