Без названия. Книга 2

– Не думал, что матушка может быть строгой. Тебя ругать не станет? Ты ни к чему не прикоснулась.

– Мне можно – пост.

Борис посмотрел на хрупкую девушку, которую принял за подростка – не мудрено. Только вот глаза – они мудрее. Он быстро выпил чай и предложил:

– Идем.

Они разложили разрезанный заранее большой лист картона, осторожно перенесли на него железную дорогу. Теперь надо накрыть еще одним листом, потом с боков, потом все запечатать, упаковать в красивую оберточную бумагу, которой как раз не оказалось.

– Завтра Коля съездит в город, купит, – сказала Мария. – Ой, подождите. Надо же, чтобы сюрприз оказался в подарке.

Она принесла конфеты и начала рассовывать их по вагончикам поезда. Больше не помещалось.

– Мало, – разочарованно протянула она.

– Можно прикрепить мешок с конфетами на крышу с подписью «от Деда Мороза».

– Правда.

Наконец, и с этим было покончено. Они еще раз осмотрели дело своих рук – неплохо. Упаковали.

– Маша, я не совсем понял, кто получатель подарка? – спросил Борис.

– Мальчик семи лет по имени Митя, – Мария собирала остатки скотча и картона.

– У мальчика есть родители? – Борис подал обрезки, что лежали около него.

– Да.

– Надо сказать, чрезвычайно трудно… – начал он.

– Коля любил Юлю, – вздохнула Маша, – но он сын священника. Это накладывает некоторый отпечаток на образ жизни. Она вышла замуж, но счастье оказалось глиняным. Теперь она здесь с сыном у родителей. Вот и вся история.

– А Колька?

– Коля хочет сделать подарок ребенку.

– А его матери?

– Мы стараемся не вмешиваться в личную жизнь друг друга.

– А вот я был бы не против, чтобы кто-нибудь вмешался в мою, – Борис понял, что произнес эти слова вслух. – Что-то я сегодня разговорился – не к добру это.

Мария промолчала.

Когда Борис приехал на полигон, он все еще был под впечатлением сегодняшнего дня. Что-то пошло не так. Причиною, вероятно, было стечение обстоятельств. К утру Борис понял, что ему надо купить подарки – послезавтра Новый год. Он укатил в гарнизон. За ночь так и не придумал, что могло бы понравиться Марии. Что она любит? Оказывается, за две недели знакомства он ничего не узнал о ней. Да какое две – больше. Может, не стоит затеваться вовсе?

Встретив Влада, по привычке отправился с другом в бар. Влад рассказывал о последних новостях, нес какую-то чушь. Борис слушал вполуха. На замечание: «Да ты совсем не слушаешь» отмахнулся.

– И кто она?

Борис тряхнул головой.

– Помнишь ту девчонку летом?

– Да.

– Я познакомился с ней ближе. У нее два брата, кроме отца попа.

– И?

– Тебе мало?

– В чем суть? Родители у нее есть, вроде опекунство оформить не получится.

– Вообще-то, она не маленькая девочка.

– Уже?

Борис поморщился.

– Ей двадцать.

Влад присвистнул. В недоумении посмотрел на друга:

– Она та, что нужна тебе?

– Не знаю.

– Ну-ну.

Влад ушел, а Борис все еще сидел за столиком. Возможно, он на месте друга тоже не понял бы себя. Да, они совсем разные. Но почему она не скажет… Но ведь он общается не столько с ней, сколько с братьями, отцом… А так… Когда сидят за столом – и то не рядом и не напротив. Ситуация похлеще Колькиной. А она тоже хороша: нет бы подтолкнуть. Обычно девушки так и делают. Проблема в том, что она необычная. Это единичный экземпляр женского типа. Борис попробовал представить себе различные виды продолжения их отношений – ничего не получилось.

На полигон он вернулся злой на себя, решив, что больше не пойдет к поповичам (так в ярости окрестил их дом). Один вечер и впрямь просидел в кабинете за картами. На второй ноги сами понесли сначала на улицу – Новый год ведь – салют пора или почти пора давать. В десять вечера сел в машину – запрещено что ли проехаться перед сном?

На стук вышла Мария. Борис растерялся.

– Здравствуйте, – сказала она, – с праздником.

– Да. С праздником. Не помешал? Вроде, это семейный праздник?

Мария вышла на крыльцо, плотно закрыв за собой дверь.

– Да. Праздник семейный, но мы не любим его с некоторых пор, – она поежилась от холода. – Идемте в церковь, если вы не против.

Борис был против, но молча пошел за девушкой. Шаги гулко отдавали в тишине.

– Присаживайтесь.

Мария зажгла несколько свечей.

– Тебя не будут ждать дома?

– Нет. Все легли. Я же сказала – мы не отмечаем Новый год. Я вас ждала.

– Почему?

К чему относился вопрос, трудно определить. Мария рассудила по-своему.

– Под Новый год три года назад погибли мои братья – Петр и Павел.

– В Чечне?

– Да. На войне. Они близнецы… Мы любили Новый год. Теперь стараемся делать вид, что… Это очень трудно.

– Еще бы… Как Колька? – Борис был рад заговорить о чем угодно.

– Не могу сказать точно. Сердится. Это чувствуется по наморщенному лбу.

– На кого?

– Сначала на себя, затем на нее.

– А что, женщина не может как-то, ну не знаю, подтолкнуть мужчину?

Борис хмурился еще больше, Мария молчала. Она смотрела на опущенную голову мужчины.

– Я ведь чудная, – сказала она, не стыдясь этого слова.

– Да, – согласился Борис.

– Вам не будет стыдно за меня?

– А тебе?

– Во что вы верите?

– В тебя.

– Я ничто.

– Ты все.

Теперь замолчал Борис, не зная, что добавить – не мастер он на слова.

– Я была уверена, что ни один мужчина не посмотрит на меня как на женщину.

– Почему?

– Я дочь попа, в Бога верую, в церкви молюсь.

– Что в этом плохого?

– Ничего. Борис, можно я скажу о вас своим?

– Не совсем понял, о чем ты?

– Что вы ко мне с намерениями.

– С намерениями?

– Разве нет? Может, я не поняла?

– О каких намерениях идет речь?

Мария снова замолчала, сбитая с толку, опустила голову, как несколько минут тому назад он, и стала рассматривать руки.

– Я все хотел спросить, какое имя тебе больше нравится? – Борис пытался выгнать тишину.

– Мое.

– Да, я понимаю, но тебя по-разному зовут: Мария, Маша, Машенька.

– Маша.

– Я так и думал.

Она все так же рассматривала руки, больше похожие на руки подростка, да и сама она мало чем от него отличалась.

– Что-то я совсем запутался, – собравшись с духом, выпалил Борис.

– Это хорошо, – улыбнулась Мария.

– Что хорошего в том, что человек не может разобраться в себе, своих чувствах, ощущениях, желаниях?

– Сомневаетесь – значит, живете, чего-то желаете от жизни. Сомневаетесь в себе – значит, есть в душе место для других.

– А без проповедей нельзя? – разозлился Борис.

– Простите.

– Дьявол! Тьфу, ей Богу! Ну, что ты, в самом деле… Маша, помоги мне. Я не знаю, с чего начать.

– Я тоже. Вы у меня первый, – в ее словах было столько искренности, что Борису стало не по себе.

– О, Господи!

Он опустился перед ней на колени, взял ее руки в свои и прижался к ним, как к чему-то священному. Положив на ее колени голову, Борис затих, словно ожидая отпущения грехов. Мария аккуратно освободила одну ладонь из его рук, пригладила непослушный хохолок у него на затылке.

– Я несдержанный.

– Это ничего.

– Ругаюсь.

– Большинство людей ругается.

– Пью.

В ответ она лишь снова пригладила хохолок.

– Гуляю.

– Все хорошо.

– Я так и не нашел для тебя подарка.

Мария улыбнулась.

– Глупенький.

– Да, нет, Маша, я не глупенький. Это ребенок может быть таковым, потому что он еще мал и неразумен. Я глупец…

– Не надо наговаривать на себя.

– Ты задала вопрос о намерениях.

– Я поспешила…

– Нет.

Борис поднял голову, посмотрел ей прямо в глаза.

– Нет, Маша. Спешка здесь не при чем. Я поговорю завтра с твоим отцом. Намерения у меня самые что ни на есть серьезные. Я буду… уж не знаю, каким мужем я стану для тебя, скорее всего, препаршивым. Ты такая неземная, ты чистая в своих помыслах. У тебя есть вера в человека, а я стану верить в тебя.

– В меня нет. В него – да.

– В него?

– Да. Во единого и непорочного…

– Не надо…

– Хорошо, я стану веровать и за тебя тоже.

Борис засмеялся.

– А что мне делать за тебя?

Мария пожала плечами.

– Ничего.

На следующий день, как и обещал, Борис разговаривал с отцом Марии. Дмитрий Александрович выслушал молодого человека спокойно, но с ответом не стал спешить. Борис заволновался – что-то не так.

– Борис, вы хороший человек… с непростым характером. Надо обладать большой силой, чтобы связать судьбу с дочерью попа. Я не стану вставать между вами, вы мне нравитесь. Вряд ли вы станете обижать Марию, она же беззащитна со своей открытой душой. Берегите ее. Однако я должен сказать вам. Не заставляйте Марию делать выбор между вами и ее верой и не подвергайте себя опасности, потому что в таком случае она пожертвует собой. Вы еще не до конца осознали, с кем предполагаете связать свою судьбу. Сейчас чувствуете потребность сердца, истосковавшейся души. Разум отсутствует совершенно. Сердце не обманывает в подобных делах. Однако мы живем в мире, где царит именно разум, а не сердце. Вы военный, разумеется, службу бросать не собираетесь – значит, можете отправиться на войну, где станете убивать, или, быть может, уже убивали. Мария не принимает таковой стороны жизни.

Пройдут годы, много лет, но она не изменится, не привыкнет к мысли о необходимости водворения зла во имя справедливости. Она останется верна своей вере, потому что очарована ей. Знаете, и в детстве, и сейчас она входит в церковь, как в дом Божий. Во время службы она разговаривает с НИМ – не с людьми. Сможете ли вы принять такую Марию? Думаю, не стоит спешить. Вам надо хорошо обдумать свое решение, постараться понять Марию, привыкнуть, в конце концов, к ее необычности.

– Ей тоже нужно время? – спросил Борис.

– Нет. Она приняла вас сразу и безоговорочно. Она сделает все, о чем вы попросите, просто скажете, прикажете, в какой бы форме это не прозвучало, все, кроме одного – не предаст веры.

Борис сжал виски – было от чего.

– Она полностью в вашей власти.

– Да мне не нужна эта власть. Я…

Борис замолчал: что сказать…

– Вам нужно время, чтобы научиться не пользоваться своим правом над ней.

– Да. – Борис качал головой – может уйти вся жизнь на это: характер у него не простой.

Борис испугался не на шутку. Если в твоей власти находится человек, полностью, безоговорочно, то это дает огромные возможности. Но он не хотел пользоваться никакими возможностями. Он хотел находиться с ней рядом, слышать ее голос, видеть ее. А как хотелось обнять, поцеловать… Не пользоваться своими желаниями – легко сказать!

Мария рассматривала себя в зеркало. В дверь комнаты легонько постучали – мама.

– Машенька! – она недоумевающе смотрела на полураздетую дочь.

– Прости, мама. – Мария поспешила одеться.

– Что-то случилось?

– Ничего худого.

– Почему ты грустишь? Борис обидел?

– Нет, что ты, мама. Он хороший, замечательный, правда. Это я, вероятно, слишком плоха для него. – Мария подавила вздох и отвернулась к окну, чтобы мать не увидела навернувшихся слез.

– Машенька, с чего ты взяла…

– Мама, я уродина?

– Нет.

– Хотя зачем я спрашиваю. Ни одна мать не скажет своему дитя, что он урод.

Девушка села на стул, опустив плечи…

Когда Борис пришел вечером того же дня, ему открыла не Мария – матушка. Они поздоровались, и матушка пригласила его на кухню.

– Присаживайтесь.

Борис по виду встревоженной матери понял – что-то не так.

– Маша здорова?

Матушка кивнула головой.

– Борис, у вас есть родственники?

– Да. Мать и сестра.

– Хорошо. Вы с Машенькой все здесь да здесь. Может, съездите куда-нибудь – к друзьям или родственникам?

Матушка смотрела на мужчину, грустно улыбаясь.

– Машенька считает себя уродкой. Сегодня я застала ее перед зеркалом – она рассматривала себя и осталась недовольна.

Борис сжал кулаки, даже стукнул по столу пару раз.

– Скажите, а когда пост закончится? – зло спросил он, хмуря брови.

– Через четыре недели.

– Дьявол! – Он снова стукнул по столу.

Вошла Мария.

– Здравствуй.

– Здравствуй.

Он посмотрел на нее и остался недоволен собой: бледная, видно, плакала. Дьявол! Дьявол! Когда она села за стол, начал пристально ее рассматривать. Она смутилась еще больше, даже пошла красными пятнами.

– Дмитрий Александрович дома?

– Да, – в один голос ответили женщины.

Человек предполагает, а Бог располагает. Эту поговорку знает каждый. Она проговаривается человеком скорее по инерции, нежели по понятию всей глубины ее смысла. Он тоже предполагал, как станет жить со своей женой, сколько детей у них будет, как она будет ждать его, как он научит ее руководить собой. Ничему из предположений не суждено было воплотиться в жизнь. А ведь его предупреждали: не делать выбора между ним и ее верой и не подвергать себя опасности. Вера. Она осталась с ней до конца. До самого последнего вздоха.

Смерть всегда неожиданна, даже если умирает тяжелобольной или старый человек. Она неожиданна, хотя человек, лукавя, говорит, что готов к ней, что думал о ней, предполагал ее приход. Ничего подобного. Где-то, наверное, имеется свиток, в котором указаны даты ее прихода ко всем людям. Хорошо, что мы не знаем этой даты. Плохо, что мы не знаем этой даты. Человек переходит в другой мир с мыслями о мире этом.

Теперь она была красавицей. Она всегда была красавицей. Борис все еще держал ее на руках, не чувствуя усталости, боли. Он находился вне времени и пространства. Какие-то люди сновали вокруг него, но он их не слышал. Кто-то попытался забрать ее у него – не отдал. Он все смотрел на нее – зачем она уснула посреди дня. У них столько дел – им еще ехать и ехать: дома ждет его мать и сестра. Наконец-то он познакомит их. Мать будет рада за непутевого сына. Он разглядывал ее лицо: спокойное, умиротворенное, радостное. Шапка съехала набок – небольшое пятнышко сбоку, как раз на виске. Надо его вытереть, разбудить ее, и они продолжат путь.

Черная пустота затягивала… Не различая дороги, не понимая, где он, в каком мире, что он сам такое, Борис не знал – жив он или нет. Сознание вернулось лишь тогда, когда увидел перед собой черноту – слава всевышнему, пришла и за ним. Нет, ошибся. Он разочарованно осмотрел – всего лишь ряса, а не костлявая.

– Борис, нам надо поговорить.

Дмитрий Александрович прошелся по комнате, заложив руки за спину. На лице боль утраты, она теперь навсегда поселилась там. Ему предстояло самое трудное: попробовать убедить атеиста в правильности выбора Бога, хотя в последние несколько дней он и сам был на грани отвержения веры.

– Я в первый наш разговор был с тобой не совсем честен. Наверное, мне хотелось думать, что если утаю это от тебя, то смогу обмануть смерть, но ее обмануть нельзя.

Машенька наш последний ребенок и единственная дочь. Сказать, что мы ее очень любили – ничего не сказать. Как с женой мы хотели, чтобы у нее сложилась судьба, чтобы она была счастлива. Она и была таковой, потому что, во-первых, обладала верой, а во-вторых, смогла полюбить и ушла, не растеряв своих чувств.

Когда она родилась… У нас тогда жила одна слепая женщина. Деваться ей было некуда, вот и осталась при нас. Она никого не докучала – все больше молилась, иногда ночевала в церкви. Так вот, когда родилась Мария, она взяла ее на руки и сказала, что у девочки дар, что девочка будет разговаривать с Богом. Мы были рады. Что может быть плохого в том, что дитя станет верить… а перед смертью женщина еще сказала: Мария не доживет до двадцати лет, если не уйдет в монастырь. Мы ничего не сказали дочери. Когда ей исполнилось двадцать – словно камень с души свалился. Это было в тот день, когда ты впервые встретился с ней. Женщина не ошиблась. Нам ничего не остается, как покориться…

– Покориться?! Покориться!!! Да вы сумасшедший. Как можно покориться смерти дочери! Как мог Бог допустить, чтобы она, настолько верящая в него, умерла!

– Она ушла к нему.

– К нему? К кому ему? БОГ! Его не существует! И если раньше у меня были некоторые сомнения, что возможно, на какую-то долю… он все-таки есть, то теперь… Я отрекаюсь от вашего Бога! Скорее я поверю в Дьявола!

Его глаза стали черными, словно смерть поселилась в них. Батюшка в ужасе отшатнулся от него – это не человек – ничего человеческого сейчас в его облике не было.

– Я ведь решил измениться… избавиться от пороков… глупец…

– Отказываясь от него, ты отказываешься от нее, потому что она верила в него безоговорочно.

– Она и в меня верила безоговорочно, но, вероятно, две безоговорочные веры не могут ужиться в одном человеке. Она выбрала его. Что ж, будь он во плоти, я мог бы попробовать одолеть его. А так… Мои шансы равны нулю. Замечательно. Я отпускаю и проклинаю… Да! Проклинаю. Она заставила поверить меня в лучшего меня… Ха-ха… Я не был и никогда не буду хорошим…

И Борис стал Дьяволом…

Рихард не сомкнул глаз. Он смотрел на спящую жену. Тут жизнь другого не поймешь, свою и подавно. Как сказать Марине. Главное – стоит? Да, стоит – непременно. Знай Борис с самого начала все о Марии, возможно, поступил бы по-другому. Возможно, сделал бы еще больше ошибок. Теперь можно только предполагать. Где же истина? Миллионы людей во все времена ломали над этим голову. Философы создавали трактаты в прошлом и писали диссертации в настоящем.

Истина для Рихарда сейчас заключалась в том, стоит ли знать Марине всю правду о Борисе или нет? Если всю, то следует ли рассказать о том, что он один из двоих в ЭСВ, кто по собственному желанию перешел в другой мир с тем, чтобы прибегнуть к дару Ритуса, что Ритус вернул его, переправившегося на другой берег. Сможет ли нормальный человек адекватно отреагировать на подобное? Однозначного ответа Рихард не находил. Ася сможет понять, учитывая, сколько времени она блуждала в коридорах жизни и смерти? У нее и так психика расшатана. Сейчас бы чего-нибудь обычного, земного, простого и понятного, без заумствований…

Глава 3

Егора разбудил будильник. Маринка проснулась первой и выключила его, когда муж, бормоча проклятия, понял, что на дворе утро, что надо вставать и отправляться на работу, будь она неладна. Тряхнув головой, оторвался от подушки, рывком сел на кровать.

– Егор! – громко прошептала жена. – Детей разбудишь.

– У! – он промычал что-то нечленораздельное и поднялся.

Под душем проснулся окончательно. Быстро глотая завтрак, думал, как успеть сделать все, что задумал. Он уже вторую неделю работал на двух работах. Он бы и на третью пошел, да пока не нашел подходящей, чтобы по времени не совпадали. Семья увеличилась, а доходов не прибавилось. Последние месяцы перед родами Марина провела в больнице. Те сбережения, что были отложены, растаяли, словно снег. А тут лекарства, витамины, питание, процедуры – одним словом, все оказалось намного дороже, чем он предполагал. Спасибо родителям, которые, несмотря на их с Маринкой протесты, взялись оплачивать коммунальные услуги. Егор не пытался жалеть себя. Скорее было обидно за жену и детей – они достойны лучшего. Он последнее время дома бывал редко, о том, чтобы помочь по хозяйству – нечего и думать. Приходил, и сил хватало только на то, чтобы умыться и поесть. Марина молчала, но похудела – чувствовал, когда ночью прижимал к себе – на большее сил не было. Сын тоже молчал, но чувствовалось – осуждает. Живут, словно бомжи. Теснятся в одной комнате вчетвером – стыдно, а ведь он уже не маленький. Что будет, когда сестра подрастет. И сейчас от нее нет покоя – вечно орет. Днем уроки приходится на кухне делать, по ночам не спать. Зачем надо было заводить второго ребенка? У них в классе все по одному, зато ездят на приличных машинах, живут в нормальных квартирах. У них даже неприличной машины нет, а уж про то, чтобы пригласить друзей в гости – нечего думать.

Никита вспоминал дом тети – вот класс. Там можно развернуться. Он ковырялся в тарелке с пустыми макаронами – ох, и надоели они.

– Никит, в школу опоздаешь, – Марина напомнила во второй раз.

– Мама, что-то мне не хочется. Я в школе поем.

– Книжки все сложил?

– Все. Ты же вчера вечером спрашивала.

– Вдруг что-нибудь выложил?

– Да ничего я не выложил.

Никита недовольно придвинул стул к столу, вздохнул – опять вой. Он быстро застегнул куртку, поспешил с ботинками – скорее на улицу, лишь бы не слышать ее.

– Никита, – перехватила его Марина, – вот возьми. Вы же сегодня с мальчишками собирались в Баскин Роббинс.

Она протянула сыну сторублевку. Никита неуверенно покосился на деньги.

– Бери, – потребовала Марина.

– Спасибо, мама, сдачу я принесу.

– Не говори глупости, здесь и так мало.

Они веселой гурьбой шли по дороге, рассказывая анекдоты. До кафе оставалось рукой подать. Никита радовался больше других, хотя виду не показывал. Во-первых, сразу после школы не надо идти домой и слушать плач противной сестры, а, во-вторых, у него есть немного денег на нормальное мороженое. Он осматривался по сторонам, словно ища чего-то. Его взгляд упал на дворника с метлой. Слишком уж сердито он подметал, совсем, как его отец, когда чем-то не доволен. Никита присмотрелся – и куртка такая же. Дворник повернулся боком…

Марина услышала шаги в прихожей.

– Никита, ты чего так рано?

Она осмотрела сына – расстроен.

– Я передумал. Вот, – он протянул ей деньги – та же сторублевая бумажка.

– Никита, – вздохнула Марина.

– Все нормально, мам. Что я, мороженое не ел? Глупо тратить на него столько денег, когда можно за десять рублей купить. Мы в воскресенье пойдем и всем купим: и тебе, и папе, и мне.

– Ребенок ты ребенок.

– Я не ребенок.

Никита вымыл руки, поел, убрал за собой посуду. Мама опять укачивала в коляске писклю – кроватка не помещалась в комнате: папа обещал что-нибудь придумать. Уставшая женщина откинулась на спинку дивана, одной рукой покачивала коляску. Как только малышка замолкала, она пыталась чуточку подремать. Когда сестренка в очередной раз завозилась, Никита качнул коляску. Рука матери упала на колени. Мальчик осторожно отодвинул коляску, все время покачивая ее, прикрыл маму пледом – пусть отдохнет.

Вернувшийся Егор увидел сына, качавшего коляску с сестрой. Молча посмотрел на Марину – спала сидя.

– Я сейчас, – сказал он шепотом, – только руки сполосну.

– Не спеши, иди ужинай, – сын внимательно рассматривал ручку коляски.

Марина завозилась на диване и проснулась.

– Надо же, уснула.

Она потянулась, увидела сына, мужа.

– Мальчики, все хорошо?

– Да, – в один голос ответили они.

Ночью Егор, несмотря на усталость, не сомкнул глаз. Так дальше продолжаться не может – надо найти выход. Легко сказать. С последней работы его попросили, вернее, выставили. Кому нужен охранник, качающий права, даже расчета не дали. А ведь думал, что возьмет кредит, придумает что-нибудь с жильем – ютиться вчетвером в хрущевской однушке не было возможности. Кто его дергал за язык? Ну, устроился он на стройку, даже дворником. Работы невпроворот – денег ноль. А если девчонки заболеют или Никита? Вон сегодня глаз не поднял на отца. Он что ли виноват в том, что отец неудачник. Егор зарычал от злобы на себя. Хорошо, они не знают, чем он занимается.

– Егор, ты чего? – Марина проснулась от его рыка.

– Ничего, все в порядке. Спи. Устала ведь – спи.

Марина ближе придвинулась к мужу: еще чуть и запылает огнем. Положила голову ему на плечо.

– Егор, я тут подумала, может, нам в деревню переехать?

– С дуба рухнула? Из города в деревню? Чего ты там станешь делать? Водить на экскурсии бабок, а экскурсии устраивать на выгоне, где коров пасут?

– Я же все равно пока не работаю.

– Зато Никита в школу ходит.

– У вас тоже есть школа, и весьма приличная.

– Сравнила поселковую школу с лицеем.

– Егор, ты же закончил ее, и Ася – ничего не случилось, а я не навсегда – на время, пока Наталька маленькая.

– А я?

– Может, устроишься у отца? Он же предлагал. Ну что это за работа – охранник в казино. Когда-нибудь это плохо кончится, ей богу, Егор. Ты же порох. Набьешь еще кому-нибудь физиономию – а если суд? Нам тогда что делать? – Марина замолчала, вздохнула, набравшись с силами, продолжила, – Знаешь, я сегодня Никите деньги дала на Баскин Роббинс, а он не пошел… По-моему, он сердится на нас.

– Почему?

– Ревнует к Натальке.

– Мы же их одинаково любим.

– Вдруг ему кажется, что его меньше. Наталька маленькая – все внимание на нее.

– Да нет. Он же мужик – должен понимать. А Баскин Роббинс – всего лишь кафе.

– Не скажи. Он никогда не приглашает друзей к себе в гости…

Девочка закряхтела, завозилась и начала плакать. Марина дернулась к ней.