Эмигрантка в Стране Вечного Праздника

Вместе с тем, оказалось, что органам внутренней службы полиции вот уже несколько лет было достоверно известно, что обратившаяся в суд и на телевидение россиянка говорила правду. С чьей-то лёгкой руки выдвинутые ею обвинения были опровергнуты, и их сочли не в меру разбушевавшейся фантазией девушки, перебравшей на празднике алкоголя. Между тем служащие внутренних дел полиции были в курсе происходящего, наблюдая за избиениями задержанных из скрытых видеокамер, установленных в помещениях для допроса. Их разместили там после того, как один полицейский рассказал о телесных пытках со стороны своих сослуживцев, свидетелем которых ему пришлось стать. Однако сами полицейские-каратели понятия не имели, что за ними установлена слежка, и на протяжении нескольких лет продолжали избивать свои жертвы, в числе которых оказалась эмигрантка из России, подавшая на них в суд за физическое насилие. Только когда главный кандидат в президенты счёл нужным придать общественной огласке детали этого дела, в Интернете появилось видео, подтверждающее факт издевательств над россиянкой. Приказав ей раздеться до пояса, полицейские повалили девушку на пол и стали бить ногами по лицу и телу, сплевывая на неё и выкрикивая грязные ругательства. Словом, если бы не предвыборная кампания, пострадавшая так бы никогда и не доказала своей правоты в суде.

******

Возвращаясь к событиям собственной жизни, скажу, что в самом начале экономического кризиса, в конце зимы, наконец-то мне удалось устроиться на работу. Когда я увидела объявление о наборе персонала на фруктово-овощной склад, то, не теряя времени, отправилась на собеседование, и уже через неделю была принята туда в качестве рабочей. Директора этого склада звали заковыристо – Максимильян, а заведующую секцией складского помещения, в которую меня определили, Шилой. Директор отличался взрывным характером и выраженной способностью к интриганству, а моя непосредственная начальница своим поведением напоминала настоящее шило, либо какой-либо другой колюще-режущий предмет похожего назначения. Жёлчность, склочность и тупость настолько гармонично в ней сочетались, что в совокупности создавали цельный и законченный образ ненавидимой всеми начальницы. Ее внешние характеристики были весьма заурядными: женщина невысокого роста, коренастая, пучеглазая, длиннорукая, с редким пушком вечно всклоченных волосишек на голове, оттопыренными ушами, полностью закрывающей живот грудью и откляченной назад попой в форме вопросительного знака. На одной руке у Шилы красовался широкий вытатуированный браслет, напоминавший кандалы греко-римских рабов, а ровно половина зубов устрашали огромными дырами и чёрным цветом, въевшимся в них из-за непрерывного курения. В совокупности с хриплым голосом все это придавало ей вид рецидивистки, отсидевшей десяток лет в местах не столь отдалённых. На работе Шила смолила одну за другой сигареты и донимала своих подчинённых чаще всего беспочвенными претензиями. С утра она могла отдать нам приказ: рассортировать по ящикам большую партию яблок, так, чтобы каждое из них было аккуратно завёрнуто в тонкую обёрточную бумагу, а с обеда неожиданно заявляла, что понятия не имеет, откуда мы это взяли, и заставляла перекладывать всё заново, освобождая яблоки от обёрток. Впрочем, никто из работниц выходками Шилы не возмущался, поскольку это неминуемо выливалось в увеличение объёма работы, а иногда даже – в увольнение.

Всем на складе было хорошо известно, что наша начальница, как никто другой, чрезвычайно агрессивно реагирует на любые комментарии в свой адрес. Бывало, что Шиле, расхаживающей туда-сюда по складу между длинными и высокими рядами ящиков, удавалось краем уха расслышать в чьём-нибудь разговоре своё имя. Тогда, образно выражаясь, она трансформировалась в самое настоящее шило, вонзаясь по самую рукоятку в психику своей сотрудницы по работе, осмелившейся что-то про нее сказать. Шила решительно направлялась в сторону этой женщины и, приблизившись к ней вплотную, принималась угрожающе шипеть: «Ты что тут обо мне сплетни распускаешь?» «Я?! – испуганно отстранялась от неё сотрудница. – Да я ничего такого не говорила!» «Как это ничего?! – впивалась в неё Шила прищуренными глазёнками, блестевшими искоркой нескрываемого остервенения. – Я же слышала, как ты сказала: "Шила этого не знает, и вчера около мусорного бака…" Так чего я не знаю?» Понимая, что Шила просто так от неё не отвяжется, сослуживица неохотно признавалась: «Ты, наверное, не в курсе, что у нас Патриция беременная ходит, уже на четвёртом месяце, но она просила никому об этом пока не говорить». «Хм-м-м, да, я этого не знала, – отвечала Шила, чуть ослабив зверское выражение лица. – А что ты там сказала про вчера?» «Про какое-такое вчера? – растерянно хлопала ресницами проговорившаяся сотрудница и все больше морщила лоб, пытаясь вспомнить то, о чем ее спрашивала Шила. – А-а-а! Ну да, как раз вчера мы про её беременность и узнали». «А причём здесь мусорный бак? Ты что хотела этим сказать?» – никак не успокаивалась Шила. Уже не зная, как от неё отцепиться, напарница по работе лихорадочно старалась восстановить в памяти всё до единого слова из того, что ею самой было сказано несколько минут назад, и, наконец, ей это удавалось: «Так о беременности у Патриции мы узнали как раз вчера вечером, когда ящики со склада выносили, там, прямо у мусорного бака она нам об этом и сказала». «У какого из них?» – не унималась Шила. И она не шутила. Она действительно хотела это знать.

В общей сложности на том складе работало около сорока женщин, не считая директора Максимильяна, которого тоже можно было рассматривать в качестве полноправного члена дамского коллектива, поскольку у всех, кому довелось с ним познакомиться, его мужская сущность вызывала серьёзные сомнения. Возможно, она была им полностью утрачена в ходе длительного общения со своими подчинёнными слабого пола, а, может, у него просто-напросто её никогда и не было. Вдобавок к этому, в поведении Максимильяна бросалась в глаза выраженная невротичность. Застать его в статическом положении было практически невозможно. Он постоянно сновал по складу с какими-то папками в руках и обрывисто переговаривался по мобильному телефону. При этом Максимильян энергично жестикулировал, кряхтел, сопел, повизгивал, поправлял на себе резинку от трусов, расстёгивал и застёгивал ремень, пуговицы на рубашке, чесал абсолютно всё, что можно было на себе почесать, периодически подпрыгивал, приседал, крякал, постанывал, позёвывал, ковырял в носу, щёлкал пальцами, засовывал их в углубления предметов окружающей обстановки, а также совершал множество других хаотических движений, что в совокупности напоминало растянутый во времени судорожный припадок. Другой чертой характера у директора склада являлась совершенно не мужская способность к сплетням, которые он имел привычку распространять с невероятной скоростью и столь же невероятной запутанностью. Всего за пару-тройку минут Максимильян умудрялся подбежать сразу к нескольким сотрудницам, сообщив им по очереди, к примеру, следующее. Одной: «Слышала про Ноэлию? Оказывается у неё жених – аргентинец», другой: «Ноэлия-то жениха себе завела, говорят, он – женатый, а она об этом и не догадывается», третьей: «Мне из ваших кто-то сказал, что Ноэлия собралась выходить замуж. Ты, случайно, не в курсе?» Впрочем, в этой его манере поведения имелся один довольно существенный плюс. Когда Максимильян пытался сболтнуть что-нибудь, на его взгляд, интересненькое, то работницы склада получали долгожданную возможность разогнуть спины и немного отдышаться от утомительного перемещения ящиков и расфасовки овощей и фруктов.

Приняли меня на этот склад в качестве рабочей на тех же условиях, что и остальных сотрудниц, подписав трёхмесячный контракт, который по истечении этого срока возобновлялся в случае, если та или иная работница устраивала начальство. Около трети моих напарниц проработали там более десяти лет, и данное обстоятельство нисколько не отразилось на их профессиональном статусе. Каждые три месяца они отправлялись в кабинет Максимильяна, который подписывал им очередной контракт на тот же срок и ту же заработную плату. Эта мера была обусловлена тем, что, если у кого-нибудь из работниц происходило снижение производительности труда, то на таких условиях распрощаться с ней было проще простого. Тот фруктово-овощной склад был далеко не единственным частным предприятием Страны Вечного Праздника, нанимавшим персонал подобным образом. По законам этого государства, принятому на постоянную работу, а затем уволенному с неё человеку работодатель обязан был выплатить соответствующую индемнизацию, пропорционально отработанному там времени. Иногда она выливалась в круглую сумму, и, бесспорно, имела право таковой быть в качестве компенсации работнику за многолетний труд и затраченные усилия. Однако при найме по краткосрочному контракту ответственность работодателей перед нанятыми работниками была минимальной. Законами Страны Вечного Праздника разрешалось держать работников на краткосрочных контрактах в течение любого периода времени и увольнять с минимальной денежной компенсацией. Служащие частных фирм, работающие на таких условиях, понимали, что начальник в любой момент может распрощаться с ними без каких-либо выплат за отработанный стаж, и, чтобы подольше удержаться на рабочем месте, шли на целый ряд уступок, выполняя обязанности, не предусмотренные контрактом, и перерабатывая большое количество часов.

Работали мы на складе в таком сумасшедшем ритме, что порой не оставалось времени даже на то, чтобы сходить в туалет. Огромный и холодный ангар с виду напоминал муравейник, в котором одни работницы безостановочно сновали туда-сюда с тяжёлыми ящиками в руках, другие в это время расставляли в ряды громадные контейнеры, полные овощей и фруктов, а третьи занимались их расфасовкой. Лишь иногда этот монотонный индустриальный шум прерывал чей-нибудь вскрик, вызванный случайно прищемлённым пальцем или упавшим на ногу ящиком. Ввиду того, что выкроить времени на разговоры в рабочей обстановке было практически невозможно, работницам склада удавалось пообщаться лишь за несколько минут до начала смены. Эти беседы отличались лаконичностью. Общались мы коротко и по существу, а форма изложения напоминала митинги рабочей молодёжи из фильмов советской эпохи, когда на трибуну один за другим выходили революционеры-агитаторы и рубили с неё «правду-матку» про великое коммунистическое будущее российского народа. Аналогично этому, мои напарницы сбивались в большую толпу перед входом на склад и оттуда по очереди озвучивали свои обращения, объявления и пожелания. Приблизительно за пять минут до начала смены одна из них звонким голосом выкрикивала: «Девчонки, мне в среду с утра ребёнка вести к врачу. Выручайте! Нужно, чтобы кто-нибудь в дневную смену за меня отработал!», или: «Продаю тачку: белый Ниссан Сентра со ста тысячью километров пробега! Кому нужно, подходите! Поговорим!», или: «Сниму двухкомнатную квартиру где-нибудь здесь, неподалеку, и чтоб недорого! Кто в курсе, подскажите!» Так же сообщались основные события личной жизни сотрудниц по работе: «Лидия с баклажанов на следующей неделе замуж выходит!», «У Алисии из огуречной секции муж ногу сломал!», «Каталине больше контракт продлевать не будут! Чем она проштрафилась-то? Кто знает?»

Там же, перед ангарной дверью, чуть ли не еженедельно устраивались денежные сборы на подарки ко дню рождения, свадьбе, юбилею и прочим празднествам работниц нашего склада. Мне же при расставании с заработанными нелёгким трудом деньгами на подарок очередному новорождённому, бывало, что хотелось возразить: «К чему это?! Подумайте сами! Если первые двое-трое детей у этой женщины были приятной неожиданностью, то уж никак не пятый… Неужели вы действительно думаете, что она этой своей беременности страшно рада и твёрдо настроена отпраздновать рождение очередного младенца по полной программе? Это с её-то зарплатой, на которую непонятно, как живут и кормятся остальные дети?! Да лучше не лезьте вы к этой женщине ни с какими подарками для малыша (у неё их от четырёх предыдущих дома – целый мешок, наверное, уже складывать некуда), а просто от души по-человечески посочувствуйте!». К сожалению, отказаться от поборов было нельзя, и, начиная с первой недели работы на складе, на эти цели из моего кошелька перекочевала существенная сумма денег. Обычно перед началом работы старшая по смене обходила всех по очереди сотрудниц и, если кто-нибудь делал попытку этой подати воспротивиться, в ответ она тут же оглашала толпу грозным криком, по мощности напоминающим коровий рёв: «Это с какой стати ты не будешь платить?! Особенная что ли?!» А сгрудившиеся в плотную массу женщины принимались недовольно гудеть ей в поддержку: «Давай раскошеливайся, как все остальные!» Впрочем, когда дело дошло до даты моего дня рождения, никакого подарка от коллектива сотрудниц я не получила. Никто из них с этим событием меня даже не поздравил. Удивившись и, в то же время, немного обидевшись, я рассказала об этом своей напарнице по смене – эмигрантке румынской национальности по имени Габриэла. «У меня такая же история, – сочувственно покачала головой она, – семь лет работаю на этом складе и регулярно вношу деньги на подарки всем до одной девчонкам… И что ты думаешь, они мне за это время хоть что-нибудь подарили? Ага, держи карман шире! Даже поздравления в устной форме не дождалась. Но что поделаешь? Если мы для них никто, так себе, мусор какой-то, а не люди. Постарайся не расстраиваться и не обращать на это внимания».

******

В то время как моё настроение в период работы на фруктово-овощном складе периодически чем-нибудь омрачалось, физическая форма, наоборот, крепла не по дням, а по часам. Нисколько не увеличиваясь в размерах, с каждым днём я становилась всё сильнее, и за пару месяцев регулярного подъёма тяжестей сила рук у меня развилась до такой степени, что я запросто могла поднять человека весом в пятьдесят килограммов и пронести его на руках, наверное, метров сто. Для меня уже не составляло труда переставлять дома в одиночку шкафы, а когда при мытье полов нужно было забраться шваброй под диван, то я легко его поднимала вместе с лежавшим сверху мужем, и, закончив влажную уборку, также легко возвращала их обоих на прежнее место. Впрочем, иногда это сопровождалось неожиданными неудобствами. Натренировавшись на подъёме тяжёлых ящиков, я умудрилась переломить напополам зубную щётку, несколько карандашей, а во время нарезки овощей то и дело отламывала у кухонных ножей деревянные ручки. Причём происходило это не целенаправленно, а совершенно случайно, в процессе захвата и удержания пальцами указанных предметов. Бывало, возьму что-нибудь в руки, как оно вдруг «хрясь!» и сломается. Кульминационный момент развития моей непомерной ручной силы наступил, когда мы с мужем решили провести пару выходных в отеле соседнего горного региона. В том гостиничном номере, среди прочей мебели, стояло большое соломенное кресло-качалка, на которое мой супруг водрузился, чтобы посмотреть по телевизору программу новостей, а я ради шутки решила его тихонечко качнуть и, как мне показалось, легонько толкнула в коленку. В ту же секунду кресло-качалка вместе с взвизгнувшим от неожиданности мужем кувыркнулось назад. Сам он грохнулся навзничь, а кресло шарахнулось об пол, отскочило в сторону и, взмыв вверх, разбило вазу с цветами, часть которой отлетела к потолку и врезалась в люстру. От удара осколком вазы люстра тоже разбилась и рухнула на пол, вместе с разлетевшимися на мелкие осколки лампочками. Всё это время я с растерянным видом наблюдала за происходящим, стоя посреди комнаты, из угла которой доносились стоны мужа, а по всему паркету блестящей россыпью сверкали осколки разного калибра. До сих пор не понимаю, как мне это удалось. Ведь качнула я его всего двумя пальцами!

Рассказывая об этом, мне вспомнилась другая история, произошедшая у меня на глазах. Как-то раз на курсах воспитателей групп продлённого дня меня, в числе прочих учеников и учениц, отправили для прохождения практики в ближайшую зону детского отдыха – большой крытый павильон, оборудованный горками, тобоганами, качелями, шведскими стенками и т.д. Оказалось, что самым любимым развлечением у ребят был батут, поэтому около него выстроилась самая длинная очередь. Правда, прыгать на нём детям разрешалась только под присмотром взрослых. Меня с парой напарников по курсам поставили туда, чтобы следить за количеством детей, отправляемых на батут, иначе в случае перевеса он мог порваться. Согласно инструкции, мы запускали трёх-четырёх ребят, которые прыгали на нем минут пять, а затем на их место заступали следующие. Всё было нормально, пока очередь не дошла до мальчика лет восьми, весившего шестьдесят килограммов, а может быть даже и больше. Проще говоря, от мальчика у него было только лицо, а тело походило на огромную статую Будды с присущими ей округлыми и складкообразными формами. В то же время отказать в этом удовольствии крупному мальчугану мы не могли, поскольку он был ребёнком, а потому имел полное право повеселиться в своё удовольствие. Когда этот мальчик встал на упругую поверхность батута, то стоявшие рядом родители с детьми стали расступаться по сторонам, а минуту спустя бросились врассыпную, по-видимому, подозревая, что этот ребёнок плотного телосложения в прыжке может запросто перелететь заграждение и приземлиться на кого-нибудь из них сверху. К несчастью, именно это произошло. С первого прыжка он стартовал вверх наподобие космической ракеты, и та сила, которая сумела оторвать его от земли, существенно изменила его последующую траекторию. В считанные секунды буддообразный ребёнок вылетел за пределы батута и в падении грохнулся на пытавшегося отбежать в сторону невысокого и сухощавого мужчину. Раздался мощный хлопок, и когда мы подбежали к опрокинутому взрослому и пареньку, практически целиком закрывшему его своим грузным телом, то до нас, будто из недр земли, донёсся тихий и злобный шёпот пострадавшего: «Да кто же тебя так раскормил? Это же надо так… су…су…су… су-меть…» В то же время его собственный ребёнок принялся задорно хохотать над раздавленным беднягой-родителем: «Пап, ха-ха-ха! А ты ещё раз можешь так распластаться в лепёшку?! Ха-ха-ха! Ну сделай это ещё раз, па-а-ап!»

******

В завершении рассказа о фруктово-овощном складе скажу, что внезапно обрушившийся на Страну Вечного Праздника экономический кризис стал причиной моего увольнения. К концу третьего месяца работы надежды на то, что Максимильян подпишет со мной следующий краткосрочный контракт, рухнули в одночасье. Пригласив меня в свой кабинет и усевшись на крышку письменного стола, он скороговоркой выпалил: «Полагаю, ты в курсе, что у нас сейчас в стране творится с экономикой? Бедственное, скажу я тебе, положение. Спасайся, кто может! Вот и придётся мне наших девчонок спасать. Вчера ко мне две местные приходили устраиваться на работу, и я им отказать не сумел. Ведь они же отсюда, свои. Родились здесь, выросли, купили себе жильё, а ипотечные кредиты нужно оплачивать, чтобы не остаться без крыши над головой. В общем, я их пожалел. Но поскольку этот ангар не резиновый, то набрать персонала больше положенного я не могу, поэтому со следующей недели ты и румынка Габриэла можете считать себя освобождёнными от рабочих обязанностей. Я решил ваших контрактов больше не продлевать». От услышанного меня слегка пошатнуло и в голове каруселью закрутились невесёлые мысли: «Как же это?! Взять и рассчитать вот так просто, из-за национального несоответствия… мол, они свои, а я, получается, никто…» Обратив внимание на мой ошарашенный вид, шеф грубовато потрепал меня по плечу: «Ты только давай у меня не плачь! Да в чём проблема-то? Устроишься куда-нибудь, как все ваши, эмигрантки, пойдешь уборщицей, они везде нужны». «Мне, честно говоря, хотелось бы ещё какое-то время поработать у Вас на складе», – бросила я на него умоляющий взгляд в надежде, что это ещё не окончательный приговор. Но начальник к тому времени меня уже не слушал. Повернувшись ко мне спиной, он принялся лихорадочно копаться в лежащих на столе бумагах. «А, да, постой, – добавил он напоследок, – я Габриэле ещё не сообщал, что её заодно с тобой увольняю, поэтому подойди к ней и как-нибудь по-хорошему объясни, чтобы она не обиделась. В общем, ты неглупая, понимаешь, что я имею в виду. А в понедельник приходите сюда обе за расчётом, лучше вечерком, когда я буду посвободней». В глазах у меня колыхнулись накатившие от обиды слёзы, но, пересилив себя, я прошептала: «Хорошо, я ей об этом сообщу», – и на ватных ногах вышла из его кабинета.

******

Не знаю, сидели ли вы когда-нибудь на диете. Исходя из собственного опыта, могу сказать, что самое неприятное в диетном режиме – это ощущение потери самой себя. Несмотря на то, что первые дни проходят на ура, быстрая потеря в весе радует и воодушевляет, тем не менее, в последующие несколько недель или месяцев постоянное чувство голода усугубляется неизвестно откуда взявшейся депрессией. Я бы даже сказала, что в этот период собственное существование воспринимается, как жалкое прозябание не понятно во имя чего. Ведь обрести талию, как у фотомодели, вряд ли получиться, а постройнеть на один размер одежды – не такая уж насущная задача. К тому же в вечно голодном состоянии на душе кошки скребут, поскольку пищу невозможно заменить ничем другим, равно как отца нельзя заменить матерью, сестру братом, родственников друзьями, и наоборот. Иначе говоря, каждый из нас наделен особой ролью и функцией, проявляющейся по отношению к другому человеку. Дело не только в том, что мир вокруг голодающего теряет краски и становится будничным и серым, но и в том, что из характера куда-то исчезает протест, критический анализ происходящего, оригинальность мышления, творческий подход и даже чувство юмора. Способность шутить и смеяться как бы усыхает вместе с тающим в объёмах телом. В результате сидящий на диете человек постепенно превращается в меланхолическое бестелесное существо, которое, по сути, уже не он сам, а кто-то другой, бог его знает кто. Именно это ощущение собственной аморфности зачастую не позволяет довести начатое до конца, то есть распрощаться с оставшимися лишними килограммами. Завела я разговор на эту тему, поскольку полагаю, что таковой была одна из причин, по которой жители Страны Вечного Праздника решили не прекращать ни на минуту своего праздника: чтобы не стать жертвами стереотипности, исходящей от множества норм и правил, навязанных им Европейским Сообществом.

Как известно, абсолютно все человеческие поступки продиктованы либо обязанностью и необходимостью, либо желанием и настроением. Основное отличие населения Страны Вечного Праздника заключалось в том, что к тем делам, которыми они занимались по обязанности, жители других стран относились, как к хобби, и наоборот. По настроению коренное население Страны Вечного Праздника выполняло свои трудовые обязанности и точно также относилось к учёбе, воспитанию подрастающего поколения, соблюдению правил дорожно-транспортного движения и т.д. В противовес этому, всё, что касалось отдыха, воспринималось ими, как насущная необходимость. Одним словом, относиться к делу можно было абы как, зато отдыхать приходилось много и как следует. Однажды в Перепёлках я познакомилась с девушкой, которую, куда бы она ни устроилась, постоянно увольняли за ежедневные, как минимум часовые опоздания на работу. К слову сказать, на весь посёлок она прославилась удивительной выдержкой при употреблении пива. Даже опытные пивососы поражались тому, что ей удавалось твёрдо стоять на ногах после принятия нескольких литров этого пенящегося алкогольного напитка. В общем, по части празднования эта девушка была той ещё специалисткой. Как-то раз мимоходом я поинтересовалась, мол, почему бы тебе не являться на рабочее место вовремя, и в ответ услышала: «Просто я не такая, как все. Я, как рыба, которая плывёт против течения, понимаешь? Мне чрезвычайно важна личная свобода. Между прочим, такие люди, как я, меняют мир!» Надо же! А я-то по наивности полагала, что заставляют мир измениться личности, создавшие что-нибудь прекрасное или полезное, или одновременно прекрасное и полезное: режиссёр, поставивший замечательный фильм, повар, приготовивший вкусное и изысканное блюдо, инженер, создавший сверхсовременное устройство и т.д. Другими словами, мне всегда представлялось, что для того, чтобы изменить мир, нужно приложить массу усилий! А оказывается, нет. Провалявшись в кровати до полудня, можно сделать мир лучше и прекраснее.

Полагаю, чем дольше вы читаете эту книгу, тем яснее становится другая причина, по которой я присвоила этому чудесному европейскому уголку название Страны Вечного Праздника. Многие на собственном примере убедились в том, как именно чувствует себя человек после бурного праздника, в ходе которого им было выпито большое количество спиртного. На следующий день у него, как правило, сильно болит голова, а некоторые в таком состоянии вообще мало чего соображают. Теперь представьте, что этот праздник происходит не периодически, а постоянно, что он не ежемесячный, не еженедельный, а ежедневный, то есть вечный, и как в таком случае должна болеть голова. Ужас! Правильно? Именно это физиологическое состояние организма лежало в основе устройства Страны Вечного Праздника, функционировавшего по многим направлениям настолько странно, что другого объяснения этому, похоже, не существовало. В подтверждение своих слов опишу некоторые жизненные реалии, свидетельницей которых мне довелось стать.