Моя Прелесть

Парень также внимательно разглядывал меня, как и я его. И не только лицо. Мне вдруг стало стыдно за свою старую футболку и рваные джинсы. А вслед за стыдом пришла злость.

– Ты меня сбил, – мрачно сообщила я.

– Тебя воздушной волной на обочину отбросило. Если бы это был я, мы бы с тобой не разговаривали, – ответил он и тотчас с возмущением спросил. – Ты что, правил дорожного движения не знаешь? И вообще, ты в курсе, что здесь везде частные территории находятся?

Это кладбище, что ли, частная территория? Я хотела сыронизировать, но замерла, заметив его транспортное средство. Мне снова поплохело.

Невдалеке от нас застыл темный большой конь. Я даже породу эту знаю – английская верховая. Лев Андреевич только таких у себя в конюшне держал. Но уж больно неподвижно коняга стоит. А главное, из его глаз лучики красного света вперед на дорогу падают. Словно фары у машин.

– Ну, так как ты сюда попала? – в голосе парня нарастало раздражение.

– А?

Я ошарашено перевела взгляд от коня к всаднику.

– Я непонятно говорю?

Мне стало ясно: еще немного, и он просто сядет на своего монстра и ускачет.

– У меня голова болит, – захныкала я. – Не помню я ничего. И в глазах двоится. Отвезите меня домой. Пожалуйста!

Мне ведь реально страшно. Одна, кладбище рядом, до города брести да брести. Дай бог, к утру добраться. А я есть хочу. И желудок сразу громко подтвердил: «Да-да, я тоже». Угрожающе так предупредил. Янка утверждает, что если каждые три часа что-нибудь не есть, то желудок сам себя кушать начинает. А у меня с утра маковой росинки во рту не было.

По-моему, угрозы, исходящие от моего желудка, были слышны всей округе. Парень скривился и помог мне подняться на ноги.

– Сама сядешь или подбросить? – поинтересовался он.

Ну, так сразу и не скажешь. Пару раз каталась верхом, но от этого, сами понимаете, лихой наездницей трудно стать. Тем не менее, я гордо буркнула «Сама» и засопела, пытаясь вдеть кроссовку в стремя.

Ну, блин, какая гигантская скотина! Хорошо еще, что стоит и не шелохнется. Парень не вмешивается, наблюдает. Наверное, ухохатывается в душе… Наконец, получилось. Теперь осталось только другой ногой посильнее оттолкнуться, чтобы до спины коняги достать. Ухватилась я за луку седла, оттолкнулась и в это же время почувствовала сильный толчок под попу.

У-ух! Я взвилась вверх. Еще немного и я грохнусь по другую сторону дороги. Эта мысль молнией обожгла, и я замотала ногами в попытках зацепиться за седло. Приземление, а точнее, приседление, чудом, но удалось, хотя и оказалось довольно болезненным. Мужественно удержав в себе постыдный стон, я огляделась. Высоко-то как!

Между тем парень освободил стремя от моего присутствия и, чуть коснувшись его ногой, лихо взлетел на скотину позади меня. И при всех этих манипуляциях коняга и не подумал шелохнуться. Стоит, словно неживой. Но как только поводья были подобраны и шенкеля отвешены, он ожил. Так ожил, что прямо мамочки мои, сейчас завизжу! До такой скорости даже Антон не разгонял свой байк. Глаза сразу прищурились и заслезились, щеки бьются на ветру, словно флаги, рот предпринимает судорожные попытки поймать воздух…

Короче, когда коняга резко затормозил, я чуть не взвыла: сначала от испуга – если бы не крепкие руки наездника, я бы так и продолжала мчаться дальше, правда, уже без лошади; а потом от облегчения – вокруг тишина и ничто на тебя больше не несется. И что самое интересное, остановились мы прямо под щитом-указателем. Он сообщал, что до города 103 километра осталось. Это что и есть место назначения? Я осмотрелась, но ничего интересного не нашла, кроме теремка с надписью «У Ирины».

Парень спрыгнул и помог спуститься мне. Видя, как я вытираю слезы, извинился:

– Прости. Я обычно всегда один езжу, поэтому запасные очки не вожу… Есть хочешь?

Еще бы! Но, все же сочла нужным предупредить:

– Только у меня денег нет. Но я вам потом обязательно отдам.

Он равнодушно кивнул и легонько подтолкнул меня к дверям.

Внутри все было залито светом. Это вернуло краски, и мир больше не казался опасным незнакомцем. Я с облегчением вздохнула. Все, как обычно и бывает в подобных заведениях: пустые столики и стойка со стеклянным прилавком-холодильником. Ассортимент еды не очень богатый: из тарелочек на меня смотрели пара салатиков да макароны с такого же цвета котлеткой. Все заботливо укутано в пищевую пленку. И порции такие крошечные! Ну, прямо как в нашей факультетской столовке. Но когда я глянула на ценники, то с трудом подавила вздох – цены здесь были ресторанные. Глаза заметались в поисках бюджетного варианта и натолкнулись на сухарики…

– Ну, – поторопил меня мой несостоявшийся убийца, – чего будешь?

Кстати, я угадала: глаза у него были голубые, а волосы темно-каштановые. А вот с возрастом ошиблась. В темноте он показался мне моложе… Ему, наверно, ближе к тридцати. Или больше. Я как-то не очень хорошо его определяю. Одет молодой человек тоже был обычно: джинсы да тенниска. Разве что вместо кроссовок кожаные сапоги, в которые были вправлены штанины.

Полная хозяйка заведения вынырнула из подсобки и, расставив руки в бока, с выжиданием уставилась на меня.

– Мне сухарики, пожалуйста, и чай… без сахара.

Зря я про сахар сказала. Прозвучало это… жалко как-то.

Молодой человек хмыкнул:

– А еще горячее подогрейте. Салаты все свои тоже давайте. Есть еще что-нибудь съедобное?

Хозяйка, почувствовав любителя пошиковать, приободрилась:

– Винегрет лучше не берите. Он, – она запнулась ненадолго, – вчерашний. Хотите выпечку? Я ее сама делаю.

И она водрузила на прилавок корзину с пирожками и плюшками.

– Давайте, – равнодушно кивнули ей в ответ. – И бутылку Светлояра.

Мои глаза округлились, когда он забрал корзину целиком. А затем округлились глаза хозяйки, когда он бросил пятитысячную бумажку и пояснил при этом:

– Сдачи не надо.

Мне это очень и очень не понравилось. Я ему что, теперь пять тысяч должна? За это?!?

В замешательстве я очень-очень медленно потянулась к румяному пирожку и откусила маленький-маленький кусочек. Корочка тоненькая и хрустящая, а за ней почти сразу начинка. М-м-м! С капустой! Мой любимый! Желудок взвыл, требуя поторопиться, и я зашевелила челюстями быстрее. Все быстрее и быстрее. Потом были опустошены друг за другом тарелка с морковью по-корейски и макароны с бумажной котлеткой. Съеден еще один пирожок. И плюшечка… Светлояр, кстати, оказался вылитой Колой. И по цене, и по вкусу. Когда голод утих, я снова оказалась в состоянии воспринимать происходящее. Заметив, что мой новый знакомый ничего не ест, зато не спускает с меня взгляд, я вдруг вспомнила фильм «Сумерки».

– А ты что, – и снизила голос до шепота, – вампир?

Меня смерили надменным взглядом.

– Успокойся, ты не входишь в мой рацион питания. Это, – молодой человек презрительно кивнул на опустошенные мной тарелки, – тем более.

«Вампир-вегетарианец. Теперь и с коняшкой понятно – сначала выпил у нее кровь, а потом оживил», – сделанные мной выводы неожиданно успокоили. Вопрос с отдачей долга как-то сразу потерял свою сверхзначимость. Всем известно – у вампирюг денег куры не клюют. А вот на счет вегетарианства – сбои случаются. И на всякий случай решила стать милой девочкой.

– Так как тебя на трассу так далеко от города занесло? – снова поинтересовался этот странный типчик.

– Понимаешь… – замялась я.

– Артур, – подсказал он.

– А меня Кристина зовут, – тотчас лучезарно улыбнулась я и, приободрившись, продолжила. – Мой парень решил прокатить меня с ветерком. А потом мы поссорились… Ну, и вот…

– Ясно. Я сразу понял, что ты девчонка бедовая. Так куда тебя подбросить?

Он что, на лошади по городу поскачет? Я сильно удивилась, но вида не подала.

– К университетскому городку, если можно. Это на проспекте Ленина.

Молодой человек кивнул и окликнул хозяйку:

– У вас пакет есть, пироги положить? Заверните нам их, пожалуйста.

Артур вручил мне сверток. Я ломаться не стала – затолкала его себе в рюкзак. Хоть так ребят порадую, коли с днем рождения не получилось.

Мне снова помогли забраться на конягу. Правда, теперь осторожнее. Я приземлилась в седло без угрозы потери девичества.

Потом опять была гонка. Но теперь, сытая и спокойная, я даже получила от езды удовольствие. Откинулась на грудь Артура, рюкзак к себе прижала. И чего я тогда перепугалась? Да у него руки – как ремни безопасности – держат крепко. Осталось только глаза закрыть и представить, что я на карусели катаюсь. Ну и пусть, что кресло время от времени шевелится. В этом даже пикантность определенная есть…

Проснулась я оттого, что коняга резко сбросил скорость. Открыла глаза, а потом и рот – от изумления. Дамба знакомая. За ней мост через реку начинается. Нормальный мост. Такой же, как обычно. А вот все остальное!

Коняга обогнал фургон, который весьма бодро вез бык. Водителя (или кучера?) видно не было. Впереди фургона выступала кабинка с тонированными стеклами. Потом Артур резко ушел вправо, потому что ему навстречу во весь опор мчался облаченный в черный пластик дилижанс. Двойка вороных адски помигали красными глазами, и наш монстр сбавил скорость.

«Гаишник, наверное, – подумала я и вздохнула. – Так вот какая ты – быстро прогрессирующая шизофрения». Кстати, чуть дальше действительно стоял наш родненький гаишник в форме со светоотражающими вставками.

Чем ближе мы подъезжали к городу, тем больше становилось машин (то есть скотин). Всех видов и расцветок. Однажды даже видела верблюда. Он достаточно бодро вез сдвоенный фургон, на котором белым по красному было намалевано «Магнит». Несколько раз нам встретились любители покататься верхом. Но их было немного, гоняли они почище байкеров, а при встрече со скакуном Артура их кони ржали. На что наш резвый рысак отвечал таким же радостным ржанием.

Некоторые дома, что встречались по пути, я узнавала, но, как правило, это были старые постройки: эпохи Сталина и те, что были раньше. Вместо панельных коробок стояли здания овальной формы, а современные высотки заменились высоченными термитниками-небоскребами. Выглядели последние ошеломляюще красиво. Они были похожи на инопланетные замки, раскрашенные неоновой рекламой хорошо знакомых брендов. «Spar», «Билайн», «L’Oréal», «Макдональдс», «Магнит» – все родное и знакомое. Система дорожного регулирования тоже была такой же, как в обычном мире: разметка, светофоры, дорожные знаки. И маршрут вполне узнаваем. Освоившись, я даже оказалась в состоянии подсказать дорогу. Когда мы промчались еще по одному мосту, ведущему в верхнюю часть, я решилась на совет:

– Сейчас лучше направо. А то здесь даже по ночам бывают пробки.

– Я в курсе, – коротко отозвался Артур.

Скоро мы въехали в центр города. И я испытала культурный шок – мое любимое место для прогулок исчезло. Где милые сердцу купеческие домишки и чугунные статуи дореволюционных дяденек и тетенек? Их не было. Везде высились термитники – один выше другого. И если ночной город сам по себе освещался неплохо, то здесь все было просто залито неоновыми огнями. У некоторых зданий с рекламой кинотеатров, ресторанов, стриптиз-баров, кафешек толпились экипажи, ходили люди. Знакомых названий уже практически не встречалось. Разве что «Газпром». Но и он сам, и его «Мечты сбываются» довольно куцо выглядели на фоне сверхгигантского сооружения напротив него. На фасаде переливались всеми оттенками синего голограмма черепа и надпись «Некропром. Вечные ценности». Были и другие небоскребы. Но названия мне ничего не говорили. Запомнилось одно своей агрессивной кирпично-красной расцветкой и живым изображением гигантских черных муравьев, что карабкались по стене. «Формальдегид&Ко», со зловещим подмигиванием сообщала мне реклама. «Мы думаем о вас».

Когда мы въехали на проспект, начал накрапывать дождик. Противный такой, холодный. Я стала мерзнуть и загрустила. Куда еду, сама не знаю. Что увижу вместо родного городка? Подмигивающие черепа? Я испустила вздох облегчения, когда впереди показались знакомые дореволюционные постройки родного университетского городка, окруженного яблоневым садом. Артур остановил конягу и помог мне спешиться.

– Приехали, – сообщил он мне.

Признаться, мне стало вдруг страшно. Он уедет, а кто встретит меня в моей любимой общаге? Однокурсники-мутанты с пылающими, как у коняги, глазами?

– Хороший коник, быстрый, – засюсюкала я, касаясь шелковистой морды монстра. Он не отреагировал. – А как его зовут?

– Мерин 10А, – чуть удивленно отозвался он. – Слушай, с тобой точно все в порядке? Может, к врачу отвести?

– Я в порядке, – промямлила я.

Он уже взялся за луку седла, но я остановила:

– Я вот подумала…

– Ну? – нетерпеливо бросил он.

– Я же тебе вроде как должна…

– И? – подбодрил он меня.

– Понимаешь, я пока на мели. Но вот через пару недель мне должны деньги на карточку придти. И тогда я расплачусь с тобой. Честно.

Дождик становился все сильнее, и его волосы намокли, а по лицу бежали ручейки. По моему тоже. Я зябко охватила себя за плечи и продолжала смотреть на него. Что-то вроде паники зарождалось в моей душе.

Артур подумал и мотнул головой.

– Нет, слишком долго.

Он шагнул ко мне, запрокинул голову и поцеловал. Не по-детски так поцеловал. Поцелуй все длился и длился, а мне не хотелось, чтобы он прекращался. Хотелось, чтобы он длился всегда. Вот только дыхание кончилось.

– Вот и расплатилась, – весело заметил он и провел пальцем по моим пылающим губам.

А потом вскочил на своего монстра и умчался вдаль. А я посмотрела ему вслед, вздохнула и потопала в общагу.

Глава 3. А тараканы здесь рыжие

Первое время я шла по тенистым аллеям городка и нервно оглядывалась по сторонам. Но никого не увидела. Дождик почти закончился, и свет редких фонарей купался в лужах. Один раз боковое зрение уловило какое-то движение в кустах. Я чуть не заорала, но потом поняла, что это кошка. Короче, страха натерпелась порядочно. Зато когда, наконец, подошла к общаге, испытала некоторое облегчение. Никогда не думала, что обычная брежневская коробка может так услаждать взор. Не знаю, каким чудом, но она сохранилась в этом шизоидном мире в своем первозданном виде – родненький серый прямоугольный параллелепипед с пятью рядами окон. Сейчас он казался мне эталоном архитектурной изысканности и сдержанной красоты.

Судя по большому количеству темных окон, было уже довольно поздно. Интересно, сколько времени? Мой старенький Nokia уже пару недель как приказал долго жить, а новый телефон пока купить себе не удосужилась. В принципе, он мне особо и не нужен. Все мои друзья жили под боком, а после того, как дядя Леня пропал, надобность созваниваться с родными отпала сама собой по причине отсутствия оных.

Я потрогала свой пузатый рюкзачок, но доставать оттуда Прелесть не стала. Все равно она разряжена. Просто на меня успокаивающе действует сам факт ее присутствия. Вот и сейчас, нащупав ее каркас, приободрилась. Да, в конце концов, не так уж и важно – насколько далеко за полночь я заявлюсь. Скандала все равно не избежать. С этими мыслями я поднялась на бетонное крыльцо и торкнулась в дверь. Она оказалась предсказуемо запертой изнутри. Я нажала на звонок, сжала кулаки и расправила грудь, собираясь с духом.

Окна вспыхнули мягко желтым, послышались шаркающиеся шаги и родной сердитый голос вопросил:

– Чего надо?

Ох, как я обрадовалась! Мое временное помешательство закончилось. Мир стремительно приобретал привычные и родные очертания. И пусть я получу нагоняй. Пусть! Главное, я дома.

– Марь Иванна, это я, Кристина Мерлина из 315, – привычной скороговоркой заныла я. – Пробка такая жуткая, Марь Иванна. Опоздала я.

– Ты по жизни, Мерлина, в пробке, – непреклонно отчеканили мне в ответ.

– Ну, Марь Иванна, – еще горше застенала я. – На улице дождик. Хо-олодно.

Лязгнул замок, и дверь открылась. Я радостно нырнула в проем теплого желтоватого света и счастливо выдохнула. Все было, как всегда: с левой стороны – стойка, маленький телевизор и стеллаж с ячейками для ключей; с правой – просторный холл с домашними цветами в кадках и казенными стульями; впереди – желанный коридор и Мария Ивановна как несокрушимая преграда на пути в теплую постельку. Она стояла, широко расставив ноги и подперев руками бока, и очень неодобрительно взирала на меня. Впрочем, это ее обычное выражение лица. Иногда она выдавала такие фортели – мама не горюй. Очень пожилая дама умела внести оживление в наше скромное житие. Но при всем при этом у нее была ахиллесова пята, о которой она даже не подозревала. А мы знали и безжалостно этим пользовались. Секрет этот бережно передавался из поколения в поколение: Мария Ивановна больше всего на свете боялась понести ответственность за чрезмерную верность долгу. Что приедут бравые парни на воронке и вопросят так строго:

«А почему вы, Мария Ивановна Сергеева, довели до смерти комсомолку, активистку, отличницу Кристину Константиновну Мерлину? Может, у вас есть какие-то обиды на Партию?». Конечно, я не комсомолка, но подозреваю, Марь Иванна об этом не знает. Она застряла где-то на рубеже 50–60-х годов. И не активистка я, уж точно. Но и это ей неведомо. В общаге пять этажей, на каждом по двадцать комнат, в каждой комнате по три-четыре студента. Итого в среднем (если вычесть подсобные и сдаваемые в аренду помещения) получаем около трехсот мучеников науки. Вот откуда ей знать, кто из нас кто? Главное действовать нужно на ее психику мягко, не пережимая гайки, чтобы у Марь Иванны не вступила в силу вторая ее ипостась: «На понты берете, гады! Думаете, я вас боюсь?!? Да ни фига я вас не боюсь! А ну, пошла в дождь, шпана малолетняя!»

Поэтому, я действовала тактично. У меня всегда это лучше всего получается. Войдя в холл, я долго и тщательно вытирала ноги о коврик, подкашливала и шмыгала носом. Короче, как могла, изображала умирающую лебедь.

– Простите, Марь Иван. Я больше так не буду, – полным раскаяния голосом произнесла я.

Тетка с проплешиной на голове и ярко рыжими концами волос, закрученными в хлипкий пучок, в ответ недоверчиво хмыкнула, но смилостивилась:

– Все вы так говорите, Мерлина. Давай уж. Иди. Да скажи вашим с третьего – не угомонятся, милицию вызову.

«Милицией» Марь Иванна стражей закона по старинке называла. Никак врубиться не может, что мы уже несколько лет – прогрессивное демократическое общество. Но, кстати, на тревожный звонок имела полное право. Заунывное многоголосье сверху довольно слажено выводило «Ой, то не вечер, да не вечер…».

– Скажу, Марь Иванна, – бодро соврала я.

Не вызовет. Она стражей закона как чертей боится. Говорила же насчет ее ахиллесовой пяты.

Я уже собралась было топать наверх, как уловила некое движение под ногами. Мое зрение опять стало, как и было всегда, средней степени паршивости. Поэтому я прищурилась, силясь разглядеть, что это.

– И-и-и! – тонкий противный визг вырвался из меня.

Я вскочила на стул, с ужасом взирая на рыжих и усатых, деловито ползающих по ковровому покрытию.

– Мерлина! А ну прекрати визжать и мебель мне портить! – гаркнула Марь Иванна.

– Т-тараканы. Живые, – простонала я. Я их до смерти боюсь.

– Что ты, милочка, – возмутилась старуха и добавила с гордостью. – У нас приличное заведение. Дохлые. Нам их на днях «Формальдегид&Ко» презентовал. Для уборки помещений. Спонсорская помощь. А то от вас, грязнуль, у Ларисы Петровны давно руки опустились… А ну слазь, сказала, со стула, Мерлина, а то Ларисе Петровне расскажу, как ты тут беспедельничаешь!

Угроза на меня подействовала. Лариса Петровна – это наш комендант. Еще одно исчадье ада, время от времени омрачающее нам жизнь. Но, в отличие от Марь Иванны, относится к высшей нечисти, поэтому договориться с ней очень сложно.

Аккуратно прижимая раздувшийся рюкзачок как щит к груди, я двинулась к коридору. Тараканы резво рассыпались в стороны от моей поступи, а потом дружно стекались к тому месту, где только что находились мои кроссовки. Вообще, весь мой путь от дверей до конца холла можно было проследить по рыжим шевелящимся холмикам. Я отвернулась и поспешила к себе.

Чем выше я поднималась по лестнице, тем становилось темнее, а прочувственные завывания делались все громче. «Догорай, гори моя лучина, догорю с тобой и я», – старательно выводили голоса. Вот уже и бренчание гитары начало пробиваться сквозь хор. Мое зрение больше не радовало в темноте сверхвозможностями, поэтому приходилось ступать осторожно. Зайдя на свой этаж, я от ужаса остолбенела. В середине коридора оранжевым огнем горели глаза. Много глаз. Я попятилась назад на лестничную площадку и заорала, натолкнувшись на кого-то. Хор смолк, а мне в лицо ударил сноп белого света.

– Блин, Крис, ты чего так пугаешь!

Валька Будейкин замахал фонариком и закричал:

– Именинница, наконец, пожаловала.

И подтолкнул меня вперед. Ох, я не знала, плакать мне или смеяться. Это надо же было так перепугаться, чтобы огни свечей принять за глаза мутантов. Хотя с другой стороны, судя по очень и очень нетрезвым рожам, может, я и не совсем ошибалась.

Янка сидела на полу в обнимку с каким-то парнем, которого я не знала. Как, собственно, и половину присутствующих здесь. Похоже, наша частная вечеринка переросла в нечто гораздо большее.

– Ну, и зараза ты, Кристи… ик, – возмутилась Янка. – Я готовила, старалась, а ты взяла и смылась.

– Штрафную имениннице! – провозгласил ее кавалер под одобрительный вой собравшихся.

Он с трудом поднялся на ноги, держа в одной руке пластиковую бутылку, а в другой рюмку. Ярик Маслов с пятого этажа, известный балагур, пьяница и любимец девчонок, начал негромко наигрывать на гитаре марш. Остальная братия принялась тихонько отбивать руками-ногами темп и приговаривать зловещим шепотом:

– Пей до дна, пей до дна, пей до дна…

Все это звучало достаточно жутко в темноте, которую жалкие огоньки свечей вовсе и не освещали, а как бы даже наоборот. Но этим придуркам понравилось. Кто-то завыл, кто-то заклацал зубами. Я затравлено оглянулась: может, все-таки мутанты? Валька пьяненько ухмыльнулся мне и положил руку на плечо:

– Пей, Мерлина. Уважь общество. Ведь ради тебя собрались.

Ага, ради меня! Уж мне-то можно не заливать. Чуть дрожащей рукой я приняла рюмку.

– Пей до дна, пей до дна, пей до дна, – шепот нарастал, гитарное бренчание усиливалось.

Я выдохнула и опрокинула в себя жидкость.

– У-у-у… а-а-а, – я взвыла и выпучила глаза.

– На, запей быстрей, – чьи-то руки вручили мне граненый стакан.

Я жадно отхлебнула и закашлялась. Вот гады – спирт заставили водкой запивать. Раздался дружный ржач.

– Приговор приведен в исполнение. Теперь, ты Криська, прощена, – давясь от смеха, сообщил Валька.

Приятель, называется. Но безмятежность стремительно овладевала мною. Я плюхнулась рядом с Янкой и ответила:

– Гады вы все. А я вам пирожки принесла.

– Еда! – дружно взревело сообщество и потянулось ко мне.

Больше я ничего не помню.

– Тр-рр-тр-рр-тр-рр…

Самый отвратительный звук вырвал меня на поверхность гнусной действительности. Голова трещала не меньше этого будильника. Я застонала и закинула руку к прикроватной тумбочке, где он стоял. Увы, рука прошлась вскользь. Будильник свалился на пол, продолжая отчаянно верещать.

Ох-хо-хо, как же мне было плохо. С трудом разодрав глаза, я наклонилась и подняла эту орущую гадость. А потом взгляд мой упал на дверь, и остатки сна мгновенно покинули меня. И даже голова стала болеть меньше. Одна из досок была разломана посередине. Сквозь довольно приличную щель проглядывал коридор.

Я затравленно осмотрелась. Янка лежала тихо-тихо, уткнувшись лицом в подушку. Кровать Машки была аккуратно застелена. Ну, это и понятно – она в больнице, счастливица. А вот Янка какая-то слишком неподвижная. Я потерла виски. Но это не поспособствовало работе мозга. Я никак не могла понять, что было вчера, что не было. А главное – кто сломал дверь?!?

– Ян! Ну, Янка, – принялась я тормошить подругу.

– М-м, – промычала она и подняла голову от подушки.

Всклокоченные темные волосы, оплывшее лицо, глазки-щелочки – она была похожа на тунгуса, пережившего метеоритную атаку. А потом увидела дверь и загрустила.

– Писец, – печально изрекла она. – Лариса Петровна нас с потрохами съест.

В голове царил полный сумбур, а провалы в памяти и дикая головная боль усиливали мое смятение. Но комната была до боли знакома. Янка тоже. Я сама…

Взглянула на настенное зеркало.

Темно-русые волосы, серо-зеленые глаза, чуть вздернутый нос – тоже вроде такая же, как обычно. Может, разве что излишне бледная. Но это понятно, учитывая вчерашние возлияния. Валька, гад! Я ему еще отомщу.

– Слушай, – морщась, спросила я, – а что было-то вчера?

– Меня Ярик пригласил к себе. Чаю попить. Ну, я и решила дверь на ключ закрыть. Подумала, народу незнакомого собралось много, ты уже никакая. Вдруг кто к нам в комнату зайдет, утащит что-нибудь.