Война умов

Юдин открыл большую, доверху набитую листами с машинописными текстами и фотографиями, чёрную папку в кожаном переплёте с теснёнными золотыми буквами его фамилии и инициалов, и стал чётко лаконично докладывать о первых итогах работы в Уральском регионе по закрытию русского вопроса на всей территории громадной страны.

Сергей Яковлевич, навалившись на спинку кресла, медленно покуривая сигару, погружался в образы всеобъемлющего доклада и в какой-то момент, на какие-то доли секунд у него даже возникло желание снова лично встретиться с этим незаурядным русским учёным. Но он быстро избавился от этой мысли, посчитав, что это ему совсем не надо для его нынешней размеренной жизни, плюс неприятные воспоминания отвергнутости в период их знакомства в молодые годы, окончательно наложило табу на эти эмоции.

Более чем из полутора часов доклада полковника Юдина Сергей Яковлевич не услышал ни об одном даже маломальском намёке на нарушения каких-либо законов Эрефии. Радовало одно, что все подобранные службисты без малейшей тенисомнения исполняли приказ каждый на своём месте, в меру своих аморальных качеств. А вот шероховатости, возникшие в некоторых непредвиденных случаях, требовали особого анализа, а также особого внимания заслуживал тот факт, что простые люди, приближённые к профессору Свиридову, проявляют неустрашимость, граничащую с вызывающей наглостью. При этом ни один из участников какой-либо специальной психологической подготовки не проходил, но стойко преодолевал хорошо спланированное психическое насилие, размышлял генерал, всё так же пуская едкий сизый дым сигары.

После окончания доклада о проделанной работе в горах Урала, вместе с сизым дымом сигары в пространстве кабинета повисла гнетущая тишина. Все ждали жёсткого разноса от генерала, ибо каждый из присутствующих чётко понимал: зацепиться не за что ни к русскому учёному, ни к его сподвижникам, – потому всё проделанное не имело каких-либо законных оснований продолжать операцию на Урале. Ожидания всех подчинённых о порке не оправдались, Сергей Яковлевич, в очередной раз, выдохнув сизый дым, ровным без нотки раздражения голосом стал говорить.

– Господа офицеры, работа проведена большая, но это только начало, и от всех вас потребуется подготовить для Уральских коллег план действия, который вы будете курировать столько, сколько надо.

– Полковник Юдин, подготовить всем копии всех наработанных материалов, в том числе фото и видео, и не забудьте ими снабдить Иннокентия Ароновича, руководителя Несистемного института.

Слова «Несистемного института» генерал выделил интонацией в голосе так, что все присутствующие невольно посмотрели на еле заметную худощавую фигуру в сереньком неприглядном костюмчике в дальнем углу стола.

Смачно затушив сигару, вдавив в пепельницу из черепашьей кости, генерал продолжил свою ровную речь.

– Всем даю ровно сутки на разработки планов, а завтра, в это же время, все здесь – со своими предложениями по общей дальнейшей стратегии операции «Наведение морока на букву Ё».

Глава 4. На грани нервного срыва

Расположившись поудобней на своей обширной кухне в мягком кресле, Иннокентий Аронович неспешно попивал горячий чай, время от времени поглядывая в окно служебной квартиры, словно пытаясь кого-то разглядеть, несмотря на надвигающиеся ночные сумерки, в которых проглядывались в свете чахлых фонарей лишь силуэты непонятных фигур. Внутреннее предчувствие говорило, что кто-то должен объявиться. Желания погружаться в медитативные состояния по окончанию трудового дня не возникало, тем более предчувствия несли лёгкий привкус сладострастия, говорившие о положительной весточке, которая сама проявится в ближайшее время. И только транслировавшийся концерт певчилы Лещенко вызывал раздражение, от которого Иннокентий избавился, как только дослушал первый певчёвые куплет, выдернув, не вставая с кресла, из энергосети розетку советского радиоприёмника.

Сегодняшнее совещание у генерала вызывало у Иннокентия неоднозначное восприятие ситуации и он, опустошив чашу, взялся за рассмотрение фотографий, любезно предоставленных разведывательной конторой. Лица мужчин и женщин для пронизывающего интеллекта с гигантским опытом были, как открытая книга, и Иннокентий Аронович, дважды просмотрев толстую пачку снимков, разделил её на три части, руководствуясь только своими внутренними ощущениями, которые его никогда не подводили. В первой, самой тоненькой стопке, был сам профессор Свиридов, за ним шёл молодой учёный, философ Никита Николов, который был ещё ребёнком в понимании Иннокентия. А вот следующий, Ефимов Олег, всем своим видом говорил о большом тяжёлом жизненном пути: его твердый взгляд был присущ матёрому воину, который не останавливается ни перед какой преградой. В эту же стопку Иннокентий определил двух женщин: Харееву Татьяну, в которой просматривались неудержимая энергия с безоговорочной преданностью, и Валееву Эльвиру, с утончёнными чертами лица тюркской женщины, которая в блеске своих глаз проявляла истинную русскость, ту самую русскость, которая оставалась у единиц среди родных народов русских, отвергнувших безоговорочно и навсегда рабское служение чужим богам, славя РОДЪА.

Последней фотографией в первой стопе был снимок Валерия Устюгова, его лицо источало непозволительную радость, а взгляд говорил о глубинной рассудительности.

– Именно эти выбранные лица должны будут погрузиться в устроенный силовыми структурами Ад на земле, закрыв своими телами брешь в пространстве, откуда уже исходил божественный свет Новой эпохи, что позволит на значительное время оставить на земле серость смутного периода, которого хватит для наслаждения привычной жизни, – осмыслял Иннокентий Аронович, вальяжно растянувшись в своём мягком кресле.

Пристально вглядываясь в фотографию русского учёного, Иннокентий Аронович на какие-то мгновения увидел сияющее сияние чистого света, исходившее от снимка Андрея Свиридова, от этой неожиданности он резко замотал головой, словно, не соглашаясь с этим, и в тоже время, как бы развеивая увиденный дивный свет, обдавший Иннокентия энергией благодати, которую он ни разу не встретил после выхода в большую жизнь из родительского дома. От этой приятной неожиданности Иннокентий Аронович непроизвольно произнёс вслух:

– И вправду, Андрей Световит.

Дребезжание дверного звонка вернуло Иннокентия в своё обыденное состояние. Он небрежно бросил на обеденный стол рассматриваемые только что им фотографии и направился к входной двери, ощутив по энергетике, что эта прибыла после трёх месяцев спецкомандировки, его верная боевая подруга Бэла.

Отворив входную дверь, Иннокентий Аронович увидел сияющее лицо Бэлы с южным загаром, выглядывающее из-за большой картонной коробки, которую она держала перед собой, закрывая практически всё своё тело, постройневшее за время командировки.

– Здравствуй Иннокентий Аронович, – нараспев с улыбкой на губах произнесла Бэла, не скрывая своей радости встречи со своим любовником и шефом.

Иннокентий был, как всегда, собран и безэмоционален, хотя внутренне был рад видеть Бэлу, и как женщину, и как верного преданного агента.

– Здравствуй Бэла, – ровным, спокойным, слегка приглушённым голосом произнёс Иннокентий Аронович, и, сделав шаг в сторону, жестом руки указал Бэле проходить на кухню, которая одновременно являлась и гостиной.

Пока Бэла хлопотала на кухне, Иннокентий принимал душ, разворачивая под струями тёплой воды, снятые с глубин сознания своего солдата образы событий, в которых была Бэла. Как всегда, верная и преданная шельмовка, сделала всё, как надо, не оставив на круизном лайнере генерала своего следа, и даже какого-либо воспоминания в чьём-либо сознании, что очень и очень порадовало Иннокентия.

Облачившись в мягкий тёплый махровый халат, Иннокентий прошёл на кухню, где его ждал сервированный стол с различными яствами, любезно принесёнными Бэлой, и сама Бэла, которая в ожидании своего патрона рассматривала брошенные им фотографии с лицами людей Урала. Практически всех она видела лично, выполняя задание Несистемного института по наущению Иннокентия Ароновича.

– Ты, как всегда меня балуешь, Бэла, своими колдовскими блюдами, – с улыбкой произнёс Иннокентий, усаживаясь за стол.

– Рада всегда и всем, чем можно, угодить тебе, – с блеском сладострастия в глазах произнесла Бэла, откладывая фотографии на пустой край стола.

За время запоздалого ужина Иннокентий не проронил ни слова, а Бэла, напротив, не умолкала, посвящая своего босса во все детали своей проделанной работы, красочно описывая всё, вплоть до южных пейзажей и морских волн, что позволило руководителю Несистемного института практически окунуться в двухмесячный тур его боевой подруги с ощущениями вкусов и запахов Средиземноморья.

Обтерев кончиком белёсого полотенца уголки губ, Иннокентий хитро улыбнулся и с юморком в голосе произнёс:

– Ну, вот, Бэла, и дело сделала, и шикарно отдохнула, и плюс хорошие дивиденды на будущее приобрела.

– Для тебя, Иннокентий, хоть куда, и хоть что, ты ведь знаешь меня уже не первый десяток лет, и даже не второй, – глядя в глаза, произнесла Бэла.

– Я не сомневался в тебе, Бэла, даже в первые годы нашего знакомства, и ты это всегда знала.

– Знала, Иннокентий, знала, и даже тогда, когда наши пути-дорожки расходились, я знала, что это только вопрос времени, когда ты снова призовёшь меня служить тебе духом и телом своим.

– Ты права, Бэла, нас связывает с тобой Время не одной жизни с событиями разных эпох, и ты знаешь, что я всегда играл не последнюю роль в этом мире, и именно это тебя всегда влекло ко мне, а твоя верность только привлекала меня к тебе.

После сказанных слов на кухне, воцарилась гробовая тишина, и только слабый шелест от плавных движений Бэлы, готовящей кофе, нарушал её. У каждого в голове мелькали воспоминания эпохальных событий прошлого, где они неистово творили тёмное время тёмных богов, плывя во Времени в багровых реках крови людишек, которые вставали на их пути.

После нескольких глотков чёрного кофе, Иннокентий Аронович, зловещим взглядом окинув свою полуночную гостью с ног до головы, заговорил тихим вкрадчивым голосом:

– Знай, Бэла, война, которую мы и наши кураторы сверху ведём столетиями с русским народом, подошла к эпохальной точке бифуркации, и всё очень и очень серьёзно. В ближайшие годы будет решаться вопрос: или мы, или нас….

Иннокентий замолчал, сделав пару глотков горького напитка, ещё раз окинул Бэлу взглядом с ног до головы, сменив зловещий огонёк на азартный задор, продолжил говорить:

– В любом случае, мы с тобой ещё поживём и кровушки сполна попьём снова… То тут, то там просыпается русский мужик, вспоминать начинает богов своих, а главная угроза идёт с Урала, от всемнамизвестного профессора Свиридова… но мы об этом, Бэлочка, завтра поговорим.

Иннокентий замолчал, допил кофе и бодро командно произнёс:

– Давай, пойдём в мою опочивальню, порадуешь меня, шалунья.

Входя в спальню следом за Бэлой, Иннокентий Аронович увидел сидящего в кресле у окна профессора Свиридова, которого он не смог подвинуть в своём всесилии ума. А за окном ночь всё больше и больше закрывала город осенней туманной чернотой, и только единичные звёзды сверкали в редких прорешинах русского неба, давая маленькую надежду на новый солнечный день людям, идущим в кромешной тишине ночных улиц, где даже самые сильные фонарные лампы на столбах не освещали пути, вися в пространстве жёлтыми бесформенными пузырями…

Глава 5. Глубинное осознание творимого СС преступления

Профессор привычно сидел за рабочим столом, словно ничего не происходило, и продолжал написание новой научной разработки под названием «Числовой индивид буквы». Окончив очередную главу, отложил в сторону исписанные убористым почерком белые листы рукописи, привычно закурил, поражая своим спокойствием и невозмутимостью приставленного к нему вооружённого бойца спецназа, и, взяв в руки телефон, позвонил.

Ранний звонок профессора встревожил Валерия Каменного, ибо ранее Андрей Александрович ни разу за весь период их знакомства так рано не звонил.

– Доброе утро, Валерий Васильевич, – привычным ровным, спокойным голосом сказал профессор, снимая тревожное напряжение собеседника.

– Доброе Утро, Андрей Александрович.

– Звоню справиться, как ты там поживаешь, Валерий Васильевич.

– Всё тихо, спокойно, в рабочем порядке, Андрей Александрович.

– Ну, и хорошо.

– А как ты сам, Андрей Александрович?

– Так, как всегда: пишу, работаю, если не считать, что с шести часов утра проводят в моём доме обыск.

На доли секунды сказанное показалось Валерию плохой неуместной шуткой, он даже растерялся, и по инерции спросил:

– А ты, Андрей Александрович, что?

– А я, Валерий Васильевич, работаю, заканчиваю написание новой книги….

После разговора с Андреем Световитом Валерий Каменный, расположившись в удобном кресле на веранде при русской баньке на берегу речушки Арша, попытался погрузиться в образы событий, развёрнутых силовыми структурами в отношении близких по духу и душевности ему людей. Мысли путались, образы не проявлялись: сколько бы Валерий не прилагал усилий заглянуть за линию горизонта, – только серость, мгла и чувство тревоги.

После нескольких часов медитации и размышлений, Валерий принял решение оставить это занятие, а вечерком созвониться с профессором Свиридовым и прояснить что, как и почему.

День августа пролетел в домашних деревенских заботах, в подготовке подворья к предстоящей долгой холодной зиме, в принципе, как и все дни весеннего, летнего, осеннего тёплого периода.

С тех самых времён Махабхараты, когда на русскую землю пришла лютая холодная зима, вызванная планетарной войной сил Света и Тьмы, именно с тех пор русский мужик в тёплое время года только и готовился к зиме, чтобы пережить её до новых тёплых деньков. До войны на Матушке-Земле был повсеместно благодатный климат, позволявший даже в северных широтах взращивать теплолюбивые культурные растения, а людям жить без отопления в их домах. Силы Тьмы, проиграв Свету, умышленно нарушили систему планетарного климата. Вначале люди надеялись, что зима вот-вот и больше не придёт никогда в их обетованную землю, а особо упёртые так и не делали в своих домах печи, прослыв в народной молве беспечными людьми. Именно в те времена на Руси время перестали считать летами, перейдя на годы – гады.

Вечерний разговор с Андреем Световитом так и не дал Валерию понимания: чем мотивируют силовые структуры, и в чём обвиняют русских людей, любителей и почитателей русской литературы и ведических знаний.

Одно было ясно, что масштаб задействованных сил силовиков очень велик, одновременно более двадцати человек были подвергнуты вооружённому налёту, у всех изымались труды академика, писателя и поэта Свиридова Андрея Александровича.

Имея более, чем десятилетний опыт работы в народной милиции Советского государства, Валерий не мог найти юридические причины следственных действий, ибо знал, что научные работы в сфере языкознания профессора Свиридова не запрещены, и, являясь учебными пособиями, признаны на мировом уровне. Исходя из опыта своей милицейской работы, Валерий не мог поверить в столь масштабную юридическую фальсификацию и подлог, ибо в Советском союзном государстве за малейшее нарушение любой сотрудник сам подпадал под действие закона.

Не учёл одно Валерий Каменный: жил он уже в другом государстве, Эрэфии, в которой были другие законы, с приставленными к ним полицейскими сотрудниками, главная задача которых – защищать государство чиновников и олигархов от народа, притязающего на справедливость жизни на их родной земле, политой потом и кровью павших предков, которые веками, ценой своих жизней, хранили целостность русских земель.

Чётко и ясно осознал Валерий Каменный из анализа событий – всё происходило так, как происходит на войне: сначала идёт разведка и на территорию проникают лазутчики, отыскивая слабые места укрепления, затем массированно хлещут бомбы, пытаясь сокрушить стены бастиона, и лишь потом идёт в бой пехота, уничтожать всех, кто остался жив и оказывает хоть малейшее сопротивление. Так происходило и во время проведения силовыми ведомствами Эрэфии судебно-следственной операции «Наведение Морока на букву Ё». Прежде чем начать правовой беспредел, силовики систематически подсылали к каждому, не по разу, провокаторов и подстрекателей, пытаясь записать разговоры на политические темы, а в виде бомбёжки были вереницы газетных статей и телевизионных репортажей, уничтожающих чистое, светлое имя фигуранта уголовного процесса в глазах простого обывателя. Пехоту, штурмующую светлые бастионы, представляли оперативники и следователи полиции и ФСБ с младшим командным составом прокуроришек. Все они, без исключения, думали, что они вершители людских судеб, им было невдомёк, что они – простая пехота, а пехота во всех войнах есть расходный материал, пушечное мясо разового использования.

В Эрэфии, с раннего августовского неприметного денёчка обысков начался скрытый, спрятанный в краснобайстве лозунгов о счастливом настоящем и будущем, экстремотеррор, направленный на всех почитателей русской буквы, русского слова. Вползая через информационные порталы в каждого жителя страны, в каждую семью, чёрный ужас лжи, окрашенный дымом пожаров домов престарелых и пламенем взрывов высоток и вокзалов, затемнял сознание невидимой колючей решёткой, закрывающей Разум и рассудочную деятельность в тёмную темницу Тьмы, где страх был господином над душой и телом.

Глава 6. Новое поручение Бэлы

В приглушённом матовом свете ночного светильника Бэла неподвижно лежала на обширной необъёмной кровати, всматриваясь в черты лица спящего Иннокентия. Серый цвет светильника придавал его суровым чертам ещё более зловещий вид, а полуоткрытые веки поблёскивали белками глаз, вызывая страх и возбуждение у той единственной, кто сошёлся со всемогущим Иннокентием Ароновичем телом и духом. Бэла, с первых дней знакомства всегда знала, что от неё хочет её босс и любовник, и никогда не докучала ему своим излишним присутствием и какими-либо просьбами. Образование, полученное в стенах секретного института, позволяло Бэле чётко считывать с пространства: кто, как и где… и быть везде в любом обществе, как говорят в народе, «в доску своей». «Сколько пройдено вместе путей и дорожек, в багровых переливах людской крови страданий…», – вспоминала Бэла, наполненная любовной истомой. Картины давно минувших дней усиливали и дополняли волны радости физического тела бойца невидимого боевого фронта.

Бурлящие энергии тела переполняли гостью, не давая ей заснуть, и, после полуторачасового вылёживания, Бэла встала, накинув халат Иннокентия, прошла в гостиную варить кофе и хлопотать по кухне.

Иннокентий Аронович никогда в своей жизни не видел снов, он был лишён этого дара Богов. Его сон проходил, как забвение, закрывая глаза, он погружался в чёрную пугающую пустоту сонливости, полученную, как наследство Атлантов. Со временем он научился спать с полуоткрытыми глазами, и этот приём хоть как-то разбавлял чернь ночи бликами искусственного освещения. При любых обстоятельствах жизни Иннокентий всегда просыпался в четыре часа утра и только в редких случаях позволял себе оставаться в постели на более длительный срок.

Человеческое тело имеет свою жизнь независимо от воли хозяина, как говорят учёные мужи, свой биоритм жизни, который расписан по часам. Так, до полуночи операционная система мозга производит сортировку дневных мыслей и действий и получает необходимый отдых, а физическое тело полностью отдыхает с полуночи до четырёх часов утра, и именно в четыре часа утра каждый носитель человеческого тела просыпается, ибо мозг начинает запускать все функции организма, необходимые для дальнейшей жизни. Медицинские работники знают об этих ритмах и в серьёзных клиниках уделяют особое внимание четырём часам утра, помогая мозгу запускать физическое тело тяжелобольных людей, сохраняя им, таким образом, жизнь.

Открыв глаза, Иннокентий привычно взглянул, не поворачивая голову, на циферблат настенных часов, стрелки которых стояли на четырёх часах утра. Привычное время начала нового рабочего дня для Иннокентия Ароновича было наполнено ароматами бразильского кофе, проникающего через полуоткрытую дверь спальни.

«…

Время от времени неплохое разнообразие жизни – присутствие женщины в доме, но только, именно, время от времени… и не более», – рассуждал Иннокентий, облачаясь в свой серенький неприглядный рабочий костюм.

Бэла встретила Иннокентия Ароновича с приготовленным горячим напитком и широкой улыбкой на припухших губах.

– Как отдохнул, Патрон, – протягивая чашу, игривым голосом спросила Бэла.

Иннокентий Аронович взял чашу, прошёл в своё кресло и, усевшись поудобней, выдохнув, произнёс:

– Замечательно, Бэла, замечательно, лучше и не придумаешь.

– А я, Кеша, так глаз и не сомкнула, так мне хорошо давно не было.

Иннокентий, прищурившись, осмотрел сияющею Бэлу с головы до ног, и, сделав глоток кофе, произнёс на выдохе:

– Хороша, шельмовка, ох, как хороша.

– Стараюсь только для тебя, Иннокентий, – так же игриво сказала Бэла, сев в кресло, напротив, с чашечкой кофе.

На какое-то время в гостиной кухне воцарилась тишина, каждый думал о своём, попивая мелкими глотками чёрный бодрящий напиток.

– Впереди, Бэла, у тебя новое задание – поездка на Урал, – сухо произнёс Иннокентий, нарушая тишину раздумий, смотря в темноё окно.

– Неужели снова к этим Уральским бунтарям, – улыбаясь, спросила Бэла.

– Именно к ним, Бэла, и это будет задание намного важней, чем предыдущие события.

– Да, я, Иннокентий, и сама это понимаю, все эти персонажи, живущие, вроде, как простые люди, очень и очень опасны по своей сути, ибо их мысли, слова и сама жизнь ломают привычные программные стереотипы жизни миллиардов.

– Именно так, Бэла, мысли и слова, обличённые в научные книги, и сама жизнь профессора Свиридова, его сторонников и почитателей разрушают ментальные поведенческие программы, разработанные в наших институтах, а это очень и очень опасно для всех государственных магических автоматизированных машин управления.

– А какие результаты, Иннокентий, на сегодняшний день у нашего генерала Самуила?

– Практически, Бэла, никаких, если учитывать тот объём сил и средств, задействованных в уральской операции «Наведение морока на букву Ё».

Бэла непроизвольно ухмыльнулась, цокнув языком, а Иннокентий Аронович, не обращая внимания на собеседницу, продолжил говорить ровным приглушённым голосом:

– Так вот, Бэла, мы будем двигаться параллельно силовым структурам, следить и наблюдать за теми и другими.

– Ты получишь в ближайшее время разные документы, которые позволят тебе присутствовать, как одному из сотрудников генерала в роли специалиста психолога, как в полиции, так в ФСБ и прокуратуре.

– Твоя главная цель: собирать информацию к моему приезду.

От сказанного, что Иннокентий сам прибудет на Урал, у Бэлы пробежала по телу дрожь радости, ибо лучшие времена для Бэлы были тогда, когда они в паре с Иннокентием были в гуще событий, но об этом она никогда не делилась со своим шефом.

– Значит, Патрон, ты сам хочешь участвовать в операции силовиков, – серьёзным голосом спросила Бэла.

– Нет, не буду, у меня свои мысли по профессору Свиридову и свои планы по этому многообещающему мероприятию планетарного характера.

После сказанного, в глазах Иннокентия снова появился зловещий блеск, он, молча, встал и, несмотря на Бэлу, направился к служебному лифту, на ходу бросив пару слов:

– Мы ещё потолкуем об этом, Бэла… Я на службу, – после чего скрылся с глаз верного бойца.

А за окном служебной квартиры секретного Несистемного института, несмотря на наступающее время утра, была всё та же кромешная колючая тьма, накрывающая всё, что можно было прикрыть своей чернотой…..

Глава 7. Нападение погонных службистов на подворье Каменного

Осень осыпала жухлыми листьями деревьев уже остывшую землю после жаркого лета, а воздух всё больше и больше насыщался запахами приближающейся зимы. Серость красок пригорода невольно погружала думающих людей в раздумье о скоротечности Времени бытия жизни на многострадальной земле, где человек, не потерявший родовую душевность, стремился найти и исполнить своё божественное предназначение.

Веками выстраиваемые служителями Абсолюта конструкции кривых извилистых путей-дорожек всё больше и больше уводили индивидов и целые народы в черноту забвения Родового предназначения. Страны и народы всё больше и больше погружались в тьму разврата и невежества, теряя навсегда душевность и человеческий облик, превращаясь в человеко- подобных существ, заботившихся только об одном: где, как и за чей счёт потешить свои бренные тельца.

Много было и есть людей, которые от рождения отвергали и отвергают пустоту жизни, сохраняя в себе свет своей Души. Они все и всегда стремились к божественной истинной духовности, но в поисках своих вставали на те же самые кривые дороги, которые их приводили к духовнИчеству всевозможных религий, а они своими ритуалами завуалированной чёрной магии вырывали души и превращали ищущих в нелюдей, готовых поедать плоть и кровь своих кумиров, становясь ещё страшней, чем их бесцельные и безвольные сограждане.