Полная версия
Крылья в багаже. Книга вторая
В один из вечеров, во время ужина Николай сказал отцу, что хочет сделать ремонт в квартире деда и переехать туда. Отец со звоном, не сулящим ничего хорошего, швырнул вилку и нож, чем напугал домработницу.
– Ты собираешься там жить один? – выдавил из себя побагровевший Фертовский-старший.
– Нет, – ответил Николай, понимая, что все-таки придется ставить отца в известность. Все эти месяцы, что он встречался с Ритой, инстинктивно старался уберечь ее от своей семьи, особенно, от собственного отца. Конечно, Николай отдавал себе отчет в том, что рано или поздно отец узнает об их отношениях. Проблема не в этом, а в его реакции. Отец никогда не одобрил бы выбор сына, можно не сомневаться. Николенька всегда подчинялся ему, но, видимо, пришло время самому решать, что и как он должен делать.
Фертовский-старший сорвал салфетку с груди и уставился на сына взглядом-рентгеном. Он всегда так делал – действовало беспроигрышно. Николай знал об этом.
– Я собираюсь там жить с девушкой, – выдал он, подумал пару секунд и добавил, – у меня серьезные намерения.
Это был ход конем. Отец стал похож на рыбу, которую вытащили из воды, без привычной среды обитания она потеряла ориентацию, уверенность и стала беспомощной и жалкой.
– Серьезные намерения? – прохрипела «рыба». – С этой деревенской девкой?
Николай понял, что отец все знает. И давно ли? Почему он тогда до сих пор не вмешивался?
– Что ты не сказал, я все равно сделаю так, как решил, – Фертовский-младший едва сдерживал улыбку. Его впервые веселила растерянность отца, такого всегда уверенного в себе, всезнающего, безупречного во всем, что он говорит и делает. Поведение сына так разозлило Фертовского-старшего, что разговор грозил перерасти в скандал. Николай впервые поступал наперекор отцу, это был первый и не последний, как показала жизнь, вызов. Ни один из доводов, сказанных в тот вечер, ни последующие их разговоры не убедили Николая изменить свое решение жениться на Рите. Отец расценивал этот поступок не как пылкую любовь сына, а как бунтарство, упорное нежелание поступить по воле родителя.
– Какая там любовь?! – возмущался Фертовский-старший, призывая на помощь свою сестру, но и она, пожимая плечами, говорила, что проще всего оставить мальчика в покое. Пусть делает, как считает нужным. Она еще не забыла, как пятнадцать лет назад ее саму старший брат отговаривал от брака, приводя те же аргументы: подумаешь, инженер из Ленинграда?
Николай и Рита подали заявление и поженились.
Глава 8
Велосипеды оставили на стоянке и решили гулять по городу пешком. Надя, держась за руку мужа, с неподдельным интересом и с особым удовольствием слушала, как он рассказывает. Похоже, что, побывав здесь с друзьями, он не только лежал на пляже и плавал в океане. Николай был активным и весьма любознательным туристом, который жаждал познать новое там, куда приезжал. В нем жила страсть к путешествиям. Надя это почувствовала, когда муж упомянул о своих поездках в Штаты, бывал он и в Европе, а Лондон знал как родной город. Кроме того, он на удивление хорошо переносил любой вид транспорта, а о самолетах говорил, что это замечательная возможность всего через несколько часов оказаться в другой стране, в другой культуре, путешествия расширяют границы восприятия.
Оказывается, в том, что выходишь замуж за человека, которого мало знаешь, помимо риска, есть еще и возможность его узнавать, при этом открывая для себя наличие качеств, о которых ты и не подозревала. И невероятно здорово – влюбляться в собственного мужа все больше и больше! А он шел рядом, то и дело поправлял рюкзак за плечом, рассказывал и поглядывал на Надежду из-под темных очков.
На улицах Виктории царило оживление. Николай и Надя прошли районы Бель-Эр, Се-Луи, миновали Президентский дворец, оказались на проспекте Революции. Здесь, на пересечении улицы Альберта и самого проспекта находились два светофора – еще одно свидетельство цивилизации. Светофоры – первые и единственные на всем архипелаге. Самое забавное, что час пик на этом перекрестке буквально и являлся часом – с 16.00 до 17.00 – здесь все забито машинами. В другое время все спокойно. Исключая, однако, последнюю субботу каждого месяца, когда люди со всего острова Маэ съезжаются в Викторию, чтобы растратить полученную зарплату. И у Нади была возможность в этом убедиться.
Пожалуй, сегодняшний субботний базар являлся самым крупным аттракционом. У входа опять стояла продавщица лотерейных билетов, за оградой царило радостное возбуждение. Слева от входа располагался огромный прилавок, заваленный только что выловленной в океане рыбой. И если крупные тунцы и марлины уже разрезаны на куски, то морские петухи и рыбы-попугаи ожидали покупателей, перевязанные прочной тесемкой, чтобы их было удобнее нести; рядом лежали губаны, луна-рыба и еще много-много экзотических представителей морской фауны.
С интересом рассматривая их, спрашивая название и прицениваясь, Надя так увлеклась, что готова была начать покупать все, что ей предлагали. Однако вовремя остановилась, хотя возле тунца стояла долго.
– Я бы хотела приготовить рыбу исключительно для тебя, – Надя ласково посмотрела на мужа. Он терпеливо ходил с ней по рядам, не торопил, не ворчал, а когда жена торговалась – улыбался. Она была такая возбужденная, румянец во всю щеку, глаза горели. Креолы-торговцы охотно ей уступали, цокали языками и смотрели с нескрываемым восхищением. Похоже, Надюша понравилась не только таксисту. Ее популярность росла буквально у Николая на глазах. Пышнотелая белая молодая женщина, смешливая, общительная и доброжелательная. В какой-то момент он даже почувствовал укол ревности, это чувство было новым. Но, словно догадываясь о мыслях мужа, Надя взяла его за руку и повела дальше, к центру рынка.
Здесь, под развесистым манговым деревом, служащим для защиты то от солнца, то от дождя, на деревянных столах, покрытых вощеной тканью, продавали фрукты и овощи. За прилавками стояли женщины, в основном, темнокожие креолки в цветастых платьях и сарафанах, на деревянных ящиках располагались огромные плетеные корзины.
– Николенька, смотри, сколько бананов! – воскликнула Надя, завидев разложенные на лотке гроздья, по размеру и форме кардинально различающиеся друг от друга. Ими торговала пожилая полная креолка. Она затараторила по-креольски, Фертовский покачал головой и остановил поток цветистой и колоритной речи всего лишь одним вопросом. Торговка обнажила в улыбке молочно-белые зубы и перешла на английский. Она охотно рассказала, что на Сейшелах существует по крайней мере пятнадцать разновидностей бананов, даже с удовольствием перечислила некоторые из них – месье, миля, миньон, габу, сен-так, фиговый, таитянский, салега, варвар. Потом она выдвинула корзину с саблевидными плодами манго и также бойко начала говорить и о них. Белый фисетт, периз, д’офине, додо, нинон – а какое из них вкусное пюре, приправленное растительным маслом, солью и стручковым перцем! А щербет из манго с обожженным бананом? Это же чудо!
В разговор вступила вторая торговка, помоложе, но не менее словоохотливая и бойкая, она показала ананасы совершенно гигантского размера, невиданных размеров плоды папайи. У следующей продавщицы в огромных плетеных корзинах лежали таких красивых очертаний тыквы, что закрадывалось сомнение – настоящие ли они? Надя не переставала удивляться богатству фруктового ассортимента: кокосовые орехи, плоды цитры, авокадо, дыни, хлебного дерева, жамалаки, карамболи, короссоли, сахарный тростник. Просто фруктовый рай, некоторые названия даже и не выговоришь. Как жаль, что всего нельзя купить! Глаза так и разбегаются. Купить не получится, но попробовать можно.
Наконец закончились фруктовые ряды, за ним оказалось несколько витрин с пряностями. Запахи: стручки ванили, коричные палочки, разные виды чая, гвоздика, перечное дерево. Здесь же торговали пузырьками с ванильным экстрактом, бутылочками с целебной вытяжкой из перечной мякоти и множеством натуральных настоек, вроде мазарово. Далее расположились торговцы почтовыми открытками, брелоками для ключей в виде кокосового ореха или стручков.
– А это что за здание? – Надежда указала на помещение, находящееся в самой глубине рынка.
– Ряды мясников-колбасников, – пояснил Николай, – говядина и свинина на островах очень дорогая, их покупают лишь для воскресных обедов. Хочешь зайти?
– Нет, – она покачала головой, взяла мужа за руку, – лучше пройдем вперед.
Они направились к маленькому бассейну с фонтанчиком. Несколько белоснежных элегантных цаплей, как часовые, замерли на своих длинных ногах на бортике бассейна. В следующий момент одна из них встрепенулась, взмахнула крыльями и перелетела в другое место.
– Устала? – спросил Николай, слегка прикоснувшись к волосам жены. Она какое-то время наблюдала за птицами, потом отвернулась, достала платок, вытерла испарину на лбу. Лицо ее раскраснелось, вероятно, от непривычной жары, на рынке солнце ощутимо палило. А если учесть, что совсем недавно они уехали из глубокой московской осени, где уже несколько раз шел мокрый снег, то контраст очевиден, и акклиматизация проходит сложнее.
– Немножко, – призналась Надя, – давай выйдем на улицу? – она посмотрела на Николая. Просто не верилось: рядом мужчина, о котором она не смела и мечтать. Девичьи фантазии, сладкие грезы? Сказки о принцах? Она давно перестала верить в это. Есть реальные люди со своими достоинствами и недостатками. Их можно принимать или нет, просто закрывая дверь, уходя и не оборачиваясь. Но судьба-насмешница иногда дает второй шанс, повторный виток жизненной спирали, и тут главное – увидеть, понять, осознать. Странное ощущение – познавая Фертовского, она познавала себя.
Глава 9
Вышли за ограду рынка, оказались на Маркет-стрит – главной артерии города, о чем свидетельствовала 50-метровая пешеходная зона и три пальмы, окруженные кольцом скамеек, на одной из них и решили отдохнуть. Надя выпила купленный мужем прохладительный напиток, сняла обувь и, поджав ноги, уселась на скамье. Николай, молча, наблюдал за женой. Еще ни за одной женщиной ему не нравилось так наблюдать, хотя на его веку – фотографа и оператора – было предостаточно возможностей видеть женщину со всех ее сторон. Но Надя была ни на кого не похожей, и он получал особое удовольствие, когда на нее смотрел. Ему нравился ее каждый жест, движение, поворот головы, выражение чувств и эмоций. Он восторженно удивлялся: что же такого она сделала, что он так влюбился? Влюбился по-настоящему, практически потерял голову и обрел крылья. Эта романтическая чепуха его впервые радовала и умиляла. И еще, он чувствовал настоящую страсть, невероятное сексуальное желание.
– Все, я отдохнула, – сказала Надя, опустила ноги, стала обуваться, – если ты готов, продолжим прогулку? Почему ты так на меня смотришь?
– Как? – он сдержал улыбку. Сидел, расслабленно вытянув длинные ноги, очки были подняты на затылок, рубашка расстегнута на пару пуговиц больше, чем утром.
– Как? – Надя задумалась, подбирая слова, – загадочно, необычно, не знаю, как! – она пожала плечами. – Ты о чем-то там думаешь?
Он кивнул, поджал губы, стараясь не улыбаться. Жена была смущена и заинтригована.
– Ты что-то подумал обо мне? Скажи, пожалуйста!
Николай отрицательно помотал головой, надел очки, потянулся за рюкзаком. Надя попыталась перехватить его руку, но промахнулась и чуть не кувырнулась через скамью. В следующую секунду оказалась на коленях мужа. Сквозь дымчатые стекла очков на нее близко смотрели его насмешливые глаза цвета гречишного меда.
– Ребенок! За тобой, оказывается, еще нужен присмотр, – сказали его губы, на подбородке небольшой кустик плохо выбритой кожи, заметный только на близком расстоянии.
– Да, – быстро согласилась Надя, – поэтому, – она задумалась, – поцелуй меня, – выдала требовательно, словно желала получить компенсацию.
– Мы в общественном месте, – мягко напомнил он.
– Мы – молодожены, – возразила она.
– На нас все смотрят.
– Мы в тени и за большой пальмой.
– Я не целуюсь на улице.
– А я целуюсь там, где мне хочется. И даже под лестницей, в пыли, между старыми ящиками. Главное, не где, а с кем.
– Неужели? – совершенно искренне удивился он. – И позволь узнать, с кем же ты целовалась под лестницей, в пыли, да еще между старыми ящиками?
– О таких вещих обычно не распространяются.
– Но я-то могу знать? У меня есть все-таки некоторые привилегии.
– И какие же?
– А вот какие! – он прижал ее к себе и поцеловал. – И что ты скажешь на это? – он оторвался от ее губ.
– Целоваться в общественном месте неприлично, – перевела дыхание она.
– Мы в тени и за большой пальмой, – ответил Николай.
– Я никогда не целуюсь на улице, – Надя передразнила его и в смешной гримасе наморщила нос.
– А я целуюсь и еще как! – он опять впился в ее губы.
– М-м-м-м, кажется, на нас смотрят, – Надя, нацеловавшись, спрыгнула с коленей мужа. Недалеко от их скамьи стояла худенькая сгорбленная старушка и внимательно смотрела, как они целовались. Надежда смущенно хихикнула, поправила волосы, кофточку и, проходя мимо, извинилась по-английски. Креолка неожиданно улыбнулась тонкими бескровными губами, и, прижав к себе сплетенную из листьев вакоа сумочку, поковыляла к рынку.
– Как мило! Нас не осудили, – сделала вывод Надя.
– Знаешь ли, в определенном возрасте иногда приходит мудрость, – заметил Николай, – кроме того, подозреваю, что этой пожилой леди вспомнились самые романтичные моменты ее жизни. Кстати о мудрости, давай зайдем в один универмаг?
– Универмаг? – удивилась Надя. В последнее время это понятие как-то выпало из жизни. Скорее, супермаркет, торговый центр или просто магазинчик, но не универмаг, тем более, муж почему-то связал его с мудростью.
– Конечно, универмаг «Дживан». Там продают множество товаров, но, прежде всего, люди приходили туда познакомиться с самим хозяином. Уникальный был человек – Кантилал Дживан Шах. Его семья сто лет назад приехала на Маэ из Бомбея. Этот человек, помимо того, что являлся коммерсантом, историком, художником, натуралистом, активистом-экологом, был просто кладезью премудрости. Мудрец Индийского океана. К нему приходили познакомиться и выдающиеся люди и просто туристы. Он еще был и хиромантом. Зайдем в его магазин?
– Конечно! – глаза Нади загорелись.
Универмаг «Дживан» оказался в самом конце улицы. Николай толкнул дверь. У Надежды от удивления перехватило дыхание: в магазинчике, кроме множества ярких рулонов тканей, где вовсю суетились женщины, не зная, какому цвету отдать предпочтение, в глубине помещения находилась огромная коллекция сейшельских раковин, а на полках среди книг были и книги на русском языке.
Народу в магазине было очень много. Посетители, увлеченные разглядыванием раковин, долго стояли возле витрин, переговаривались на разных языках. Николай обнаружил альбом и с интересом принялся разглядывать в нем фотографии подводных съемок. Надя остановила свой взгляд на одной их самых больших раковин. Она так увлеклась разглядыванием этого шедевра природы, что не заметила, как подошел муж.
– Жаль, что хозяин магазина не дожил до нашей поездки, – сказал Фертовский, вздохнул, – я бы хотел поблагодарить его еще раз. Когда я здесь был раньше, имел удовольствие познакомиться с мудрецом лично. Он тогда произнес несколько загадочных фраз, смысл которых я понял только теперь.
– Это касалось твоей личной жизни?
– Практически, да. В тот момент я, конечно, не осознавал, более того, не верил ему. Гадание по руке, пристальный взгляд черных глаз, словно гипноз, необъяснимое ощущение нереальности происходящего, этот магазин – будто маленькая Индия посреди Сейшел, которая, кроме своего колорита и самобытности, принесла с собой свою магию. Я по натуре прагматик, я подвергаю очень многое сомнениям и даже осмеянию. Но после разговора с Кантилалом я хоть и мало понял из его пророчеств, но ушел каким-то просветленным, обрел легкость, ощутил равновесие внутри себя. А еще… желание жить. Жить для чего-то или кого-то. Наверное, я должен был ждать именно тебя.
– А я – тебя, – она улыбнулась, – кажется, мне не стоит сожалеть, что я не удостоилась услышать предсказания индийского мудреца, ведь я вознаграждена и мне не надо большего. А если в будущем нас ждут какие-то испытания, то я предпочитаю о них не знать. Пусть все идет своим чередом.
– Мудрая моя! – Николай взял жену за руку. – Что тебе купить на память об этом магазине?
– Отрез этой замечательной ткани, смотри, какие переливы и всевозможные оттенки зеленого! А тебе, давай, купим ту самую книгу с фотографиями, что ты так долго крутил в руках?
– Она довольно дорогая, – заметил Фертовский.
– Кроме общих денег у меня есть кое-что, отложенное именно для таких неожиданных подарков. Я хочу купить эту книгу для тебя.
– Я люблю тебя, – прошептал он одними губами.
– Я – тоже! – она подмигнула и отправилась платить за книгу.
После еще одной прогулки по центру столицы островов Надя и Николай вернулись на Маркет-стрит. Магазинчики сувениров, лавочки, но самым замечательным здесь была художественная галерея местного живописца и дизайнера Жоржа Камиля – офорты, акварели, батики. Николай заметно оживился, особенно при виде акварелей. Надя и не подозревала, что ее муж так любит живопись. Хотя фотограф чем-то близок к художнику. Она как-то раз сама назвала Фертовского художником, мастером света и тени, но сказала это, скорее, ради усиления эффекта своих слов, попытки донести свою мысль более выразительно. Однако попала в точку – муж обожал живопись.
Оказывается, он еще в прошлую свою поездку посещал все художественные галереи Виктории, так много знал о местных художниках и их стилях, что Надя была поражена в очередной раз. Здесь ей открывалась еще одна его сторона. А муж тем временем охотно и не без удовольствия посвящал ее в детали живописи Сейшел.
Среди мастеров, занимавших на островах прочные позиции, Николай упомянул Майкла Адамса – сына британского плантатора из Малайзии. Он просто мэр сейшельской живописи. Его пламенеющие полотна привлекают многих зарубежных художников. Они полны игры красок и форм, показывают острова во всем их блеске и порой написаны в фантасмагорической манере. Глядя на них, думаешь о том, какое же счастье жить в этом раю! Адамс создал школу и имеет вполне успешных учеников, многие из которых отошли от фигуративного стиля мэтра. Так Марк Люк, выбравший импрессионизм, использует крупные, широкие мазки, создающие впечатление движения и жизни. Леон Радегонд пишет коллажи. Серж Руйон носит звание фовиста2 за его агрессивность. Краски сверкают на его полотнах, взгляд художника обращен в большей степени вглубь островов, нежели к берегам. Руйон также и талантливый портретист.
Николай с особым удовольствием вспомнил о своей поездке на остров Праслен, где в галерее «Кафе искусств» видел акварель Кристины Гартер. Бывшая учительница рисования в колледже, она предпочитает показывать сцены повседневной жизни: играющих на улице детей, старушку в соломенной шляпке, сидящую на ступеньках крыльца своего дома, беседующих на рынке рабочих. В акварелях Гартер преобладают смягченные зеленые и голубые тона, которые просто дышат красотой и покоем.
– К сожалению, – закончил рассказ Николай, – большая часть сейшельских художников не живет своим искусством, они совершенно не умеют продавать свои полотна. А то, что представлено в обеих галереях, лишь немногое из огромного количества картин сейшельской живописи.
– Откуда ты столько знаешь о художниках, живописи? – не удержалась от вопроса Надя. У мужа прямо глаза горели от восторга. Они вышли из галереи, а он все еще рассуждал о картинах.
– Ну, мне это нравится, – неопределенно отозвался Николай.
– И только? – засомневалась она.
– Здесь, напротив церкви Святого Павла есть чудесный магазинчик сластей, – ушел от ответа Фертовский, – это просто грех чревоугодия. Зайдем? Там свежее домашнее печенье, итальянское мороженое, клубничное и ванильное, местные чипсы, банан и маниока, как раз сегодня большие сладкие пироги «китч», они считаются праздничными.
– Ой, как заманчиво! – обрадовалась Надя. – Правда, мне все это противопоказано. Я сама как пирожок.
– Мой любимый пирожок, – он обнял ее за талию. – Так мы идем туда?
Ну, конечно, войдя в магазин, Надя забыла о своих обещаниях, клятвенно данных себе, не злоупотреблять сладким.
Глава 10
Надя проснулась среди ночи. Окно спальни было открыто настежь, лунный свет лился на полупрозрачные шторы, которые, руководимые ветром, вальсировали. Ночь-то какая! На небе, черном, как вороново крыло, меж мерцающих звезд был виден Млечный путь. То и дело слышался приносимый ветром рокот волн. Океан этой ночью бодрствовал как никогда. Волны ударялись о берег, с шипением увлажняли белый песок, откатывали назад, притихшие и смиренные.
Шумели и деревья на ветру, где-то вдруг запела птица, да так искусно, что Надя стояла, боясь пошевелиться – не спугнуть бы. Птица своим тоненьким голоском прямо мелодию выводила, в котором по всем законам музыки был ритм, припев. Интересно, о чем поют птицы? О приходе весны, о тепле? Ну, это в странах, где зима. А здесь, на островах, где не бывает зимнего холода? Они поют о любви!
Наде захотелось увидеть эту чудесную птицу, трели раздавались совсем близко. Накинув на рубашку шелковый халат, Надежда вышла из дома, прислушалась: пение птицы раздавалось со стороны тропинки, ведущей вглубь сада. Она была узкой, петляла между густым и высоким кустарником. В некоторых местах Наде пришлось даже раздвигать ветви руками. Пение птицы становилось все громче. Где-то здесь… Певунья должна быть очень красивая.
Надя раздвинула еще несколько веток и вышла на поляну. Птица так неожиданно замолчала, что Надежда озадачилась: либо она ошиблась и пошла не туда, либо ночная птица просто улетела? Как обидно! Словно упустила что-то важное. Шла, уверенная, что все делает правильно, оказалось – опять неверный ход. Надя развернулась и хотела идти к дому, но что-то зашуршало за ее спиной, да так громко, что она поспешно обернулась. Такого не видела никогда: огромное количество бабочек, целое облако, были необычного изумрудно-зеленого цвета, а кончики изящных крыльев словно обшиты черным ажуром, на котором искрились точки-бусинки. От бабочек исходило желтое сиянье, переходящее в голубые разводы, которые пересекались паутиной переплетенных между собой зеленых нитей. Затаив дыхание, Надя наблюдала за бабочками, они кружились в веселом хороводе, словно крошечные фонарики. Потом вдруг собрались в один светящийся шар, который поплыл по поляне. Не раздумывая, Надежда поспешила за шаром, который с каждой секундой двигался все быстрее, пока не достиг края поляны. Словно в сказке раздвинулись ветви больших деревьев, и Надя с изумлением обнаружила беседку, которая была сплошь увита трепетно тянущимися друг к другу тонкими лианами. Они любовно сплетались в немыслимые узоры, украшенные мелкими цветами.
Шар опять распался на сотни бабочек, которые шумно опустились на крышу беседки, покрыв ее живым ковром своих крыльев и усиков. Надя от восторга ахнула и вошла в беседку.
Внутри на ее стенах горели крошечные светильники, излучая мягкий розовый цвет. В центре беседки находился круглый столик на резной ножке, на нем – подсвечник, свечи, глиняный кувшин, чернильница с пером и клетка с птицей.
«Неужели та самая певунья?» – подумала Надя и обрадовалась. Правда, сейчас птица молчала. Надя, стараясь двигаться бесшумно, подошла ближе. Птица, наклонив набок головку цвета оранж, смотрела на Надежду глазами, которые были словно обведены коричневым карандашом. Оранжевая грудка птицы постепенно меняла цвет к желтому. Крылья имели цвет молочного шоколада, в котором определенным рисунком проглядывали красные перья, более мелкие. Птица смело смотрела на Надю и по-прежнему молчала. Появились сомнения: та ли это птица? А может, в клетке она не поет? Недолго думая, Надя открыла дверцу клетки, предоставив птице свободу выбора. Пернатая, перебирая розовыми лапками с острыми коготками, стала двигаться по жерди, приблизилась к открытой дверце и выскочила на волю. Взмахнула крыльями и, вместо того, чтобы улететь, исчезнуть из виду, закружила по беседке. Тоненькое «фью-ить» раздавалось у Нади над головой всякий раз, когда птица пролетала именно над ней. Надежда взяла со столика кувшин и рассмотрела его – ничего особенного, просто глиняный сосуд, на горлышке орнамент в виде цветов, самых незамысловатых. Чернильница с пером – она явно старинная, отделка изящная, наверное, из какого-то особого камня, на шлифовальных плоскостях, словно тропинки в лесу, заметны витиеватые белые прожилки. Чернильница полная, да и на кончике пера видны следы, словно писали совсем недавно. Но на чем? Ни бумаги, ничего подходящего для письма не видно.
Птица перестала кружить и добровольно вернулась в клетку.