Стервочки Кирилла Граненкова

– Я пока покурю.

– Да?! Вы к-курите? Уже словно м-матёрая ведьма! Все эти: экстрасексы, разные там психо-экстра-анализы – это всё для вас, скорее всего, уже просто с-семечки! Сильно! Ничего не скажешь! – Александр немного подурачился, перевирая слова.

Леди лишь неопределённо, чисто по-русски, пожала плечами и величаво откинулась на спинку стула.

Вилискунов подошёл к окошку продавца, дабы сделать заказы: творческий азарт, обильно подогретый свежими впечатлениями, и требовал дополнительных белков и аминокислот.

Неожиданно, точно не желая отставать от начинающего литератора, господин из-за столика в центре тоже встал и устремился к противоположному окошку прилавка, откуда торговали шашлыками и солёными закусками. Он проследовал мимо Александра, по понятным причинам задержавшегося возле симпатичной продавщицы, наливавшей ему кофе. Под кружевным белым фартучком просвечивало немного каких-то лоскутков, а остальное – звало и манило! Плюс к тому под белоснежным чепчиком чудесно вихрились ласковые пшеничные пряди, а ослепительная улыбка зачаровывала и расслабляла перегруженные за день нервы. Внимательная девушка, несмотря на обилие клиентов, через амбразуру прилавка успела заметить несколько необычное поведение одного из посетителей. Ведь не каждый день в кафе заходят для того, чтобы пописать! И когда тот индивид заглянул в её отдел прилавка, польщённый её улыбкой, она не преминула поинтересоваться: кто есть такой? «Так, некий чудак», – шутливо ответил молодой графоман: «Изобрёл для себя бесплатный рецептик от скуки…» Несмотря на пылкую дискуссию у прилавка, привыкший всё запоминать Александр, краем глаза зафиксировал, что лысоватый в безрукавке, возвращаясь на своё место, пронёс полновесный дымящийся шампур на овальном блюде вазочку с острой приправой.

Вдруг, Валерия поднялась из-за столика и быстро направилась к выходу. «О – чёрт! Да она приревновала меня к юной и очаровательной барвуменше! Видимо я с ней заболтался!»– воскликнул в душе Александр; тем более что заказ, ставший теперь ненужным, отменить было уже нельзя. «Может угостить эту – с пшеничными локонами? Однако – «не хватайтесь за чужие талии, вырвавшись из рук своих подруг!»– вспомнил он слова из полюбившейся песни Владимира Высоцкого.

Когда же Вилискунов вернулся на свой, печально осиротевший, «дозорный пост»; музыка успела завершить очередной цикл активности, и невезучливый танцор, вновь расставшись с партнёршей, покинул площадку кафе. Его приятель остался в одиночестве под пальмой в кадушке, печально помахивавшей разлапистыми листьями… Решив, что мелодрама уже докатилась до своей неизбежности, Александр погрузился в рассуждения о завтрашнем дне, обещавшем любопытное приключение. Кирилл Граненков, насколько был наслышан о нём Александр, обладал мёртвой хваткой уверенного в себе предпринимателя. От него не ускользало ни одно мало-мальски выгодное дело. Официально он считался хозяином огромного комплекса по оказанию услуг автосервиса. И везде, где бы ни появлялись филиалы его фирм, дальше всё двигалось, неукротимо расширяясь, и развивалось с особым масштабом. Этот саблезубый хищник вгрызался в дело, словно рыба-пила в свою добычу, и расчеты пока ещё не обманывали его ожидания в выигрыше.

Ловок! C таким опасно сталкиваться на кривой дорожке! «Теперь ему понадобилась книга о себе любимом, а меня хочет преподнести миру, словно я взращённый им орёл? А может ему и этого мало? Что же он задумал?»– пытался предугадать Вилискунов, в глубине сердца не доверяя Граненкову: «Хочет сделать мне подарок, вместо глупенькой красавицы Лидии? Которую, фактически, он отбил у меня, так, кстати, и не женившись на ней впоследствии? У него целое море других таких же глупеньких и красивых. Хотя может то и к лучшему, да и придал ли он такое значение тому событию… Ладно – завтра кое-что определится».

В этот момент магическую тишину южной летней ночи взорвал женский крик, отразившийся леденящими мурашками на теле и отчаянным эхом от каменных громад соседних со сквером кварталов, с яростью взиравших на всё высвеченными глазницами верхних этажей. Начинающий писатель далеко не сразу очнулся из оцепенения. Когда же он посмотрел в сторону крика, то увидел, что толпа собирается возле закоулка аллеи в глубине сквера. Там лежало, обильно истекая кровью, тело парня – его осветили фонариком – так и не успевшего достучаться до сердца светловолосой кокетки… Вилискунов подошёл к месту трагедии: у корней старого клёна валялся окровавленный шампур.

Тут на улице Суворова, примыкающей к данной части сквера, раздался ужасный визг покрышек, проворачивающихся на мягком асфальте. Светлая «Девятка» пыталась сразу – развернуться и набрать скорость. От слишком резкого рывка распахнулась передняя дверца, и белокурая кокетка едва не вывалилась, пытаясь её захлопнуть. Лысоватый, вероятно, сидел за рулём машины. Однако, следом также завизжала голубая «пятёрка» – в ней угадывался, мелькнувший на мгновение в потоке лучей из фар, силуэт друга убитого.

Вскоре на проспекте, видневшемся сквозь сквер, послышался вой сирен. Толпа зевак поторопилась рассосаться, опасаясь длительных расспросов в залитых колючим светом кабинетах, с обессилившими за день жужжащими кондиционерами. Но Вилискунов остался допить свой кофе.

Глава 6. Ростовские сюрпризы.

*

По центральному проспекту почти безостановочно двигались на встречу друг другу, точно в диковинном карнавале две гирлянды-ленты из разноцветных навороченных супермарок. Зажиточные ростовчане торопились насладиться впечатлениями южного летнего вечера, присущими только ему тоненькими гранями обманчиво-сладостного очарования. Обласканные владельцами суперляльки с апломбом подваливали к роскошным фасадам казино, саун или клубов.

– Ну – тебе налево – мне направо.

Несмотря на поздний час, на Нахичеванском рынке было очень оживлённо. Поскольку не смолкая работал «вечерний базар» – ещё более обильный, чем дневной. Имелись бы гроши – остальное дело техники! Вечером не существует никаких запретов!

Хафшин подошёл к лотку с птицей. За ним, покачиваясь из стороны в сторону, стояла рослая, но весьма неплохо сложенная женщина, лет под сорок или – на сколько выглядит. … Её фигура и внешность совсем не утратили бы своей привлекательности, если бы не нагловатая физиономия базарной торговки, и если бы она могла уверенней держаться на ногах. Подавив в себе накативший ком отвращения, не обращая ни на кого внимания, Константин принялся выбирать среди «ножек Буша», дабы не слишком синюшные, но и чтобы уложиться в наличные деньги.

– Чё ты ё лапашь?! – дыхнув перегарищем отборного самогона, бухнула торговка и едва не перевернулась вместе со всеми зарубленными птицами через прилавок.

– Я выбираю. – Стараясь сдержаться, ответил не громко старлей.

– Они усе одинаковы-я!

– Да не совсем, – наши приазовские к-курочки п-получше – сочнее, хотя и дороже. – Слегка заикаясь, заметил Константин. Он не в силах был сломить свою почти природную интеллигентность, вчерашнего школяра пятерочника, даже когда внутри всё уже кипело от справедливого негодования, перерастающего в гнев.

– Какие там наши – оны ужо попередохли! Башку мены морочишь – мент…

– Не ори! Пьянь! Послушать тебя, так и все куры у нас везде передохли, как в «Роковых яйцах» Булгаковских.

– Какие тебе яйки – козёл легавый! – баба явно не имела ни малейшего представления об произведениях Булгакова.

– Да ты что: очумела, алкашка, – Константин чувствовал, что не сдержится.

Однако, на шум, из углов рынка уже подтягивались бритоголовые и щетинистые качки: спецохрана рынка, внештатные торговые сотрудники на суперокладе. У них руки постоянно чешутся до мордобоя: сегодня свернут тебе челюсть; а завтра никого из них тут не найдёшь. Константин опешил – что делать?

А алкоголичка расшухарилась пуще, чувствуя свою безнаказанность со стороны закона:

– Да пошёл ты – мусор хренов!

– Как ты смеешь? Ничтожество!

Положение спас здоровенный амбал с длинной сигарой в зубах и толстеными платиновыми печатками чуть ли не на каждом пальце. По всей вероятности он являлся одним из властелинов в торгашеском мире:

– Заглохни – Швинья! – рыкнул он на пьяную, и тут же отвесил сокрушительный удар ногой в живот. Толстая задохнулась на полуслове и покатилась под прилавок, обливая всё рвотой.

– Туфли мне не испачь! Мразь – убью! – убедительно предупредил её амбал, потом повернулся к лейтенанту: – Не обращай внимания, дорохой! – на лице верзилы – сигару он так и не вынимал – промелькнуло подобие улыбки. – Опять нажьралась поськуда. У неё стярщий синок на Коллиме уже тьри года отдихает. Позавчера весточку прислал, что шрок добавили зя побег. Не стоит обращать вниманья на всяких урёдовь. – Хозяин явно не торопился обострять отношения с товарищами в форме – мало ли что; – Что тебе? Курку? На вот.

Он быстро отобрал лучшую приазовскую птицу и одним хватком всей лапищи забросил в целлофановый пакет сразу три тушки: – На – это от меня!

Властелин, всё так же поигрывая сигарой в зубах, протянул ему объёмистый куль.

Константин ещё не совсем пришёл в себя, поэтому не понял: как ему надо отреагировать в такой ситуации. Ярость ещё не улеглась – он готов был разорвать и разметать… Однако, дома его ждала дочь. Вокруг маячили натасканные словно бульдоги бритоголовые качки в первоклассных лёгких костюмах – явно прикрывающих пистолеты, очевидно телохранители Хозяина. С этим мафиози ему в одиночку не справиться, да и что он сможет предъявить?! В сотый раз Константин ощутил дряблое бессилие закона против подобных верзил с перстнями. Усмиряя в себе гнев, Хафшин полез было в карман, только нахичеванский мафиози предупредил его движения, снисходительно качнув длинной сигарой:

– Слущай, оставь швою мелочщ! Это – сюрприз: сегодня у нас большой шкидка диля друзей!

Константин намерился уже с вызовом швырнуть деньги на прилавок, вдруг почувствовал упадок душевной и физической энергии в себе. А Хозяин, выплюнув окурок, уже поднёс ему ещё один кулёк с конфетами да мармеладками:

– Дорогой – это скромный подарок жене! Заходи в гости!

Только лейтенант предпочёл бы – провалиться сквозь землю. А Хозяину уже поднесли новую сигару…

**

Андрей Трелуцкий свернул в неосвещённую улицу, ведущую к его дому. Родная пятиэтажка уже виднелась справа, метрах в восьмидесяти. А слева, на два квартала, потянулись вереницы гаражей, обнесённые палисадником. Разноцветные металлические или кирпичные домики для четырёхколёсных квартиранток расположились в тени разросшихся крон в несколько рядов. В передних – имелись удобные проезды и проходы к задним. Андрей дошёл уже почти до середины, – неожиданно из ближайшего проезда, еле-еле угадывавшегося в густой темноте, послышались подпитые голоса и беспечный, даже немного глуповатый девичий смех. И также внезапно он оборвался, а вместо него возник сдавленный шёпот:

– Тише вы – легавые!

– Да что нам легавые! Уж посидеть нельзя спокойно после работы! – громко ответил девице более смелый парень.

– Н-ну их! По-любому до чего-нибудь дободаются – весь кайф обломают.

– А мы ж не на игле?! Так – винца выпили и только!

– Их по-любому не убедишь!

– Пусть воротил всяких ловят: те уже всё разграбили!

– Ага! У нас – кто миллиарды стибзил – тот депутат иль министр! А кто трёшку случайно подобрал – того в кутузку!

– Депутатов менты сами боятся – там автики! По-любому!

– А тут гавтики – простых пацанов хапают ни за что!

– Да пусть только сунутся – у меня братуха афганец, вэдэвэшник! Стену кулачиной прошибает! Мы на новый год такое…

– Постой, да это ведь Андрюха со второго – кажется – этажа. То ж мне – мента нашли! – влез в разговор третий их товарищ.

– Так и есть: Андрюшка! Давно его не видела, думала, он уже переехал куда. – Приободрилась девица: – Я ведь с ним в одном классе шесть лет почти просидела! Чуть ли не за одной партой!

– Щас на нарах столько же отсидишь! – вдруг злобно шепотнул какой-то тип в углу.

– Да брось ты! – отмахнулась красотка. – Он мне стишки любовные писал, нормальный парень! Андрюша, ментуша-поэтуша – Люду Овсееву не забыл? Иди сюда! Дай фуражечку примерить моднячую! – кокетничая, позвала она.

– Наклеп ты его зовёшь?! – с хрипотцой зашипел тип из угла.

– Потанцевать захотелось! – огрызнулась кокетка.

– Щас ты у меня потанцуешь! – пригрозил хрипловатый полушёпотом.

Тем не менее, Людмила никак не отреагировала – она слыла подругой авторитета двора, так что прочие пацаны её не трогали.

Ускорив шаг, Андрей попытался проскочить мимо. Только, Людмила не привыкла получать от интересных ей мужчин, тогда красотка позвала настойчивее:

– Андрей! Ты что – обиделся, или стесняешься? Иди к нам!

– Подойди, господин-начальник – поздоровайся хоть с народом, пообщайся с пацанвой! – добавил тот, кто был посмелее и кто заявлял про брата-афганца. В нём-то Андрей узнал второго своего однокашника и приятеля с детства: Толяна – бравирующего литой фигурой культуриста плюс нарочитой мужественностью.

Толян-то и считался неоспоримым лидером двора, эдаким вальяжным полубарином из постсоветской спортшколы. Царь местного зверинца стоял на страже своих владений – вот почему Людмила пренебрегла угрозами хрипловатого. Интересно, что и сам «царёк» высказался, по сути, наперерез тому типу – вероятно, дабы подчеркнуть – кто здесь хозяин!

– Мне рано вставать, я с утра ещё не приседал…

– Вот и расслабься в обществе! Здесь все свои – чужих не держим по-любому!

– Да он брезгует нами! – с наигранным недовольством рубанул Толян: – Боится засветиться с алкашами…

– А мы не алкаши! – обиженно возразил бессменный дружок культуриста, получивший меткую кликуху: Сундук, – немного трусоватый Санчо-Панса дворового богатыря.

– Это он – так думает…

– Ничего я не думаю: я слишком устал!

– Мы тоже не баклуши околачивали, хотя и безработными числимся. Вот – фуры разгружали, по семьдесят и по восемьдесят тонн! Расслабиться имеем право?

– По-любому!

– Имеете, конечно, а я вам ничего и не говорю.

– Ладно. Не желаешь с нами выпить – тогда вали баеньки.

– Мент – он и есть мент, – снова злобно шепотнул хриплый голос, который Андрей никак не мог вспомнить, что с ним случалось крайне редко – память у него была натренированной и цепкой.

– Чего с ним баланды травить! – продолжал голос приглушённо.

Младший лейтенант незаметно, в темноте попытался приглядеться к этому типу. Убого одетый крепыш, явно не из благополучных слоёв, видимо сиделый… Однако – каковые слои ныне можно считать вполне благополучными, да и сколько в стране осталось людей ни разу не приступивших закона. Сегодня блатной шансон громыхает по внутренним динамикам в любом трамвае либо троллейбусе – благо за энергию не платить.

– Что хоть вы пьёте? – поинтересовался Трелуцкий.

– Портвейн! Хозяин склада угостил.

– А в ларьке он на сколько тянет?

– Пару червонцев.

Андрей порылся в карманах.

– Ого! Андрюха угощает! – с беззлобной ухмылкой воскликнул Толян. Он не испытывал особой злобы к блюстителям правопорядка, ведь они его не сильно беспокоили, взирая сквозь пальцы на случаи мордобоя. Им сейчас было просто не до таких, как Толян.

– Да ладно – Андрюха, оставь. Мы банкуем! – снисходительно бросил дворовой царёк. – Мы нежадные. Давай – за наше здоровье!

Андрею протянули стакан и печенье в кулёчке.

– Ну, будем…

Чуть позже последовал второй тост.

– Уже стемнело – щас припрутся… – тихо заметил хриплый, который всё время почти неподвижно сидел на корточках в узком проёме между двумя гаражами так; что Трелуцкому не удавалось подробно разглядеть его внешность.

– Ладно – Андрей-воробей, закурить дашь?

– Конечно! – лейтенант протянул полпачки «Нашей Марки» и, как бы машинально, немного нагнулся к сидящему, дабы его угостить.

– У меня свои! – сухо отрезал тот и слегка отвернулся.

Тогда Андрей отдал сигареты Толяну:

– На, угощайся!

– Ну давай! Ну, братан – нам, пора по домам, – в рифму сообщил местный царёк,– видак пора смотреть: у меня новая кассета с Чаком Норрисом. Хошь после тебе подкину глянуть?

– Конечно! После как-нибудь встретимся. – Согласился Андрей, лишь бы продлить разговор. – А я тебе новое секс-видео, вчера зампоста таможни знакомый подогнал. Им контрабандисты вместо ксивы подсуетили. – Присочинил легенду лейтенант, на ходу из воздуха, с тем, чтобы больше втереться в доверие к этой подозрительной пятёрке.

Тем не менее, компания стала собираться, лишь хрипловатый пока ещё сидел. Выпили на посошок, вопреки тому, что оставалась ещё полбутылки.

– Хорошее у вас винцо! – похвалили лейтенант, возвращая стакан и печенье.

Только разговора дальше никто не поддержал. Трелуцкий почувствовал, что у заинтересовавшей его компании наметилось какое-то любопытное дело. Скорее всего, тип в проёме что-то замыслил и подбил на это простоватого Толяна. Одна Людмила, судя по всему, ничего не знала о готовящемся и продолжала глуповатую болтовню с Андреем; вероятно, хотела заставить поревновать своего любовника. А может он ей уже наскучил? Теперь она проверяет – осторожными намёками – моральную прочность младшего офицера милиции.

– Ладно – до завтра! – Андрей направился в сторону дома, делая вид, что захмелел от портвейна. Зато, заходя за угол, он осторожно обернулся. «Братаны» докончили портвейн и впятером двинулись вдоль линии гаражей. Остановились, закурили по сигарете и побрели неспеша дальше по направлению к Крепостному переулку.

– Да ну вас всех к чёрту! – махнул рукой Андрей и пошёл своей дорогой.

Смело нырнув в непроглядную темень своего подъезда, Андрей по привычке без труда отыскал родную дверь на втором этаже и почти бесшумно отворил её ключом.

Вся семья была в сборе, хотя каждый занимался своим делом. Эти несколько минут перед сном, оставшиеся от рабочего дня, каждый мечтает посвятить личным шалостям или пристрастиям. Стихают любые перепалки – ведь все стремятся максимально насладиться получасиком, отведённым исключительно для себя самого. Во всей квартире воцарилась уютная тишина, прерываемая лишь какими-то сюрреальными отголосками и отзвуками, вырывающимися то ли из телеэфира, то ли из каких-то музыкальных устройств.

Мягкая предночная тишина в старом – давно обжитом людьми и животными с их непростыми характерами и причудами, доме оживляет безобидные образы сказок детства. Делает полузримыми, полуосязаемыми многие острые фрагменты прошлого, позволяя по-новому прочувствовать их когда-то неуловимую суть. Предоставляет редкий шанс постичь то, что окружающий Мир состоит не только из расчетливого сознания плюс реального вещества материи – так полюбившихся материалистам; но и ещё из переменчивой, непостоянной одухотворённой субстанции, которая растворяется вокруг во всём. В домашней тишине позднего вечера неожиданно начинаешь улавливать закулисную сторону многих привычных вещей.

«Когда-то моя бабушка говорила мне: в каждом дне или ночи обязательно наступает такая минутка, когда можно загадать любое желание и оно непременно сбудется. Важно лишь каждому не упустить свою такую минутку да правильно загадать и произнести вслух или про себя своё пожелание…» – вспомнил Андрей. Осторожно переступив порог, Андрей замер у входа, ощущая, как понемногу спадает напряжение дня. Мать ещё копошилась на кухне, делая какие-то заготовки назавтра. Она первой увидела сына.

– Почему ты так долго?

– Задержался… Работы много.

– Хм! Больно заработался – от тебя сильно па-ахнет спиртным?!

– Да. Мы выпили совсем немного пива с Костей. Старлеем – ну я тебе рассказывал: участковый, как и я, мой сосед по участку, хороший товарищ…

– Вот-вот: собутыльник!

– Мама! Что ты говоришь?! Костя – замечательный парень! Человек интеллигентный, порядочный.

– Да, конечно: все начинают понемногу. В компании пьяниц все друзья хорошие – подливают, а потом…

– Мама! Ты сильно преувеличиваешь! Мы взрослые мужики и держим всё под контролем.

– Да, да! Все именно так и говорят…

Андрей впервые с откровенным сочувствием посмотрел на мать: маленькая, вечно чем-то озабоченная, никогда не улыбающаяся,– беспомощно взирающая на реалии современного мира. Она всё ещё жила в атмосфере, созданной для неё принципами её отца – яростного коммунара семнадцатого… Мать работала учительницей математики в школе Андрея. За щуплость и малый росточек остряки, ещё в институте, прозвали её Мышкой; плюс ко всему фамилия ей от отчима досталась как нарочно соответствующая: Мышакина. В школе прозвище закрепилось за ней навечно, а появившегося здесь же Андрея, естественно, тотчас окрестили Мышонком. Вероятно, этот фактор снизил симпатии подростка к математике, зато приблизил к Истории…

Андрей знал, что его перемена в профессии не обрадовала никого из его аляпатриотической родни: неожиданно для всех мышонок-историк превратился в офицера милиции. В настоящий момент у окружающих уже закончился лёгкий шок от случившегося, теперь они могли выразить своё отношение к тому более конкретно. Ведь теперь в России сотрудников милиции боялись разве что дети в песочнице, у большинства россиян непредвиденные соприкосновения с блюстителями правопорядка, вызывали лишь досаду за потраченное время и раздражение. У всех на слуху держались громкие имена районных авторитетов – гарантов соблюдения междворовой конституции. Так что младший лейтенант, насупившись, жевал ещё тёплую вермишель на шкварках с луком вприкуску с ливерной колбасой; погружаясь во всё более мрачные мысли под монотонность материнских сетований. Он уже не раз подумывал о том, чтобы снять где-нибудь комнатёнку, только милицейская получка не слишком превосходила «финансовую истерику для постсоветского историка» – так Андрей окрестил свою получку на предыдущей работе. Поэтому молодому офицеру всё чаще доводилось коротать ночи в дежурке либо на своём опорном пункте, на составленных в ряд стульях плюс стопке старых газет вместо подушки. Это негативно отражалось на его службе, поскольку участковому всё время приходится крутиться перед людьми: он в любой час должен быть выглажен, выбрит, свеж.

Об этом ему как раз и талдычила мать, зато совсем с иной целью:

– Андрюша – ты весь прокурен, па-ахнут носки, одежда замята и я…

– Мама – я же весь день на ногах, а форменных шведок всего три! Из них одна – белая – парадная, некаждодневная. Когда мне их стирать?!

– У тебя миллион других рубашек!

– Ты прекрасно знаешь: мне положено быть в форме.

– Эх, Андрюша! Я давно тебе хотела сказать, что мне не нравится, что ты выбрал эту… работу. Ты стал совершенно другим: грубым, озлобленным. Может лучше тебе вернуться в музей?

– Ни за что! Я не вернусь. На эту нищенскую финансовую истерику для историка лишь ноги протянешь! Пошли они!

– Вот! Ты уже стал выражаться…

– Прости. Вырвалось.

– Тебе пора остепениться. Завести семью.

– На какие такие шиши?

– Но остальные как-то…

– Я так не сумею!

– Звонила Степанида. Спрашивала о тебе.

– О! Боже! Она мне ещё в музее осточ… надоела!

– Ты – уже не можешь не выражаться!

– Извини ещё раз!

– По-моему, Степанида Крикотова порядочная женщина – хорошо бы о тебе заботилась, сынок.

«Старая дева – чёрт бы её подрал!» – Выругался про себя Андрей:

– Мама! Крикотова мне не нравится. Я не смогу с ней ни одной секунды выдержать! Её занудные стишки с вечными осенними листьями – плачь заживо погребённых! Ладно – я пойду отдохну. Завтра меня не буди, я сам встану.

– Андрей ты должен задуматься о своём будущем: у Крикотовой двухкомнатная квартира в хорошем районе.

– Ой – лучше жить на вокзале – с бомжами!

– Ты упря-амый! – от волнения мать стала немного заикаться. – Андрей! Я не смогу всё время тебя обслуживать! У тебя есть младша-ая сестра – её тоже надо определить! Чтобы ей не пришлось на вокза-але…

– Хорошо, я что-нибудь придумаю, только завтра.

– Ты что? Не идёшь на работу?

– Иду. Но мне предстоит поездка на левый берег. Предстоит серьёзное дело: связано с драгоценностями,– Андрей надеялся повысить свой престиж в глазах матери, но понял, что лишь добавил ей переживаний.

– Дурак! За золото убьют не глядя! Не мог отказаться? Они же тебя подставляют – как мишень! Как приманку!

– Да что ты – там ничего такого…

– Ой! Я знаю всё! Какой ты наивный! – Мышка покачала головой: – Они тебя сразу из автомата – тюк! И всё. Всё!

– Мама! Не накручивай себя, – Андрей почувствовал, что спор может затянуться за полночь.

Всё это время в зале отец, по какому-то из каналов, смотрел последние новости вперемешку с рекламой. Причём если шли новости, то их сопровождал трёх ярусный поток ругательств в адрес новых властей, а если вклинивалась реклама – то проклятья обрушивались на головы всех торгашей.

Младшая сестра Аня, видимо, читала в дальней, третьей комнате. Её не было слышно. Лишь изредка она осмеливалась урезонивать чрезмерно бурные возмущения отца: Папуля – тише! Не ругайся…